к оглавлению
назад < ^ > впередВасилий Иванович
СОЛОВЬЕВ
Соловьев В. И. (1890—1939 гг.), участник
борьбы за Советскую власть в Москве.
Член КПСС с 1912 г .
Родился в семье учителя в г. Гольдинген
Курляндской губернии (ныне Латвийская ССР).
Включился в социал-демократическое движение,
когда учился в Петербургском университете.
Партийную работу вел в Петрограде и Москве.
В 1913—1914 гг. сотрудничал в большевистских
газетах «Правда» и «Наш путь».
После Февральской революции 1917 г . Соловьев —
член Московского окружного комитета РСДРП(б),
затем возглавлял отдел печати и издательства
Московского Совета рабочих депутатов; один
из редакторов газеты «Социал-демократ».
Делегат 7-й (Апрельской) Всероссийской
конференции РСДРП(б) и VI съезда партии,
член большевистской фракции Московской городской думы.
25 октября (7 ноября) 1917 г . избран членом Боевого партийного
центра по руководству восстанием в Москве. В дни Октябрьского
вооруженного восстания, как комиссар Московского
Военно-революционного комитета, осуществлял связь с Московским
губернским ревкомом. После победы Октябрьской революции —
член бюро Московского комитета партии, член Президиума Моссовета.
Участник гражданской войны 1918—1920 гг.
В дальнейшем — на партийной, дипломатической
и журналистской работе.
В Московском Совете и районах 1
Напряженные дни переживала Москва.
В 10-х числах октября московскими партийными организациями (Областным бюро, Московским и окружным комитетами партии) была получена директива Центрального Комитета партии о «курсе на восстание».
Ряд товарищей, работавших в области,— Стуков, Кизельштейн, Нацаренус и другие — поехали по городам Московской области для предварительной информации и подготовки местных парткомов к одновременному выступлению вместе с Москвой. Работники «окружки» (так сокращенно по традициям со времен подполья называлась Московская губернская организация) объехали уездные организации Московской губернии.
В самой Москве был проведен ряд совещаний активных работников, и к середине октября отдельные меньшевики доверительно допытывали нас, большевиков:
— Да скажите же, наконец, нам, когда назначено выступление?
Нужно было начинать действовать, и когда утром 25 октября... пришли первые сведения о начавшемся восстании в Петрограде, к вечеру было созвано соединенное заседание Совета рабочих и Совета солдатских депутатов для избрания Военно-революционного комитета.
Начались страдные дни. Москва стала готовиться к бою.
Мне трудно хронологически и в деталях восстановить героические дни великой борьбы. Выступают отдельные эпизоды, отдельные переживания.
Вечер первого дня 2 . Здание Московского Совета. Маленькая витая железная лестница, ведущая на третий этаж. В первой комнате — партийная «пятерка», рядом заседает Военно-революционный комитет. С утра решаем объявить всеобщую забастовку. Военно-революционный комитет сейчас же подтверждает это решение, отдается распоряжение о выпуске воззвания, начинают передавать телефонограммы по районам, но и только... А дальше?
Выплывает вопрос о газетах. Ясно, что наутро могут выйти только советские газеты, только «Известия» и «Социал-демократ». Подвертывается Голенко.
— Товарищ Голенко, по постановлению партийного центра и Военно-революционного комитета вы должны не допустить выхода завтра буржуазных и соглашательских газет.
— Но, товарищи...
— Это постановлено.
— Хорошо.
Утром вышли только «Известия» и «Социал-демократ».
В здании Совета, где находится Партийный центр и Военно-революционный комитет, шум и беготня. Носят оружие и патроны. Идет запись в Красную гвардию. В стороне допрашивают перебежчиков. Слышны отдельные выстрелы. Телефоны еще не выключены. Звонок. Подхожу к телефону.
— Совет? Кого-нибудь из ВРК. Срочно, скорее!
— Откуда говорят? В чем дело?
Звонят из Кремля, один из солдат кремлевского 56-го полка. Рудневцы говорят, что большевики все сдались, предлагают сложить оружие. Взволнованный голос спрашивает, как быть и что делать. Я начинаю спокойно объяснять, что борьба только начинается, что впереди возможна только победа, что большевики не сдаются. Предлагаю не верить провокации и успокоить товарищей... Мы готовим помощь и скоро придем на выручку.
Ночью раздались первые выстрелы на Красной площади. Прибежало несколько двинцев: «Мы прорвались через засаду юнкеров, они занимают Кремль. Скорее, нужна помощь». Направляем их в наш штаб. Там Ярославский, Аросев. Высылаются дозоры, за организацию разведки берется Максимов. Шум, беготня; раздаются оружие и патроны. Сразу помощь двинуть не удалось, и юнкера заняли Кремль, отрезав наш 56-й полк.
Все горячее становится вокруг Военно-революционного комитета. Меньшевики уже ушли из его состава. Начинают приносить раненых. Наспех организуется лазарет. Военно-революционный комитет выносит постановление об удалении из здания Совета всех не принимающих непосредственного участия в работе. Начинаю обходить комнаты, чтобы проверить, не осталось ли кого-нибудь, кто мог бы быть более полезен в районе или в более спокойной обстановке. В одной из дальних комнат застаю М. Покровского и И. Скворцова (Степанова). Оба они работают в нашей газете «Социал-демократ», выходящей несмотря на события.
— Вы почему здесь? Вам здесь не место,— дружески улыбаясь, обращаюсь к ним.
А Михаил Николаевич и Иван Иванович смотрят виновато.
— Не гоните... Хочется быть вместе со всеми!
— Нельзя. В Замоскворечье! Там помещение для редакции, там спокойнее, там должны вы быть!..
Оба наших заслуженных товарища пытаются оправдаться и доказать, что они должны остаться в здании Совета.
— Постановление Военно-революционного комитета должно быть выполнено!
Медленно и неохотно уходят.
Военно-революционному комитету начинает угрожать непосредственная опасность. Юнкера вновь наступают по Брюсовскому 3 и Чернышевскому переулкам. Слаба и опасна связь с окраинами города, с рабочими районами. Слишком много ответственных товарищей в центре. Партийный центр постановляет, что часть активных защитников Совета и членов Военно-революционного комитета надо перебросить в районы, а в центре, в самом комитете, оставить минимальное число. Чтобы решить, кого и где, устраивается совместное летучее заседание. Несмотря на очевидную опасность, никто добровольно не хочет уходить. Аросев, Мельничанский, Рыкунов, Ногин, члены комитета и Партийного центра («пятерки») и нечлены соперничают друг с другом в почетном праве остаться на опасном посту.
Партийная «пятерка» удаляется на совещание и выносит готовое решение, кому оставаться в Совете и кому и куда идти в районы.
Итак, белогвардейцы занимают «Метрополь», здание городской думы, Кремль, Никитскую 4 и Арбат. Все районы — наши; от пробивающихся к нам товарищей мы знаем, что там кипит работа и организуются красногвардейские части, но здесь, в центре, в Московском Совете, мы чувствуем, что нас могут окружить. Мы уже почти отрезаны от Замоскворечья и Лефортова, нас отрезают от «Бутырок». Низ Тверской занят юнкерами, выше, поперек Тверской, работает неприятельский пулемет, поставленный в переулке на церковной колокольне. Единственная связь с внешним миром — по переулку на Большую Дмитровку и Петровку.
По постановлению штаба В. М. Смирнов отправляется на Ходынку за артиллерией и пропадает. Проходит ночь, а его все нет. Разносится слух, что артиллерия уже у «Яра» 5, но идут часы, слух не подтверждается. Отовсюду доносится частая, беспорядочная стрельба, совсем рядом с Советом. Подсчитываем наличные силы; выясняется, что в здании около 200 вооруженных людей. Немного.
К этому времени мы перешли во второй этаж. Окна комнаты, в которой заседают Военно-революционный комитет и партийная «пятерка» выходит во двор, рядом за тонкой стеной — штаб, окна его комнаты выходят на Чернышевский переулок. В углу нашей комнаты мягкий большой диван. Во дворе суетня и крики. Мы сидим на диване и тихо перекидываемся отдельными словами.
Вдруг из штаба кто-то вбегает:
— Сейчас нас начнут обстреливать из пулемета. Надо перейти в другую комнату.
— В чем дело? Говорите толком! Откуда, кто?..
Но толку не добиться.
— Куда же этот дьявол Смирнов подевался со своей артиллерией?
На всякий случай переходим в соседнюю комнату. Приносят миску с супом. Ага, значит, время обедать. Кто из тарелок, кто прямо из общего котла.
А положение все остается неопределенным. Несколько часов нет вестей из районов, где-то пропала наша артиллерия, сейчас начнет обстреливать какой-то полумифический пулемет. Нам ясно одно, что сейчас заседать не о чем и не для чего, что на счету каждый человек, что наше место теперь на Тверской и на Чернышевском, вместе с рабочими и солдатами. Как-то само собой складывается это убеждение у всех. С нами бессменно ведут протоколы секретарши Совета Темкина, Бричкина, Ломтатидзе. Вдруг они куда-то уходят. Через полчаса каждому из нас они надевают на руку красную повязку с надписью: «Член Военно-революционного комитета».
Пусть знают юнкера и вся эта сволочь, куда им направлять штыки, если им удастся ворваться в Совет, пусть радуются... пока что. Совет они могут взять, но пусть они попробуют взять Сокольники или Благушу 6.
Торжественная минута. И тут произошло то, что бывает или в сказке, или... в революции.
Быстрыми шагами вошел В. М. Смирнов.
— Наша артиллерия на Скобелевской площади.
Сразу почувствовалось, что начинается перелом. Одно орудие направлено вниз по Тверской, другое — вверх, третье — по Козьмодемьяновскому переулку.
— Теперь голыми руками они Совета не возьмут. Теперь мы продержимся день, другой, пока не подтянутся районы.
Первый орудийный выстрел. Задрожали и полопались стекла. Меткий удар в гостиницу «Националь».
С совещания у «нейтрального» Викжеля вернулся Смидович и, волнуясь, начинает рассказывать о своих впечатлениях. Взгляд его падает на лежащие на столе револьверы. Он обрывает свой рассказ:
— Ведь я-то и стрелять по-настоящему не умею, а без этого нельзя.
Смидович берет в руки револьвер и начинает его вертеть и рассматривать. Раздается выстрел, по случайности никого не задевший.
— А еще голова седая,— укоризненно бросает кто-то сзади.
Проходная комната. Взад и вперед снуют люди. У дверей штаба толпится несколько солдат. В стороне стучат машинистки. За столом сидит Серебряков, курит папиросу и разбирает бумаги. Не то он только что вернулся из Питера, не то собирается туда.
Резкий взрыв. Где-то совсем рядом. Никто ничего не понимает. Паника. Падают на пол. Лезут под стол. Дюжий парень оказывается в ногах у Серебрякова.
— Ты куда, что с тобой?
— Я... я...
Бросаются к выходу. Серебряков с улыбкой смотрит на опустевшую комнату.
— Товарищи, спокойствие, это у нашего гранатчика взорвалась граната.
Тяжелая борьба шла в телефонной станции и у почтамта.
Юнкера крепко засели в Милютинском переулке. Наступлением на них руководит Усиевич. В это время пришло известие, что почтамт уже занят нами.
Надо посылать своего человека, чтобы наладить работу на телеграфе и связаться с Питером и провинцией.
— Вадим Николаевич, вам придется идти.
— Иду,— отвечает Подбельский.
— Телеграф был за нами закреплен.
Идут тревожные дни, на смену приходят бессонные ночи. Все увереннее и тверже становится в районах, крепнет настроение центра. Радостные вести приходят отовсюду. Захвачен дом градоначальства с пленными. Заняты Никитские ворота. Подбит неприятельский пулемет. Утром отброшены к вокзалу «ударники», пытавшиеся пробиться в центр.
В комнату Военно-революционного комитета вбегает красногвардеец с винтовкой.
— Товарищи, какой-то митрополит или шут его знает кто, в белом облачении, просится войти в Совет.
— Пропустите.
Оказался делегат заседающего в то время в Москве церковного собора, митрополит Платон. Чтобы не принимать его в комнате комитета и не нарушать работы, стали решать, кому поручить переговоры с ним. Стоящий у двери Игнатов в буквальном смысле вытолкнул меня из комнаты.
Идите, и никаких.
Делать было нечего. Шумная соседняя комната. Приносят оружие. Стучит машинка. С винтовками за плечами проходят в штаб, находившийся рядом с комитетом, группы красногвардейцев и солдат. В полном облачении, в митре, с крестом в руках стоит Платон. Подхожу.
— Здравствуйте. Военно-революционный комитет поручил мне переговорить с вами. Что угодно?
Указываю на соседний стул и сажусь сам рядом. Платон хватает меня за руки и падает на колени. Бессвязно и волнуясь начинает говорить.
— Прекратите кровопролитие... Не надо смертей... В городе ужас... Когда все это кончится?..
Успокаиваю. Предлагаю сесть на стул. Начинаю объяснять, что в кровопролитии виноват «Комитет общественной безопасности», который не желает признавать и подчиняться власти Советов, единственной народной власти.
— Идите к ним и с ними разговаривайте. Как только юнкера сложат оружие, мы прекратим обстрел.
Митрополит поддакивает:
— Так это верно? Вы не жаждете крови? Согласны прекратить борьбу?..
Не могу не улыбнуться. Снова повторяю, что, как только белогвардейцы сдадутся, мы приступим к мирной работе.
— Хорошо, хорошо, я все передам собору.
Разговор окончен. Я вызвал краснокрестскую карету и поручил отвезти митрополита в подворье, где тот жил.
Я получаю поручение побывать в Замоскворечье, чтобы установить связь с районом и с редакциями «Известий» и «Социал-демократа», которые перебрались туда. Выхожу ночью вместе с Н. Мостовенко. Несколько раз останавливают наши часовые. Выходим на Большую Дмитровку, обходим Страстной монастырь, на Тверскую, по Садовой налево. Безлунно, темно. Вдали ухают орудия. В небе зарево пожара: горит зажженный нашими снарядами дом у Никитских ворот. На Садовой спокойно. У Кудрина 7 снова раздаются выстрелы. Спрашиваем патрульного:
— Товарищ, какого полка?
— Сто девяносто третьего.
— Ну, как у вас здесь?
— Да вот из дома напротив пошаливают. Утром надо будет дознаться.
Снова выстрел, потом другой. Слышен удар пули. Мы отходим за угол и идем дальше. Мостовенко тащит к себе.
— Зайдем, перекусим, что есть, часик отдохнем...
Утром иду дальше. Зубовский бульвар. Пустынно. Вдруг откуда-то раздаются выстрелы. Треск разбитых стекол. Крымский вал. Калужская площадь 8. Рабочий район. Всюду оживление и движение. Мчится автомобиль с хлебом. Группами идут вооруженные рабочие. Сразу становится спокойно, хорошо и уверенно.
В районном Совете народу тьма-тьмущая. Суетится и отдает приказания Фрадкин (Волин). Редакции поместились в столовой Коммерческого института на Малой Серпуховке. В полутемной комнате за двумя столами сидят И. И. Степанов, М. С. Ольминский.
Тем временем подходят Яковлева, Кизельштейн, Владимирский. Устраиваем летучее заседание и обмениваемся мнениями о положении в разных районах. Общие сведения самые благоприятные. Владимирский остается дежурить на ночь в институте, Кизельштейн идет в районный Совет, я возвращаюсь в Военно-революционный комитет. Условливаемся утром сойтись в Центральном Совете.
Сажусь на автомобиль вместе с Подбельским и Бричкиной. Советуют ехать через Краснохолмский мост. Подъезжаем к Таганке. Наши часовые предупреждают, что на площади работает чужой пулемет, и предлагают ехать переулками. Шофер разгоняет машину, и мы в темноте проносимся прямо через площадь. Благополучно. Пулемет трещит в стороне. Нас окликает наша застава. Проверка документов, надо показать пропуска. Но тормоз у автомобиля оказался испорченным, и мы мчимся вниз, к Землянке. По нас открывают стрельбу наши же солдаты. Жуткая минута. И, главное, ничего нельзя сделать. Машина все же с трудом и скрипя останавливается. Подбегает патруль.
— Ваши пропуска?
Суем ворох бумаг. Шофер включает огонь. Бумаги в порядке.
— Что вы, дьяволы, едете как с цепи сорвавшись? Или вам жизнь надоела?
И еще, и еще.
Оправдываемся, тормоз, мол, ничего не поделать, нельзя. Шофер отказался ехать дальше.
— Видите, машина испорчена.
Пошли пешком. Не успели мы пройти десятка два шагов, нас снова догоняет автомобиль.
Видно, у шофера отошло от сердца.
— Садитесь, довезу как-нибудь.
До Красных ворот добрались уже благополучно. Там мы отпустили машину назад и решили дальше пробираться пешком.
На Сухаревке 9 зашли в городской районный Совет. Несмотря на ночной час, жизнь бьет ключом. Вверх и вниз торопливо бегают люди. Рассказывают о стычке на Лубянке и о том, что Никольская улица 10 уже в наших руках. Очевидно становится, что дни наших врагов сочтены. Скорее в Центральный Совет со свежими, хорошими новостями.
Вечер 2 ноября. В районах продолжается борьба, там еще не знают о решении центра. Распределяем между собой, кому в какой район ехать, чтобы там объявить об окончании вооруженной борьбы и о капитуляции контрреволюционеров. Мне достается ехать в Городской район. Со мной командируется «нейтральный» Эдмин.
В районе нас встречает старая большевичка Ольга Афанасьевна Баренцева. Созываем районный военно-революционный комитет и всех активных работников. Читаю договор и приказ Военно-революционного комитета.
«Революционные войска победили... Враг сдался... Все на охрану завоеваний новой, рабочей, солдатской и крестьянской революции... Войска Советов остаются на своих местах... Войскам не расходиться до особого приказа Военно-революционного комитета».
Тихо, без энтузиазма был встречен этот приказ. Пролетарским чутьем чувствовали массы, что борьба не кончена, враг еще не сдался, что впереди новая борьба. Но приказ был выполнен.
— Да здравствует Советская власть!
1 Воспоминания В. И. Соловьева печатаются по книге: Великая Октябрьская социалистическая революция. Сборник воспоминаний участников революции в Петрограде и Москве, с. 394—402.
2 27 октября.
3 Улица Неждановой.
4 Улица Герцена.
5 Имеется в виду ресторан в Петровском парке (ныне гостиница «Советская» на Ленинградском проспекте).
6 Местность в восточной части Москвы, в 1917 году входила в состав Благуше-Лефортовского района
7 Площадь Восстания.
8 Октябрьская площадь.
9 Колхозная площадь.
10 Улица Двадцать пятого Октября.
