к оглавлению назад < ^ > вперед Евгений Николаевич САПУНОВ      Сапунов Е. Н. (1887—1917 гг.), участник Октябрьского вооруженного восстания в Москве. Член КПСС с весны 1917 г . Родился в семье крестьянина в д. Буланцево Мешовского уезда Калужской губернии (ныне Бабынинский район Калужской области). В революционном движении — с 1905 г . Распространял листовки, выступал на митингах, разъяснял крестьянам позицию большевиков по аграрному вопросу. В 1908 г . арестован, находился под надзором полиции. В годы первой мировой войны служил в армии на Северном фронте, вел пропаганду среди солдат. После Февральской революции 1917 г . избран членом ротного, затем полкового солдатских комитетов, вел агитацию среди солдат. В июне 1917 г . арестован властями Временного правительства и заключен в военную тюрьму Двинска (ныне Даугавпилс), где был избран в партийный комитет. Вместе с двинцами (арестованными солдатами Северного фронта) отправлен в московскую Бутырскую тюрьму, откуда по требованию московского пролетариата и солдат Московского гарнизона двинцы были освобождены. Сапунов участвовал в подготовке Октябрьского вооруженного восстания в Москве, вел агитацию на фабриках и заводах, вовлекал рабочих в Красную гвардию, обучал их военному делу. 27 октября (9 ноября) 1917 г . по приказу Московского Военно-революционного комитета отряд двинцев под командованием Сапунова был направлен из Замоскворечья на Тверскую улицу (ныне улица Горького) для охраны Московского Совета. На Красной площади двинцам преградил путь отряд из офицеров и юнкеров. Произошел бой, в котором Сапунов был смертельно ранен. Похоронен на Красной площади у Кремлевской стены. * * * Первый бой 1     Общий революционный подъем, охвативший к началу 1917 года и тыл и фронт, привел к крушению русского царизма. Весть о Февральской революции застала Евгения Сапунова в глуши белорусских лесов и болот.     Командование армии старалось скрыть от солдат правду о происшедших событиях, но обманывать долго было невозможно. Наконец полк был вызван на построение, и к солдатам с напыщенной речью обратился командир полка.     — Долгожданный день наступил,— зычно выкрикивал он.— Царь отказался от престола...     — Не отказался, а его свергли,— громко сказал Евгений. Строй зашумел. Полковник побагровел, вдоль рядов забегали офицеры. «Прекратить разговоры! Смирно!..»     Когда порядок был восстановлен, прозвучала команда:     —  Рядовой Сапунов, три шага вперед.     Он вышел. Спокойно, твердо, уверенно.     —  Арестовать! — выпалил полковник.     Строй снова зашумел. Раздались голоса:     — Не дадим Сапунова!     —  За что?     —  Сыты по горло!     Солдаты обступили Евгения. Их вид был решительным, некоторые взялись за оружие. Офицеры, стушевавшись, поспешили скрыться.     Вскоре после этого случая солдаты избрали полковой комитет. Первым был назван Евгений Сапунов.     После образования в частях солдатских комитетов революционное движение в армии приняло более организованный характер. Солдаты открыто высказывались против войны, выражая недоверие действиям Временного правительства. Из рядов 5-й армии, в которую входил и 303-й Сенненский полк Сапунова, только за май 1917 года ушло в тыл, по подсчетам военной цензуры, двенадцать с половиной тысяч «пораженческих» писем, таких, например, как это, написанное одним из солдат Сенненского полка:     «Горячий привет вам, товарищи и братья наши, послушайте вы наших доблестнейших воинов, что наши войска не хотят войны вести никак, а хотят давайте скорей мир. Вы знаете, что наши враги внутри России хотят войну вести до победного конца. Воны усе живы, как и вам известно то. Как наш брат что-нибудь сделал или сделает, то сейчас смертной казни и каторжной работы...     Вы знаете, что наши товарищи желали сделать свободу 1905 года, ну воны не дали нам развернуться, повешали и побили и в каторжную работу наших товарищей и братию, возмущались. А теперь не дайте им развернуться нами, что воны усе это хотят войну вести...     У нас, брат, никто не желает войны вести...» 2     Временное правительство, продолжая политику царского самодержавия, всячески стремилось сохранить «боевой дух» в войсках, продолжать войну «до победного конца». Все, кто мешал осуществлению такой политики, безжалостно сметались с пути.     На фронте вслед за неудавшимся наступлением в апреле 1917 года начались репрессии, вновь была введена смертная казнь. Это еще больше дискредитировало правительство буржуазии и вошедших в него министров-социалистов.     В середине июня 1917 года солдаты 303-го полка по призыву своего комитета собрались на митинг. Вопрос стоял один: «Об отношении к Временному правительству». Митинг проходил бурно и продолжался долго. Оратор сменял оратора, говорили горячо, страстно, до хрипоты. Несколько раз пришлось выступить и Евгению Сапунову. Его слушали внимательно, шумно аплодировали. В заключение он зачитал резолюцию, составленную большевиками. Приняли ее почти единогласно — при одном против и трех воздержавшихся.     В резолюции отмечалось: «Современная война со стороны обеих групп воюющих держав есть дикая затея империалистов, ведущаяся капиталистами из-за дележа выгод от господства над миром, из-за рынка финансового капитала и из-за подчинения слабых народностей сильным.     Вступление представителей Петроградского Совета во Временное правительство ни больше ни меньше как ошибка Совета, оно не изменяет и не может изменить характер современной империалистической войны, так как вожди Совета, независимо от своих добрых желаний, будут втягиваться (что уже заметно) во все более и более активное участие в войне, фактически осуществляя интересы русского и англофранцузского империализма, прикрывая своим именем грабительские планы и секретные договоры союза империалистических правительств.     Предостерегая товарищей рабочих и солдат всех частей фронта и тыла, заявляем, что надо строго отличать отказ от аннексий и контрибуций на словах и отказ от аннексий и контрибуций на деле, т. е. немедленное опубликование и отмену всех тайных грабительских договоров».     И далее: «Мы в настоящее время видим, что наше Временное правительство, состоящее из 10 капиталистов и 6 социалистов, не может идти той дорогой, которую указывает ему воля народа...     Временное правительство не способно ни освободить нас от необходимости проливать кровь и подвергаться мучению в интересах капиталистов, банкиров, вообще всех жаждущих захвата, ни использовать все возможные средства спасения России от хозяйственного развала и угрожающей контрреволюции.     Нашим лозунгом является призыв революционного пролетариата: вся власть Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов!..»     Офицеры неистовствовали по поводу принятой резолюции. Они огласили свое заявление о протесте, но их никто не слушал.     Резолюция солдат, старательно переписанная от руки, была послана с надежным человеком в армейскую большевистскую газету «Окопная правда», где и была через несколько дней напечатана.     В № 25 от 28 июня 1917 года редакция газеты опубликовала обращение к солдатам 303-го полка.     «Считаем своим долгом от души поблагодарить вас всех, дорогие товарищи, поддерживающих в столь тяжелые и ответственные минуты борьбы перелом русской революции в желательную сторону не только для нашего российского пролетариата, но и для всемирного...     Приветствуем всех товарищей Сенненского полка во главе с его ротными, командными и полковыми комитетами и выражаем всем вам горячее пожелание и в будущем твердо стоять на выбранном вами пути дальнейшей революционной борьбы за идеал всех обездоленных и эксплуатируемых, против угнетателей и эксплуататоров. На пути вашем будет много шипов — препятствий не только со стороны буржуазии в лице ее Временного правительства, но и в виде лжереволюционных организаций, где до сих пор еще полное засилье кадетствующих офицеров, от которых и вам не миновать будет почувствовать попытки к насилию, но конечная победа будет всецело зависеть от вас, от вашей стойкости и энергии.     Приветствуем и поздравляем с первыми стойкими и революционными решениями».     Генералы и офицеры-монархисты спешили всех большевистски настроенных солдат объявить «немецкими шпионами» или «дезертирами-бандитами» и изъять из солдатской среды. Получившего такую характеристику солдата, как правило, арестовывали и отправляли в тюрьму. Для этого в 5-й армии была отведена обширная тюрьма города Двинска. В июне и особенно июле аресты усилились. Арестовывали по малейшему поводу, по спровоцированным доносам, в одиночку и даже группами.     Однажды — это было в середине июля 1917 года — офицерский отряд, подкрепленный броневиком, окружил солдат 303-го Сенненского полка. Тут же было арестовано более 20 человек. Среди них были Евгений Сапунов, его товарищ Макар Гаврилович Самосветов, солдат-большевик Александр Тимофеев и другие. Под усиленным конвоем их доставили в Двинскую военную тюрьму. Там они узнали, что в камерах уже томится более тысячи солдат-революционеров, в том числе много председателей и членов полковых и ротных комитетов.     Среди арестованных своей активностью и решительностью выделялся солдат 479-го пехотного Кадниковского полка П. Ф. Федотов, большевик, в прошлом рабочий-обувщик. Двинцы избрали его председателем тюремного комитета, созданного для политического руководства заключенными. Членом комитета стал и Евгений Сапунов. Через него от двинских рабочих в тюрьму стала поступать большевистская литература, даже номера «Правды».     Откуда-то Петр Федотов и Евгений Сапунов достали куски красного материала, и вот над головами солдат заалело два знамени с лозунгами «Мир — хижинам, война — дворцам!» и «Да здравствует III Интернационал!». С этими знаменами почти ежедневно происходили митинги, заканчивавшиеся дружным пением «Интернационала».     Тюремная администрация не могла справиться с революционными солдатами и следила только за тем, чтобы те не разбежались из тюрьмы. В конце августа в тюрьму явились представители военного министра Керенского и объявили, что «имеется предписание эвакуировать всех арестованных в глубь России». При этом известии раздались возгласы «ура!». Но тут же нашлись возражения: «Не поедем. Там нас перестреляют как собак». Члены тюремного комитета разъясняют: «Добраться бы до Москвы, а там освободимся и рабочим поможем».     После бурных прений принимается единое решение: «Ехать и постараться быстрее добраться до Москвы».     Наутро у тюрьмы выстроились два полка с пулеметами и броневиком. Под их конвоем 869 двинцев проследовали на вокзал и сели в вагоны. Комитет разместился в одном вагоне и установил связь со всеми арестованными.     День и ночь прошли спокойно. На следующий день на первой же станции получили газеты. На страницах пестрят заголовки: «Приказ генерала Корнилова», «Войска Корнилова двигаются на Петроград и на Москву», «Новая телеграмма Корнилова»...     Евгению и другим членам комитета было ясно — это очередной контрреволюционный заговор. Что делать? Не собираются ли отвезти двинцев в Могилев — Ставку главнокомандующего — да и устроить там расправу? Уж больно подозрительны махинации офицеров конвоя.     Вновь собрался комитет. Решили послать срочную телеграмму в Витебский Совет рабочих депутатов, чтобы в Витебске не чинили препятствий и по прибытии поезда с двинцами сразу же отправили его в Москву.     Когда к вечеру поезд подошел к Витебскому вокзалу, его уже ждали вооруженные рабочие и солдаты. Уполномоченный по станции старый большевик-железнодорожник выдал направление на Москву...     Взволнованные, радостные, исполненные чувства благодарности к витебским рабочим и солдатам, подъезжали двинцы к Москве. Шел дождь. Черная мгла обступила город, только тусклые фонари горели на железнодорожных стрелках. На вокзале было тихо, настороженно. Предчувствие чего-то нехорошего легло на сердце Евгения. Не успел он спрыгнуть на платформу, как его остановил резкий окрик:     — Стой, ни с места!     Тут же засуетились конвоиры, на смену им становились новые солдаты, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Вперед выступил офицер. Он предъявил приказ, в котором предписывалось «прибывших дезертиров препроводить в Бутырскую тюрьму».     Вспоминает П. Ф. Федотов:     — Окруженные конвоем, мы потребовали кого-нибудь из большевиков. Приходит человек, назвавшийся членом тюремной комиссии совета, показывает мандат и уговаривает нас временно, до разбора дела, отправиться в тюрьму. Солдаты пошумели, а потом решили: все равно завтра выпустят, а пока, на ночь, сядем.     Все 869 человек с песней «Смело, товарищи, в ногу» входим в ворота знаменитой «Бутырки». Во дворе один из тюремщиков кинулся в наши ряды и вырвал одно знамя, два других знамени нам удалось спрятать. Рассадили нас в камеры по 25—30 человек, а в некоторые и по 75 человек, поставили «параши». Спать пришлось вповалку на нарах.     Содержали нас в тюрьме на строгом режиме, камеры на запоре. Газет никаких не пропускали. Только с передачей удалось получить заделанные в хлеб два экземпляра «Социал-демократа». Прогулка — всего лишь полчаса. Никаких обвинений никому не предъявляют... 3     На третьи сутки большевикам-двинцам удалось переслать короткую информацию в Военную организацию при МК РСДРП(б). Тогда же были посланы письма в Московские Советы рабочих и солдатских депутатов. 6 сентября 1917 года в «Социал-демократе» появилось сообщение о поступивших письмах двинцев. Оно сопровождалось требованием добиться скорейшего освобождения революционных солдат, «арестованных за протест против смертной казни, за высказывание большевистских взглядов».     Через два дня состоялось заседание Военной организации МК партии, на котором «докладывалось, что в Бутырской тюрьме уже несколько дней голодают солдаты-большевики, так как им не предъявлено никакого обвинения». Было решено во всех частях Московского гарнизона «поднять широкую агитацию и посылать делегации в Совет с требованием немедленного освобождения товарищей» 4.     На борьбу за освобождение двинцев и других политических заключенных поднялась вся трудовая Москва. По призыву районных большевистских комитетов на фабриках и заводах избирались делегации, которые шли в Моссовет и вручали его представителям свои резолюции-требования. Вот требования рабочих Золоторожского трамвайного парка — наиболее типичные для тех дней:     «Принимая во внимание, 1) что заточение в тюрьме большевиков есть акт насилия Временного правительства, исполняющего волю буржуазии над левым течением социал-демократии, стоящим всегда на точке зрения последовательной защиты интересов рабочего класса, 2) что голодовка в тюрьме товарищей большевиков есть акт вынужденного протеста против заточения в тюрьме без предъявления какого-либо обвинения, 3) что такое заточение без предъявления обвинения есть прямое и наглое издевательство над рабочим классом и его авангардом — революционной социал-демократией и показывает, что политическая свобода в России есть пустой звук, комитет Золоторожского парка, считая это заточение одним из актов борьбы буржуазии и ее лакеев против рабочего класса, протестует против заточения товарищей большевиков и категорическим образом требует их немедленного освобождения».     А в это время тюремная администрация предпринимала попытки сорвать голодовку и разобщить силы двинцев.     Но двинцы проявили большое мужество, единодушие и крепкую выдержку и не поддались ни на какую провокацию тюремной администрации.     Движение за освобождение двинцев превратилось в один из этапов борьбы за победу социалистической революции в Москве, за окончательную изоляцию меньшевиков и эсеров, терявших влияние в массах и усиленно пытавшихся продлить свое господство в Совете. Избранная Советом комиссия всячески тянула с обследованием «Бутырок», уговаривая двинцев прекратить голодовку и не производить «нежелательные эксцессы».     Но двинцы были тверды. Более того, своей сплоченностью и стойкостью они добились права собираться на митинги в одной из самых больших камер.     12 сентября в тюрьму явилась комиссия, снова начались увещевания, туманные обещания и т. п. Но двинцы твердо стояли на своем. В самый разгар дебатов слово взял Евгений Сапунов.     — Товарищи солдаты, нам нечего больше переливать из пустого в порожнее. За нас — рабочие, за нас — вся Москва. Не поддавайтесь на провокации.     У него кружилась голова, пересохло в горле.     — Я предлагаю продолжать голодовку и каждому подписаться под этим документом.     Евгений медленно зачитал только что написанные строки:     — «Мы терпели. Мы верили. Ждали не дождались. Все обман. Обманывали нас те, которые с буржуазией блокируют. Жмут руки, плачут, целуются, кричат, что они любят, хотят блага только для народа. А между тем людей, которые хотят не на словах, а на деле, сажают в тюрьму, говоря: вот вам «земля и воля». Среди нас в нижеозначенном списке нет никого за убийство, воровство и шпионство. Все мы сидим за то, что честно и открыто высказывали свое мнение и убеждение».     Эти слова потонули в криках: «Верно!», «Точно!», «Правильно написано!» Он продолжал:     — «Мы требуем немедленного освобождения. Если в течение двух дней не последует освобождение, то мы решили умереть, но виновными себя не признаем, так как сам наш арест есть не что иное, как контрреволюционный удар по демократии, а посему для нас свобода или смерть».     Евгений положил листок на табуретку, с трудом наклонился и расписался. За ним уже выстроилась очередь. Члены комиссии растерянно переглядывались, а солдаты подходили и ставили свои подписи — всего расписалось 305 человек.     А через четыре дня первая партия двинцев вышла на свободу, вскоре покинули тюрьму и остальные солдаты. Период освобождения совпал с новыми победами большевиков в Московском Совете, отказавшем в доверии эсеро-меньшевистскому крылу.     В связи с тем что многие из двинцев были истощены, обессилены от ран и долгого пребывания в тюрьме, их разместили в двух городских госпиталях — Савеловском и Озерковском. Евгений Сапунов попал в Озерковский.     Уже на второй день свободы Евгений и его товарищи встретились с работниками Военной организации при МК партии — Е. М. Ярославским, О. А. Варенцовой и другими большевиками, руководившими движением за освобождение двинцев.     Крепко пожимая руку Евгению, Емельян Ярославский говорил:     — Молодцы двинцы. Московские большевики надеются на вас.     И сразу же предложил:     — МК партии просит выделить из двинцев боевых агитаторов и направить их в казармы и в районы на предприятия. Как вы считаете, товарищ Сапунов?     В тот же день в госпиталь была привезена литература. По предложению большевиков было создано несколько агитаторских групп для выступлений среди городского населения.     Евгений побывал в артиллерийских частях на Ходынке, у солдат 55-го стрелкового полка, на заводах «Дукс», «Динамо» и Михельсона, и всюду его просили рассказать о двинцах. По просьбе Рогожского райкома партии он выступал на митинге в районе. Затем вместе с другими солдатами-большевиками организовал обучение рабочих военному делу, участвовал в работе командного комитета, куда он был избран 23 сентября.     Евгению Сапунову как опытному большевику, имевшему влияние среди солдат, было доверено готовить солдат из Озерковского госпиталя к вооруженному восстанию за власть Советов. Для начала большевики постарались вооружить почти всех, была налажена революционная дисциплина, избраны свои командиры. На предложение командующего Московским военным округом прислать офицеров двинцы постановили: «...обойтись собственным самоуправлением и не утруждать командного состава и офицеров».     Двинцы, готовые в любой момент встать на защиту власти Советов, являлись опорной силой московских большевиков. И когда началось вооруженное восстание в Москве, один из отрядов солдат-двинцев встал на охрану Моссовета и ВРК — штаба восстания, а все двинцы сыграли исключительно важную роль в тяжелой и многодневной борьбе за победу социалистической революции.     «Началось!», «Когда выступать?» — эти слова были у всех на устах. Утром 26 октября Евгений Сапунов отправился в Замоскворецкий райком партии.     — Сто пятьдесят вооруженных двинцев под моим командованием могут выступить в любую минуту,— отрапортовал он.     Задание пришло скоро. К. вечеру по приказу ВРК, переданному по телефону, отряд двинцев из Озерковского госпиталя был приведен в боевую готовность, а вечером 27 октября выступил через Замоскворечье в центр города, к Моссовету, чтобы защитить его от сил контрреволюции.     А перед этим, понимая ответственность и опасность задания, Евгений Николаевич уединился на несколько минут и скорым почерком написал прощальное письмо отцу в Калужскую губернию.     «Дорогой родитель Николай Васильевич! Переживаю самый, быть может, опасный момент в жизни. Скажу правду, но прошу, если возможно, не передавать всего пока семейству. В июле месяце 20-го числа я был арестован на позиции под Двинском. Всего было арестовано около 7000 человек за то, что вынесли резолюцию протеста по поводу наступления и против правительства Керенского. Страдали в Двинской тюрьме, судили многих в каторгу, к смертной казни. Потом перед корниловским мятежом нас эвакуировали в Москву, и мы попали в Московскую центральную тюрьму. Из тюрьмы мы засыпали заводы и фабрики своими воззваниями и объявили голодовку. После пяти дней 5 по требованию солдат и рабочих освобождены и размещены по госпиталям и лазаретам. В госпиталях (двух) мы организовали свою команду, выбрали свой комитет, в составе которого нахожусь и я. В продолжение месяца вели усиленную агитацию на фабриках и заводах, в полках и на площадях против Временного правительства, изменившего революции.     Сейчас принимаем самое активное участие в перевороте. Пока победа за нами, и если это будет так, то приеду скоро домой в отпуск, но если же проиграем, то тогда ждать пощады нам не придется, а потому решение — победа или смерть.     В Москве пока кровопролития нет, но все наготове, и дешево свободу мы не отдадим. В Петрограде победа за нами.     Да, дорогой мой, все может быть, что не придется больше увидеться, но что делать. Если погибну, то будут помнить дети, что отец их весь век свой боролся за поруганные права человека и погиб, добывая свободу, землю и волю. Не проклинайте меня, ведь делать иначе я не мог и не могу. Верно, я таким родился, живя и действуя на благо народа всего. Я могу погибнуть, но иначе уже не может быть, погиб бы во время наступления, которое задержали мы, спасли десятки тысяч молодых жизней нашей трудовой семьи. Но пока не горюйте, наверно, все обойдется благополучно. Враги народа вряд ли посмеют вступить в открытую вражду. Передайте привет всем. Любящий Вас Евгений» 6.     Едва поставил подпись, как его позвали к солдатам — те уже стояли в походном порядке. Он сунул письмо в нагрудный карман и дал команду выступать.     Шли четырьмя взводами под общим командованием Сапунова. Вперед была выслана разведка. Все казалось спокойным. Подошли к Балчугу, вступили на Москворецкий мост. Миновав его, солдаты стали подыматься к храму Василия Блаженного.     Вспоминает двинец М. Д. Зеленов: «Неожиданно из темноты выступило несколько фигур в шинелях с погонами.     — Кто такие? Куда идете? — спросил офицер.     — Команда двинцев. Вызвана на охрану Московского Совета,— ответил командир двинцев Сапунов.     — Проходите!     Отряд двинулся дальше, четко отбивая шаг по брусчатке.     У Лобного места, находившегося тогда почти в центре площади, их снова остановили юнкера, но тоже не стали задерживать.     У Исторического музея к двинцам подошел полковник. Выслушав ответ Сапунова, кто они такие и куда идут, полковник приказал сдать оружие. Услышав категорический отказ, полковник выхватил револьвер и выстрелил в Сапунова.     — Рота, вперед! Пли! — только и успел сказать смертельно раненный командир двинцев.     Юнкера не ожидали такого отпора. Однако они быстро оправились и, рассыпавшись цепью, открыли огонь по двинцам. Застрекотал пулемет. Пули, ударяясь о клинкер мостовой, поднимали снопы искр.     Отстреливаясь, действуя прикладами и штыками, двинцы пробивались вперед.     Все чаще и чаще стали падать двинцы. Вот упал с простреленной ногой Семен Цуцин. Рухнул на мостовую, обливаясь кровью, Усольцев. Раскинув руки, будто на прощание хотел обнять землю, упал большевик Александр Воронов. Рядом упали Александр Тимофеев и Иван Назаров. У самых Иверских ворот догнала вражеская пуля Антона Запорожца» 7.     Цепи двинцев редели, силы были неравны. Но группе солдат все же удалось прорваться к Моссовету...   * * * 1 Автор очерка В. А. Кондратьев. 2 Солдатские письма 1917 года. М., 1927, с. 58. 3 Двинцы. Сборник воспоминаний участников октябрьских боев 1917 г . в Москве и документы. М., 1957, с. 21—22. 4 Социал-демократ, 1917, 16 сентября. 5 Имеется в виду пять дней голодовки. 6 Письмо обнаружено в партархиве Калужского обкома КПСС, ф. 1, оп. 2, д. 137, л. 65. 7 См.: Герои Октября, с. 191.   к оглавлению назад < ^ > вперед