к оглавлению
назад < ^ > впередВиктор Павлович
НОГИН
Ногин В. П. (партийный псевдоним —
Макар и др.) (1878—1924 гг.),
участник Октябрьской революции в Москве.
Член КПСС с 1898 г .
Родился в семье приказчика в Москве.
Работал на Глуховской мануфактуре в Богородске
(ныне Ногинск), затем на красильной фабрике Паля
(ныне прядильно-ткацкий комбинат им. В. П. Ногина)
в Петербурге. В революционном движении
с 1896 г ., входил в социал-демократическую
группу «Рабочее знамя». В том же году арестован
и сослан. Из ссылки бежал и эмигрировал
в Лондон. Установил переписку с В. И. Лениным,
с которым встречался в Мюнхене. В 1901 г .
в Россию вернулся агентом ленинской «Искры»:
работал в Москве и Петербурге.
Входил в Организационный комитет по подготовке
II съезда РСДРП. В 1906 г .— член Московского комитета РСДРП, ответственный партийный организатор Рогожского района,
один из руководителей профессионального движения.
Делегат V (Лондонского) съезда РСДРП ( 1907 г .), на котором
избран членом ЦК.
За участие в революционном движении Ногин неоднократно подвергался арестам и ссылкам. В Верхоянске написал книгу «На полюсе холода»,
получившую высокую оценку М. Горького. В годы реакции проявлял примиренчество по отношению к ликвидаторам, в годы первой мировой войны — к меньшевикам-оборонцам. С 1916 г .— в Москве, вошел в состав
Московского областного бюро ЦК РСДРП.
В 1917 г ., в период от Февраля к Октябрю, Ногин — член Президиума
Исполкома Московского Совета рабочих депутатов, в сентябре — председатель Моссовета, член МК РСДРП(б). Член ВЦИК 1-го созыва.
Делегат 7-й (Апрельской) Всероссийской конференции и VI съезда
РСДРП(б), на которых избирался членом ЦК партии. В дни Октябрьского
вооруженного восстания — член Московского Военно-революционного
комитета. Делегат II Всероссийского съезда Советов рабочих
и солдатских депутатов. В первом составе Советского правительства —
народный комиссар по делам торговли и промышленности.
В политической работе Ногин допускал кратковременные ошибки
и колебания. Своевременная принципиальная критика со стороны
В. И. Ленина, преданность делу революции помогли Ногину быстро
исправить ошибки. С 1918 г .— на ответственной государственной
и хозяйственной работе. Похоронен на Красной площади
у Кремлевской стены.
Вне партии ничто не имело для него смысла 1
Возвратились из ссылки товарищи. Они митинговали на заводах, в полках, на площадях — Емельян Ярославский, Осип Пятницкий, Михаил Владимирский, Павел Штернберг, Алексей Ведерников. У поляков и литовцев, эвакуированных на годы войны в Москву, выступал Феликс Дзержинский...
Волнами пошли в Москве конференции: городская, окружная, областная — большевики искали таких форм деятельности, которые бы лучше отвечали требованиям момента. 1-я городская конференция большевиков открылась утром 3 апреля. Четыреста делегатов от 6 тысяч членов партии впервые за все годы заседали легально. Свобода казалась полной: говорили без всякой оглядки на пристава или околоточного. Охранка была разгромлена, многие полицейские участки сожжены. Кое-кому казалось, что теперь достаточно контролировать каждый шаг Временного правительства, чтобы оно не допускало злоупотреблений, и все пойдет отлично. Другие предлагали «давить» на Временное правительство. И кто-то наивно полагал, что с таким «давлением» и контролем удастся дотянуть до Учредительного собрания. А уж оно-то, несомненно, передаст власть восставшему народу.
— На мой взгляд, все это иллюзии, Емельян Михайлович,— говорил Ногин Ярославскому.— Трудно разбираться без Ильича, скорей бы уж он приехал!
И, словно отвечая этой мысли Виктора Павловича, вышел к трибуне громкоголосый Иван Иванович Скворцов-Степанов и сказал такое, от чего перехватило дух:
— Только что получено радостное сообщение, товарищи! Сегодня вечером прибывает в революционный Петроград Владимир...
Ему не дали закончить фразу. Гулом оваций ответил зал. «Да здравствует Ленин! Ленин! Ле-нин!» — неслось под сводами. Все ждали этого момента, и он наступил.
А через два дня все встало на место, как только Владимир Ильич провозгласил с броневика у Финляндского вокзала великий лозунг эпохи: «Да здравствует социалистическая революция!» — и произнес 4 апреля в Таврическом дворце речь, в которой были изложены его знаменитые Апрельские тезисы.
Виктор Павлович выступал в эти дни на огромном митинге солдат, столпившихся кольцом на песчаном плацу Ходынского поля. Ему хотелось сказать мужикам и рабочим в солдатских шинелях как можно проще, какую правду несут большевики народу в эти первые дни весны.
Он стоял на пустых ящиках из-под патронов, держал в руке скомканную шляпу и пытливо вглядывался в жадные глаза притихшей толпы. И понимал, что все переживают нечеловеческое борение в душе, потому что вчера еще не сомневались, что надо доколачивать «ненавистного германца». А война опостылела, как короста, и нет никакого желания подставлять башку под немецкую пулю. И землица наливается весенними соками, соскучилась за долгие годы по мужицким — умным и сильным — рукам.
Этот же большевик как гвозди вколачивает в голову: войну надо кончать, она на пользу только господам из Временного правительства. Министры-капиталисты всегда будут гнать солдат на фронт, пока у них в руках власть. Зачем нам две власти? Вся сила должна быть у Советов, поскольку создают их на местах рабочие, солдаты и крестьяне — народ, хозяин своей судьбы. Вся власть Советам! Советы и заключат мир в интересах народа, а не капиталистов. И революцию на полпути оставлять нельзя: через Советы — по всей стране, снизу доверху — добиваться перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Вот почему Ленин и говорит: «Да здравствует социалистическая революция!» Только такая революция конфискует землю у помещиков и передаст ее народу. И только такая революция откроет путь к грядущему социализму.
— Вот чего хочет Ленин. А меньшевики и эсеры из Петроградского Совета осуждают его план. Временное правительство замышляет расправу с Лениным. Не поддавайтесь на провокацию, товарищи, в наших силах предотвратить эту угрозу вождю трудящихся!
...На Всероссийской 7-й (Апрельской) конференции большевики избрали Ногина членом ЦК.
Теперь намного изменился масштаб его деятельности, и он не раз побывал на фронте.
В одних частях встречали цекиста как доброго друга. И после митинга писали домой письма: не ждите Учредительного собрания, конфискуйте землю у помещика немедленно.
В других — смотрели на Ногина как на дальнего родича, от которого пора и отвернуться. Находился очередной горлохват и начинал кричать, что большевики струсили и отступили. Прежде, мол, говорили: надо превращать войну империалистическую в войну гражданскую. А нынче до того докатились, что их устраивает мирный путь развития. И сколь еще ждать, пока укрепятся Советы и закончат войну?
Ногин не терял самообладания. Но когда крикуны пытались заткнуть ему рот, напоминал о своей жизни. И притихшие солдаты вдруг видели 50 царских тюрем, где кормил вшей и голодал этот их оратор в пенсне и порыжевшей шляпе.
— Мне бы скорей вашего хотелось видеть плоды революции. Но нельзя перегибать, когда на карту поставлена судьба социалистической России. Время работает на нас. Помогайте нам добиться полной победы в Советах, и они решат вопрос о мире. А землю не провороньте: мы призываем брать ее у помещика!
Великое расслоение шло в русской армии. И кое-где встречали Ногина в штыки. В казачьей части, неподалеку от Пскова, .его стащили с трибуны.
— Катись ты отсюда, дорогой товарищ! Уж какой человек — не тебе чета, сам Плеханов! -— и тот говорит, что ваш Ленин плетет бред. И чего ему не плести: германский генеральный штаб мешок червонцев подкинул! Доберемся мы и до вас и поговорим по-солдатски, дай вот только германа прикончить!
...Июнь весьма был насыщен событиями в жизни Ногина. Он руководил самой крупной в стране фракцией большевиков в советских органах: в Московском Совете сторонники Ленина едва не добились перевеса. Он был в Президиуме I Всероссийского съезда Советов. 4 июня, когда Церетели заявил, что нет в России политической партии, которая во имя спасения родины могла бы взять всю полноту государственной власти, с большевистских скамей послышался громкий голос: «Есть такая партия!». Это был голос Ленина.
...Ногин находился в Петрограде, когда надо было решать сложнейший вопрос дня: являться Владимиру Ильичу на суд контрреволюции или надежно укрыться в подполье? Ногин был в тот час возле Ильича, в квартире Сергея Аллилуева на 10-й Рождественской улице.
«Ленин и Крупская там,— вспоминал Серго.— Не успели мы сесть, как вошли Ногин и В. Яковлева. Пошли разговоры о том, надо ли Владимиру Ильичу явиться и дать себя арестовать».
Никогда в жизни не переживал Ногин такой ужасной минуты, он не видел категорически точного решения. На любую жертву готов он был для Ильича. Но всякая жертва сейчас не казалась оправданной. Да и не в ней дело: запятнана партия, о Ленине говорят на всех углах, что этот германский шпион удрал к Вильгельму. «А коли он тут, почему хоронится? Видать, совесть и впрямь нечиста?» — рассуждали даже те солдаты, которые не раз заявляли о своих симпатиях большевикам. Жить с таким обвинением ее вождя партия не может. Как оправдаться перед широкими массами? Они же шарахнутся в сторону, как только утвердятся в, мысли, что Ленин не желает снять с себя обвинение. Да и кто может сделать это лучше его?
«Ногин довольно робко высказался за то, что надо явиться и перед гласным судом дать бой. Ильич заметил, что никакого гласного суда не будет, Сталин добавил: «Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге». Ленин, по всему видно, тоже против, но немного смущает его Ногин.
Как раз в это время заходит Елена Стасова. Она, волнуясь, сообщает, что в Таврическом дворце вновь пущен слух, якобы по документам архива департамента полиции Ильич — провокатор! Эти слова произвели на Ленина невероятно сильное впечатление. Нервная дрожь перекосила его лицо, и он со всей решительностью заявил, что надо ему сесть в тюрьму.
Ильич объявил это нам тоном, не допускающим возражений».
Ленин уже попрощался с Крупской:
— Может, не увидимся уж...— И они обнялись.
Но тогда заколебались товарищи. Страшной до ужаса казалась им мысль, что они видят вождя в последний раз: ведь в угаре чудовищной политической сплетни каждый дурак может пустить в него пулю. Нет, выпускать Ленина из квартиры нельзя!
Долго сидели молча. Затем обсудили всю ситуацию еще раз. И пришли к выводу: Ногин — член Президиума ЦИК от большевиков Москвы, он должен поехать вместе с Серго к другому члену Президиума — Анисимову — и договориться с ним об условиях содержания Ильича в тюрьме.
«Мы должны были добиться от него гарантий, что Ленин не будет растерзан озверевшими юнкерами,— вспоминал Серго.— Надо было добиться, чтобы Ильича посадили в Петропавловку (там гарнизон был наш), или же, если посадят в «Кресты», добиться абсолютной гарантии, что он не будет убит и предстанет перед гласным судом. В случае утвердительного ответа Анисимов под вечер на автомобиле подъезжает к условному подъезду на 8-й Рождественской, где его встречает Ленин, и оттуда везет Ильича в тюрьму, где, конечно, его прикончили бы, если бы этой величайшей, преступной глупости суждено было совершиться.
Мы с Ногиным явились в Таврический и вызвали Анисимова. Рассказали ему о решении Ильича и потребовали абсолютной гарантии. На Петропавловку он не согласился. Что касается гарантии в «Крестах», заявил, что, конечно, будут приняты все меры. Я решительно потребовал от него абсолютных гарантий (чего никто не мог дать!), пригрозив, что в случае чего-либо перебьем их всех. Анисимов был рабочий Донбасса. Мне показалось, что его самого охватывает ужас от колоссальной ответственности этого дела. Еще несколько минут, и я заявил ему: «Мы вам Ильича не дадим». Ногин тоже согласился с этим».
И словно гора упала с плеч, когда в тот же вечер Ногин узнал, что Владимир Ильич благополучно вышел из города.
Теперь надо было всей партии брать на себя защиту Ленина. И это мог сделать только съезд партии.
VI съезд открылся полулегально 26 июля 1917 года в доме № 62 по Сампсониевскому проспекту, на Выборгской стороне.
Открыл съезд Михаил Ольминский. О явке Ленина в суд сделал доклад Серго Орджоникидзе. Он заявил: партия не может допустить, чтобы из «дела Ленина» контрреволюция сотворила второе дело Бейлиса 2. И съезд единодушно высказался за неявку Ленина в суд. Он послал приветствие Владимиру Ильичу и избрал его почетным председателем.
Виктор Павлович Ногин — один из старейших членов партии и член Центрального Комитета — получил слово для закрытия съезда.
— Наш съезд является... первым съездом, наметившим шаги к осуществлению социализма,— сказал он.— Как бы ни была мрачна обстановка настоящего времени, она искупается величием задач, стоящих перед нами, как партией пролетариата, который должен победить и победит. А теперь, товарищи, за работу!
Как и 10 лет назад, он теперь беспрерывно курсировал в поездах «Москва—Петроград». В Москве он выступал на митингах и предлагал резолюции, которые вытекали из решений съезда, и добивался изгнания из Московского Совета меньшевиков и эсеров. Их влияние заметно падало, так как московские рабочие и солдаты резко повернули влево — к большевикам.
В Петрограде Ногин активно работал в ЦК и во Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете.
5 августа ЦК выделил Ногина для руководства партийной работой в Московской области, а затем направил в Демократическое совещание, которое будто бы должно было решить вопрос об организации власти на демократических началах. Совещание открылось 14 сентября. А на другой день ЦК партии получил для обсуждения два письма Владимира Ильича Ленина: «Большевики должны взять власть» и «Марксизм и восстание». Партия объявила бойкот Демократическому совещанию и снова выдвинула лозунг «Вся власть Советам — в центре и на местах!». И призвала рабочих, солдат и крестьян бороться за созыв II Всероссийского съезда Советов.
Этот лозунг был весьма оправдан: в Петрограде, в Москве и в ряде других крупных центров большевики добились победы в Советах. 19 сентября Виктор Павлович Ногин стал первым большевистским председателем Московского Совета. Демократическое совещание не осмелилось идти на сговор с кадетами. Но не поддержало и требований партии Ленина. И выделило из своей среды Совет Российской Республики (предпарламент), который мог быть только совещательным органом при Временном правительстве.
21 сентября в ЦК обсуждался вопрос: как быть с этим эсеро-меньшевистским детищем? Оставаться в нем или выходить из него? Голоса разделились почти поровну. ЦК обратился к большевистской фракции Демократического совещания. За участие в предпарламенте высказалось 77 человек, среди которых был и Ногин, 50 — против.
Владимир Ильич, обеспокоенный таким исходом дела, выступил с резким письмом за бойкот. Он обозвал предпарламент «революционно-демократическим» совещанием «публичных мужчин» и высказался за то, чтобы быстрее разогнать «бонапартистскую банду Керенского с его поддельным предпарламентом».
«Невозможны никакие сомнения насчет того, что в «верхах» нашей партии заметны колебания, которые могут стать гибельными, ибо борьба развивается, и в известных условиях колебания, в известный момент, способны погубить дело. Пока не поздно, надо всеми силами взяться за борьбу, отстоять правильную линию партии революционного пролетариата.
У нас не все ладно в «парламентских» верхах партии; больше внимания к ним, больше надзора рабочих за ними; компетенцию парламентских фракций надо определить строже.
Ошибка нашей партии очевидна. Борющейся партии передового класса не страшны ошибки. Страшно было бы упорствование в ошибке, ложный стыд признания и исправления ее» 3.
Виктор Павлович не сделал выводов из этого строгого предупреждения вождя. Он опасался, что партия может потерять все связи даже с теми элементами, которые способны пойти с ней до определенного рубежа. Ему иногда казалось, что слишком смелые шаги Ленина могут послужить основанием для гражданской войны. Но у него не было коренных расхождений с ЦК, и он, не кривя душой, согласился с мнением товарищей о выходе из предпарламента.
Виктор Павлович видел, что час восстания близок. Но его страшила мысль, что одним большевикам придется формировать новую, революционную власть. Удержат ли они эту власть без поддержки других социалистических партий?
Иногда ему казалось, что одни большевики не смогут ликвидировать хаос, который поставил страну на грань краха.
Старая Россия и впрямь разваливалась на глазах. В Москве и Петрограде почти не было хлеба, и в длинных очередях к продовольственным лавкам каждый день подбирали истощенных людей. Транспорт парализовался. Безработица добивала голодающих. Стачки и локауты сотрясали обе стороны, угольный Донбасс и Одессу. Солдаты донашивали опорки и бросали оружие. В Сибири, на Кавказе, в Средней Азии, в Екатеринославе распадались Советы под натиском контрреволюции. Буржуазная Рада в Киеве формировала армию против России. Национализм поднял голову в Польше, в Финляндии, в Прибалтике. Кубань объявила себя независимым казачьим государством. Генерал Каледин собрал три армии казаков и грозил выступлением с Дона. Вильгельм II готовил наступление на Петроград.
В такой ситуации Владимир Ильич направил 1 октября письмо членам ЦК и большевикам в обеих столицах.
Жаркие дебаты развернулись в связи с этим письмом в Москве. Алексей Рыков 4, который наиболее определенно развивал взгляды товарищей из правого крыла МК, и «левые» из Московского областного бюро — Бухарин, Сапронов, Осинский — добились решения: Москва не может взять на себя почин выступления. Виктор Павлович Ногин согласился с таким выводом.
...24 октября — на пленуме ЦК в канун победы — никто не отрицал, что власть надо брать в ночь на 25-е, как этого требовал Владимир Ильич. Было внесено предложение: всем членам ЦК быть на месте, и никому не отлучаться из Смольного без разрешения Центрального Комитета. А Ногин одновременно рекомендовал выяснить, на какие действия может пойти ЦИК, когда восстание победит.
— Меня беспокоит, какую позицию займут железнодорожники в этот исторический момент. Они признают власть одного лишь Центрального Исполнительного Комитета, и, если после восстания выступят против нас, мы будем отрезаны от всей России.
Центральный Комитет большевиков фактически заседал всю ночь. Но это было необычное заседание: оно прерывалось, когда надо было послать группу товарищей к морякам, солдатам или красногвардейцам, и возобновлялось вновь, как только поступали серьезные известия о ходе восстания.
...К 10 часам утра 25 октября вся столица находилась под контролем ВРК. Только Зимний дворец, Главный штаб и Мариинский дворец да еще несколько зданий в центре города оставались в руках правительства. Военно-революционный комитет опубликовал обращение «К гражданам России», написанное Владимиром Ильичей. Оно возвещало о победоносном ходе социалистической революции, о низложении Временного правительства.
Виктор Павлович отправился на почтамт и передал по телефону текст обращения в Московский комитет большевиков.
Ночью на пленуме ЦК было решено, что он уедет в Москву вечером 25 октября. А до этого будет заседать в Президиуме II Всероссийского съезда Советов, который откроется в Смольном в 2 часа дня. Оставалось слишком мало времени, чтобы самому лично убедиться в обстановке, сложившейся в столице. В переполненном трамвае, где страсти кипели, как в огромном котле, где воздавали хвалу Ленину и с той же горячностью проклинали его, он добрался до Невской заставы, повидал старых друзей и выступил перед ними на митинге. Он особенно подчеркнул, что нигде не слышал стрельбы, не видел убитых и раненых.
— Это великое благо, товарищи, что восстание развивалось бескровно и с такой поразительной быстротой. С первым днем рождения нового мира поздравляю вас, дорогие друзья! — закончил он свою речь.
Съезд не открылся ни в 2 часа дня и ни в 9 часов вечера, когда пришлось отправляться на вокзал. Делегаты съехались близко к 11. А далеко за полночь прибыли участники штурма Зимнего дворца. И весь зал восторженно приветствовал сообщение о падении Зимнего и об аресте членов Временного правительства.
Когда же поезд, увозивший Ногина, миновал Бологое, II съезд Советов одобрил написанное Лениным воззвание «Рабочим, солдатам и крестьянам!».
В ночь на 26 октября Военно-революционный комитет 5 разослал приказ о приведении в боевую готовность революционных сил. В рабочих районах — на Пресне, в Сокольниках, Хамовниках и в Замоскворечье — ревкомы быстро стали хозяевами положения. Но в центре города ясности не было. Солдаты-двинцы, арестованные Временным правительством за выступление против войны и выпущенные в сентябре из Бутырской тюрьмы по настоянию председателя Моссовета Виктора Павловича Ногина, охраняли МК, Московский Совет и Военно-революционный комитет. За спиной Рябцева стоя-
Афиша о лекции В. П. Ногина. Москва. 11 октября 1917 г .
ли юнкера. Два лагеря четко размежевались, но боевых действий не начинали.
Не успел Виктор Павлович обстоятельно рассказать на пленуме Московского Совета о ходе победоносного восстания в Петрограде, как пришлось ему идти 26 октября, вечером, на переговоры с Рябцевым. Обе стороны говорили о том, что недопустимо доводить в Москве дело до кровопролития. Делегация Ногина искренне верила в бескровную победу в Москве. И предлагала Рябцеву сложить оружие, так как в Петрограде уже создана II Всероссийским съездом Советов новая, законная власть.
...Рябцев перехватил инициативу: 28 октября юнкера взяли Кремль и учинили кровавую расправу над солдатами 56-го полка. Бои стали завязываться во всех районах.
— Нужна передышка! — страстно говорил Виктор Павлович на заседании ВРК.— Надо еще раз идти на переговоры. У Рябцева силы на исходе, он должен сдаться. Нужно прекратить кровопролитие и сохранить Кремль. Иначе мы дойдем до того, что каждый честный социалист перестанет подавать нам руку.
Это была глубоко ошибочная позиция — выжидание, переговоры в данный момент ослабляли силы революции. Но делегация Ногина, еще не поняв своей ошибки, снова отправилась на переговоры.
Перемирие, длившееся ровно сутки, окончилось в полночь 30 октября. На другой день прибыли в Москву красногвардейцы и солдаты из Иваново-Вознесенска и Шуи во главе с Фрунзе, рабочие отряды из Владимира, Тулы и Серпухова. Из Питера прорвался по железной дороге отряд балтийских моряков. 1 ноября началось решающее сражение за Москву, а 2-го, в 17 часов, Рябцев сдался.
...Виктору Павловичу не пришлось разделить радость великой победы с московскими товарищами. В ночь на 2 ноября он уехал в Петроград на заседание ЦК. Да и надлежало ему определить позицию и в Совете Народных Комиссаров: с 26 октября ему принадлежал портфель наркома торговли и промышленности. Но он еще не вступал в должность.
До последнего дня он даже себе не признавался, что становится на путь резких расхождений с линией ЦК, с линией Владимира Ильича о власти. Он оставался одним из тех, кому пришлось сыграть руководящую роль в дни восстания и в Петрограде и в Москве, хотя и обливалось у него сердце кровью, что приходится платить за власть такой дорогой ценой жизни красногвардейцев, рабочих, солдат и матросов. С тревогой наблюдал он, как ширится платформа контрреволюции в стране. К открытым врагам Советской власти — генералам и монархистам, офицерам и октябристам, юнкерам и кадетам — явно склонились те, кто мог быть ее опорой в этот ответственный момент: меньшевики всех оттенков, эсеры левого и правого крыла — словом, весь так называемый демократический фронт социалистических партий. Лидер правых эсеров Чернов убежал к генералу Духонину, который объявил себя верховным главнокомандующим и готовил расправу с Советским правительством. Многие меньшевики заключили в объятия мятежного генерала Каледина. А он уже поднимал против красного Питера казачество Кубани, Терека и Астрахани. Викжель — эта вотчина меньшевиков и эсеров — не только саботировал доставку хлеба в крупные города, но и затевал форменный мятеж...
С мыслью, что на соглашение с Викжелем придется идти любой ценой, Ногин и выехал из Москвы.
...Председатель ВЦИК Лев Каменев три дня вел бесплодные переговоры с Викжелем, который созвал конференцию для формирования нового правительства из всех «социалистических» партий.
Разумной мерой уступок дело можно было решить без промедления: твердо согласиться на включение левых эсеров в СНК и предложить свободный портфель наркома по делам железнодорожным наиболее приемлемому представителю Викжеля.
Но Каменев колебался и лавировал. И не пожелал дать отпор тем викжелевцам, которые предлагали исключить из правительства Владимира Ильича Ленина.
На заседании ЦК 1 ноября Владимир Ильич предложил тотчас же прекратить пагубную политику Каменева. Но тот снова возобновил переговоры с Викжелем. И на заседании ЦК 2 ноября стало ясно, что против линии Ленина выступает не один председатель ВЦИК, а целая оппозиционная группа.
Владимир Ильич внес предложение осудить оппозицию внутри ЦК и призвать скептиков и колеблющихся «бросить все свои колебания и поддержать всей душой и беззаветной энергией» 6 деятельность Советского правительства.
В резолюции Ленина содержалось заверение, что ЦК и сейчас готов вернуть в правительство левых эсеров, которые временно отказались войти в него 26 октября. И указывалось, что «земельный закон нашего правительства, целиком списанный с эсеровского наказа, доказал на деле полную и искреннейшую готовность большевиков осуществлять коалицию с огромным большинством населения России» 7.
Каменев и Зиновьев проголосовали против этой резолюции Ленина. К ним присоединились Рыков, Милютин и Ногин. Но большинство было на стороне Ленина.
...Позиции всех партий, групп и организаций обнажились немедленно, как только началось обсуждение декрета Совнаркома о закрытии буржуазных газет.
Выступил Владимир Ильич, и, по свидетельству Джона Рида, каждая его фраза падала, как молот:
— Гражданская война еще не закончена, перед нами все еще стоят враги, следовательно, отменить репрессивные меры по отношению к печати невозможно.
Мы, большевики, всегда говорили, что, добившись власти, мы закроем буржуазную печать. Терпеть буржуазные газеты — значит перестать быть социалистом. Когда делаешь революцию, стоять на месте нельзя: приходится либо идти вперед, либо назад. Тот, кто говорит теперь о «свободе печати», пятится назад и задерживает наше стремительное продвижение к социализму.
Мы сбросили иго капитализма, как первая революция сбросила иго царского самодержавия. Если первая революция имела право воспретить монархические газеты, то и мы имеем право закрывать буржуазные газеты. Нельзя отделять вопрос о свободе печати от других вопросов классовой борьбы. Мы обещали закрыть эти газеты и должны закрыть их. Огромное большинство народа идет за нами! 8
Резолюция Ленина была принята: Виктор Павлович голосовал за нее. Но левые эсеры заявили, что не принимают на себя ответственность за то, что происходит в этом зале Смольного. И ушли из ВЦИК и со всех прочих ответственных постов.
Единственная надежда даже на блок с левыми эсерами была утрачена.
К этому времени Виктор Павлович узнал, что Владимир Ильич подготовил «Ультиматум большинства ЦК РСДРП(б) меньшинству», что он вызывал к себе представителей большинства и добился: девять членов ЦК поставили под документом свои подписи.
Ленин требовал от меньшинства категорического ответа в письменной форме: подчиняется ли оно партийной дисциплине?
На заседании ВЦИК в ночь на 4 ноября от имени Ногина, Рыкова, Милютина, Теодоровича и Шляпникова было оглашено заявление о выходе их из Совета Народных Комиссаров.
«Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни...»
В тот же час Каменев, Рыков, Милютин, Зиновьев и Ногин вышли из Центрального Комитета.
Скептикам пришлось вскоре признать свое поражение.
Теодорович и Шляпников подчинились партийной дисциплине и возвратились в правительство. Каменева сместили с поста председателя ВЦИК, вместо него избрали Якова Михайловича Свердлова. Ногина освободили от руководства Советом в Москве.
И 7 ноября 1917 года в «Правде» появилось яростное обращение «Ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России», написанное Владимиром Ильичем Лениным: «...мы заявляем, что ни на минуту и ни на волос дезертирский поступок нескольких человек из верхушки нашей партии не поколеблет единства масс, идущих за нашей партией, и, следовательно, не поколеблет нашей партии» 9.
...Через три года притупилась острота событий этих ноябрьских дней 1917 года. И Владимир Ильич дал им оценку так спокойно, как это мог сделать только великий вождь, уверенный в правоте своего дела.
«Перед самой Октябрьской революцией в России и вскоре после нее,— писал он,— ряд превосходных коммунистов в России сделали ошибку, о которой у нас неохотно теперь вспоминают. Почему неохотно? Потому, что без особой надобности неправильно вспоминать такие ошибки, которые вполне исправлены...» Виднейшие большевики и коммунисты — и среди них Ногин — проявили колебания, испугавшись, что «большевики слишком изолируют себя, слишком рискованно идут на восстание, слишком неуступчивы к известной части меньшевиков и «социалистов-революционеров». Конфликт дошел до того, что... товарищи ушли демонстративно со всех ответственных постов и партийной и советской работы, к величайшей радости врагов советской революции. Дело дошло до крайне ожесточенной полемики в печати со стороны Цека нашей партии против ушедших в отставку. А через несколько недель — самое большее, через несколько месяцев — все эти товарищи увидели свою ошибку и вернулись на самые ответственные партийные и советские посты» 10.
Эти слова Владимира Ильича и дают ключ к биографии Виктора Павловича Ногина до самого последнего часа его. С высоким накалом страстей большевики «судили» своего стариннейшего друга Макара. И это естественно. Но никто не подумал, что в Колонном зале бывшего Дворянского собрания стоит перед ними штрейкбрехер, предатель, враг: вне партии, для которой он отдал все силы, ничто не имело для него смысла.
Многие знали каждый его шаг на протяжении 20 лет. Да и у младшего поколения, которое умело ценить героическую романтику подполья, был он на виду,— безукоризненно чистый душою, добрый к товарищам, всегда открытый подвигу, способный сгореть в пламени борьбы. Способный и ошибаться. Но непременно с сознанием своей правоты.
И через несколько дней Макара назначили, областным комиссаром, а с весны 1918 года — заместителем наркома труда.
Кончилось все, что недавно шло под знаком ошибок, сомнений, глубоких страданий, ранивших сердце, и борьбы совести. И выдающийся разрушитель старого мира превратился в энтузиаста-строителя.
1 Из книги: Архангельский А. Ногин. М.. 1964.
2Было сфабриковано в 1911 году царским правительством и черносотенцами против еврея М. Бейлиса, обвиненного в убийстве русского мальчика якобы в ритуальных целях; использовалось черносотенцами для наступления на демократические силы.
3Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 262, 263.
4 Рыков А. И. (Власов) (1881 —1938) — в Октябре 1917 года — один из руководителей Московского Совета рабочих депутатов, кандидат в члены МВРК.
5 Имеется в виду Московский ВРК.
6Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 46.
7Там же, с. 45.
8См.: Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. М., 1959, с. 221.
9Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 74.
10Там же, т. 41, с. 417.
