Применим теперь нашу теорию к современной немецкой истории и к ее насильственной практике крови и железа. Мы ясно увидим из этого, почему политика крови и железа должна была временно иметь успех и почему она в конце концов должна потерпеть крушение.
Венский конгресс в 1815 г. так поделил и распродал Европу, что весь мир убедился в полной неспособности монархов и государственных мужей. Всеобщая война народов против Наполеона была ответной реакцией национального чувства, которое Наполеон попирал ногами у всех народов. В благодарность за это государи и дипломаты Венского конгресса еще более грубо попрали это национальное чувство. Самая маленькая династия имела большее значение, чем самый большой народ. Германия и Италия были снова раздроблены на мелкие государства. Польша была в четвертый раз разделена. Венгрия осталась порабощенной. И нельзя даже сказать, что с народами поступили несправедливо: почему они это допустили и зачем приветствовали русского царя * как своего освободителя?
Но так долго продолжаться не могло. С конца средних веков история ведет к образованию в Европе крупных национальных государств. Только такие государства и представляют нормальную политическую организацию господствующей европейской буржуазии и являются вместе с тем необходимой предпосылкой для установления гармонического интернационального сотрудничества народов, без которого невозможно

* - Александра I. Ред.

господство пролетариата. Чтобы обеспечить международный мир, надлежит прежде всего устранить все, какие только возможно, национальные трения, каждый народ должен обладать независимостью и быть хозяином в своем собственном доме. И действительно, с развитием торговли, земледелия, промышленности, а вместе с тем и социального могущества буржуазии, начинался повсюду подъем национального чувства, а раздробленные и угнетенные нации требовали объединения и самостоятельности.
Революция 1848 г. везде, кроме Франции, была направлена поэтому на удовлетворение национальных требований наряду с требованиями свободы. Но позади буржуазии, которая в результате первого штурма оказалась победительницей, везде уже поднималась грозная фигура пролетариата, руками которого фактически была одержана победа, и это толкнуло буржуазию в объятия только что побежденного врага, в объятия монархической, бюрократической, полуфеодальной и военной реакции, от которой революция и потерпела поражение в 1849 году. В Венгрию, где обстоятельства сложились иначе, вступили русские и подавили революцию. Не довольствуясь этим, русский царь приехал в Варшаву и стал вершить там суд в качестве арбитра Европы. Он назначил свою послушную креатуру, Кристиана Глюксбургского, наследником датского престола. Он так -унизил Пруссию, как она еще никогда не бывала унижена, запретив ей даже самые робкие поползновения к использованию в своих интересах стремлений немцев к единству, заставив ее восстановить Союзный сейм196 и подчиниться Австрии. Весь итог революции свелся, таким образом, на первый взгляд к тому, что в Австрии и Пруссии установился конституционный по форме, но старый по духу образ правления и что русский царь стал властелином Европы в большей мере, чем когда-либо раньше.
В действительности, однако, революция могучим ударом выбила буржуазию из старой традиционной рутины даже в раздробленных странах, особенно в Германии. Буржуазия получила известную, хотя и скромную долю политической власти, а каждый свой политический успех она использует для промышленного подъема. "Безумный год" 197, благополучно оставшийся позади, наглядно доказал буржуазии, что старой спячке и апатии должен быть раз и навсегда положен конец. Вследствие калифорнийского и австралийского золотого дождя 198 и других обстоятельств наступило небывалое расширение мировых торговых связей и невиданное оживление в делах - следовало только не упускать случая и обеспечить себе свою долю. Крупная промышленность, основы которой были заложены с 1830 и особенно с 1840 г. на Рейне, в Саксонии, в Силезии, в Берлине и в отдельных городах Юга, стала теперь быстро развиваться и расширяться; домашняя промышленность сельских округов получала все большее распространение, шло ускоренными темпами железнодорожное строительство, а возросшая при этом до огромных размеров эмиграция создала германское трансатлантическое пароходство, не нуждавшееся ни в каких субсидиях. Немецкие купцы стали в больших, чем когда-либо ранее, масштабах обосновываться на всех заморских рынках, начали играть все большую роль в мировой торговле и постепенно обслуживать сбыт не только английских, но и немецких промышленных изделий.
Но для этого могучего подъема промышленности и связанной с ней торговли раздробленность Германии па мелкие государства, с их самыми разнообразными торгово-промышленными законодательствами, должна была скоро превратиться в невыносимые оковы. Через каждые несколько миль иное вексельное право, иные условия для промышленной деятельности, повсюду каждый раз особые придирки, бюрократические и фискальные рогатки, а часто еще и цеховые барьеры, против которых не помогали даже официальные патенты! А к тому же еще многочисленные различные законодательства о правах местных уроженцев и ограничения в выдаче видов на жительство, лишавшие капиталистов возможности перебрасывать находящуюся в их распоряжении рабочую силу в достаточном количестве туда, где наличие руды, угля, водной энергии и других благоприятных естественных условий само побуждало основывать промышленные предприятия! Возможность беспрепятственной массовой эксплуатации отечественной рабочей силы была первым условием промышленного развития, но повсюду, куда патриотический фабрикант стягивал рабочих со всех концов, полиция и попечительство о бедных противились водворению пришельцев. Единое общегерманское гражданство и полная свобода передвижения для всех граждан страны, единое торгово-промышленное законодательство были теперь уже не патриотическими фантазиями экзальтированных студентов, а необходимым условием существования промышленности.
К тому же в каждом, в том числе и карликовом, государстве были разные деньги, разные системы мер и весов, часто даже по две и по три системы в одном государстве. И из всех этих бесчисленных разновидностей монет, мер и весов ни одна не была признана на мировом рынке. Неудивительно поэтому, что купцам и фабрикантам, имевшим дело с мировым рынком или вынужденным конкурировать с импортными товарами, приходилось наряду с большим числом своих монет, мер и весов пользоваться еще и иностранными; что хлопчатобумажная пряжа развешивалась на английские фунты, шелковые материи отмеривались на метры, счета для заграницы составлялись в фунтах стерлингов, долларах и франках! И как же могли возникнуть крупные кредитные учреждения на основе валютных систем с таким ограниченным распространением? Здесь - банкноты в гульденах, там - в прусских талерах, рядом золотой талер, талер "новые две трети", банковская марка, марка, находящаяся в обращении, двадцатигульденовая монетная система, двадцатичетырехгульденовая монетная система,- и все это при бесконечных перерасчетах и колебаниях курса.
Если даже и удавалось в конце концов все это преодолеть, то сколько тратилось при всех этих трениях усилий, сколько терялось денег и времени! Между тем, и в Германии начали, наконец, понимать, что в наши дни время - деньги.
Молодая германская промышленность должна была показать себя на мировом рынке: вырасти она могла только на экспорте. Но для этого она должна была пользоваться на чужбине защитой международного права. Английский, французский, американский купец мог за границей позволить себе даже больше, чем дома. За него вступалось его посольство, а в случае необходимости и несколько военных кораблей. А немец? Австриец мог еще до известной степени рассчитывать на свое посольство на Ближнем Востоке - в других местах оно ему не очень-то помогало. Когда же прусский купец обращался на чужбине к своему послу с жалобой на причиненную обиду, то почти всегда получал ответ: "Так вам и надо! Чего вы здесь ищете? Сидели бы спокойно дома!" А подданный какого-нибудь мелкого государства и вовсе был повсюду совершенно бесправен. Куда бы ни приезжали немецкие купцы, они везде прибегали к иностранному покровительству - французскому, английскому, американскому - или должны были поскорее натурализоваться на новой родине *. Впрочем, даже если бы их послы и пожелали вступиться за них, какой был бы от этого толк? С самими-то немецкими послами в заморских странах обходились, как с чистильщиками сапог.
Отсюда видно, что стремление к единому "отечеству" имело весьма материальную подоплеку. Это уже не были туманные порывы членов буршеншафтов на вартбургском празднестве199 , когда "отвагой души немцев пламенели" и когда, как поется на французский мотив, "стремился юноша в кипучий бой, чтоб голову сложить за край родной **, за восстановление

* Пометка Энгельса на полях карандашом; "Веерт". Ред.
** Обе цитаты взяты из стихотворения К. Кинкеля "Песнь Союза". Ред.

романтического величия средневековой империи,- а на склоне лет сей пламенный юноша превращался в самого обычного ханжу, в преданного абсолютизму холопа своего государя. Это не был также уже гораздо более земной призыв к единству, провозглашенный адвокатами и прочими буржуазными идеологами гамбахского празднества200, которые воображали, что любят свободу и единство ради них самих, и не видели, что превращение Германии в кантональную республику по швейцарскому образцу, к чему сводились идеалы наиболее трезвых из них, так же невозможно, как и гогенштауфенская империя вышеупомянутых студентов. Нет, это было выросшее из непосредственных деловых потребностей стремление практического купца и промышленника вымести весь исторически унаследованный хлам мелких государств, стоявший на пути свободного развития торговли и промышленности, устранить все излишние помехи, которые немецкому коммерсанту приходилось преодолевать у себя дома, если он хотел выступить на мировом рынке, и от которых были избавлены все его конкуренты. Германское единство сделалось экономической необходимостью. И люди, которые его теперь требовали, знали, чего они хотят. Они воспитывались на торговле и для торговли, умели торговать и сторговываться. Они знали, что нужно побольше запрашивать, но и с готовностью идти на уступки. Они распевали об "отечестве немца" вместе со Штирией, Тиролем и "Австрийской державой, богатой победами и славой" *, а также:

"От Мааса и до Мемеля,
От Эча и до Бельта самого
Германия всего превыше,
На свете выше ты всего" **.

Но за уплату наличными они готовы были уступить изрядную долю - процентов 25 - 30 - того самого отечества, которое должно было становиться все шире ***. План объединения был у них готов и мог быть немедленно осуществлен.
Но единство Германии было не только германским вопросом. Со времени Тридцатилетней войны 201 уже ни одно общегерманское дело не решалось без весьма ощутимого иностранного вмешательства ****. Фридрих II завоевал в 1740 г. Силезию с помощью французов. Реорганизация Священной римской империи в 1803 г., проведенная по решению имперской депу-

* Из стихотворения Э. М. Арндта "Отечество немца". Ред.
** Из "Песни немцев" Гофмана фон Фаллерслебена. Ред.
*** См. стихотворение Э. М. Арндта "Отечество немца". Ред.
**** Пометка Энгельса на полях карандашом: "Вестфальский и Тешенский мир202" . Ред.

тации, была буквально продиктована Францией и Россией203. Затем Наполеон установил в Германии такие порядки, которые отвечали его интересам. И, наконец, на Венском конгрессе* под влиянием прежде всего России, а также Англии и Франции, она была снова раздроблена на тридцать шесть государств, включавших в себя двести с лишним обособленных больших и малых клочков земли, причем немецкие монархи, совсем как на Регенсбургском имперском сейме 1802 - 1803 гг. 204, добросовестно помогали этому и еще более усилили раздробленность страны. Вдобавок, отдельные куски Германии были отданы иноземным государям. Германия оказалась, таким образом, не только бессильной и беспомощной, раздираемой внутренними распрями, обреченной на жалкое прозябание в политическом, военном и даже промышленном отношении, но, что еще гораздо хуже, Франция и Россия в силу укоренившегося обычая приобрели право на расчленение Германии, точно так же как Франция и Австрия присвоили себе право следить за тем, чтобы Италия оставалась раздробленной. Этим мнимым правом и воспользовался царь Николай в 1850 г., когда, бесцеремоннейшим образом воспрепятствовав всякому самовольному изменению конституции, заставил восстановить Союзный сейм, этот символ бессилия Германии.
Итак, единство Германии приходилось завоевывать не только в борьбе против германских монархов и других внутренних врагов, но и против заграницы. Или же - с помощью заграницы. Каково же было тогда положение за пределами Германии?
Во Франции Луи Бонапарт использовал борьбу между буржуазией и рабочим классом, чтобы с помощью крестьян подняться на президентское кресло, а затем с помощью армии - на императорский престол. Однако новый, возведенный на престол армией император Наполеон в границах Франции 1815 г.- это была мертворожденная затея. Воскресшая наполеоновская империя означала расширение Франции до Рейна, осуществление традиционной мечты французского шовинизма. Но на первых порах захват Рейна был не по силам Луи Бонапарту: всякая попытка в этом направлении привела бы к образованию европейской коалиции против Франции. Между тем, представился удобный случай поднять престиж Франции и покрыть армию новыми лаврами, предприняв с одобрения почти всей Европы войну против России, которая использовала революционный период в Западной Европе для того,

* В рукописи над этой строчкой рукой Энгельса написано: "Германия - Польша". Ред.


чтобы втихомолку оккупировать Дунайские княжества и подготовить новую завоевательную войну против Турции. Англия заключила союз с Францией, Австрия доброжелательно относилась к обеим, и только героическая Пруссия продолжала целовать русскую розгу, которой ее еще вчера секли, и сохраняла дружественный России нейтралитет. Но ни Англия, ни Франция не хотели серьезной победы над противником, и война закончилась поэтому лишь незначительным унижением России и образованием русско-французского союза против Австрии * .
Крымская война сделала Францию руководящей европейской державой, а авантюриста Луи-Наполеона - героем дня, для чего, правда, не слишком много требовалось. Но Крымская война не принесла Франции увеличения территории и была

* Крымская война была единственной в своем роде колоссальной комедией ошибок, в которой перед каждой новой сценой спрашиваешь себя: кто же на этот раз будет обманут? Но эта комедия стоила несметных затрат и более миллиона человеческих жизней. Едва началась война, как Австрия вступила в Дунайские княжества; русские отступили перед австрийцами, и, таким образом, пока Австрия оставалась нейтральной, война с Турцией на сухопутной русской границе сделалась невозможной. Однако привлечь к войне на этой границе Австрию в качестве союзника было бы возможно только в том случае, если бы война велась серьезно, с целью восстановить Польшу и надолго отодвинуть назад западную границу России. Тогда вынуждена была бы примкнуть и Пруссия, через которую Россия еще получала все свои импортные товары; Россия оказалась бы блокированной и с суши, и с моря и скоро была бы побеждена. Но это не входило в расчеты союзников. Они были, наоборот, довольны тем, что миновала всякая опасность серьезной войны. Пальмерстон предложил перенести театр военных действий в Крым, чего желала сама Россия, и Луи-Наполеон очень охотно пошел на это. Война в Крыму могла остаться лишь показной, и в таком случае все главные участники были бы удовлетворены. Но император Николай вбил себе в голову мысль о необходимости вести там войну серьезную, забыв при этом, что если это место было наиболее благоприятным для показной войны, то для серьезной войны оно было самым неблагоприятным. То, что составляет силу России при обороне - огромная протяженность ее редко населенной, бездорожной и бедной вспомогательными ресурсами территории,- при всякой наступательной войне России обращается против нее самой и нигде это не проявляется в большей степени, чем именно в направлении Крыма. Южнорусские степи, которые должны были стать могилой вторгшегося неприятеля, стали могилой русских армий, которые Николай с жестокой и тупой беспощадностью гнал одну за другой в Севастополь вплоть до середины зимы. И когда последняя, наспех собранная, кое-как снаряженная и нищенски снабжаемая продовольствием армия потеряла в пути около двух третей своего состава (в метелях гибли целые батальоны), а остатки ее оказались не в силах прогнать неприятеля с русской земли, тогда надменный пустоголовый Николай жалким образом пал духом и отравился. С этого момента война опять превратилась в показную и вскоре закончилась миром.

поэтому чревата новой войной, в которой Луи-Наполеону предстояло осуществить свое истинное призвание - стать "нриум-ножателем земель империи" * . Эта новая война уже была подготовлена во время первой тем, что Сардинии разрешено было примкнуть к союзу западных держав в качестве сателлита императорской Франции и специально в качестве ее форпоста против Австрии; война была, далее, подготовлена при заключении мира соглашением Луи-Наполеона с Россией 205 , которой больше всего хотелось наказать Австрию.
Луи-Наполеон стал теперь кумиром европейской буржуазии. Не только за совершенное им 2 декабря 1851 г. "спасение общества", которым он, правда, уничтожил политическое господство буржуазии, но лишь для того, чтобы спасти ее социальное господство; не только потому, что он показал, как всеобщее избирательное право можно при подходящих условиях превратить в орудие угнетения масс; не только потому, что в его правление торговля и промышленность, а особенно спекуляция и биржевые махинации достигли небывалого расцвета. А прежде всего потому, что буржуазия признала в нем первого "великого государственного мужа", который был плотью от ее плоти, костью от ее кости. Он был выскочкой, как и всякий настоящий буржуа. "Прошедший сквозь огонь и воду" заговорщик-карбонарий в Италии, артиллерийский офицер в Швейцарии, обремененный долгами знатный бродяга и специальный констебль в Англии 206, но всегда и везде претендент на престол,- он своим авантюристским прошлым и тем, что морально скомпрометировал свое имя во всех странах, подготовил себя к роли императора французов и вершителя судеб Европы, подобно тому как классический образец буржуа - американец - рядом подлинных и фиктивных банкротств готовит себя в миллионеры. Став императором, он не только подчинил политику интересам капиталистической наживы и биржевых махинаций, но и в самой политике всецело придерживался правил фондовой биржи и спекулировал на "принципе национальностей" 207, Раздробленность Германии и Италии была для прежней французской политики неотчуждаемым сеньориальным правом Франции; Луи-Наполеон тотчас же приступил к розничной распродаже этого сеньориального права за так называемые компенсации. Он готов был помочь Италии и Германии избавиться от раздробленности при условии, что Германия и Италия за каждый свой шаг к национальному объединению

* Энгельс употребляет здесь выражение: "Меhгег des Reiches", являвшееся частью титула императоров Священной римской империи в средние века. Ред.


заплатят ему территориальными уступками. Это не только давало удовлетворение французскому шовинизму и приводило к постепенному расширению империи до границ 1801 г. 208, но и снова ставило Францию в исключительное положение просвещенной державы, освободительницы народов, а Луи-Наполеона - в положение защитника угнетенных национальностей. И вся просвещенная, воодушевленная национальной идеей буржуазия,- поскольку она была живо заинтересована в устранении с мирового рынка всех препятствий для торговли,- единодушно приветствовала эту просвещенную деятельность, несущую освобождение всему миру.
Начало было положено в Италии*. Здесь с 1849 г. неограниченно властвовала Австрия, а Австрия была в то время козлом отпущения для всей Европы. Жалкие результаты Крымской войны приписывались не нерешительности западных держав, желавших только показной войны, а колеблющейся позиции Австрии, позиции, в которой, однако, никто не был более виновен, чем сами западные державы. Россия же была так оскорблена продвижением австрийцев к Пруту - благодарность за русскую помощь в Венгрии в 1849 г. (хотя именно это продвижение и спасло ее},- что была рада всякому нападению на Австрию. Пруссию не принимали больше в расчет и уже на Парижском мирном конгрессе 209 ее третировали en canaille**. Итак, война за освобождение Италии "до Адриатики", затеянная при содействии России, была начата весной 1859 г. и уже летом закончена на Минчо. Австрия не была выброшена из Италии, Италия не стала "свободной до Адриатики" и не была объединена, Сардиния увеличила свою территорию, но Франция приобрела Савойю и Ниццу и тем самым достигла своих границ с Италией 1801 года .
Но это не удовлетворило итальянцев. В Италии тогда еще господствовало чисто мануфактурное производство, крупная промышленность была в пеленках. Рабочий класс был далеко не полностью экспроприирован и пролетаризирован; в городах он владел еще собственными орудиями производства, в деревне промышленный труд был побочным промыслом мелких крестьян-собственников или арендаторов. Поэтому энергия буржуазии еще не была подорвана существованием противоположности между нею и современным, осознавшим свои классовые интересы пролетариатом. А так как раздробленность Италии сохранялась только в результате иноземного австрийского владычества, под покровительством которого злоупотребления монархи-

* Пометка Энгельса на полях карандашом: "Орсини". Ред.
** - без всякого стеснения. Ред.

ческих правительств дошли до крайнего предела, то и крупное землевладельческое дворянство и городские народные массы стояли на стороне буржуазии как передового борца за национальную независимость. Но иноземное владычество в 1859 г. было сброшено повсюду, кроме Венеции; дальнейшему вмешательству Австрии в итальянские дела был положен конец Францией и Россией,- никто этого больше не боялся. А в лице Гарибальди Италия имела героя античного склада, способного творить и действительно творившего чудеса. С тысячей волонтеров он опрокинул все Неаполитанское королевство, фактически объединил Италию, разорвал искусную сеть бонапартовой политики. Италия была свободна и но существу объединена,- но не происками Луи-Наполеона, а революцией.
Со времени Итальянской войны внешняя политика Второй империи уже ни для кого не была тайной. Победители великого Наполеона должны были понести кару, но l'un apres l'autre - один после другого. Россия и Австрия уже получили свою долю, на очереди стояла теперь Пруссия. А Пруссию презирали теперь больше, чем когда-либо раньше; ее политика во время Итальянской войны была трусливой и жалкой, совсем как во время Базельского мира 1795 года210. "Политика свободных рук"211 довела Пруссию до того, что она оказалась совершенно изолированной в Европе, что все ее большие и малые соседи только радовались, предвкушая, как она будет разбита наголову, и что руки у нее оказались свободными только для того, чтобы уступить Франции левый берег Рейна.
Действительно, в первые годы после 1859 г. повсюду, и в первую очередь на самом Рейне, было распространено убеждение в том, что левый берег Рейна безвозвратно перейдет к Франции. Правда, перехода этого не очень-то желали, но его считали неотвратимым, как рок, и, откровенно говоря, не особенно боялись. У крестьян и городских мелких буржуа воскресали старые воспоминания о временах французского владычества, которое действительно принесло им свободу; а в рядах буржуазии финансовая аристократия, особенно кёльнская, была уже сильно запутана в мошеннических операциях парижского "Credit Mobilier" 212 и других дутых бонапартистских компаний и громко требовала аннексии *.
Однако потеря левого берега Рейна означала бы ослабление не только Пруссии, но и Германии. А Германия была

* Что таково было тогда всеобщее настроение на Рейне, в этом Марксу и мне не раз приходилось убеждаться на месте. Левобережные рейнские промышленники спрашивали меня, между прочим, как отразится на их предприятиях переход к французскому таможенному тарифу.


расколота в еще большей мере, чем когда-либо. Отчужденность между Австрией и Пруссией достигла крайней степени из-за нейтралитета Пруссии во время Итальянской войны; мелкокняжеское отребье боязливо и вместе с тем с вожделением посматривало на Луи-Наполеона как на будущего покровителя возобновленного Рейнского союза213,- таково было положение официальной Германии. И это в такой момент, когда только объединенные силы всей нации в состоянии были предотвратить опасность раздробления.
Но как объединить силы всей нации? Три пути оставались возможными после того, как попытки 1848 г., почти все без исключения носившие туманный характер, потерпели неудачу, и в силу именно этой неудачи туман несколько рассеялся.
Первый путь был путем подлинного объединения, посредством уничтожения всех отдельных государств, то есть это был открыто революционный путь. Такой путь только что привел к цели в Италии; Савойская династия присоединилась к революции и таким образом присвоила себе итальянскую корону. Но на столь смелый шаг наши немецкие савойцы, Гогенцоллерны, и даже их наиболее решительные Капуры а lа Бисмарк были абсолютно неспособны. Все пришлось бы совершить самому народу,- и в войне за левый берег Рейна он, конечно, сумел бы сделать все необходимое. Неизбежное отступление пруссаков за Рейн, длительная осада рейнских крепостей и предательство южногерманских государей, которое затем, без сомнения, последовало бы,- этого было бы достаточно, чтобы вызвать такое национальное движение, перед которым разлетелся бы в прах весь этот династический порядок. И тогда Луи-Наполеон первым вложил бы шпагу в ножны. Вторая империя могла воевать только с реакционными государствами, по отношению к которым она выступала как преемница французской революции, как освободительница народов. Против народа, который сам был охвачен революцией, она была бессильна; к тому же победоносная германская революция могла дать толчок к низвержению всей Французской империи. Это был бы наиболее благоприятный случай; в худшем же случае, если бы владетельные князья оказались .во главе движения, левый берег Рейна был бы временно отдан Франции, активное или пассивное предательство монархов было бы разоблачено перед всем миром, и создалось бы критическое положение, из которого для Германии не оставалось бы другого выхода, кроме революции, изгнания всех государей и установления единой германской республики.
При существовавших условиях на этот путь объединения Германия могла бы вступить только в том случае, если бы
Луи-Наполеон начал войну за установление границ по Рейну. Но этой войны не произошло - по причинам, о которых будет сказано ниже. А вместе с тем и вопрос о национальном объединении переставал быть неотложным жизненным вопросом, который следовало разрешить немедленно, под страхом гибели. Нация могла до поры до времени ждать.
Второй путь заключался в объединении под главенством Австрии. Австрия с готовностью сохранила в 1815 г. свое положение государства с компактной, округленной территорией, навязанное ей наполеоновскими войнами. Она не претендовала более на свои прежние отделенные от нее владения в Южной Германии и довольствовалась присоединением старых и новых территорий, которые можно было географически и стратегически связать с уцелевшим еще ядром монархии. Обособление немецкой Австрии от остальной Германии, начатое введением Иосифом II покровительственных пошлин, усиленное полицейским режимом Франца I в Италии и доведенное до крайних пределов ликвидацией Германской империи и образованием Рейнского союза, фактически сохранялось еще в силе и после 1815 года. Меттерних создал между своим государством и Германией настоящую китайскую стену. Таможенные пошлины не пропускали материальной немецкой продукции, цензура - духовной; невероятнейшие паспортные ограничения сводили личные сношения до крайнего минимума. Внутри страна была застрахована от всякого, даже самого слабого, политического движения абсолютистским произволом, единственным в своем роде даже в Германии. Таким образом, Австрия оставалась совершенно чуждой всему буржуазно-либеральному движению Германии. В 1848 г. рухнули, в большей своей части, по крайней мере, духовные преграды между ними; но события этого года и их последствия отнюдь не могли способствовать сближению Австрии с остальной Германией; наоборот, Австрия все более и более кичилась своим положением независимой великой державы. И поэтому, хотя австрийских солдат в союзных крепостях 214 любили, а прусских ненавидели и осмеивали, и хотя на всем преимущественно католическом Юге и Западе Австрия все еще была популярна и пользовалась уважением, никто все-таки серьезно не думал об объединении Германии под австрийским главенством, кроме разве нескольких коронованных правителей из мелких и средних германских государств.
Да иначе и не могло быть. Австрия сама ничего другого не хотела, хотя втихомолку и продолжала лелеять романтические мечты об империи. Австрийская таможенная граница стала с течением времени единственной материальной преградой, уцелевшей внутри Германии, и тем острее она ощущалась.

Политика независимой великой державы не имела никакого смысла, если она не означала принесения в жертву интересов Германии специфически австрийским, то есть касающимся Италии, Венгрии и т. д. Как до революции, так и после нее Австрия оставалась самым реакционным государством Германии, наиболее неохотно вступавшим на путь современного развития; к тому же она была единственной сохранившейся специфически католической великой державой. Чем больше послемартовское правительство215 стремилось восстановить старое хозяйничанье попов и иезуитов, тем более невозможной становилась его гегемония над страной, на одну-две трети протестантской. И, наконец, объединение Германии под главенством Австрии было бы возможно только в результате разгрома Пруссии. Но если это последнее событие само по себе и не означало бы несчастья для Германии, то все же разгром Пруссии Австрией был бы не менее гибелен, чем разгром Австрии Пруссией накануне предстоящей победы революции в России (после которой этот разгром сделался бы ненужным, так как тогда Австрия стала бы ненужной и сама должна была бы распасться)
Короче говоря, германское единство под сенью Австрии было романтической мечтой, что и обнаружилось, когда германские мелкие и средние государи собрались во Франкфурте в 1863 г., чтобы провозгласить австрийского Франца-Иосифа германским императором. Король прусский * просто не явился, и эта комедия жалким образом провалилась.
Оставался третий путь: объединение под прусским верховенством. И этот путь, которым действительно пошла история, возвращает нас из области умозрений на твердую, хотя и довольно грязную почву практической "реальной политики"216 . Со времен Фридриха II Пруссия видела в Германии, как и в Польше, лишь территорию для завоеваний, территорию, от которой урывают, что возможно, но которой, само собой разумеется, приходится делиться с другими. Раздел Германии при участии иностранных государств и в первую очередь Франции - такова была "германская миссия" Пруссии, начиная с 1740 года. "Je vaus, je crois, jouer vorte jeu; si les as me viennent, nous partagerons " (я, кажется, сыграю вам на руку; если ко мне придут козыри, мы поделимся) - таковы были прощальные слова Фридриха французскому послу **, когда он отправлялся в свои первый военный поход217 . Верная этой "германской миссии", Пруссия предала Германию в 1795 г.

* - Вильгельм I. Ред.
** - Вово. Ред.

при заключении Базельского мира, заранее согласилась (договор от 5 августа 1796 г.) уступить левый берег Рейна французам за обещание территориальных приращений и действительно получила награду за свое предательство империи по решению имперской депутации, продиктованному Францией и Россией. В 1805 г. она еще раз совершила предательство, изменив своим союзникам, России и Австрии, едва только Наполеон поманил ее Ганновером - на такую приманку она шла всегда,- но так запуталась в своей собственной глупой хитрости, что была втянута в войну с Наполеоном и понесла под Йеной заслуженное наказание 218. Продолжая находиться под впечатлением этих ударов, Фридрих-Вильгельм III даже после побед 1813 и 1814 гг. хотел отказаться от всех западногерманских форпостов, ограничиться владениями в Северо-Восточной Германии, отойти, подобно Австрии, как можно дальше от германских дел,- что превратило бы всю Западную Германию в новый Рейнский союз под русским или французским протекторатом. План не удался: вопреки воле короля ему были навязаны Вестфалия и Рейнская провинция, а с ними и новая "германская миссия".
С аннексиями теперь временно было покончено, не считая покупок отдельных мелких клочков земли. Внутри страны постепенно снова расцвели старые юнкерско-бюрократические порядки; обещания ввести конституцию, сделанные народу в момент крайнего обострения положения, упорно нарушались. Но при всем том значение буржуазии все больше возрастало и в Пруссии, так как без промышленности и торговли даже надменное прусское государство было теперь нулем. Медленно, упорствуя, гомеопатическими дозами приходилось делать экономические уступки буржуазии. Но, с другой стороны, эти уступки давали Пруссии основание рассчитывать на то, что ее "германская миссия" будет поддержана, когда она в целях устранения чужих таможенных границ между обеими своими половинами предложила соседним немецким государствам создать таможенное объединение. Так возник Таможенный союз, который до 1830 г. оставался лишь благим пожеланием (в него вошел тогда только Гессен-Дармштадт), но в дальнейшем, по мере некоторого ускорения политического и экономического развития, экономически присоединил к Пруссии большую часть внутренних областей Германии. Непрусские приморские земли оставались еще вне Союза и после 1848 года.
Таможенный союз был крупным успехом Пруссии. То, что он означал победу над австрийским влиянием, было еще далеко не самым важным. Главное заключалось в том, что он привлек на сторону Пруссии всю буржуазию средних и мелких германских государств. За исключением Саксонии ни в одном германском государстве промышленность не достигла хотя бы приблизительно такого уровня развития, как в Пруссии; и это было следствием не только естественных и исторических предпосылок, но и большего размера таможенной территории и внутреннего рынка. И чем больше расширялся Таможенный союз, втягивая мелкие государства в этот внутренний рынок, тем больше поднимавшаяся буржуазия этих государств привыкала смотреть на Пруссию как на свой экономический, а в будущем и политический форпост. Но что задумают буржуа, то скажут профессора. Если в Берлине гегельянцы философски обосновывали призвание Пруссии стать во главе Германии, то в Гейдельберге то же самое доказывали с помощью исторических ссылок ученики Шлоссера, в особенности Гейсер и Гервинус. При этом, конечно, предполагалось, что Пруссия изменит всю свою политическую систему, что она выполнит требования идеологов буржуазии * .
Все это делалось, впрочем, не из какой-либо особой симпатии к прусскому государству, как, например, было у итальянских буржуа, которые признали ведущую роль Пьемонта, после того как он открыто стал во главе национального и конституционного движения. Нет, это делалось неохотно; буржуа выбирали Пруссию как меньшее зло, потому что Австрия не допускала их на свои рынки и потому что Пруссия, по сравнению с Австрией, все же имела, уже в силу своей скаредности в финансовых делах, до некоторой степени буржуазный характер. Два хороших института составляли преимущество Пруссии перед другими крупными государствами: всеобщая воинская повинность и всеобщее обязательное школьное обучение. Она ввела их в период крайней нужды, а в лучшие времена довольствовалась тем, что, осуществляя их кое-как и намеренно искажая, лишила их опасного при известных условиях характера. Но на бумаге они продолжали существовать, и тем самым Пруссия сохраняла возможность развязать в один прекрасный день дремлющую в народных массах потенциальную энергию в таких масштабах, каких при такой же численности населения нельзя было достигнуть нигде в другом месте. Буржуазия приспособилась к обоим этим институтам; от личного отбывания воинской повинности вольноопределяющимся, то есть буржуазным сынкам, можно было около

* "Reinische Zeitung" 46 обсуждала в 1842 г. с этой точки зрения вопрос о прусской гегемонии. Гервинус говорил мне уже летом 1843 г. в Остенде: Пруссия должна стать во главе Германии, но для этого необходимы три условия: Пруссия должна дать конституцию, ввести свободу печати и проводить более определенную внешнюю политику.

1840 г. легко и довольно дешево избавиться за взятку, тем более что в самой армии не очень ценили тогда офицеров ландвера 219, набранных из купеческих и промышленных кругов. А наличие бесспорно остававшегося еще в Пруссии - благодаря обязательному школьному обучению - довольно значительного числа лиц с известным запасом элементарных знаний было для буржуазии в высшей степени полезно; по мере роста крупной промышленности оно стало даже, в конце концов, недостаточно*. Жалобы на большие расходы по содержанию обоих этих институтов, выражавшиеся в высоких налогах **, раздавались главным образом среди мелкой буржуазии; входившая в силу крупная буржуазия рассчитала, что неприятные, правда, но неизбежные издержки, связанные с будущим положением страны как великой державы, с избытком окупятся возросшими прибылями.
Словом, немецкие буржуа не строили себе никаких иллюзий насчет прусской обходительности. И если с 1840 г. идея прусской гегемонии стала пользоваться среди них влиянием, то лишь по той причине и постольку, поскольку прусская буржуазия благодаря своему более быстрому экономическому развитию становилась экономически и политически во главе немецкой буржуазии и поскольку Роттеки и Велькеры давно уже имевшего конституции Юга стали оттесняться на задний план Кампгаузенами, Ганземанами и Мильде прусского Севера, адвокаты и профессора - купцами и фабрикантами. И в самом деле, среди прусских либералов последних лет перед 1848 г., особенно на Рейне, чувствовались совсем иные революционные веяния, чем среди либералов-кантоналистов Южной Германии 220. Тогда появились две лучшие со времени XVI века политические народные песни: песня о бургомистре Чехе и песня о баронессе фон Дросте-Фишеринг, нечестивым духом которых теперь, на старости лет, возмущаются люди, в 1846 г. весело распевавшие:

И случилось же на грех,
Что наш бургомистр Чех,-
В этакого толстяка
Не попал за два шага!

Но все это очень скоро должно было измениться. Разразилась февральская революция, за ней мартовские дни в Вене

* Даже во времена "культуркампфа" рейнские фабриканты жаловались мне, что не могут назначать надсмотрщиками превосходных во всех отношениях рабочих из-за отсутствия у них достаточных школьных знаний. Это особенно относилось к католическим местностям.
** Пометка Энгельса на полях: "Средние школы для буржуазии". Ред.


и берлинская революция 18 марта. Буржуазия победила без серьезной борьбы; бороться серьезно, когда до этого дело дошло, она вовсе и не хотела. Ибо та самая буржуазия, которая еще так недавно кокетничала с тогдашним социализмом и коммунизмом (особенно на Рейне), вдруг заметила теперь, что она вырастила не только отдельных рабочих, но и рабочий класс,- хотя и наполовину еще дремавший, но уже постененно пробуждавшийся, революционный по самой своей природе пролетариат. И этот пролетариат, повсюду завоевавший победу для буржуазии, уже предъявлял - особенно во Франции - требования, несовместимые с существованием всего буржуазного порядка; в Париже 23 июня 1848 г. дело дошло до первой страшной битвы между обоими классами; после четырехдневного боя пролетариат потерпел поражение. С этого момента масса буржуазии во всей Европе перешла на сторону реакции, объединилась с только что свергнутыми ею с помощью рабочих бюрократами-абсолютистами, феодалами и попами против "врагов общества", то есть против тех же рабочих.
В Пруссии это выразилось в том, что буржуазия предала ею же самой избранных представителей и со скрытым или откровенным злорадством наблюдала, как правительство разогнало их в ноябре 1848 года 221. Юнкерско-бюрократическое министерство, на целых десять лет утвердившееся теперь в Пруссии, вынуждено было, правда, править в конституционных формах, но мстило за это целой системой мелочных, небывалых до сих пор даже в Пруссии придирок и притеснений, от которых больше всех страдала буржуазия. Но последняя смиренно ушла в себя, безропотно принимала градом сыпавшиеся на нее удары и пинки как наказание за свои былые революционные поползновения и постепенно привыкала теперь к мысли, которую впоследствии и высказала: а все-таки мы собаки!
Затем наступил период регентства. Чтобы доказать свою преданность престолу, Мантёйфель окружил наследника*, нынешнего императора, шпионами совершенно так же, как Путкамер теперь окружает ими редакцию "Sozialdemokrat" 222. Как только наследник сделался регентом, Мантёйфеля, естественно, выставили вон, и началась "новая эра" 223. Это была только перемена декораций. Принц-регент соизволил разрешить буржуазии опять стать либеральной. Буржуа с удовольствием воспользовались этим разрешением, но вообразили, что они теперь господа положения, что прусское государство долж-

* - принца Вильгельма, впоследствии императора Вильгельма I. Ред.

но плясать под их дудку. Но это совсем не входило в планы "авторитетных кругов", выражаясь языком рептильной прессы. Реорганизация армии должна была быть той ценой, которой либеральным буржуа надлежало оплатить "новую эру". Правительство при этом требовало только фактического проведения в жизнь всеобщей воинской повинности в тех размерах, в каких она осуществлялась около 1816 года. С точки зрения либеральной оппозиции против этого нельзя было привести решительно ни одного возражения, которое не находилось бы в вопиющем противоречии с ее же собственными фразами о престиже и германской миссии Пруссии. Но либеральная оппозиция поставила как условие своего согласия законодательное ограничение срока военной службы двумя годами. Само но себе это было вполне рационально; вопрос был только в том, можно ли этого добиться, готова ли либеральная буржуазия страны отстаивать это условие до конца, ценой любых жертв. Правительство твердо настаивало на трех годах военной службы, палата - на двух; разразился конфликт224. А вместе с конфликтом в военном вопросе внешняя политика снова приобретала решающее значение также и для внутренней политики.
Мы видели, как Пруссия окончательно лишилась всякого уважения в результате своего поведения во время Крымской и Итальянской войн. Эта жалкая политика отчасти находила себе оправдание в плохом состоянии прусской армии. Так как уже и до 1848 г. без согласия сословий нельзя было вводить новые налоги или заключать займы, а созывать для этого сословных представителей тоже не хотели, то на армию никогда не хватало денег, и от безграничной скаредности она пришла в полный упадок. Укоренившийся при Фридрихе-Вильгельме III дух парадности и шагистики довершил остальное. Какой беспомощной оказалась эта воспитанная на парадах армия в 1848 г., на полях сражений в Дании, можно прочесть у графа Вальдерзее. Мобилизация 1850 г. была полнейшим провалом 225: не хватало всего, а то, что имелось, большей частью никуда не годилось. Вотированные палатами кредиты, правда, помогли делу; армия была выбита из старой рутины; полевая служба, по крайней мере в большинстве случаев, стала вытеснять парады. Но численность армии оставалась та же, что и около 1820 г., в то время как все другие великие державы, особенно Франция, со стороны которой как раз теперь угрожала опасность, значительно увеличили свои вооруженные силы. Между тем, в Пруссии существовала всеобщая воинская повинность; каждый пруссак был на бумаге солдатом, но при увеличении населения с 10? миллионов (1817 г.) до 173/4 миллиона (1858 г.) установленный контингент армии не позволял принять на службу и обучить больше одной трети годных к военной службе лиц. Теперь правительство требовало увеличения армии, почти в точности соответствовавшего приросту населения с 1817 года. Но те же самые либеральные депутаты, которые беспрестанно требовали от правительства, чтобы оно встало во главе Германии, охраняло престиж Германии по отношению к иностранным государствам, восстановило ее международный авторитет,- эти самые люди теперь скряжничали и торговались и ни за что не хотели дать свое согласие иначе, как на основе двухгодичного срока службы. Были ли они, однако, достаточно сильны, чтобы осуществить свое желание, на котором они так упорно настаивали? Стоял ли за ними народ или хотя бы только буржуазия, готовые к решительным действиям?
Отнюдь нет. Буржуазия приветствовала их словесные бои с Бисмарком, но в действительности она организовала движение, которое, хотя и бессознательно, фактически было направлено против политики большинства прусской палаты. Покушение Дании на конституцию Голынтейна, попытки насильственной данизации Шлезвига приводили в негодование немецкого буржуа. К третированию со стороны великих держав он привык, но пинки со стороны маленькой Дании вызывали у него возмущение. Был основан Национальный союз226; его силу составляла как раз буржуазия мелких государств. А Национальный союз, при всем своем либерализме, прежде всего требовал национального объединения под руководством Пруссии, по возможности либеральной Пруссии, в крайнем случае - Пруссии как она есть. Добиться, наконец, того, чтобы было ликвидировано жалкое положение немцев на мировом рынке как людей второго разряда, обуздать Данию и показать зубы великим державам в Шлезвиг-Гольштейне - вот чего прежде всего требовал Национальный союз. При этом требование прусского верховенства было теперь освобождено от всех тех неясностей и иллюзий, которые были еще свойственны ему до 1850 года. Было точно известно, что это требование означает изгнание Австрии из Германии, фактическое уничтожение суверенитета мелких государств и что и то и другое неосуществимо без гражданской войны и раздела Германии. Но гражданской войны больше не боялись, а раздел только подводил итог запретительной таможенной политике Австрии. Немецкая промышленность и торговля настолько развились, сеть немецких торговых фирм, охватывавшая мировой рынок, так расширилась и сделалась настолько густой, что система мелких государств у себя дома и бесправие и беззащитность за границей не могли быть долее терпимы. И в то самое время, когда сильнейшая политическая организация, какой только немецкая буржуазия когда-либо располагала, фактически выносила берлинским депутатам вотум недоверия, последние продолжали торговаться из-за срока военной службы!
Таково было положение, когда Бисмарк решил активно вмешаться во внешнюю политику.
Бисмарк - это Луи-Наполеон, французский авантюристский претендент на корону, перевоплотившийся в прусского захолустного юнкера и немецкого студента-корпоранта. Как и Луи-Наполеон, Бисмарк - человек большого практического ума и огромной изворотливости, прирожденный и тертый делец, который при других обстоятельствах мог бы потягаться на нью-йоркской бирже с Вандербилтами и Джеями Гулдами; да он и в самом деле весьма недурно устроил свои частные делишки. С таким развитым умом в области практической жизни часто бывает, однако, связана соответствующая ограниченность кругозора, и в этом отношении Бисмарк превосходит своего французского предшественника. Этот последний все же сам в годы своего бродяжничества выработал себе свои "наполеоновские идеи" 227 - правда, они и были по его мерке скроены,- между тем, у Бисмарка, как мы увидим, никогда не было даже намека на какую-нибудь оригинальную политическую идею, он только по-своему комбинировал готовые чужие идеи. Но эта ограниченность и была как раз его счастьем. Без нее он никогда не умудрился бы рассматривать всю мировую историю со специфически прусской точки зрения; и будь в этом его ультрапрусском миросозерцании хоть какая-нибудь брешь, сквозь которую проникал бы дневной свет, он запутался бы во всей своей миссии и его славе наступил бы конец. И в самом деле, едва он выполнил на свой манер свою особую, предписанную ему извне миссию, как оказался в тупике; и мы увидим, какие скачки он вынужден был делать вследствие абсолютного отсутствия у него рациональных идей и его неспособности понять им же самим созданную историческую ситуацию.
Если Луи-Наполеона его прошлое приучило не стесняться в выборе средств, то Бисмарка история прусской политики, особенно политики так называемого великого курфюрста * и Фридриха II, научила действовать с еще меньшей щепетильностью, причем он мог сохранять облагораживающее сознание того, что остается в этом верен отечественной традиции. Свойственное ему практическое чутье учило его в случае нужды отодвигать на задний план свои юнкерские вожделения; когда

* - Фридриха-Вильгельма. Ред.


же казалось, что надобность в этом исчезала, они снова резко выступали наружу; это было, конечно, признаком упадка. Его политическим методом был метод корпоранта: до смешного дословное толкование пивных обычаев, при помощи которых в студенческих кабачках принято выпутываться из затруднений, он бесцеремонно применял в палате по отношению к прусской конституции; все новшества, которые он ввел в дипломатию, заимствованы им из обихода корпорантского студенчества. Но если Луи-Наполеон в критические моменты часто колебался, как, например, во время государственного переворота 1851 г., когда Морни пришлось положительно силой заставить его довершить начатое дело, или накануне войны 1870 г., когда своей нерешительностью он испортил свое положение, то с Бисмарком, нужно признать, этого никогда не случалось. Сила воли никогда не покидала его, скорей она выливалась в прямую грубость. И в этом, прежде всего, кроется тайна его успехов. У всех господствующих классов Германии, у юнкеров, как и у буржуа, в такой степени иссякли последние остатки энергии, в "образованной" Германии настолько вошло в обычай не иметь воли, что единственный человек среди них, который действительно еще обладал волей, именно поэтому стал их величайшим человеком и тираном; он властвовал над всеми ими и перед.ним они, вопреки рассудку и совести, по их собственному выражению, с готовностью "прыгали через палочку". Во всяком случае, в "необразованной" Германии так далеко дело еще не зашло: рабочий народ показал, что у него есть воля, с которой не справиться даже сильной воле Бисмарка.
o Блестящее поприще открывалось перед нашим бранденбургским юнкером, которому нужно было только смело и умно взяться за дело. Разве Луи-Наполеон не потому стал кумиром буржуазии, что разогнал ее парламент, увеличив зато ее барыши? А Бисмарк разве не обладал теми же талантами дельца, которыми так восхищались буржуа в лже-Наполеоне? Разве не тянулся он к своему Блейхрёдеру, как Луи-Наполеон к своему Фульду? Разве в Германии в 1864 г. не было противоречия между буржуазными представителями в палате, желавшими из скупости урезать срок военной службы, и буржуа вне палаты, в Национальном союзе, которые жаждали национальных подвигов во что бы то ни стало - подвигов, для которых нужна армия? Разве не точно такое же противоречие было во Франции в 1851 г. между буржуа в палате депутатов, обуздывавшими власть президента, и буржуа вне палаты, жаждавшими спокойствия и сильного правительства, спокойствия во что бы то ни стало, и разве Луи-Наполеон не разрешил это противоречие, разогнав парламентских крикунов и обеспечив спокойствие массе буржуазии? Разве положение в Германии не было еще более благоприятным для смелого удара? Разве план реорганизации армии не был уже в совершенно готовом виде представлен буржуазией и разве сама она не выражала во всеуслышание желания, чтобы появился энергичный прусский государственный муж, который осуществил бы ее план, исключил бы Австрию из Германии, объединил бы мелкие германские государства под главенством Пруссии? И если бы пришлось при этом не слишком деликатно обойтись с прусской конституцией и отстранить парламентских и внепарламентских идеологов, воздав им по заслугам, то разве нельзя было бы, подобно Луи Бонапарту, опереться на всеобщее избирательное право? Что могло быть демократичнее, чем введение всеобщего избирательного права? Не доказал ли Луи-Наполеон его полной безопасности - при надлежащем с ним обращении? И не представляло ли как раз это всеобщее избирательное право такого средства, при помощи которого можно апеллировать к широким народным массам и слегка пококетничать с зарождающимся социальным движением в случае, если буржуазия проявит упорство? Бисмарк взялся за дело. Надлежало повторить государственный переворот Луи-Наполеона, наглядно показать немецкой буржуазии действительное соотношение сил, насильственно рассеять ее либеральный самообман, но выполнить ее национальные требования, которые совпадали со стремлениями Пруссии. Повод для действия подал прежде всего Шлезвиг-Гольштейн. Со стороны внешней политики почва была подготовлена. Русского царя * Бисмарк привлек на свою сторону полицейскими услугами, оказанными ему в 1863 г. в борьбе против восставших поляков 228; Луи-Наполеон также был обработан и мог оправдывать свое равнодушие, если не молчаливое содействие, но отношению к бисмарковским планам своим излюбленным "принципом национальностей"; в Англии премьер-министром был Пальмерстон, поставивший маленького лорда Джона Рассела во главе ведомства иностранных дел с единственной целью сделать его посмешищем. Австрия же была соперницей Пруссии в борьбе за гегемонию в Германии и именно в этом деле меньше всего была склонна уступить первое место Пруссии, тем более, что в 1850 и 1851 гг. она выступала в Шлезвиг-Гольштейне в качестве жандарма императора Николая, действуя фактически еще подлее, чем сама Пруссия. Положение было, таким образом, в высшей степени благоприятным. Как ни ненавидел Бисмарк Австрию и как ни хотела бы Австрия, со своей стороны, сорвать свой гнев на

*Александра II. Ред.


Пруссии, все же после смерти датского короля Фредерика VII им не оставалось ничего другого, как совместно выступить против Дании - с молчаливого разрешения Франции и России. Успех был заранее обеспечен, пока Европа оставалась нейтральной; так и случилось: герцогства были завоеваны и уступлены по мирному договору.229
У Пруссии в этой войне была еще и другая цель - испытать на поле брани свою армию, которая с 1850 г. обучалась по-новому, а после 1860 г. была реорганизована и увеличена. Армия сверх всяких ожиданий хорошо выдержала испытание, и притом в самой разнообразной военной обстановке. Что игольчатое ружье намного превосходит ружье, заряжающееся с дула, и что им умеют неплохо пользоваться, доказала стычка под Люнгбю в Ютландии, где 80 расположившихся за живой изгородью пруссаков своим частым огнем обратили в бегство втрое большее число датчан. Вместе с тем представлялся случай подметить, что австрийцы извлекли из Итальянской войны и из французского способа ведения боя только тот урок, что стрельба ничего не стоит и что настоящий солдат должен сразу же опрокинуть неприятеля штыком; это намотали себе на ус, так как более благоприятной неприятельской тактики перед дулами ружей, заряжающихся с казенной части, и желать нельзя было. И чтобы дать австрийцам возможность поскорее убедиться в этом на практике, завоеванные герцогства были по мирному договору переданы под общий суверенитет Австрии и Пруссии; таким образом было создано временное положение, которое не могло не стать источником бесконечных конфликтов и давало поэтому Бисмарку полную возможность избрать по своему усмотрению момент для использования одного из этих конфликтов как повода к генеральному выступлению против Австрии. При традиционной прусской политике - "без колебаний использовать до конца" благоприятную ситуацию, как выражается г-н фон Зибель,- было вполне естественно, что под предлогом освобождения немцев от датского гнета к Германии были присоединены около 200 000 датских жителей северного Шлезвига. С пустыми руками остался только кандидат мелких германских государств и немецкой буржуазии на шлезвиг-голь-штейнский престол герцог Аугустенборгский.
Так Бисмарк выполнил в герцогствах волю немецкой буржуазии против ее же воли. Он прогнал датчан, бросил вызов иностранным державам ~ и державы не шелохнулись. Но с только что освобожденными герцогствами стали обращаться, как с завоеванной страной, совершенно не интересуясь их желаниями: их просто временно поделили между Австрией и Пруссией. Пруссия снова стала великой державой, она уже не являлась пятым колесом в европейской колеснице; осуществление национальных чаяний буржуазии происходило успешно, но путь, избранный для этого, не был либеральным путем буржуазии. Прусский военный конфликт поэтому продолжался и становился даже все менее разрешимым. Предстоял второй акт бисмарковского лицедейства.

* * *

Датская война осуществила часть национальных чаяний. Шлезвиг-Гольштейн был "освобожден", Варшавский и Лондонский протоколы, в которых великие державы запечатлели унижение Германии перед Данией 230, были разорваны и брошены им под ноги, а они даже не пикнули. Австрия и Пруссия снова были вместе, их войска сражались плечом к плечу и победили, и ни один властелин и не думал больше посягать на германскую территорию. Вожделения Луи-Наполеона относительно Рейна, которые до сих пор отодвигались на задний план другими делами - итальянской революцией, польским восстанием, датскими осложнениями, наконец, экспедицией в Мексику231,- теперь не имели никаких видов на успех. Для консервативного прусского государственного деятеля международная ситуация с точки зрения внешней политики, таким образом, не оставляла желать ничего лучшего. Но Бисмарк до 1871 г. вовсе не был консервативен, и менее всего в этот момент, а немецкая буржуазия отнюдь не была удовлетворена.
Немецкая буржуазия по-прежнему находилась во власти старого противоречия. С одной стороны, она требовала исключительного политического господства для себя, то есть для министерства, избранного из либерального большинства палаты; а такому министерству пришлось бы вести десятилетнюю борьбу со старой системой, представленной короной, прежде чем его новая власть была бы окончательно признана, это означало бы внутреннее ослабление страны на десяток лет. Но, с другой стороны, буржуазия требовала революционного преобразования Германии, осуществимого только путем насилия, следовательно, только посредством фактической диктатуры. А между тем с 1848 г. буржуазия снова и снова в каждый решающий момент давала доказательство того, что у нее нет и следа необходимой энергии, чтобы провести в жизнь хотя бы одно из этих требований, не говоря уже об обоих. В политике существуют только две решающие силы: организованная сила государства, армия, и неорганизованная, стихийная сила народных масс. Апеллировать к массам буржуазия отучилась в 1848 году; она боялась их еще больше, чем абсолютизма. Армия же отнюдь не была в ее распоряжении. Она, разумеется, была в распоряжении Бисмарка.
В продолжавшемся еще конституционном конфликте Бисмарк самым решительным образом боролся против парламентских требований буржуазии. Но он горел желанием осуществить ее национальные требования; они ведь совпадали с самыми сокровенными стремлениями прусской политики. Если бы он теперь еще раз выполнил волю буржуазии против ее же воли, если бы он претворил в жизнь объединение Германии в том виде, как это было формулировано буржуазией, то конфликт был бы сам собою улажен и Бисмарк сделался бы таким же кумиром буржуазии, как и его прообраз - Луи-Нанолеон.
Буржуазия указала ему цель, Луи-Нанолеон - путь к цели; Бисмарку оставалось только осуществление ее.
Чтобы поставить Пруссию во главе Германии, следовало не только силой изгнать Австрию из Германского союза232 , но и подчинить мелкие германские государства. Такие "бодрые веселые войны" 233 немцев против немцев искони были для прусской политики главным средством территориального расширения; таких вещей не боялся ни один бравый пруссак. Столь же мало сомнений вызывало и второе основное средство - союз с заграницей против немцев. Сентиментальный русский царь Александр всегда был к услугам. Луи-Наполеон никогда не отрицал призвания Пруссии сыграть в Германии роль Пьемонта и был вполне готов войти в сделку с Бисмарком. Он предпочитал, если было возможно, получить то, что ему было нужно, мирным путем, в форме компенсаций. К тому же ему вовсе не нужен был весь левый берег Рейна сразу; если бы его давали по частям, но куску за каждое новое продвижение Пруссии, то это не так бросалось бы в глаза и, тем не менее, вело бы к цели. А в глазах французских шовинистов одна квадратная миля на Рейне была равноценна всей Савойе и Ницце. Итак, начались переговоры с Луи-Наполеоном, и было получено его разрешение на увеличение Пруссии и создание Северогерманского союза 234. Что ему за это был предложен кусок германской территории на Рейне, не подлежит никакому сомнению *; в переговорах с Говоне Бисмарк вел речь о рейнской Баварии и рейнском Гессене. Правда, впоследствии он от этого отрекался. Но дипломат, особенно прусский, имеет свои собственные взгляды относительно того, в какой мере он имеет право или даже обязан совершить некоторое насилие над истиной. Ведь истина - женщина и, значит, по юнкерским представлениям, ей это, собственно, даже весьма приятно. Луи-На-

* Пометка Энгельса на полях карандашом: "Раздел - линия по Майнув . Ред.

полеон не был так глуп, чтобы допустить расширение Пруссии без обещания компенсации в его пользу с ее стороны; скорей Блейхрёдер согласился бы ссудить деньги без -процентов. Но он недостаточно знал своих пруссаков и в конце концов все-таки остался в дураках. Словом, сделав его безопасным, заключили союз с Италией для "удара в сердце".
Филистеры различных стран глубоко возмущались этим выражением. Совершенно напрасно! А 1а guerre comme a la guerre *. Это выражение доказывает только, что Бисмарк считал немецкую гражданскую войну 1866 г. 235 тем, чем она была в действительности, то есть революцией, и что он был готов провести эту революцию революционными средствами. Он это и сделал. Его образ действий по отношению к Союзному сейму был революционным. Вместо того чтобы подчиниться конституционному решению союзного органа, он обвинил его в нарушении союзного договора - явная увертка! - взорвал Союз, провозгласил новую конституцию с рейхстагом, избранным на основе революционного всеобщего избирательного права, и выгнал, в заключение. Союзный сейм из Франкфурта236. В Верхней Силезии он сформировал венгерский легион под командой революционного генерала Клапки и других революционных офицеров; солдаты этого легиона, венгерские перебежчики и военнопленные, должны были воевать против своего собственного законного главнокомандующего **. После завоевания Богемии Бисмарк издал прокламацию "К жителям славного королевства Богемия", содержание которой также резко противоречило легитимистским традициям. Уже после заключения мира он отобрал в пользу Пруссии все владения трех законных монархов - членов Германского союза - и одного вольного города ***, причем это изгнание монархов, которые были не в меньшей мере "государями божьей милостью", чем прусский король, не вызвало никаких угрызений его христианской и легитимистской совести. Короче говоря, это была полная революция, проведенная революционными средствами. Мы, разумеется, далеки от того, чтобы упрекать его за это. Напротив, мы упрекаем его в том, что он был недостаточно революционен, что он был только прусским революционером сверху; что он затеял целую революцию с таких позиций, с каких мог осуществить ее только наполовину; что, раз вступив на путь аннексий, он удовольствовался четырьмя жалкими мелкими государствами.

*На войне как на войне. Ред.
** Пометка Энгельса на полях карандашом: "Присяга!". Ред.
**- королевство Ганновер, курфюршество Гессен-Кассель, герцогство Нассау и вольный город Франкфурт-на-Майне. Ред.


Но тут приплелся Наполеон Малый и потребовал своего вознаграждения. Во время войны он мог бы взять на Рейне все, что хотел: не только вся территория, но и крепости были беззащитны. Он колебался; он ожидал затяжной войны, изматывающей обе стороны, а тут последовали эти быстрые удары: Австрия была сломлена в восемь дней. Он потребовал сначала то, что Бисмарк назвал генералу Говоне как возможную компенсацию,- рейнскую Баварию и рейнский Гессен с Майнцем. Но этого Бисмарк теперь уже не мог бы дать, даже если бы захотел. Огромные военные успехи возложили на него новые обязанности. С того момента как Пруссия взяла на себя защиту и охрану Германии, она уже не могла продать иностранцам ключ к Среднему Рейну - Майнц. Бисмарк ответил отказом. Луи-Наполеон был готов поторговаться; он потребовал только Люксембург, Ландау, Саарлуи и Саарбрюккенский угольный район. Но и этого Бисмарк теперь уже не мог уступить, тем более, что на этот раз претензии были предъявлены и на прусскую территорию. Почему Луи-Наполеон сам не совершил захвата в подходящий момент, когда пруссаки были прикованы к Богемии? Так или иначе, но из компенсации в пользу Франции ничего не вышло. Что в дальнейшем это означало войну с Францией, Бисмарк знал, но как раз этого-то он и хотел.
При заключении мира Пруссия не использовала на этот раз благоприятной ситуации так бесцеремонно, как она обычно это делала в момент удачи. Для этого были достаточные основания. Саксония и Гессен-Дармштадт были втянуты в новый Северогерманский союз и уже поэтому были пощажены. К Баварии. Вюртембергу и Бадену следовало отнестись снисходительно потому, что Бисмарк собирался заключить с ними тайные оборонительные и наступательные союзы. А Австрия - разве Бисмарк не оказал ей услуги тем, что рассек мечом традиционные путы, связывавшие ее с Германией и Италией? Разве не создал он ей впервые, наконец, столь долгожданное независимое положение великой державы? Разве он в самом деле не лучше самой Австрии понимал, что пойдет ей на пользу, когда победил ее в Богемии? Разве Австрия, здраво рассуждая, не должна была убедиться, что географическое положение и территориальная близость обеих стран превращали объединенную Пруссией Германию в ее необходимую и естественную союзницу?
Так в первый раз за все время своего существования Пруссия смогла окружить себя ореолом великодушия,- потому что отказывала себе в колбасе ради ветчины.
На богемских полях сражений была разбита не только Австрия, но и немецкая буржуазия. Бисмарк доказал ей, что он лучше ее самой знает, что для нее выгоднее. О продолжении конфликта со стороны палаты нечего было и думать. Либеральные притязания буржуазии были похоронены надолго, зато ее национальные требования выполнялись с каждым днем все в большей мере. С удивлявшей ее самое быстротой и точностью Бисмарк осуществлял ее национальную программу. И, показав ей осязательно in corpore vili - на ее собственном мерзком теле - ее дряблость и отсутствие энергии и вместе с тем ее полную неспособность реализовать свою собственпую программу, он, разыграв великодушие и по отношению к ней, вошел в палату, теперь фактически обезоруженную, с законопроектом о снятии ответственности за антиконституционное правление во время конфликта. Растроганная до слез палата одобрила этот, теперь уже неопасный прогресс237.
Тем не менее, буржуазии напомнили, что при Кёнигтреце 238 была побеждена и она. Конституция Северогерманского союза была скроена по шаблону прусской конституции239, в том истинном ее толковании, которое она получила в конституционном конфликте. Отказ от вотирования налогов был воспрещен. Союзный канцлер и его министры назначались прусским королем независимо от какого-либо парламентского большинства. Утвердившаяся благодаря конфликту независимость армии от парламента была сохранена и по отношению к рейхстагу. Зато у членов этого рейхстага было горделивое сознание, что они избраны на основе всеобщего избирательного права. Об этом обстоятельстве напоминал им также, правда неприятным образом, вид двух социалистов, которые сидели среди них *. Впервые социалистические депутаты, представители пролетариата, появились в составе парламента. Это было грозное предзнаменование.
На первых порах все это не имело значения. Теперь задача состояла в том, чтобы закрепить и использовать в интересах буржуазии вновь обретенное государственное единство - пусть только Северной Германии - и посредством этого заманить в новый союз и южногерманских буржуа. Союзная конституция изъяла важнейшие в экономическом отношении отрасли законодательства из компетенции отдельных государств и передала их в ведение Союза, а именно: единое гражданство на всей территории Союза и свобода передвижения по этой территории, право на жительство, законодательство в области промышленности, торговли, таможенных пошлин, судоходства,

* - А. Бебеля и В. Либкнехта. Ред.


монетного дела, мер и весов, железных дорог, водных путей сообщения, почты и телеграфа, патентов, банков, всей иностранной политики, консульств, охраны торговли за границей, санитарной полиции, уголовного права, судопроизводства и т. д. Большая часть этих вопросов была теперь быстро урегулирована законодательным путем и в общем в либеральном духе. Так были уничтожены, наконец,- наконец-то! - наиболее уродливые проявления системы мелких государств, больше всего мешавшие капиталистическому развитию, с одной стороны, и властолюбивым замыслам Пруссии - с другой. Но это было отнюдь не всемирно-историческим достижением, как громогласно трубил об этом становившийся теперь шовинистом буржуа, а лишь очень, очень запоздалым и несовершенным подражанием тому, что было сделано французской революцией еще семьдесят лет тому назад и что все другие культурные государства давно осуществили. Вместо того чтобы хвастать, следовало бы стыдиться того, что "высокообразованная" Германия пришла к этому после всех.
За весь этот период существования Северогерманского союза Бисмарк охотно шел навстречу буржуазии в экономической области и даже при обсуждении вопросов о компетенции парламента показывал железный кулак только в бархатной перчатке. Это была его лучшая пора; временами даже можно было усомниться в его специфически прусской ограниченности, в его неспособности понять, что в мировой истории имеются также и другие, более мощные силы, чем армии и опирающиеся на них дипломатические интриги.
Что мир с Австрией был чреват войной с Францией, это Бисмарк не только знал,- он этого и хотел. Именно эта война и должна была предоставить средства для того, чтобы завершить создание прусско-германской империи, которого требовала от него германская буржуазия *. Попытки постепенно преобразовать таможенный парламент241 в рейхстаг и мало-помалу втянуть таким образом южные государства в Северный союз провалились, встретив громкий возглас южногерман-

* Еще до войны с Австрией на вопрос министра одного из средних германских государств по поводу его, Бисмарка, демагогической немецкой политики последний ответил, что он, вопреки всем фразам, выбросит Австрию из Германии и взорвет Германский союз.- "И что же, вы думаете, что средние германские государства будут спокойно смотреть на это?" - "Вы, средние германские государства, не сделаете ровно ничего".- "А что станется после этого с немцами?" - "Я поведу их тогда в Париж и объединю их там". (Рассказано в Париже накануне войны с Австрией упомянутым министром и опубликовано во время этой войны
в газете "Manchester Guardian" 240 ее парижской корреспонденткой г-жой Крофорд.)

ских депутатов: никакого расширения компетенции! Настроение правительств, только что потерпевших поражение на поле сражения, было не более благоприятно. Лишь новое, наглядное доказательство того, что Пруссия не только намного сильнее их, но и достаточно сильна, чтобы их защитить,- следовательно, только новая общегерманская война могла быстро привести их к капитуляции. И к тому же пограничная линия по Майну 242, о которой заранее состоялся тайный сговор между Бисмарком и Луи-Наполеоном, после победы казалась навязанной Пруссии этим последним; объединение с Южной Германией было поэтому нарушением формально признанного на этот раз за французами права на раздробление Германии, было поводом к войне.
Между тем Луи-Наполеон должен был поискать, не найдется ли где-нибудь у германской границы клочок земли, который он мог бы забрать в качестве компенсации за Садову. При образовании Северогерманского союза Люксембург не был включен в него, так что теперь это было государство, находившееся в личной унии с Голландией, вообще же вполне независимое. При этом Люксембург был почти так же офранцужен, как и Эльзас, и гораздо больше тяготел к Франции, чем к Пруссии, которую положительно ненавидел.
Люксембург - разительный пример того, что стало с немецко-французскими пограничными землями вследствие политического убожества Германии с конца средних веков, пример тем более разительный, что до 1866 г. Люксембург номинально принадлежал к Германии. Хотя до 1830 г. он был наполовину французским и наполовину немецким, тем не менее и немецкая часть уже рано подчинилась влиянию более высокой французской культуры. Германские императоры Люксембургской династии были по языку и образованию французами. Со времени включения Люксембурга в бургундские земли (1440 г.) он, подобно остальным Нидерландам, оставался только номинально связанным с Германией; в этом отношении ничего не изменило и принятие его в Германский союз в 1815 году. После 1830 г. его французская половина и изрядная часть немецкой отошли к Бельгии. Но и в остававшейся еще немецкой части Люксембурга все сохранялось на французский лад: в судах, в правительственных учреждениях, в палате вся процедура происходила на французском языке; все официальные и частные документы, все торговые книги велись по-французски; по-французски же велось преподавание во всех средних школах; языком образованных людей был и остался французский язык - разумеется, французский язык, которому туго приходилось от верхненемецкого передвижения согласных. Словом, в Люксембурге говорили на двух языках - на рейнско-франкском народном диалекте и на французском языке, а верхненемецкий оставался чужим языком. Наличие прусского гарнизона в столице скорее ухудшало, чем улучшало положение. Все это достаточно позорно для Германии, но таковы факты. И это добровольное офранцужение Люксембурга проливает истинный свет на подобные же явления в Эльзасе и немецкой Лотарингии.
Голландский король *, суверенный герцог Люксембурга, которому наличные деньги были весьма кстати, изъявил готовность продать герцогство Луи-Наполеону. Люксембуржцы безусловно одобрили бы присоединение к Франции: это доказала их позиция во время войны 1870 года. Пруссия ничего не могла возразить с точки зрения международного права, так как сама содействовала исключению Люксембурга из Германии. Ее войска находились в люксембургской столице в качестве союзного гарнизона крепости Германского союза; с того момента, как Люксембург перестал быть таковой, они утратили на это всякие права. Почему же они не ушли, почему Бисмарк не мог допустить этой аннексии?
Да просто потому, что теперь выступили наружу те противоречия, в которых он запутался. До 1866 г. Германия была для Пруссии только территорией для аннексий, которую приходилось делить с заграницей. После 1866 г. Германия стала для Пруссии охраняемой территорией, которую надо было защищать от иностранных посягательств. Правда, в интересах Пруссии целые германские области не были включены во вновь основанную так называемую Германию. Но право немецкой нации на всю ее собственную территорию возлагало теперь на прусскую корону обязанность не допускать включения этих частей прежней союзной территории в состав иностранных государств и не закрывать двери для их присоединения в будущем к новому прусско-германскому государству. Поэтому Италия была остановлена у тирольской границы 243 и поэтому Люксембург теперь не должен был перейти в руки Луи-Наполеона. Подлинно революционное правительство могло бы открыто заявить об этом, но не королевско-прусский революционер, которому удалось, наконец, превратить Германию в меттерниховское "географическое понятие" 244. С точки зрения международного права он сам поставил себя в положение нарушителя и мог выйти из затруднения, лишь применив свое излюбленное корпорантско-кабацкое толкование международного права.

* - Вильгельм III. Ред.

Если его при этом попросту не подняли на смех, то только потому, что весной 1867 г. Луи-Наполеон еще совсем не был готов к большой войне. На Лондонской конференции состоялось соглашение. Пруссаки очистили Люксембург; крепость была срыта, герцогство объявлено нейтральным245. Война была снова отсрочена.
Луи-Наполеон не мог на этом успокоиться. Он согласен был на усиление могущества Пруссии, но только при условии соответствующих компенсаций на Рейне. Он был готов довольствоваться малым и даже из этого еще уступил бы кое-что, но он ровно ничего не получил, был кругом обманут. Однако существование бонапартистской империи во Франции было возможно лишь при условии, чтобы французская граница постепенно подвигалась к Рейну и Франция оставалась - в действительности или хотя бы в воображении - арбитром Европы. Отодвинуть границу не удалось, положение арбитра уже было под угрозой, бонапартистская пресса громко кричала о реванше за Садову; чтобы сохранить за собой престол, Луи-Наполеон должен был остаться верен своей роли и добыть силой то, чего он не получил добром, несмотря на все оказанные услуги.
Итак, с обеих сторон начались деятельные приготовления к войне, дипломатические и военные. И тут произошел следующий дипломатический инцидент.
Испания искала кандидата на престол. В марте * французский посол в Берлине Бенедетти узнает по слухам о притязаниях на этот трон принца Леопольда Гогенцоллерна и получает из Парижа поручение проверить это. Помощник статс-секретаря фон Тиле заверяет его честным словом, что прусскому правительству об этом ничего не известно. Во время своего приезда в Париж Бенедетти узнает мнение императора: "эта кандидатура явно антинациональна, страна не согласится на нее, ее нельзя допустить".
Этим Луи-Наполеон, между прочим, доказал, что его положение уже сильно пошатнулось. В самом деле, что могло быть лучшей "местью за Садову", чем прусский принц на королевском троне в Испании, неизбежно вытекающие отсюда неприятности, вовлечение Пруссии во внутренние взаимоотношения испанских партий и даже, может быть, война, поражение карликового прусского флота и во всяком случае в высшей степени комическое положение Пруссии в глазах Европы? Но Луи Бонапарт уже не мог позволить себе подобного спектакля. Его кредит был уже настолько подорван, что он вынужден был считаться с традиционной точкой зрения, согласно которой

* - 1869 года. Ред.


немецкий монарх на испанском троне поставил бы Францию между двух огней и, следовательно, не мог быть терпим,- точка зрения, ставшая после 1830 г. детски наивной.
Итак, Бенедетти посетил Бисмарка, чтобы получить -дальнейшие разъяснения и изложить ему позицию Франции (11 мая 1869 года). Он не узнал от Бисмарка ничего определенного. Зато Бисмарк узнал от него то, что хотел узнать,- что выставление кандидатуры Леопольда означало бы немедленную войну с Францией. Бисмарк получил, таким образом, возможность начать войну, когда ему будет угодно.
Действительно, в июле 1870 г. снова всплывает кандидатура Леопольда и немедленно приводит к войне, как ни противился этому Луи-Наполеон. Он не только увидел, что попался в ловушку. Он знал также, что дело идет о его императорской власти, и мало верил в честность своей бонапартистской серной банды246, уверявшей его, что готово все, до последней пуговицы на гетрах, и еще меньше верил в ее военные и административные способности. Но логические последствия его собственного прошлого толкали его к гибели; сами его колебания ускоряли его падение.
Напротив, Бисмарк был не только полностью подготовлен в военном отношении, но на этот раз за ним действительно стоял народ, который за всей обоюдной дипломатической ложью видел лишь одно: речь идет о войне не только за Рейн, но и за национальное существование. Резервисты и солдаты ландвера - впервые после 1813 г.- с боевым пылом и готовностью вновь стекались под знамена. Не важно было, как все это произошло, не важно, какая часть национального наследства двухтысячелетней давности была или не была самовольно обещана Бисмарком Лун-Наполеону,- дело шло о том, чтобы раз и навсегда внушить загранице, что ей нечего вмешиваться во внутренние немецкие дела и что Германия не призвана поддерживать шаткий троп Луи-Наполеона уступкой немецкой территории. И перед этим национальным подъемом исчезли все классовые различия, рассеялись все помыслы южногерманских дворов о Рейнском союзе, все реставраторские поползновения изгнанных монархов.
Обе стороны искали себе союзников. Луи-Наполеон был уверен в Австрии и Дании и - до некоторой степени - в Италии. На стороне Бисмарка стояла Россия. Но Австрия была, по обыкновению, не готова и не могла активно выступить до 2 сентября,- а 2 сентября Луи-Наполеон был уже германским военнопленным; к тому же Россия уведомила Австрию, что нападет на нее, как только Австрия нападет на Пруссию. В Италии же Луи-Наполеон расплачивался за свою двуличную политику: он хотел поднять национально-объединительное движение, но в то же время оградить папу от этого национального единства; он продолжал занимать Рим войсками, которые были ему теперь нужны дома, по которых он не мог вывести, не обязав предварительно Италию соблюдать суверенные права Рима и папы, а это, в свою очередь, мешало Италии прийти к нему на помощь. Наконец, Дания получила от России приказ вести себя смирно.
Однако решительнее всех дипломатических переговоров влияли на локализацию войны быстрые удары германского оружия от Шпихерна и Вёрта до Седана247. Армия Луи-Наполеона терпела поражение в каждом бою и перекочевала, наконец, на три четверти в германский плен. В этом были повинны не солдаты, которые дрались достаточно храбро, а руководители и управление. Но тот, кто подобно Луи-Наполеону создал свою империю с помощью шайки проходимцев, кто в течение восемнадцати лет удерживал в своих руках власть над этой империей только тем, что предоставлял этой самой шайке эксплуатировать Францию, кто на все важнейшие посты в государстве ставил людей из этой шайки, а на все второстепенные места - их подручных, тот не должен затевать борьбу не на жизнь, а на смерть, если не хочет оказаться в безвыходном положении. Меньше чем в пять недель рухнуло здание империи, долгие годы вызывавшее восторг европейского филистера. Революция 4 сентября только убрала обломки, а Бисмарк, начавший войну с намерением основать малогерманскую империю, оказался в одно прекрасное утро в роли учредителя Французской республики.
Согласно прокламации самого Бисмарка, война велась не против французского народа, а против Луи-Наполеона. С падением последнего отпадал, следовательно, всякий повод к войне. Так воображало и правительство 4 сентября - в других вопросах далеко не столь наивное - и было крайне удивлено, когда Бисмарк внезапно обернулся прусским юнкером.
Никто в мире не питает такой ненависти к французам, как прусские юнкеры. Дело было не только в том, что юнкеру, ранее свободному от налогов, пришлось жестоко пострадать во время расправы, учиненной над ним французами в 1806 - 1813 гг. и вызванной его же собственной заносчивостью; гораздо хуже было то, что безбожные французы своей нечестивой революцией поселили такую смуту в умах, что от былого юнкерского величия большей частью ничего не осталось даже в старой Пруссии, а за последние остатки этого величия бедным юнкерам приходилось из года в год вести упорную борьбу, и большая их часть уже опустилась до уровня жалкого паразитирующего дворянства. За это следовало отомстить Франции, и об этом позаботились юнкеры-офицеры в армии под руководством Бисмарка. Были составлены списки французских военных контрибуций, взысканных с Пруссии, и по ним установлены размеры военной контрибуции, подлежавшей взысканию с отдельных городов и департаментов Франции,- разумеется с учетом гораздо большего богатства Франции. Съестные припасы, фураж, одежда, обувь и т. д. реквизировались с демонстративной беспощадностью. Один мэр в Арденнах, заявивший, что не может выполнить поставку, получил без дальнейших разговоров двадцать пять палочных ударов; парижское правительство опубликовало официальные доказательства этого. Франтиреры 248, действовавшие в таком точном соответствии с прусским "Положением о ландштурме" 1813г249, словно они специально его изучали, безжалостно расстреливались на месте. Верны также рассказы про отсылавшиеся на родину стенные часы: "Kolnische Zeitung" сама сообщала об этом. Только, по понятиям пруссаков, эти часы считались не украденными, а найденными как бесхозяйное имущество в покинутых виллах под Парижем и аннексированными в пользу родных и близких на родине. Таким образом, юнкеры под руководством Бисмарка позаботились о том, чтобы, несмотря на безупречное поведение как солдат, так и значительной части офицерства, сохранить специфически прусский характер войны и силой втолковать это французам; зато последние возложили ответственность за мелкие низости юнкеров на всю армию.
И все же этим самым юнкерам выпало на долю воздать французскому народу такие почести, равных которым до сих пор не знала история. Когда все попытки заставить противника снять осаду Парижа потерпели неудачу, все французские армии были отброшены, и последнее большое наступление Бурбаки на коммуникационную линию немцев тоже не увенчалось успехом; когда вся европейская дипломатия предоставила Францию ее собственной участи, не ударив палец о палец, тогда изголодавшийся Париж вынужден был в конце концов капитулировать. И как сильно забились сердца юнкеров, когда им представилась, наконец, возможность с триумфом вступить в это гнездо безбожников и полностью отомстить парижским мятежникам, чего им не позволили сделать в 1814 г. русский император Александр, а в 1815 г.- Веллингтон; теперь они вволю могли насладиться расправой с очагом и родиной революции.
Париж капитулировал, он уплатил 200 миллионов контрибуции; форты были переданы пруссакам; гарнизон сложил оружие к ногам победителей и выдал свои полевые орудия; пушки парижского крепостного вала были сняты с лафетов; все средства сопротивления, принадлежавшие государству, были выданы одно за другим. Но подлинные защитники Парижа -национальная гвардия, вооруженный парижский народ - остались неприкосновенными; у них никто не посмел потребовать выдачи оружия - ни их ружей, ни их пушек *. И чтобы возвестить всему миру, что победоносная немецкая армия почтительно остановилась перед вооруженным народом Парижа, победители не вошли в Париж, а удовольствовались позволением занять на три дня Елисейские поля - общественный парк! - где они находились под охраной и надзором окружавших их со всех сторон сторожевых постов парижан! Ни один немецкий солдат не вступил в парижскую ратушу, ни один не прошелся по бульварам, а те несколько человек, которых допустили в Лувр для осмотра сокровищ искусства, должны были просить на это разрешение - чтобы не нарушать условий капитуляции. Франция была разгромлена, Париж изнемогал от голода, но парижский народ завоевал себе своим славным прошлым такое уважение, что ни один из победителей не осмелился даже потребовать его разоружения, ни один не дерзнул учинить обыски в его домах и осквернить триумфальным шествием эти улицы, арену стольких революций. Словно новоиспеченный германский император ** обнажил голову перед живыми революционерами Парижа, как некогда его брат *** обнажил ее перед трупами мартовских бойцов Берлина 250, и словно вся германская армия, стоя позади императора, отдавала им честь. Но это была также и единственная жертва, на которую пришлось пойти Бисмарку. Под предлогом, будто во Франции нет правительства, которое могло бы заключить с ним мир,- что было в такой же степени верно, в какой и неверно, как 4 сентября, так и 28 января,- он использовал свои успехи чисто по-прусски, до последней капли, и согласился на заключение мира лишь после того, как Франция была окончательно повержена. При заключении мира он снова по доброй старопрусской манере "без колебания использовал благоприятную ситуацию". Не только была выжата неслыханная сумма в 5 миллиардов репараций, но сверх того две провинции, Эльзас и немецкая Лотарингия, с Мецем и Страсбургом, были

* Именно эти пушки, принадлежавшие национальной гвардии, а не государству, и потому не сданные пруссакам, Тьер приказал 18 марта 1871 г. выкрасть у парижан, что и послужило поводом к восстанию, из которого возникла Коммуна.
** - Вильгельм I. Ред.
*** - Фридрих-Вильгельм IV. Ред.


отторгнуты от Франции и включены в состав Германии. С этой аннексией Бисмарк впервые выступил как независимый политик, который не просто выполняет своими методами предписанную ему извне программу, но претворяет в жизнь продукт своей собственной мозговой деятельности; и тут он совершил свой первый колоссальный промах *.
Эльзас был в основном завоеван Францией еще в Тридцатилетнюю войну. Ришелье тем самым изменил надежному принципу Генриха IV:
"Та земля, где говорят по-испански, пусть принадлежит испанцам, где говорят по-немецки - немцам, но земля, где говорят по-французски, принадлежит мне".
Ришелье опирался при этом на принцип естественной границы по Рейну, исторической границы древней Галлии. Это была глупость; но Германская империя, в состав которой входили области Лотарингии и Бельгии, где говорили по-французски, и даже Франш-Конте, не имела права упрекать Францию в захвате земель, где говорили по-немецки. И если Людовик XIV в 1681 г. в мирное время захватил Страсбург с помощью франкофильской партии города 251, то не Пруссии приходить от этого в негодование, после того как она в 1796 г. учинила, хотя и без успеха, точно такое же насилие над вольным имперским городом Нюрнбергом, куда ее во всяком случае не приглашала никакая прусская партия **.

* Дальнейший текст до слов "Бисмарк был у цели" (см. настоящий том, с. 458), ввиду отсутствия соответствующих страниц рукописи, воспроизводится по тексту журнала "Neue Zeit", Вd. 1, № 25 1895-1896, S. 772-776. Ред.
** Людовика XIV упрекают в том, что он в самое мирное время напустил свои "присоединительные палаты" 252 на немецкие области, которые ему не принадлежали. О пруссаках же самые злостные их завистники не могут, дескать, сказать ничего подобного. Напротив. Заключив в 1795 г. сепаратный мир с Францией, что было прямым нарушением конституции империи, и объединив вокруг себя своих столь же вероломных мелких соседей за демаркационной линией в первый северогерманский союз, они использовали для захватнических попыток во Франконии затруднительное положение южногерманских имперских чинов, которым пришлось одним продолжать войну в союзе с Австрией. Они учредили в Ансбахе и Байрёйте (которые были тогда прусскими) "присоединительные палаты" по образцу Людовика и предъявили притязания на целый ряд соседних территорий под такими предлогами, по сравнению с которыми юридические аргументы Людовика были верхом ясности и убедительности. Когда же немцы были затем разбиты и отступили, а французы вступили во Франконию, спасители-пруссаки заняли всю территорию вокруг Нюрнберга, включая пригороды до самой степы, и хитростью вынудили трепетавших от страха нюрнбергских мещан подписать, договор (2 сентября 1796 г.), по которому город подчинялся прусскому господству при условии, чтобы в пределы городской черты никогда не допускались евреи. Но вслед за этим эрцгерцог Карл опять перешел в наступление и разбил французов при Вюрцбурге 3 и 4 сентября 1796 г., а вместе с тем провалилась, не оставив после себя никаких следов, и эта попытка Пруссии силой вбить нюрнбержцам в голову представление о своей германской миссии.

Лотарингия была в 1735 г. продана Австрией по Венскому мирному трактату Франции, а в 1766 г. окончательно перешла во владение французов. В течение веков она только номинально входила в Германскую империю, ее герцоги были во всех отношениях французами и почти всегда находились в союзе с Францией.
В Вогезах вплоть до Французской революции существовало множество мелких сеньоров, которые по отношению к Германии вели себя как непосредственно подчиненные императору имперские чины, а по отношению к Франции признавали над собой ее суверенитет; они извлекали выгоды из этого двойственного положения, и если Германская империя это терпела, вместо того чтобы привлечь владетельных князей к ответственности, то ей нечего было жаловаться, когда Франция, в силу своих суверенных прав, взяла под защиту жителей этих территорий против изгнанных князей.
В общем, эта немецкая территория до революции почти совсем не была офранцужена. Немецкий язык оставался там языком школы и официальных учреждений, по крайней мере в Эльзасе. Французское правительство покровительствовало немецким провинциям, которые после долголетних опустошительных войн теперь, с начала XVIII века, не видели больше врага на своей земле. Раздираемая вечными внутренними войнами, Германская империя действительно не могла возбуждать в эльзасцах желание вернуться обратно в материнское лоно; у них, по крайней мере, воцарились мир и спокойствие, было известно, как обстоят дела, и задававшие тон филистеры видели в этом неисповедимые пути господни. К тому же, они были не одиноки в своей судьбе: ведь жители Гольштейна также находились под чужеземным датским владычеством.
Но вот разразилась французская революция. То, чего Эльзас и Лотарингия не смели и надеяться получить от Германии, было им подарено Францией. Феодальные оковы были разбиты. Крепостной, обязанный барщиной крестьянин стал свободным человеком, во многих случаях свободным собственником своей усадьбы и поля. Господство патрициата и цеховые привилегии в городах исчезли. Дворян прогнали, а во владениях мелких князей и баронов крестьяне следовали примеру соседей, изгоняя владетельных особ, правительственные палаты и дворян, и объявляли себя свободными французскими гражданами. Нигде во Франции народ не присоединился к революции с большим энтузиазмом, чем в провинциях с говорящим по-немецки населением. Когда же Германская империя объявила войну революции, когда обнаружилось, что немцы не только продолжают покорно влачить собственные цепи, но дают еще себя использовать для того, чтобы снова навязать французам старое рабство, а эльзасским крестьянам - только что прогнанных господ феодалов, тогда было покончено с принадлежностью эльзасцев и лотарингцев к немецкой нации, тогда они научились ненавидеть и презирать немцев, тогда в Страсбурге была сочинена, положена на музыку и впервые пропета эльзасцами "Марсельеза" и тогда немецкие французы, невзирая на язык и прошлое, на полях сотен сражений в борьбе за революцию слились в единый народ с исконными французами.
Разве великая революция не совершила такое же чудо с фламандцами Дюнкерка, с кельтами Бретании, с итальянцами Корсики? И когда мы жалуемся на то, что то же самое случилось с немцами, не забываем ли мы всю нашу историю, которая сделала это возможным? Неужели мы забыли, что весь левый берег Рейна, хотя он и принимал только пассивное участие в революции, был настроен в пользу французов, когда в 1814 г. туда снова вторглись немцы, и оставался таким до 1848 г., когда революция реабилитировала немцев в глазах населения рейнских областей? Неужели мы забыли, что восторженность Гейне по отношению к французам и даже его бонапартизм были только отголоском общего настроения народных масс на левом берегу Рейна?
Во время своего продвижения в 1814 г. союзники как раз в Эльзасе и немецкой Лотарингии встретили наиболее враждебное отношение, наиболее сильное сопротивление со стороны самого народа, так как здесь чувствовали опасность, что придется опять стать немецкими гражданами. А между тем в то время в этих областях еще говорили почти исключительно по-немецки. Когда же опасность отторжения от Франции миновала, когда аннексионистским вожделениям немецких шовинистов-романтиков был положен конец, тогда увидели необходимость более тесного слияния с Францией также и в отношении языка, и с этих пор началось такое же офранцужение школы, какое провели у себя, по собственной воле, и люксембуржцы. И все-таки преобразовательный процесс протекал очень медленно; лишь нынешнее поколение буржуазии действительно офранцужено, между тем как крестьяне и рабочие говорят по-немецки. Положение приблизительно такое же, как в Люксембурге: литературный немецкий язык вытеснен французским, за исключением отчасти церковной кафедры, но народный немецкий диалект вышел из обихода только на языковой границе и в быту употребляется гораздо более, чем в большинстве местностей Германии.
Такова та страна, которую Бисмарк и прусские юнкеры, поддерживаемые неотделимым, по-видимому, от всех немецких начинаний возрождением шовинистической романтики, вознамерились вновь сделать немецкой. Намерение превратить Страсбург, родину "Марсельезы", в немецкий город было такой же нелепостью, как и желание офранцузить родину Гарибальди - Ниццу. Но в Ницце Луи-Наполеон соблюдал, по крайней мере, приличие, поставив вопрос об аннексии на голосование,- и маневр ему удался. Не говоря уже о том, что пруссаки не без серьезных оснований питают отвращение к подобным революционным методам,- еще не было случая, чтобы где-нибудь народные массы захотели присоединения к Пруссии,- слишком хорошо было известно, что именно здесь население более единодушно привязано к Франции, чем сами исконные французы. И отторжение было произведено путем голого насилия. Это была своего рода месть за французскую революцию; был оторван один из кусков, сросшихся с Францией воедино именно благодаря революции.
С военной точки зрения аннексия Эльзас-Лотарингии преследовала, во всяком случае, определенную цель. Завладев Мецем и Страсбургом, Германия приобретает исключительно сильную .линию обороны. Пока Бельгия и Швейцария сохраняют нейтралитет, французы могут начать массовое наступление только на узкой полосе между Мецем и Вогезами, и, к тому же, Кобленц, Мец, Страсбург и Майнц образуют самый сильный и самый крупный в мире четырехугольник крепостей. Но и этот четырехугольник, как и австрийский в Ломбардии *, расположен наполовину в неприятельской стране и служит там цитаделью для того, чтобы держать в повиновении население. Более того: чтобы замкнуть четырехугольник, нужно было выйти за пределы области распространения немецкого языка, нужно было аннексировать четверть миллиона исконных французов.
Крупная стратегическая выгода, следовательно,- единственный момент, который может оправдать аннексию. Но идет ли этот выигрыш в какое бы то ни было сравнение с тем вредом, который ею причинен?

* Крепости Северной Италии - Верона, Леньяго, Мантуя и Пескье-ра. Ред.


С крупным моральным ущербом, который нанесла себе молодая Германская империя, открыто и беззастенчиво провозгласив грубое насилие своим основным принципом, прусский юнкер не считается. Наоборот, непокорные, насильственно подавляемые подданные ему необходимы; они являются доказательством увеличения прусского могущества; да в сущности других у него никогда и не было. Но с чем он обязан был считаться - это с политическими последствиями аннексии. А они были совершенно ясны. Еще до того как аннексия вступила в законную силу, Маркс громко, на весь мир возвестил о ней в воззвании Интернационала: аннексия Эльзаса и Лотарингии делает Россию арбитром Европы *. И социал-демократы достаточно часто повторяли это с трибуны рейхстага до тех пор, пока истины этих слов не признал, наконец, сам Бисмарк в своей речи в рейхстаге 6 февраля 1888 г., пресмыкаясь перед всемогущим царем, вершителем судеб в вопросах войны и мира.
В самом деле, это было ясно, как день. Оторвав от Франции две до фанатизма патриотические провинции, ее толкали в объятия всякого, кто подавал ей надежду на их возвращение, и делали ее своим вечным врагом. Правда, Бисмарк, который в этом отношении достойно и добросовестно представляет немецкого филистера, требует от французов, чтобы они отказались от Эльзас-Лотарингии не только в государственно-правовом смысле, но и морально, да еще даже радовались тому, что эти два куска революционной Франции "возвращены старому отечеству", о котором они и знать не хотят. Но французы, к сожалению, этого не делают, так же как и немцы во время наполеоновских войн морально не отказывались от левого берега Рейна, хотя и эта область отнюдь не стремилась тогда вернуться к ним. Пока эльзасцы и лотарингцы хотят вернуться к Франции, до тех пор Франция будет и должна добиваться их возвращения и искать средств для этого, следовательно, между прочим, и союзников. А естественный союзник ее против Германии - Россия.
Если обе крупнейшие и сильнейшие нации западного континента взаимно нейтрализуют друг друга враждой, если к тому же лежащее между ними вечное яблоко раздора втравливает их во взаимную борьбу, то выигрывает от этого только Россия, у которой тогда еще больше развязываются руки,- Россия, которая в своих завоевательных стремлениях тем

* Маркс К. Второе воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих о франко-прусской войне . Ред.

меньше может встретить препятствий со стороны Германии, чем больше у нее оснований рассчитывать на безусловную поддержку со стороны Франции. Разве Бисмарк не поставил Францию в такое положение, что она должна умолять Россию о союзе и любезно предоставить ей Константинополь, если только Россия пообещает ей возвращение утраченных провинций? Если же, несмотря на это, мир не нарушался в течение семнадцати лет, то не потому ли, что введенная во Франции и в России система ландвера требует, по меньшей мере, шестнадцати, а после недавнего немецкого нововведения - даже двадцати пяти лет, чтобы дать полное число обученных годовых контингентов? И разве аннексия Эльзас-Лотарингии, которая была в течение последних семнадцати лет основным фактом, определяющим всю европейскую политику, не является и сейчас главной причиной кризиса, угрожающего войной нашей части света? Устраните один этот факт - и мир обеспечен!
Эльзасский буржуа, говорящий по-французски с верхненемецким акцентом, этот ублюдочный хлыщ, который щеголяет французскими манерами, как какой-нибудь коренной француз, который смотрит на Гёте сверху вниз и восторгается Расином, но который все-таки не может избавиться от мучительного сознания тайны своего немецкого происхождения и именно потому должен в презрительном тоне болтать обо всем немецком, так что не годится даже в посредники между Германией и Францией, этот эльзасский буржуа - бесспорно весьма презренное существо, будь он мюльгаузенским фабрикантом или парижским журналистом. Но кто же сделал его таким, если не немецкая история последних трехсот лет? Разве не были еще совсем до недавнего времени теми же эльзасцами почти все немцы за границей, особенно купцы, которые отрекались от своего немецкого происхождения, мучительно, подвергая себя настоящему самоистязанию, подделывались под чужую национальность своей новой родины и при этом добровольно ставили себя, по меньшей мере, в такое же смешное положение, как эльзасцы, которые все же более или менее вынуждены к этому обстоятельствами? В Англии, например, все немецкие купцы, переселившиеся туда между 1815 и 1840 гг., были почти сплошь англизированы, говорили между собой почти исключительно по-английски, и теперь еще на манчестерской бирже, например, толчется немало старых немецких филистеров, которые отдали бы половину своего состояния, лишь бы сойти за настоящих англичан. Только после 1848 г. и в этом отношении наступила перемена, а с 1870 г., когда даже лейтенанты запаса приезжают в Англию и когда Берлин присылает сюда свои контингенты, прежнее низкопоклонство сменяется прусской заносчивостью, которая делает нас в глазах иностранцев не менее смешными.
И разве для эльзасцев объединение с Германией стало после 1871 г. привлекательнее? Напротив. Их подчинили диктатуре, между тем как рядом, во Франции, была республика. У них ввели педантически докучливую прусскую систему ландратов, по сравнению с которой система строго регулируемого законом вмешательства пресловутых французских префектов - настоящая благодать. С последними остатками свободы печати, права собраний и союзов было быстро покончено, строптивые муниципальные советы были распущены и в качестве бургомистров назначены немецкие бюрократы. Зато "нотаблям", то есть насквозь офранцузившимся дворянам и буржуа, всячески угождали, защищая их эксплуататорские интересы против хотя и не по-немецки настроенных, но все же по-немецки говорящих крестьян и рабочих, представлявших единственный элемент, с которым можно было бы еще попытаться примириться. И чего же этим достигли? Достигли того, что в феврале 1887 г., когда вся Германия дала себя запугать и послала в рейхстаг большинство из бисмарковского картеля 253, Эльзас-Лотарингия выбрала одних лишь рьяных франкофилов, отвергнув всех, кого можно было заподозрить хотя бы в малейших симпатиях к немцам.
И если эльзасцы именно таковы, какие они есть, имеем ли мы право этим возмущаться? Ни в коем случае. Их отвращение к аннексии - исторический факт, который нуждается в объяснении, а не в брани но этому поводу. И тут мы должны спросить себя: сколь же многочисленные и колоссальные истерические прегрешения должна была совершить Германия, чтобы в Эльзасе стало возможным такое настроение? И какой должна выглядеть наша новая Германская империя со стороны, если после семнадцатилетних попыток вновь онемечить эльзасцев они в один голос заявляют нам: оставьте нас в покое? Имеем ли мы право воображать, что двух удачных военных походов и семнадцати лет бисмарковской диктатуры достаточно, чтобы уничтожить все последствия трехсотлетней позорной истории?
Бисмарк был у цели. Его новая прусско-германская империя была официально провозглашена в Версале, в парадном зале Людовика XIV 254. Франция лежала беззащитная у его ног; непокорный Париж, который он сам не осмелился тронуть, был доведен Тьером до восстания Коммуны и затем разгромлен возвращенными из плена солдатами бывшей императорской армии. Все европейские филистеры восхищались теперь Бисмарком, как в 50-х годах восхищались его прообразом -Луи Бонапартом. Германия сделалась с помощью России первой державой в Европе, а вся власть в Германии была сосредоточена в руках диктатора Бисмарка. Теперь все зависело от того, как сумеет он воспользоваться этой властью. Если он до сих пор осуществлял объединительные планы буржуазии, хотя и не буржуазными, а бонапартистскими средствами, то теперь эта задача была в достаточной мере разрешена; теперь надо было создать собственные планы, показать, какие идеи способна породить его собственная голова. И это должно было обнаружиться при внутреннем устройстве новой империи.
Немецкое общество состоит из крупных землевладельцев, крестьян, буржуа, мелких буржуа и рабочих; все они, в свою очередь, группируются в три главных класса.
Крупное землевладение сосредоточено в руках немногих магнатов {преимущественно в Силезии) и значительного числа помещиков средней руки, которых больше всего в старопрусских провинциях к востоку от Эльбы. Именно эти прусские юнкеры играют более или менее главенствующую роль во всем классе крупных землевладельцев. Они сами - сельские хозяева, поскольку ведут хозяйство в своих имениях, большей частью через управляющих, и, кроме того, очень часто являются собственниками винокуренных и свеклосахарных заводов. Там, где это позволили обстоятельства, их земли закреплены за родом как майоратные. Младшие сыновья поступают в армию или на гражданскую государственную службу, и, таким образом, за этим землевладельческим мелким дворянством тянется еще более мелкое офицерское чиновничье дворянство, которое кроме того пополняется за счет усиленной фабрикации дворян из среды буржуазного высшего офицерства и чиновничества. В низших слоях всей этой дворянской породы, естественно, образуется многочисленное паразитическое дворянство, дворянский люмпен-пролетариат, который живет долгами, сомнительной игрой, назойливым попрошайничеством и политическим шпионажем. Вся эта компания в своей совокупности составляет прусское юнкерство и служит одной из главных опор старопрусского государства. Но землевладельческое ядро этого юнкерства само очень непрочно стоит на ногах. Необходимость вести образ жизни, подобающий этому сословию, обходится с каждым днем все дороже; поддержка младших сыновей до получения ими чина лейтенанта или асессора, выдача дочерей замуж - все это стоит денег; а так как перед выполнением этих обязанностей должны отступить все другие соображения, то не удивительно, что доходов не хватает и приходится подписывать векселя или даже закладывать имения под ипотеку. Словом, все юнкерство постоянно находится на краю пропасти: всякое бедствие, будь то война, неурожай или торговый кризис, грозит ему крахом, и не удивительно поэтому, что за последние сто с лишним лет его спасала от гибели только государственная помощь в разных видах; да и в действительности оно продолжает существовать только благодаря помощи государства. Этот лишь искусственно поддерживаемый класс обречен на гибель; никакие государственные субсидии не смогут долго сохранить его существование. Но вместе с ним исчезнет и старое прусское государство.
Крестьянин - политически малоактивный элемент. Пока он сам остается собственником, он все более и более разоряется вследствие неблагоприятных условий производства в парцелльном крестьянском хозяйстве, насильственно лишенном старинных общих угодий марки или общего выгона, без которого у крестьянина нет возможности держать скот. Как арендатор он находится в еще худшем положении. Мелкое крестьянское производство предполагает преимущественно натуральное хозяйство, при денежном хозяйстве оно гибнет. Отсюда растущая задолженность, массовая экспроприация кредиторами, дающими ссуду под ипотеку, необходимость прибегать к домашним промыслам, чтобы только не лишиться окончательно своего клочка земли. В политическом отношении крестьянство большей частью индифферентно или реакционно: на Рейне оно настроено ультракатолически из-за своей старой ненависти к пруссакам; в других местностях оно проникнуто партикуляризмом или протестантским консерватизмом. Религиозное чувство все еще служит у этого класса выражением общественных или политических интересов.
О буржуазии мы уже говорили. С 1848 г. она переживала небывалый экономический подъем. Германия принимала все возрастающее участие в колоссальном развитии промышленности, наступившем после торгового кризиса 1847 г. под влиянием созданного в это время океанского пароходства, огромного расширения железнодорожной сети и открытия золотых сокровищ Калифорнии и Австралии. Именно стремление буржуазии устранить созданные раздробленностью на мелкие государства препятствия к свободным сношениям и добиться на мировом рынке равноправного положения со своими иностранными конкурентами и вызвало революцию Бисмарка. Теперь, когда Германию наводнили французские миллиарды, перед буржуазией открылся новый период лихорадочной предпринимательской деятельности и тут она впервые - посредством краха в национально-германском масштабе - доказала, что является великой промышленной нацией. Буржуазия тогда уже была экономически наиболее сильным классом населения, ее экономическим интересам должно было подчинять свою политику государство; революция 1848 г. дала государству внешнюю конституционную форму, при которой буржуазия имела возможность господствовать также и политически и расширять это свое господство. Тем не менее, она была еще далека от действительной политической власти. Из конфликта с Бисмарком она не вышла победительницей; ликвидация конфликта путем осуществления в Германии революции сверху еще более показала ей, что исполнительная власть находится пока что, в лучшем случае, только в очень слабой косвенной зависимости от нее, что она не может ни отстранять министров, ни влиять на их назначение, ни распоряжаться армией. К тому же, она была труслива и слаба перед лицом энергичной исполнительной власти; но такими же были и юнкеры, а для нее это было более извинительно ввиду прямого экономического антагонизма между нею и революционным промышленным рабочим классом. Не подлежало, однако, никакому сомнению, что она постепенно должна уничтожить юнкерство экономически, что из всех имущих классов только она имела еще виды на будущее.
Мелкая буржуазия состояла, во-первых, из остатков средневековых ремесленников, которые в Германии, долгое время отстававшей в своем развитии, составляли гораздо большую массу, чем в остальной Западной Европе; во-вторых, из разорившихся буржуа и, в-третьих, из элементов неимущего населения, выбившихся в мелкие торговцы. С расширением крупной промышленности существование всей мелкой буржуазии лишалось последних остатков своей устойчивости; смена занятий и периодические банкротства сделались правилом. Этот ранее столь устойчивый класс, составлявший основное ядро немецкого филистерства, живший в довольстве и отличавшийся смирением, раболепием, благочестием и благопристойностью, опустился теперь до состояния полнейшей растерянности и недовольства ниспосланной ему богом судьбой. Уцелевшие ремесленники громко требовали восстановления цеховых привилегий, другие - частью становились кроткими демократами-прогрессистами 255, частью сближались даже с социал-демократией и местами прямо примыкали к рабочему движению.
Наконец, рабочие. Сельские рабочие, во всяком случае в Восточной Германии, все еще находились в полукрепостной зависимости и не могли приниматься в расчет. Зато среди городских рабочих социал-демократия сделала быстрые успехи и росла, по мере того как крупная промышленность пролетаризировала народные массы и тем самым обостряла до крайности классовую противоположность между капиталистами и рабочими. Если социал-демократические рабочие и были некоторое время еще расколоты на две борющиеся между собой партии , то после появления "Капитала" Маркса принципиальные разногласия между этими партиями почти совершенно исчезли. Правоверное лассальянство с его специфическим требованием "производительных ассоциаций с государственной помощью" постепенно сходило на нет и все больше и больше обнаруживало свою неспособность создать ядро бонапартистско-государственно-социалистической рабочей партии. То, в чем навредили в этом отношении отдельные вожди, было выправлено благодаря здоровому чутью масс. Объединение обоих социал-демократических направлений, которое еще тормозилось из-за вопросов почти исключительно личного характера, было обеспечено в ближайшем будущем. Но еще во время раскола и вопреки ему движение стало достаточно мощным, чтобы нагнать страх на промышленную буржуазию и парализовать ее борьбу против правительства, все еще независимого от нее; впрочем, вообще с 1848 г. немецкая буржуазия не могла уже освободиться от красного призрака.
Это деление на классы лежало в основе деления на партии в парламенте и ландтагах. Крупные землевладельцы и часть крестьянства составляли массу консерваторов; промышленная буржуазия составляла правое крыло буржуазного либерализма - национал-либералов, тогда как левое его крыло - ослабленная демократическая, 'или так называемая прогрессистская партия - состояло из мелкой буржуазии, поддерживаемой частью буржуазии, а также и рабочих. Наконец, рабочие в лице социал-демократии имели свою самостоятельную партию, в которую входили также и мелкие буржуа.
Человек в положении Бисмарка и с его прошлым должен был бы при некотором понимании сложившейся обстановки сказать себе, что юнкерство в том виде, в каком оно было, не представляло жизнеспособного класса, что из всех имущих классов только буржуазия могла претендовать на будущее (мы не касаемся здесь рабочего класса, понимания исторической миссии которого мы не собираемся требовать от Бисмарка) и что поэтому его новой империи обеспечена тем большая прочность, чем в большей мере он подготовит ее постепенное преобразование в современное буржуазное государство. Не будем от него требовать того, что при данных обстоятельствах для него было невозможно. Немедленный переход к парламентарному правлению с решающей властью рейхстага (вроде той, которой обладает английская палата общин) был невозможен и в тот момент даже неблагоразумен; диктатура Бисмарка в парламентарных формах должна была ему самому представляться пока что еще необходимой; мы отнюдь не ставим ему в вину, что он на первых порах ее сохранил: мы спрашиваем только, для какой цели ее следовало использовать. Едва ли можно сомневаться в том, что положить начало порядку, аналогичному английской конституции, было единственным путем, на котором открывалась перспектива обеспечить новой империи прочное основание и спокойное внутреннее развитие. Предоставив большую часть юнкерства, все равно обреченную на гибель, ее неизбежной участи, еще казалось возможным образовать из остальной его части и из новых элементов класс независимых крупных землевладельцев, который сам был бы только декоративной верхушкой буржуазии и которому буржуазия, даже обладая всей полнотой власти, должна была бы предоставить официальное представительство в государстве, а вместе с тем наиболее доходные посты и весьма сильное влияние. Делая буржуазии политические уступки, в которых со временем ей все равно нельзя было бы отказать (так, по крайней мере, следовало рассуждать с точки зрения имущих классов), делая ей эти уступки постепенно и даже изредка, и в малых дозах, можно было бы, по крайней мере, направить новую империю на путь, на котором она могла бы догнать остальные, политически далеко опередившие ее государства Западной Европы, освободиться, наконец, от последних остатков феодализма и еще очень сильной в бюрократических кругах филистерской традиции, а главное - приобрести способность стоять на собственных ногах к тому времени, когда ее уже отнюдь не молодые основатели распростились бы с бренным существованием.
К тому же, это было вовсе не так уж трудно. Ни юнкерство, ни буржуазия не отличались даже посредственной энергией. Юнкеры доказали это за последние шестьдесят лет, когда государство постоянно проводило меры в их же интересах вопреки оппозиции этих Дон-Кихотов. У буржуазии, которую долгая предшествовавшая история также приучила к уступчивости, еще сильно болели бока после конфликта; с тех пор успехи Бисмарка еще больше надломили силу ее сопротивления, а остальное довершил страх перед грозно нарастающим рабочим движением. При таких условиях человек, осуществивший национальные вожделения буржуазии, мог бы без труда соблюдать любой угодный ему темп в осуществлении ее политических требований, в общем и так весьма скромных. Он должен был только ясно представлять себе цель.
С точки зрения имущих классов, это был единственный разумный путь. С точки зрения рабочего класса было ясно, что уже слишком поздно для установления прочного господства буржуазии. Крупная промышленность, а вместе с ней буржуазия и пролетариат образовались в Германии в такое время, когда пролетариат мог почти одновременно с буржуазией самостоятельно выступить на политическую арену, когда, следовательно, борьба между обоими классами началась еще до того, как буржуазия завоевала исключительное или преобладающее политическое господство. Но если даже для спокойного и прочного господства буржуазии в Германии время уже прошло, то в 1870 г. все еще самой правильной политикой, с точки зрения имущих классов вообще, был курс на это господство буржуазии. В самом деле, только таким путем можно было устранить массу тех пережитков времен загнивающего феодализма, которые продолжали процветать в законодательстве и управлении; только таким способом можно было постепенно пересадить на германскую почву все достижения великой французской революции, словом - отрезать у Германии ее предлинную старомодную косу и направить ее сознательно и окончательно на путь современного развития, привести се политический строй в соответствие с ее промышленным развитием. Когда же впоследствии развернулась бы, наконец, неизбежная борьба между буржуазией и пролетариатом, она протекала бы, по крайней мере, в нормальных условиях, при которых каждый мог бы видеть, из-за чего идет эта борьба, а не в обстановке путаницы, неясности, перекрещивающихся интересов и растерянности, какую мы наблюдали в Германии в 1848 году. Разница лишь в том, что на этот раз растерянностью были бы охвачены исключительно имущие классы; рабочий класс знает, чего он хочет.
При том положении вещей, какое создалось в Германии в 1871 г., такому человеку, как Бисмарк, действительно приходилось прибегать к политике лавирования между различными классами. В этом его не приходится упрекать. Речь шла лишь о том, какую цель преследовала эта политика. Если она сознательно и твердо стремилась, все равно какими темпами, к установлению, в конечном счете, господства буржуазии, то она соответствовала историческому развитию, насколько это вообще было возможно для политики, проводившейся с позиций имущих классов. Если же она стремилась к сохранению старопрусского государства, к постепенному опруссачению Германии, то она была реакционна и, в конце концов, обречена на провал. Если она стремилась лишь к сохранению власти Бисмарка, то она была бонапартистской и должна была окончиться так же, как и всякий бонапартизм.

Ближайшей задачей была конституция империи. В качестве материала имелись конституция Северогерманского союза, с одной стороны, и договоры с южногерманскими государствами256 - с другой. Факторами, с помощью которых Бисмарку предстояло создать конституцию, были, с одной стороны, представленные в Союзном совете династии, а с другой - представленный в рейхстаге народ. Притязаниям династий были поставлены определенные рамки конституцией Северогерманского союза и договорами. Народ, наоборот, претендовал на значительное увеличение своей доли в политической власти. Свою независимость от иностранного вмешательства и объединение (поскольку можно было говорить об объединении) он завоевал па поле сражения, и именно он в первую очередь должен был бы решать, как воспользоваться этой независимостью, как конкретно осуществить и использовать это объединение. И если бы даже народ признал правовые начала, лежащие в основе конституции Северогерманского союза и договоров, то это нисколько не препятствовало тому, чтобы он получил по новой конституции большую долю власти, чем по прежней. Рейхстаг был единственным учреждением, действительно воплощавшим новое "единство". Чем больший вес приобретал голос рейхстага, чем независимее была бы конституция империи по отношению к конституциям отдельных земель, тем теснее должна была сплотиться новая империя, тем полнее баварец, саксонец, пруссак должны были раствориться в немце.
Для всякого, кто видел дальше своего носа, это должно было быть совершенно ясно. Но Бисмарк был иного мнения. Напротив, он использовал усилившийся после войны патриотический угар как раз для того, чтобы склонить большинство рейхстага отказаться не только от расширения, но даже от ясного определения прав народа и ограничиться простым воспроизведением в конституции империи правовых начал, которые лежали в основе конституции Северогерманского союза и договоров. Все попытки мелких партий отразить в конституции право народа на политические свободы были отвергнуты - в том числе даже предложение католической партии центра о включении в нее статей прусской конституции, гарантирующих свободу печати, союзов и собраний, а также независимость церкви. Таким образом, прусская конституция, какой бы она ни была куцей и урезанной, все же оставалась более либеральной, чем конституция империи. Налоги не вотировались ежегодно, а устанавливались раз навсегда "по закону", так что для рейхстага была исключена возможность отказывать правительству в утверждении налогов. Таким путем в Германии была применена непостижимая для внегерманского конституционного мира прусская доктрина, согласно которой народные представители имеют право только отклонять расходы на бумаге, между тем как правительство собирает в казну доходы в звонкой монете. Но в то время как рейхстаг был таким образом лишен лучших средств борьбы и низведен до жалкого положения прусской палаты, сломленной пересмотрами конституции 1849 и 1850 гг., мантёйфелевщиной, конституционным конфликтом и Садовой, в это время Союзный совет пользуется в основном всей полнотой власти, которой старый Союзный сейм владел номинально, и пользуется ею на деле, так как он освобожден от тех пут, которые связывали Союзный сейм. Союзный совет не только имеет решающий голос в законодательстве наряду с рейхстагом, но он же, вместе с тем, является и высшей административной инстанцией, поскольку издает инструкции о проведении в жизнь имперских законов и, кроме того, выносит решения "о недостатках, которые возникают при проведении в жизнь имперских законов...", то есть о недостатках, которые в других цивилизованных странах могут быть устранены только новым законом (статья 7, абз. 3, весьма напоминающая казуистические случаи в юриспруденции).
Итак, Бисмарк искал для себя главную опору не в рейхстаге, представлявшем национальное единство, а в Союзном совете, представителе партикуляристской раздробленности. У него, хотя он и разыгрывал из себя поборника национальной идеи, не хватило мужества действительно встать во главе нации или ее представителей; демократия должна была служить ему, а не он ей; он полагался не на народ, а, скорее, на темные закулисные интриги, на свое умение дипломатическими средствами, с помощью кнута и пряника, сколотить, хотя бы и строптивое, большинство в Союзном совете. Узость кругозора и низменность взглядов, которые здесь перед нами обнаруживаются, вполне отвечают характеру этого человека, каким мы его знали до сих пор. Тем не менее, нельзя не удивляться тому, что его большие успехи не помогли ему хотя бы на мгновение подняться выше своего собственного уровня.
Однако при сложившемся положении все свелось к тому, чтобы дать конституции империи единственную крепкую ось, а именно - имперского канцлера. Союзный совет нужно было поставить в такое положение, при котором не могло бы быть иной ответственной исполнительной власти, кроме власти имперского канцлера, а в силу этого исключалась возможность существования ответственных имперских министров. Действительно, всякая попытка урегулировать управление империей путем назначения ответственного министерства рассматривалась как покушение на права Союзного совета и наталкивалась на непреодолимое сопротивление. Конституция, как вскоре обнаружилось, была "скроена по мерке" Бисмарка. Она была дальнейшим шагом на пути к его единоличному господству, осуществляемому путем балансирования между партиями в рейхстаге и между партикуляристскими государствами в Союзном совете,- дальнейшим шагом по пути бонапартизм а.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы новая конституция империи, не считая отдельных уступок Баварии и Вюртембергу, прямо представляла собой шаг назад. Но это и есть лучшее, что можно о ней сказать. Экономические потребности буржуазии были в основном удовлетворены, а ее политическим притязаниям, поскольку она их еще предъявляла, были поставлены те же преграды, что и в период конституционного конфликта.
Поскольку буржуазия еще предъявляла политические притязания! В самом деле, нельзя отрицать, что в устах национал-либералов эти притязания сократились до очень скромных размеров и с каждым днем все больше сокращались. Эти господа не только не требовали, чтобы Бисмарк облегчил им сотрудничество с ним, но, наоборот, старались угождать ему, где это было возможно, а очень часто и там, где это не было возможно или было недопустимо. То, что Бисмарк их презирал, ему в вину никто не поставит,- но разве его юнкеры были хоть на волосок лучше и мужественнее?
Другая область, в которой предстояло установить единство империи, область денежного обращения, была упорядочена монетным и банковским законодательством 1873-1875 годов. Введение золотой валюты было значительным прогрессом, но вводилась она медленно и с большими колебаниями и до сих пор еще не упрочилась окончательно. Принятая денежная система, в основу которой была положена под названием марки одна треть талера, взятая за единицу с десятичным делением, была еще в конце 30-х годов предложена Зетбером; фактически денежной единицей являлась золотая двадцати-марковая монета. Посредством почти незаметного изменения ее стоимости можно было сделать ее совершенно равноценной либо английскому соверену, либо золотой монете в 25 франков, либо американской золотой монете в 5 долларов и приобщиться таким образом к одной из трех главных денежных систем мирового рынка. Однако предпочли создать свою особую денежную систему, затруднив этим без нужды торговлю и курсовые расчеты. Законы об имперских казначейских билетах и банках ограничивали спекуляцию мелких государств и их банков ценными бумагами и ввиду наступившего тем временем краха предусматривали соблюдение некоторой осторожности, вполне уместной для Германии, не искушенной еще в этой области. И тут экономические интересы буржуазии были, в общем, соответствующим образом приняты во внимание.
Наконец, надо было еще ввести согласованное единое законодательство в области судебного права. Сопротивление, оказанное средними германскими государствами распространению компетенции империи на материальное гражданское право, было преодолено, но гражданский кодекс все еще находится в процессе составления, между тем как в уголовном кодексе, уголовном и гражданском процессе, торговом праве, конкурсном уставе и судоустройстве уже было установлено единообразие. Устранение действовавших в мелких государствах пестрых правовых норм, формальных и материальных, было уже само по себе настоятельной потребностью для дальнейшего развития буржуазного общества, и в этом устранении главная заслуга новых законов,- гораздо большая, чем в их содержании. Английский юрист опирается на такое историческое развитие права, которое пронесло через средневековье и сохранило значительную долю древнегерманской свободы, которое не знает полицейского государства, в зародыше задушенного двумя революциями XVII века, и которое достигает своей высшей точки в двухвековом непрерывном развитии гражданской свободы. Французский юрист опирается на великую революцию, которая, полностью уничтожив феодализм и абсолютистский полицейский произвол, перевела экономические условия жизни только что возникшего современного общества на язык юридических норм в своем классическом кодексе, провозглашенном Наполеоном. А какова историческая основа, на которую опираются наши немецкие юристы? Не что иное, как растянувшийся на столетия, пассивный, большей частью подгоняемый ударами извне и до сих пор еще не завершившийся процесс разложения остатков средневековья; экономически отсталое общество, в котором феодальный юнкер и цеховой мастер бродят как призраки в поисках нового воплощения; правопорядок, в котором, несмотря на упразднение в 1848 г. тайной юстиции монархов, полицейский произвол до сих пор с каждым днем пробивает брешь за брешью. Из этой наихудшей из всех плохих школ вышли творцы новых имперских кодексов, и каковы были авторы, таковой оказалась и их работа. Не говоря о чисто юридической стороне, политической свободе в этих кодексах пришлось довольно туго. Если суды шеффенов 257 предоставляют буржуазии и мелкой буржуазии возможность участвовать в обуздании рабочего класса, то от опасности возрождения буржуазной оппозиции государство по возможности обеспечивает себя ограничением компетенции судов присяжных. Политические статьи уголовного кодекса часто настолько неопределенны и растяжимы, словно они скроены по мерке нынешнего имперского суда, а этот суд - по их мерке. Само собой разумеется, что новые кодексы представляют шаг вперед по сравнению с прусским правом - сводом законов, чудовищнее которого не мог бы в наши дни состряпать и Штёккер, даже если бы он подвергся обрезанию. Но те провинции, в которых до сих пор действовало французское право, слишком остро чувствуют различие между полинявшей копией и классическим оригиналом. И именно отречение национал-либералов от своей программы сделало возможным это усиление государственной власти за счет гражданских свобод, этот первый действительный шаг назад.
Следует еще упомянуть об имперском законе о печати. Относящееся сюда материальное право в основных чертах было уже регламентировано уголовным кодексом; установление единообразных формальных определений для всей империи и уничтожение существовавших еще кое-где залогов и штемпельных сборов составляло, таким образом, главное содержание этого закона и, вместе с тем, единственный достигнутый в этой области прогресс.
Чтобы Пруссия еще раз могла себя показать как образцовое государство, в ней было введено так называемое самоуправление. Задача заключалась в том, чтобы устранить наиболее вопиющие остатки феодализма и в то же время на деле оставить по возможности все как было. Для этого послужило положение об округах 258. Сеньориальная полицейская власть господ юнкеров стала анахронизмом. Она была отменена на словах, как феодальная привилегия, но фактически снова восстановлена созданием самостоятельных земских округов [Gutsbezirke], внутри которых помещик или сам выступает в качестве земского начальника [Gutsvorsteher] с полномочиями сельского общинного старосты [landlicher Gemeindevorsteher], или же назначает такого начальника; эта власть юнкеров была фактически восстановлена также благодаря передаче всей полицейской власти и полицейской юрисдикции в пределах административного округа [Amtsbezirk] окружному начальнику [Amstvorsteher], каковым в сельской местности, разумеется, почти всегда без исключения был крупный землевладелец; под его надзор попадали таким образом и сельские общины. Феодальные привилегии были отняты у отдельных лиц, но связанное с ними полновластие было передано всему классу. При помощи аналогичного мошеннического приема английские крупные землевладельцы стали мировыми судьями и господами в сельской администрации, полиции и низших судебных органах, обеспечив себе таким образом под новым, модернизированным титулом дальнейшее пользование всеми важнейшими постами в управлении, которые им уже нельзя было сохранить за собой в старой феодальной форме. Но в этом единственное сходство между английским и немецким "самоуправлением". Хотел бы я видеть английского министра, который посмел бы предложить в парламенте, чтобы выборные местные должностные лица подлежали утверждению, чтобы в случае неугодных выборов вместо этих лиц правительство в принудительном порядке назначало заместителей, чтобы вводились должности государственных чиновников с полномочиями прусских ландратов, членов окружных управлений и обер-президентов, чтобы осуществлялось предусмотренное положением об округах право государственных органов управления вмешиваться во внутренние дела общин, мелких административных единиц и округов и, наконец, чтобы применялось совершенно неслыханное в странах английского языка и английского права запрещение прибегать к правовой защите, как это мы встречаем почти на каждой странице положения об округах. И в то время как окружные собрания и провинциальные ландтаги все еще составляются по старому феодальному способу из представителей трех сословий - крупных землевладельцев, городов и сельских общин,- в Англии даже самое архиконсервативное министерство вносит билль о передаче всего управления графствами в руки органов, избираемых почти всеобщим голосованием259.
Проект положения об округах для шести восточных провинций (1871 г.) был первым признаком того, что Бисмарк отнюдь не собирается растворить Пруссию в Германии, а, наоборот, намерен еще сильнее укрепить эти шесть восточных провинций, твердыню старого пруссачества. Под измененным названием юнкеры сохранили за собой все важнейшие позиции, обеспечивающие их господство, а илоты Германии, сельскохозяйственные рабочие этих местностей, как батраки, так и поденщики, остались по-прежнему фактически крепостными, допущенными к выполнению только двух общественных функций: быть солдатами и служить юнкерам в качестве голосующего стада на выборах в рейхстаг. Услуга, которую Бисмарк оказал этим революционной социалистической партии, не поддается описанию и заслуживает всяческой благодарности.

Но что сказать о тупоумии господ юнкеров, которые, точно избалованные дети, стали отбиваться руками и ногами от этого положения об округах, выработанного исключительно в их же собственных интересах, в интересах дальнейшего сохранения их феодальных привилегий лишь под слегка модернизованным названием? Прусская палата господ, или, вернее, палата юнкеров, сначала отвергла этот проект, с которым канителили в течение почти целого года, и приняла его только после того, как последовало "обновление палаты пэров" путем назначения 24 новых "господ". Прусские юнкеры в этом деле снова показали себя мелочными, косными, неисправимыми реакционерами, не способными образовать ядро большой самостоятельной партии, которая могла бы играть историческую роль в жизни нации, как это действительно делают английские крупные землевладельцы. Они этим доказали полное отсутствие ума; Бисмарку оставалось только продемонстрировать перед всем миром полное отсутствие у них также и характера, и мало-мальски умелый нажим превратил их в партию Бисмарка Sans phrase *. Для этого должен был послужить "культуркампф".
Осуществление плана прусско-германской империи должно было вызвать в качестве контрудара объединение в одну партию всех антипрусских элементов, опиравшихся на прежнее обособленное развитие. Эти пестрые элементы нашли общее знамя в ультрамонтанстве 260. Возмущение простого здравого смысла даже среди многочисленных ортодоксальных католиков против нового догмата о непогрешимости папы, с одной стороны, уничтожение церковной области и так называемое пленение папы в Риме261 - с другой, заставили теснее сплотиться все воинствующие силы католицизма. Таким образом, еще во время войны, осенью 1870 г., в прусском ландтаге образовалась специфически католическая партия центра; в первый германский рейхстаг 1871 г. она провела только 57 человек, но затем усиливалась с каждыми новыми выборами, пока не перевалила за сто. Она состояла из самых разнородных элементов. В Пруссии главную ее силу составляли рейнские мелкие крестьяне, все еще смотревшие на себя как на "пруссаков поневоле"; затем -католические помещики и крестьяне вестфальских епископств Мюнстера и Падерборна и католической Силезии. Второй крупный контингент вербовался из южногерманских католиков, особенно из баварцев. Сила центра заключалась, однако, не столько в католической религии, сколько в том, что он выражал неприязнь народных масс к специфическому пруссачеству,

* - без оговорок. Ред.

притязавшему теперь на господство в Германии. Эта неприязнь была особенно ощутима в католических местностях; вместе с тем там чувствовались симпатии по отношению к Австрии, выброшенной теперь за пределы Германии. В соответствии с этими обоими популярными веяниями центр занял решительно партикуляристскую и, федералистскую позицию. Этот антипрусский в своей основе характер центра был тотчас же распознан остальными мелкими фракциями рейхстага, которые были настроены' против Пруссии из местных соображений, а не как социал-демократы по причинам национального и общего характера. Не только католики - поляки и эльзасцы,- но даже протестанты-вельфы 262 вступили в тесный союз с партией центра. И хотя буржуазно-либеральные фракции никогда не могли вполне уяснить себе подлинного характера так называемых ультрамонтанов, они все же обнаружили известное понимание истинного положения вещей, когда называли центр "не знающим отечества" и "враждебным империи"...

На этом рукопись обрывается. Ред.

Написано в конце декабря 1887 марте 1888 г.
Впервые опубликовано е журнале
"Die Neue Zeit", Bd. I, №№ 22-26,
1895-1896

Печатается по тексту Сочинений
К. Маркса и Ф. Энгельса, чад. 2, т. 21,
с. 419-479

 

Примечания

195 Настоящая работа представляет собой четвертую главу задуманной, но не завершенной Энгельсом брошюры "Роль насилия в истории". Три первые главы этой брошюры должны были составить в переработанном виде главы второго отдела "Анти-Дюринга", объединенные общим названием "Теории насилия". В брошюре Энгельс намеревался подвергнуть критическому анализу всю политику Бисмарка и иа примере истории Германии после 1848 г. показать правильность сделанных и "Анти-Дюринге" теоретических выводов о взаимоотношении экономики и политики. Глава не была закончена Энгельсом. Оп доводит в ней анализ развития Германии до 1888 года.
В работе "Роль насилия в истории* Энгельс дает четкую характеристику возможных путей объединения Германии, раскрывая причины, обусловившие объединение ее "сверху", под главенством Пруссии. Отмечая прогрессивность самого факта объединения, несмотря на то, что оно произошло таким путем, Энгельс в то же время раскрывает всю историческую ограниченность и бонапартистский характер политики Бисмарка, которая в конечном счете иривела к утверждению в Германии полицейского государства, к засилью юнкерства, к росту милитаризма. Энгельс разоблачает всю половинчатость и трусливость германской буржуазии, оказавшейся не способной отстаивать до конца свои собственные интересы и добиться окончательной ликвидации феодальных пережитков, бичующей критике подвергает Энгельс воинственную внешнюю политику господствующих классов Германии, нашедшую свое наиболее яркое выражение в ограблении Франции в 1871 г. и в аннексии Эльзаса и Лотарингии. Анализируя внутреннее состояние Германской империи и расстановку классовых сил в ней, вскрывая внутренние противоречия, присущий ей с самого ее основания, ее милитаристские и агрессивные устремления, Энгельс приходит к выводу о неизбежности ее краха. Из работы Энгельса вытекает со всей очевидностью, что в Германии только один класс - пролетариат - по праву может претендовать на роль носителя подлинно национальных общенародных интересов.

196 Союзный сейм - центральный орган Германского союза (создан по решению Венского конгресса 8 июня 1815 г., представлял собой объединение феодально-абсолютистских германских государств), заседавший во Франкфурте-на-Майне, являлся орудием реакционной политики германских правительств. В 1848-1849 гг. прекратил свою деятельность в связи с распадом Союза, вновь возобновил свою деятельность в 1850 г., когда Германский союз был восстановлен. Союз окончательно прекратил свое существование во время австро-прусской войны 1866 года



197"Безумный год" ("das tolle Jahr") -так некоторые немецкие реакционные литераторы и историки называли 1848 г. Выражение было заимствовано у писателя Людвига Кехштейна, выпустившего в 1833 г. под таким названием роман, который был посвящен волнениям в Эрфурте в 1509 г.

198 Речь идет о влиянии на развитие международной торговли открытия новых месторождений золота в Калифорнии в 1848 г. и в Австралии в 1851 г.

199 Вартбургскоа празднество было организовано немецкими студенческими организациями (буршеншафтами) 18 октября 1817 г. в связи с 300-летием Реформации и 4-й годовщиной Лейпцигской битвы 1813 г. Празднество вылилось в демонстрацию оппозиционно настроенного студенчества против реакционного меттерниховского режима и за единство Германии.

200 Гамбахское празднество - политическая манифестация 27 мая 1832 г. у замка Гамбах в баварском Пфальце, организованная представителями немецкой либеральной и радикальной буржуазии. Участники празднества выступали с призывами к единству всех немцев против немецких государей во имя борьбы за буржуазные свободы и конституционные преобразования.

201 Тридцатилетняя война (1618 -1648) - общеевропейская война, вызванная борьбой между протестантами и католиками. Германия сделалась главной ареной этой борьбы, объектом военного грабежа и захватнических притязаний участников войны. Война закончилась в 1648 г. заключением Вестфальского мира, закрепившего политическую раздробленность Германии.

202 Тешенский мир - мирный договор между Австрией, с одной стороны, Пруссией и Саксонией - с другой, заключенный в Тешене 24 мая 1779 г. и завершивший войну за Баварское наследство (1778 - 1779). Согласно этому договору Пруссия и Австрия получили некоторые части территории Баварии, а Саксония - денежную компенсацию. Посредником при заключении договора выступала Россия, которая вместе с Францией являлась также гарантом договора.

203 Так называемая имперская депутация - комиссия из представи телей государств Германской империи, избранная имперским сеймом и октябре 1801 г., приняла после долгих прений и под давлением пред ставителей Франции и России (заключивших между собой в октябре 1801 г. секретную конвенцию об урегулировании территориальных во просов в прирейнской Германии в 'интересах наполеоновской Франции) 25 февраля 1803 г. решение об упразднении 112 германских государств и передаче их владений в значительной части Баварии, Вюртембергу, Еадену и Пруссии.

204 Имеется в виду обсуждение и утверждение имперским сеймом -высшим органом Священной Римской империи, состоявшим из представителей германских государств,- продиктованного Францией и Россией решения об урегулировании территориальных вопросов в прирейнской Германии (см. примечание 203). С 1663 г. имперский сейм заседал в Регенсбурге.

205 Энгельс имеет в виду заключение 3 марта (19 февраля) 1859 г. в Париже тайного договора между Россией и Францией, по которому Россия обязалась занять позицию благожелательного нейтралитета в случае войны между Францией и Сардинией, с одной стороны, и Австрией - с другой. Со своей стороны Франция обещала поднять вопрос о пересмотре статей Парижского мирпого договора 1856 г., ограничивавших суверенитет России на Черном море.

206 Маркс имеет в виду следующие факты из биографии Луи-Бонапарта; стремясь к популярности, Луи Бонапарт пытался втереться в доверие разных оппозиционных партий, в частности итальянских карбонариев; в 1832 г. он принял швейцарское гражданство в кантоне Тургау, 30 октября 183(5 г. с помощью двух артиллерийских полков он попытался поднять мятеж в Страсбурге; в 1848 г. во время пребывания в Англии Луи Бонапарт добровольно вступил в число специальных констеблей (в Англии - полицейский резерв из гражданских лиц), принявших участие в срыве чартистской демонстрации 10 апреля 1848 г.

207 Энгельс употребляет термин, ставший выражением одного из принципов внешней политики правящих кругов бонапартистской Второй империи (1852 - 1870). Этот так называемый "принцип национальностей" широко использовался господствующими классами крупных государств в качестве идеологического прикрытия своих завоевательных планов и внешнеполитических авантюр. Не имея ничего общего с признанием нрава наций па самоопределение, "принцип национальностей" был направлен на разжигание национальной розни, на превращение национального движения, особенно движения малых пародов, в орудие контрреволюционной политики соперничающих между собой крупных государств.

208 Речь идет о границах Франции, установленных Люневильскил миром, который был заключен между Францией и Австрией 9 февраля 1801 г. Мирный договор закрепил расширение границ Франции, осуществленное в результате войн с первой и второй коалициями, в частности присоединение левого берега Рейна, Бельгии и Люксембурга.

209 Речь идет о конгрессе представителей Франции, Англии, Австрии, России, Сардинии, Пруссии и Турции в Париже, в результате которого был подписан 30 марта 1856 г. Парижский мирный договор, завершивший Крымскую войну 1853-1856 гг.

210 Базелъский мир 1795 г. с Французской республикой был сепаратно заключен 5 апреля Пруссией, которая таким образом изменила своим союзникам по первой антифрапцузской коалиции.

211 Так прусский министр иностранных дел фон Шлейниц характеризовал в 1859 г. внешнюю политику Пруссии в период войны Франции и Пьемонта против Австрии. Эта политика состояла в том, чтобы не примыкать ни к одной из воюющих сторон, но и пс объявлять о нейтралитете.

212 Имеется в виду Societe Generale du Credit Mobilier - крупный французский акционерный банк, созданный в 1852 г. Главным источником доходов банка была спекуляция ценными бумагами. Credit Mobilier был тесно связан с правительственными кругами Второй империи. В 1867 г. общество обанкротилось и в 1871 г. было ликвидировано.

213 Рейнский союз - объединение государств Южной и Западной Германии, основанное под протекторатом Наполеона I в июле 1806 г. Союз объединял более 20 государств, которые стали фактически вассалами Франции. Союз распался в 1813 г. в результате поражения наполеоновской армии.

214 Имеются в виду крепости Германского союза (о нем см. примечание 232), расположенные главным образом вблизи французской границы; гарнизоны этих крепостей формировались ид вооруженных сил более крупных государств Союза, преимущественно из австрийских и прусских войск.

215 Имеется в виду реакционное правительство князя Шварценберга, образовавшееся в ноябре 1848 г. после поражения буржуазно-демократической революции, начало которой было положено народным восстанием 13 марта 1848 г. в Вене.

216 Выражение "реальная политика" употреблялось для характеристики политики Бисмарка, которую современники расценивали как основанную на расчете.

217 Имеется в виду нападение Фридриха II на Силезию, принадлежавшую Австрии, в декабре 1740 г.

218 14 октября 1806 г. в двух одновременных сражениях, при Йенеи и Ауэрштевте, прусская армия была уничтожена французскими войсками и прусское государство оказалось полностью разгромленным.

219 Ландвер - составная часть прусских военно-сухопутных сил; возникший в Пруссии в 1813 г. как народное ополчение в борьбе против наполеоновских войск, использовался, в зависимости от возраста, для пополнения действующей армии или несения гарнизонной службы.

220 Либералами-кантоналистами Энгельс иронически называет либералов - сторонников превращения Германии в федеративное государство, подобное Швейцарии, разделенной на самоуправляющиеся кантоны.

221Речь идет о государственном перевороте в Пруссии в ноябре - декабре 1848 г. и о последовавшем затем периоде реакции.

222"Der Sozialdemokrat" ("Социал-демократ") -немецкая еженедельная газета, центральный орган Социал-демократической партии Германии, выходивший с сентября 1879 по сентябрь 1888 г. в Цюрихе и с октября 1888 но 27 сентября 1890 г. в Лондоне. Маркс, а также Энгельс, который сотрудничал в газете в течение всего периода ее издания, активно помогали редакции газеты проводить партийную пролетарскую линию, критиковали и выправляли ее отдельные ошибки и колебания.

223 В 1858 г. принц-регент Вильгельм дал отставку министерству Мантёйфеля и призвал к власти умеренных либералов; в буржуазной печати этот курс получил громкое название "новой эры"; на деле же политика Вильгельма была направлена исключительно на укрепление полиций прусской монархии и юнкерства. "Новая эра" фактически подготовила диктатуру Бисмарка, пришедшего к власти в сентябре 1862 г,.

224Так называемый конституционный конфликт между прусским правительством и буржуазно-либеральным большинством ландтага возник в феврале 1860 г., когда большинство последнего отказалось утвердить внесенный военным министром фон Рооном проект реорганизации армии. В марте 1862 г. либеральное большинство палаты вновь отказалось утвердить военные расходы, правительство распустило ландтаг и назначило новые выборы. В конце сентября 1862 г. было сформировано контрреволюционное министерство Бисмарка, которое в октябре того же года снова распустило ландтаг в начало проводить военную реформу, расходуя на это средства без утверждения ландтага. Конфликт разрешился лишь в 1866 г., когда после победы Пруссии над Австрией прусская буржуазия капитулировала перед Бисмарком.

225 В ответ на вступление австро-баварских войск в Кургессен прусское правительство объявило в начале ноябри 3850 г. мобилизацию и послало туда свои войска. 8 ноября произошла незначительная стычка между австро-баварскими и прусскими передовыми отрядами при Бронцелле, показавшая серьезные недостатки военной системы и устаревшее вооружение прусской армии. Это вынудило Пруссию отказаться от военных действий и капитулировать перед Австрией.

226 Национальный союз был основав 15 - 16 сентября 1859 г. на съезде буржуазных либералов во Франкфурте-на-Майне. Организаторы Союза ставили целью объединение всей Германии, за исключением Австрии, под главенством Пруссии. После образования Северогерманского союза, 11 ноября 1867 г. Союз объявил о своем самороспуске.

227 Намек на книгу Луи Бонапарта "Наполеоновские идеи", вышедшую в Париже! в 1839 г, (Napoleon-Lorus Bonaparte. "Des idees napoleoniennes").

228 8 февраля 1863 г., во время национально-освободительного восстания в Польше, между Россией и Пруссией была подписана конвенция, предусматривавшая совместные действия войск обоих государств против восставших. Еще до подписания конвенции прусские войска усилили охрану границ с целью не допустить перехода повстанцев на территорию Пруссии.

229После смерти датского короля Фредерика VII Австрия и Пруссия 16 января 1864 г. предъявили правительству Дании ультиматум об отмене конституции 18(33 г., провозглашавшей полное присоединение Шлезвига к Дании. Дания отказалась принять ультиматум, тогда Австрия и Пруссия начали военные действия, и к июлю 1864 г. датские войска были разбиты. Франция и Россия сохраняли в течение всей войны дружественный нейтралитет по отношению к Австрии и Пруссии. Согласно мирному договору, заключенному в Вене 30 октября 1864 г., территория герцогств, включая и те ее части, в которых преобладало ненемецкое население, была объявлена совместным владением Австрии и Пруссии, а после австро-прусской войны 1866 г. была целиком присоединена к Пруссии.

230 Согласно варшавскому протоколу от 5 июня (24 мая) 1851 г., подписанному представителями России и Дании, а также Лондонскому протоколу от 8 мая 1852 г., подписанному Россией, Австрией, Францией. Пруссией и Швецией совместно с представителями Дании, устанавливался принцип нераздельности владений датской короны, включая герцогства Шлезвиг и Гольштейн.

231 Экспедиция в Мексику - вооруженная интервенция Франции, предпринятая в 1862-1867 гг., первоначально совместно с Англией и Испанией; преследовала цель подавления мексиканской революции и превращения Мексики в колонию европейских государств. В результате героической освободительной борьбы мексиканского народа французские интервенты потерпели поражение и были вынуждены в 1867 г. отозвать из Мексики свои войска.

232 Германский союз, созданный 8 июня 1815 г. Венским конгрессом, представлял собой объединение феодально-абсолютистских германских государств и закреплял политическую и экономическую раздробленность Германии. Союз окончательно прекратил свое существование во время австро-прусской войны 1866 г. и был заменен Северогерманским союзом.

233 Выражение "бодрая веселая война" было впервые употреблено реакционным историком и публицистом Г. Лео в 1853 г. и применялось в последующие годы тоже в милитаристском и шовинистском духе.

234 Возглавленный Пруссией Северогерманский союз, включавший 19 государств и 3 вольных города Северной и Центральной Германии, был образован в 1867 г. по предложению Бисмарка. Образование Союза было одним из решающих этапов воссоединения Германии под гегемонией Пруссии. В январе 1871 г. Союз прекратил свое существование в связи с образованием Германской империи.

235 Имеется в виду австро-прусская война 1866 г., в которой на стороне Австрии выступали Саксония, Ганновер, Бавария, Баден, Вюртемберг, курфюршество Гессен, Гесссен-Дармштадт и другие члены Германского союза, на стороне Пруссии - Мекленбург, Ольденбург и другие северогерманские государства, а также три вольных города.

236 Весной 1866 г. Австрия обратилась в Союзный сейм (см. примечание 196) с жалобой на нарушение Пруссией соглашения о совместном управлении герцогствами Шлезвиг и Гольштейн; Бисмарк отказался подчиниться решению Сейма, который по предложению Австрии объявил Пруссии войну. В ходе войны, в связи с успехами прусских войск. Союзный сейм был вынужден перебраться из Франкфурта-на-Майне в Аугсбург, где 24 августа 1866 г. заявил о прекращении своей деятельности.

237 В сентябре 1866 г. прусская палата представителей приняла внесенный Бисмарком законопроект об освобождении правительства от ответственности за расходование средств, которое не было утверждено законодательным порядком в период конституционного конфликта (см. примечание 224).

238 Речь идет о решающем сражении австро-прусской войны у города Кёниггрец (в настоящее время Градец-Кралове, Чехия) неподалеку от деревни Садова 3 июля 1866 г. Сражение при Садовс закончилось крупным поражением австрийских войск.

239 Конституция Северогерманского союза была утверждена 17 апреля 1867 г. Учредительным рейхстагом Союза и закрепляла фактическое господство в нем Пруссии. Прусский король был объявлен президентом Союза и главнокомандующим союзными вооруженными силами, ему передавалось руководство внешней политикой. Законодательные полномочия рейхстага Союза, избиравшегося на основе всеобщего избирательного права, были сильно ограничены: принятые им законы вступали в силу после одобрения их реакционным по своему составу Союлным советом и утверждения президентом. Конституция Союза впоследствии легла в основу конституции Германской империи.
По конституции 1850 г. в Пруссии сохранялась верхняя палата, состоявшая преимущественно из представителей феодальной знати ("палата господ"), полномочия ландтага были крайне ограничены, он был лишен законодательной инициативы. Министры назначались королем и были ответственны лишь перед ним, правительству предоставлялось право создавать особые суды для рассмотрения. дел о государственной измене. Конституция 1850 г. оставалась в силе в Пруссии и после образования в 1871 г. Германской империи.

240 "The Manchester Guardian" ("Манчестерский страж") -английская буржуазная газета, орган сторонников свободной торговли (фритредеров), позже орган либеральной партии; основана в Манчестере в 1821 г.

241Таможенный парламент - руководящий орган Таможенного союза, преобразованного после войны 1866 г. и заключения - 8 июля 1867 г. Пруссией договора с южногерманскими государствами, согласно которому предусматривалось создание этого органа. Парламент состоял из членов рейхстага Северогермапского союза и специально избранных депутатов южногерманских государств - Баварии, Бадена, Вюртемберга и Гессена. Он должен был заниматься исключительно вопросами торговли и таможенной политики; стремление Бисмарка постепенно расширить его компетенцию, распространив ее на другие, политические вопросы, натолкнулось па упорное сопротивление представителей Южной Германии.

242 По реке Майн проходила граница между Северогерманским союзом и южногерманскими государствами.

243 Согласно заключенному в Вене 3 октября 1866 г. мирному договору с Австригей, Италии, участвовавшей в австро-прусской войне на стороне Пруссии, была возвращена Венеция, но ее претензии на передачу ей южного Тироля и Триеста не были удовлетворены.

244 Имеется в виду выражение австрийского канцлера Меттерниха "Италия - географическое понятие", употребленное им в депеше послу в Париже графу Аппоньи от 6 августа 1847 г. и впоследствии применявшееся им также в отношении Германии.

245 Лондонская конференция дипломатических представителей Австрии, России, Пруссии, Франции, Италии. Нидерландов и Люксембурга по люксембургскому вопросу проходила с 7 по 11 мая 1867 г. Согласно подписанному 11 мая договору, герцогство Люксембург (герцогский титул по-прежнему постоянно сохранялся за королем Нидерландов) было объявлено нейтральным государством. Пруссия обязывалась немедленно вывести свой гарнизон из Люксембургской крепости, а Наполеон III должен был отказаться от притязаний на присоединение Люксембурга к Франции.

246"Серная банда" - первоначально название студенческого объединения в Йенском университете в 70-х гг. XVIII в., пользовавшегося дурной славой из-за дебошей, учинявшихся его членами; впоследствии выражение "серная банда" стало нарицательным для обозначения всякой компании ил преступных и подозрительных элементов.

247 В сражениях при Шпихерне (Лотарингия) и при Нерте (Эльзас) прусские войска 6 августа 1870 г. нанесли поражение французским частям. В районе Седана произошло одно из крупнейших сражений франко-прусской войны, в результате которого 2 сентябри 1870 г. Французская армия капитулировала.

248 Франтиреры (вольные стрелки) - название французских партизан, активно участвовавших в борьбе против пруссаков во время франко-прусской войны 1870 - 1871 гг.

249"Положение о ландштурме" - закон, принятый в Пруссии 21 апреля 1813 г. и предусматривавший создание отрядов волонтеров (вольных стрелков), действующих методами партизанской войны в тылу и на флангах наполеоновской армии.

250 19 марта восставший народ Берлина заставил прусского короля Фридриха- Вильгельма IV выйти на балкон дворца и обнажить голову перед трупами погибших во время народного восстания 18 марта 1848 года.

251 По приказу Людовика XIV 30 сентября 1681 г. Страсбург, входивший в состав Германской империи, был занят французскими войсками. Католическая партия города во главе с епископом Фюрстенбергом приветствовала присоединение к Франции и способствовала тому, что французам не было оказано сопротивления.

252"Присоединительные палаты", созданные Людовиком XIV в 1679-168(1 гг., должны были юридически и исторически обосновывать и оправдывать притязания Франции на те или иные части соседних государств, которые вслед за тем занимались французскими войсками.

253 Картель - поддерживавший правительство Бисмарка блок обеих консервативных партий ("консерваторов" и "свободных консерваторов") и национал-либералов, оформившийся после роспуска Бисмарком рейхстага в январе 1887 года. Картель одержал победу на выборах в феврале 1887 г., заняв преобладающее положение а рейхстаге {220 мест). Опираясь на этот блок. Бисмарк провел ряд реакционных законов в интересах юнкеров и крупной буржуазии. Обострение противоречий между входившими в картель партиями и поражение на выборах o1890 г. (получил всего 132 места) привели к распаду картеля.

254 Энгельс имеет в виду провозглашение 18 января 1871 г. в Версальском дворце прусского короля Вильгельма 1 германским императором.

255Прогрессисты - представители прусской буржуазной партии, возникшей в июне 1861 года. Прогрессистская партия требовала объединения Германии под главенством Пруссии и созыва общегерманского парламента, создания либерального министерства, ответственного перед палатой депутатов.

256 Имеются в виду особые права Баварии и Вюртемберга, закрепленные в договорах об их вхождении (ноябрь 1870) в Северогерманский союз и в конституции Германской империи. Бавария и Вюртемберг сохранили, в частности, особый налог на водку и пиво, самостоятельное управление почтой и телеграфом. Из представителей Баварии, Вюртемберга, а также Саксонии в Союзном совете была создана особая комиссия по вопросам внешней политики, обладавшая правом вето.

257 Суды шеффенов - суды низшей инстанции в Германской империи, введенные в ряде немецких государств носле революции 1848 г., а во всей Германии с 1875 г. и состоявшие в то время из коронного судьи и двух заседателей (шеффенов), которые, н отличие от присяжных заседателей, не только устанавливали виновность подсудимых, но и вместе с судьей определяли меру наказания; для выполнения функций шеффенов требовался ценз оседлости, а также обеспеченное имущественное положение.

258 Имеется в виду административная реформа 1872 я. в Пруссии, по которой отменялась наследственная вотчинная власть помещиков в деревне и вводились некоторые элементы самоуправления на местах; практически юнкеры-помещики сохранили власть на местах, занимая большинство выборных и назначаемых должностей лично или своими ставленниками.

259 Речь идет о реформа местного управления в Англии, принятой в 1888 г. Согласно этой реформе функции шерифов были переданы выборным советам графств, ведавшим сбором налогов, местным бюджетом и т. д. К избранию советов графств допускались все лица, пользующиеся правом избирать в парламент, а также женщины старше 30 лет.

260 Ультрамонтанство - крайне реакционное направление в католицизме, добивающееся неограниченного влияния папы римского на религиозные и светские дела любого государства. В результате победы ультрамонтанства в 1870 г. Ватиканским собором был принят догмат о "непогрешимости" папы.

261В 1870 г. на основании проведенного 2 октября в Панской области плебисцита Папская область была включена в состав Итальянского королевства. Тем самым было завершено политическое объединение страны. Светская власть папы была упразднена; власть папы сохранялась только в пределах Ватиканского и Латеранского дворцов и загородной резиденции. В ответ на это папа объявил себя "ватиканским узником". Продолжавшийся многие годы конфликт между папой и итальянским правительством официально был разрешен только в 1929 г.

262 Вельфы - ганноверская партия, образовавшаяся в 1866 г. после присоединения Ганновера к Пруссии (название происходит от древнего ганноверского княжеского рода Вельфов). Партия ставила своей целью восстановление нрав ганноверского королевского дома и автономии Ганновера в Германской империи. К центру примыкала главным образом из партикуляристских и антипрусских побуждений.

Scan: misha811.