1. ЯЗЫК ОРУЖИЯ.


ПОРАЖЕНИЕ КОЛЧАКА, ЮДЕНИЧА И ДЕНИКИНА.


На исходе 2-го года существования Советской Республики Красная армия
теснила Колчака вдоль Сибирской жел. дороги, обрекая его на окончательное
поражение и разгром. Деникинские полчища были вынуждены к грандиозному
отступлению; им предстояло остановиться лишь на Кавказе, где их между
Ростовом и Новороссийском ждала гибель. Господин Ллойд-Джордж, однако,
спокойно заявил, что он никогда не верил в победу Деникина и Колчака,
как-будто они никогда не пользовались поддержкой Англии. Большевизма, -
говорил он, - вообще нельзя уничтожить силой меча. Почему Колчак и Деникин
должны были погибнуть, это ясно теперь даже буржуазной печати. Известия о
положении дел в тылу Колчака, напечатанные летом в "Манчестер Гардиен",
принадлежащие перу одного английского наблюдателя, говорят на том же
языке, что и признания, которые мы слышим теперь от деникинцев. В тылу
Деникина господствовала безудержная вакханалия наживы и карьеризма:
справляли оргии спекулянты, расхищали и грабили все. Достаточно сказать,
что англичане вынуждены были самолично доставлять обмундирование отдельным
воинским частям, чтобы его не раскрали и не продали по дороге. В то время,
как неслыханные суммы безумно расстреливались на воздух, население
изнывало под тяжестью дороговизны и всякого рода кризисов. Богатейший
южный хлебный район сильно страдал от недостатка хлеба. Имея в своем
распоряжении угольный район мирового значения, неистощимые запасы нефти, -
из-за недостатка топлива не могли пустить в ход ни транспорта, ни
промышленности. Ужасающий подбор личного состава администрации превращал
на местах в издевательства все высокие слова о законности и праве.
Старые земские начальники, ожившие пристава, отбросы старого царского
правительства, облеченные полномочиями, наезжали на места и кормились,
пытаясь восстановить власть старых помещиков, которые при помощи местных
властей и войска возмещали себе прежние убытки и мстили крестьянам. Шел
систематический грабеж. В последнее время это никого не удивляло. Тащили
солдаты, грабили офицеры, грабили многие генералы. Так описывает положение
деникинского тыла контр-революционный журналист Г. Н. Раковский в своей
книге "В лагере белых", вышедшей в Константинополе.
Крушение контр-революции вынудило главных партнеров гражданской войны в
России - советское и английское правительство - ясно заявить, что они
намерены делать дальше. Советская республика дала ответ на этот вопрос на
Съезде Советов, имевшем место в декабре 1919 года. Пушки гремели еще у
Ростова-на-Дону, перед армией стояла еще тяжелая задача во время суровой
зимы нанести последний удар полчищам Деникина. Но взоры советского
правительства уже обратились к мирному строительству. Съезд рабочих,
крестьянских и красноармейских депутатов прошел под лозунгом мирного
строительства. В кругах коммунистической партии загорелась оживленная
дискуссия о методах и формах организации производства, - дискуссия,
которая закончилась на мартовском съезде партии и послужила исходным
пунктом величайших усилий путем трудовых армий использовать силу
крестьянства для восстановления промышленности, без которой и крестьянское
хозяйство должно было пасть до уровня средневековья. Советскую прессу
наполняла пропаганда трудовой дисциплины. Труд был возведен в религию и
все более широкие круги охватывало радостное сознание, что пора
кровопролития миновала и советское правительство и советская республика
обратилась к тем задачам, ради которых она возникла: к борьбе против нужды
и нищеты, к организации хозяйственных сил разоренной страны.

Руководящая сила европейской контр-революции, - британское
правительство, - увидев невыполнимость плана с оружием в руках победить
советскую Россию, казалось, пошло навстречу мирным стремлениям советской
России. Конец января 1921 года принес радиотелеграмму о постановлении
Союзного Совета снять блокаду с России. Надо было пережить впечатление
этой вести на русском фронте, чтобы представить, как горячо и глубоко было
стремление к миру и труду в русских народных массах. Переговоры, которые с
декабря месяца начал Литвинов, одна из лучших дипломатических сил
Советской России, с О'Греди в Копенгагене, повели к переговорам о modus'e
vivendi между Советской Россией и капиталистическим миром:
к Литвинову вскоре присоединился Красин, один из лучших русских
техников и в то же время старый член Российской Коммунистической Партии.
Советская Россия была готова пойти на значительные уступки, чтобы
обеспечить себе возможность мирного труда. Ее руководящие сферы, как и
массы, на которые она опирается, исходили при этом из того взгляда,
который мы в феврале 1919 года изложили в следующих словах:
"Пока пролетариат не победит во всех главнейших государствах, пока он
не в состоянии использовать для строительства производительные силы всего
мира, пока на-ряду с пролетарскими государствами существуют государства
капиталистические, - до тех пор первые вынуждены заключать с последними
компромиссы, до тех пор не будет ни чистого социализма, ни чистого
капитализма; будучи территориально разграничены между собой, они вынуждены
будут друг другу предоставить концессии на своей собственной территории".
Скоро должно было обнаружиться, действительно ли Англия имела желание
честно заключить компромисс с советской Россией. Польский вопрос был
пробным камнем мирных намерений английского правительства.
ПОЛЬСКАЯ ОПАСНОСТЬ.
Польская война была частью войны, которую Антанта вела против советской
республики с конца 1918 года. Советская Россия еще в Брест-Литовске
защищала независимость Польши против германского империализма. Когда
Польша, освобожденная русской революцией от когтей царизма, была и
германской революцией освобождена от оков германского империализма,
советская республика признала польскую республику и предложила
правительству польских социал-патриотов с Дашинским и Пилсудским во главе
вступить в переговоры, которые должны были окончательно ликвидировать
наследие царизма. Но польские социал-патриоты боялись революции в
собственной стране. Будучи идеологами мелких буржуа, они хотели в
независимой Польше вводить социализм "безболезненно", демократическим
путем. Они боялись мирных сношений с Советской Россией, потому что боялись
революции. И стиснутые между русской и германской революцией, полные
страха перед их революционизирующим влиянием, они обратили свои взоры к
Антанте, единственной непоколебимой капиталистической группе, и ждали от
нее спасения. Она должна была дать им сырье и машины, должна была дать
оружие против революции. Для Антанты же вообще Польша была валом против
советской России, для Франции в частности гарантией Версальского мира.
Польша должна была вооружиться до зубов, чтобы быть готовой в качестве
вассала Франции взыскивать русские долги и охранять ее от Германии. Эту
роль взяла на себя Польша и выступила против советской Белоруссии и
советской Литвы, под предлогом, что советская Россия готовит нападение на
Польшу. В течение года варшавское правительство посылало на восточный
фронт сыновей польских крестьян и рабочих, в течение года телеграфные
агентства сообщали о польских победах над красными войсками. Эта слава
была куплена дешево: советская Россия, находившаяся в тяжелой борьбе с
Деникиным, Колчаком, Юденичем, Эстляндией, Лифляндией, Петлюрой, держалась
против Польши оборонительно. Польские победы были одержаны на бумаге. И в
момент решительной борьбы с русской контр-революцией советская Россия
заключила даже тайные сношения с Пилсудским, на основании которых Красная
армия отступила за условленную линию. Господин Пилсудский и польские
социал-патриоты позорно предали Деникина и Антанту: царских генералов они
боялись больше, чем советской России. Они были убеждены, что победа белых
означает конец польской независимости. Поэтому хотя они и продолжали
смиренно и добросовестно брать французское и английское золото на войну
против советской России, они сговорились с этой последней, как не вести
этой войны. Советская Россия предложила прямое окончание войны мирными
договорами, которые должны были предоставить Польше всю Белоруссию до
Березины, Волыни и Подолии. Но Пилсудский боялся разрыва с Антантой, он
нуждался по крайней мере в видимости войны, чтобы не быть принужденным к
демобилизации, которая должна была развязать внутренние социальные
противоречия. Когда Деникин и Колчак были побеждены, белая Польша ожидала,
что советская Россия обратит теперь свои освобожденные силы к наступлению
на западном фронте. Пресса Антанты старалась укрепить ее в этой
уверенности. Советская Россия, которая честно стремилась к миру с Польшей,
старалась рассеять эти опасения польского правительства целым рядом
заявлений. В одном заявлении высшего представительства советской России Ц.
И. К. Советов, как и в заявлении Совета Народных Комиссаров, была
торжественно признана независимость Польши, и ей были предложены мирные
переговоры.
Польское правительство искало совета у союзников. В ответах Франции
дело шло само собой понятно о поддержке военной фракции польского
правительства.
Французский империализм уступил давлению английского правительства,
согласившись на снятие торговой блокады, но он не отказался от мысли о
ниспровержении Советской России. Англия ответила уклончиво. Правда,
Ллойд-Джордж заявил полякам, что было бы лучше, если бы они заключили мир.
Однако, он остерегался каким бы то ни было образом толкать на заключение
мира. И Ллойд-Джордж не один представлял английское правительство. Рядом с
ним, представителем мелко-буржуазных воззрений и сторонником мирной
торговли, существовало еще второе английское правительство, -
правительство В. Черчилля и лорда Керзона.
Это второе правительство состояло из двух клик: военной и индийской.
Военная клика, группирующаяся около Черчилля, видит в России зачинщика
мировой революции. Она боится победы коммунизма в Германии и могущего
возникнуть союза между Советской Россией и Советской Германией. Она стоит
за всемирные усилия для военного свержения Советской России и одновременно
за уступки буржуазной Германии, которую должен укрепить польский натиск на
советскую Россию. Лорд Керзон из Седльстона вырос в традициях защиты
Индии. В качестве бывшего вице-короля Индии он рассматривает английскую
политику и мировое положение с террасы индийского вице-королевского
дворца. Основной мыслью внешней политики Керзона было и останется
ослабление России, России вообще, безразлично, каково русское
правительство. Керзон боялся победы белых генералов. Он был убежден, что
белая Россия будет держать курс на экспансию в Азии, чтобы заставить
русский народ забыть о революции и укрепить славу господствующей
генеральской клики, а вместе с тем и ее внутреннее положение. Поэтому он в
августе 1919 г. аннулировал старый русско-персидский договор и поставил
Персию - этот военный гласис индийской крепости - под нераздельный
английский контроль. Поэтому он уничтожил соглашение о Дарданеллах и взял
их под "защиту" английских пушек. Ему были не по душе победы Деникина, и
быть может история когда-нибудь докажет, что Керзон участвовал своей рукой
в игре, если Деникин и Юденич не были поддержаны всей мощью Англии. После
поражения Деникина, заботы Керзона должны были обратиться к мысли, как
продлить состояние гражданской войны в России, как не дать зажить ранам
России. Керзон должен был ковать две вещи, пока железо было горячо. Одна
часть деникинских войск была в момент поражения в Крыму, где они,
подкрепленные беженцами с Кавказа под предводительством Врангеля, могли
образовать исходный пункт новой интервенции. На западе стояли польские
войска. Принуждаемый поражением белых в России и стремлением к миру
английского рабочего класса, к мирным переговорам с Россией, Керзон не
хотел допустить ликвидации антибольшевистских - что значило для него:
анти-русских - сил. Под маской гуманности он начал переговоры с советской
Россией о ликвидации врангельского фронта, с целью выиграть время для
вооружения Врангеля. Он правильно рассчитывал, что сильно ослабленные
войной красные войска не будут очень сильно теснить Врангеля, если им
будут открыты виды на бескровную ликвидацию врангелевского фронта. Что
касается Польши, то при воинственном пыле французов было достаточно, чтобы
он и Черчилль дали ей понять, что она может продолжать получать обещанное
оружие. Когда Польша стала уверена, что мирная позиция Ллойд-Джорджа
всерьез не принимается его коллегами, она перестала принимать всерьез
мирные предложения английского премьер-министра. А Ллойд-Джордж?
Ллойд-Джордж не меньше Керзона хотел низвержения советской России. Он
только не верил в победу оружия. Керзон и Черчилль могли, однако,
представить ему донесения своих агентов, в первую очередь ревельской
военной миссии, из которой вытекало, что Красная армия совершенно
деморализована жаждой к миру. Перевод отдельных частей Красной армии на
положение армии труда принимал в этом донесении вид доказательства того,
что советское правительство само видит небоеспособность Красной армии.
Если это так, почему тогда не обождать, не удастся ли Польше разгромить
Красную армию? Тогда не придется делать никаких уступок ненавистной
советской России. Ллойд-Джорджа укрепило в намерении to wait and to see
(подождать и посмотреть) поведение Литвинова и Красина в копенгагенских
предварительных переговорах. Вместо того, чтобы жалобно молить (хныкать) о
мире и предложить High Honourables Россию на распродажу, - Литвинов и
Красин прямо заявили, что Россия так ослаблена войной, которую она вела
вместе с союзниками, и новой гражданской войной, которую они
финансировали, что она не в состоянии платить старых царских долгов и
тотчас вывезти большое количество хлеба и сырья. Она должна сначала
поднять состояние своего транспорта с помощью капитала Антанты, и пустить
в ход промышленность, прежде чем будет в состоянии появиться на мировом
рынке, как поставщик сырья и хлеба.
Польское правительство объявило, что готово на мирные переговоры. Но
местом для этих переговоров оно предложило Борисов - городишко за польским
фронтом, на железнодорожной линии, ведущей на Минск. Выбор места для
мирных переговоров говорил всякому сведущему человеку, о каком мире думала
Польша. Русско-польский фронт распадался на две части: на юго-западный и
северо-западный. Для Польши было ясно, что советская Россия должна быть
слабой на юго-западном фронте.
Украинская железнодорожная сеть, состояние украинского населения,
которое видело смену двенадцати правительств и поэтому не верило ни
одному, - было тому объяснением. К этому прибавлялось соображение, что
удар на юго-восточном фронте только тогда мог бы подействовать в
направлении центра польского правительства Варшавы, если б за ним
последовал удар на северо-западном фронте. Кратчайшая дорога на Варшаву -
шла через Минск. Польское правительство, отказываясь от перемирия на целом
фронте и допуская его только на фронте Борисова, было таким образом в
состоянии, в случае, если Россия не пойдет на все требования Польши,
повести наступление на Киев во время мирных переговоров в то время, как
силы красных войск будут оставаться связанными на северо-западном фронте.
Пилсудский хотел играть роль генерала Гоффмана. И как Гоффман в виде
козыря против Советской России выставил мелкобуржуазного украинского
националиста Петлюру, чтобы отделить от России украинцев, т.-е. хлеб и
уголь, так и Пилсудский заключил с Петлюрой сделку, в силу которой этот
трижды изгнанный рабочей и крестьянской Украйной всесветный союзник и
всесветный изменник был признан Пилсудским защитником независимости
Украйны. Советское правительство 8-го апреля обратилось к английскому
правительству с нотой, в которой подтверждало это положение вещей и как
место мирных переговоров, между прочим, предлагало Лондон.
Вместе с тем говорилось: если английское правительство действительно
заинтересовано в мире, то оно имеет возможность осуществить компромисс
между Польшей и Советской Россией и таким образом устранить путем мирных
переговоров войну. Если английское правительство этого не сделает, оно
лишится права вмешиваться в русско-польскую войну. Как "нейтральная"
держава, английское правительство сняло маску. Оно не ответило на ноту
советского правительства; 29-го апреля началось наступление Пилсудского на
Киев, который защищался всего 6.000 человек. 7-го июля Киев пал.
Французская пресса высмеивала англичан: вы хотите получить сырье и
средства существования переговорами с советской Россией.
Все это доставит нам Пилсудский из Украйны.


ПЕРЕГОВОРЫ С АНГЛИЕЙ.


Английское правительство вело между тем затяжные переговоры.
Правительство, которое Литвинова не впустило, утверждая, что дело идет не
о политике, а о хозяйственных сношениях, начало с Красиным переговоры с
вопроса о преодолении политических препятствий к хозяйственным сношениям.
Оно горько жаловалось на коммунистическую агитацию, которая ведется со
стороны советской России не только между английскими рабочими, но и - вот
преступление - между народами Востока, которые самим богом предназначены к
тому, чтобы наслаждаться благодеяниями английского господства. Оно
требовало прекращения этой пропаганды, как основного условия
русско-английского торгового соглашения.
Красин указал на то, что Англия является главной анти-русской
коалицией, руководительницей русской контр-революции. На требование
англичан прекратить борьбу против английских интересов на Востоке, Красин
ответил указанием, что Россия никоим образом не в состоянии прочитать у
англичан в глазах, в чем состоят их интересы на Востоке. Россия граничит с
Востоком, и хотя она не преследует на Востоке никаких корыстных целей, ее
интересы состоят в том, чтобы никакая империалистическая сила не
использовала восточные страны, как базис для борьбы против советской
России, совершенно независимо от того, что Россия связана с народами
Востока солидарностью народа, теснимого мировым капиталом.
"Известия" развили эту мысль. Они говорили: Советская Россия никоим
образом не видит в народах Востока объекта торговли. Она прочно связана с
их подъемом, однако ясно, что если Англия заключит мир с советской
Россией, то это создаст такую ситуацию, при которой также и восточные
народы, поддержанные советской Россией, смогут достичь мирного modus'a
vivendi с Англией, если они ради мира принесут жертвы, как это сделала
советская Россия в Брест-Литовске.
Английское правительство, хотевшее использовать нетвердое положение
советской России на польском фронте для заключения соглашения, настаивало
на его заключении. 6-го июля - соглашение было подписано советской
Россией. Соглашение гарантировало свободу торговых сношений обеих сторон
под условием отказа с обеих сторон от всяких враждебных действий и
агитации, не перечисляя их подробно.
Английское правительство думало, что этим соглашением одержало крупную
победу. В действительности оно получило кусок бумаги, который еще только
надо было заключить. Не потому, чтобы советская Россия намеревалась по
образцу Бетман-Гольвега рассматривать всякую сделку с капиталистическим
правительством, как клочок бумаги. Не придавая дипломатическим соглашениям
значения священного писания, советская Россия намеревалась, без сомнения,
соблюдать мирное соглашение, потому что она нуждалась в мире для своего
хозяйственного строительства. Лучшей гарантией сохранения мира советской
Россией является ее заинтересованность в торговых сношениях с
капиталистическими странами. Но если Англия думала связать Россию, не
связывая себя, то это было большое заблуждение.
Так как при враждебном поведении Англии против советской России
сдержанность России потеряла бы основание. Таким образом, соглашение
представляло из себя пустой лист бумаги, который еще только должен был
быть заполнен обеими договаривающимися сторонами.
В то же время Красная армия старалась создать условия, при которых
также английское правительство стало бы живо заинтересовано в поддержании
мира с советской Россией.


ВОЙНА С ПОЛЬШЕЙ.


Еще не высохла бумага, на которой польские буржуазные болтуны
сравнивали победы Пилсудского с победами Болеслава Храброго, не завяли
цветы, которыми забросали Пилсудского на улицах Варшавы при его
возвращении из Киева, как на северо-западе началось наступление
Тухачевского. Поляки сдержали его у Молодечно, однако, ценой участия
некоторого числа дивизий, взятых с киевского фронта. Это так ослабило
польский Южный фронт, что когда кавалерия прежнего вахмистра Буденного
перешла Днепр, польский южный фронт дрогнул. Благодаря этому северный
фронт был оставлен без поддержки. Он повис в воздухе. В то время, как
конные войска Буденного в ожесточенных боях отбросили поляков к Галиции,
северный фронт форсированным маршем отошел к Брест-Литовску и Белостоку,
жестоко преследуемый войсками Тухачевского. "Hannybal ante portas"
(Ганнибал у ворот), кричала та самая империалистическая пресса Антанты,
которая незадолго перед этим говорила о Красной армии, как о
недисциплинированной орде. Французская пресса кричала о военном
вмешательстве в защиту Польши. Начальник штаба маршала Фоша, генерал
Вейганд, принял командование польской армией, и Англия, которая 8-го
апреля не хотела ничего слышать о вмешательстве в пользу мира, вдруг
показала себя высоко заинтересованной в установлении мира между советской
Россией и Польшей. И хотя Англия, которая видела в Польше вассала Франции
и никоим образом не имела причин питать симпатию к этой опоре французских
стремлений к гегемонии на континенте, но она понимала, что уничтожение
белогвардейской Польши будет иметь катастрофические последствия для
мировой буржуазии. Советская Польша была бы передовым укреплением
советской России. Господство рабочего класса на Висле не только лишило бы
Версальский мир опоры в лице Польши, но и ускорило бы победу немецкого
пролетариата, так как тогда у него исчез бы страх быть раздавленным между
империалистической Францией и националистической Польшей. Поэтому Англия
забыла, что она не может вести никаких политических переговоров с
проклятой советской Россией.
Каменев во главе политической делегации поехал в Лондон; он был так
любезно принят Ллойд-Джорджем, как будто являлся посланником кровожадного
царя, а не пролетарской демократии России. И английское правительство
предложило общую конференцию по восточному вопросу. Оно дало понять, что
дело идет о полной ликвидации анти-большевистской политики, за которой
должно последовать признание Советской России. Ллойд-Джордж и его
приспешники таинственно посвятили русскую делегацию в секреты своих
расхождений со "скверным" Мильераном, которые, разумеется, знал из газет
каждый уличный мальчишка. Цена, которую предстояло заплатить советской
России за честь пользоваться большим доверием Ллойд-Джорджа, чем будто бы
обладал Мильеран, цена всех этих любезностей должна была состоять в
прекращении военных действий против Польши. Советская Россия отклонила
английское вмешательство. Ни английские любезности, ни угрозы муками ада,
которые всегда выступают на сцену, когда английским империалистским
интересам грозит опасность, ввиду того, что английский народ является
избранным на-ряду с иудейским, - ни кнут, ни пряник не остановили русского
наступления. Советская Россия была готова к миру, но это должен был быть
мир, заключенный между русским и польским народами, который сделал бы раз
навсегда невозможным для Антанты занести польскую саблю над советской
Россией.
Опасности наступления однако были на-лицо. Чем дальше Красная армия
удалялась от своего базиса, тем затруднительнее было кормить ее и снабжать
военными припасами. Тяжелая артиллерия не могла следовать за войсками.
Грозила опасность, что уставшая, растянувшаяся Красная армия столкнется с
сомкнувшимся врагом.
Состояние транспорта совершенно не позволяло принять участие в боях
всем наличным силам. В противовес этим соображениям, которые диктовали
остановку на берегу Буга, другие соображения указывали на то, что если
предоставить полякам время, то они с помощью Франции восстановят свою
ослабленную, но не истребленную армию и соберутся с силами для нового
удара.
Англия же была не в состоянии взять на себя какие-либо обязательства,
связывающие Францию. Риск неудачи был учтен. Красная армия перешла Буг,
Неман, устремилась через Брест-Литовск и Белосток к Варшаве. Она
перекинулась за Вислу, чтобы воспрепятствовать возможности поддержки
Польши Антантой со стороны Данцига. Несмотря на явную опасность,
сопутствующую всякой крупной военной операции, полная победа была
возможна. Эта возможность разбилась в первую голову об организационные
вопросы. Красная армия шла в наступление, разделенная на две части -
юго-западную и северо-западную, - каждая под особым командованием. При
затруднительности связи совместная работа обеих частей армий была
неудовлетворительной.
Это обнаружилось в ходе борьбы, и юго-восточная группа была подчинена
общему командованию Тухачевского. Тухачевский, который знал, что польские
силы, отступившие под Брест-Литовском, отошли не к Варшаве, а к Люблину,
видел опасность нападения с фланга на армию, осаждающую предместье Варшавы
- Прагу. Он дал приказ кавалерии Буденного прекратить борьбу за Львов и
итти в направлении Люблина. Буденный, однако, на основании прежних
приказов самостоятельного юго-западного командования, был втянут в тяжелые
бои и не мог освободиться от врага. Это позволило Вейганду осуществить
удар с фланга, к которому присоединились удары с севера, имевшие целью
разделить русскую армию; сами по себе они не имели бы никакого решающего
значения, если бы Буденный подоспел вовремя.
Отброшенная у Варшавы, армия устремилась назад и, жестоко преследуемая
арьергардными боями, могла остановиться едва лишь у Березины.
В то время, как Красная армия на Висле была близка к победе над лакеем
мировой буржуазии - польской буржуазией, чтобы пошатнуть мировое
господство капитала, последний увидел в собственных владениях
возникновение красной опасности. В Германии вспыхнуло сильное брожение
среди рабочих масс. Они не пропускали французские транспорты снарядов и
были близки к тому, чтобы оживить рабочие советы, уничтоженные минометами
Носке. В Англии впервые распространилась в массах мысль о революции. На
угрозу войны Downingstreet'a рабочий класс, еще не освободившийся от
оппортунизма, ответил образованием Совета Действия и заявил, что он
прибегнет к всеобщей стачке, если правительство попробует послать
английский флот против советской России. Впервые в английской истории
рабочий класс стал решающим фактором во внешней политике.
Целая гора свалилась с плеч мировой буржуазии, когда Красная армия
отступила, разбитая на Висле. Но как она была не в состоянии понять победы
Красной армии, так она была неспособна правильно оценить ее поражения. - В
августе, - писал редактор одного руководящего английского органа своим
корреспондентам в России, - английские буржуа были убеждены, что красные
войска будут к Рождеству стоять на Рейне. - И господин Черчилль уже
открыто выступил за амнистию "гуннов", не более черных и не менее
цивилизованных, однако, чем сенегальские негры и индийские войска, которые
французский и английский капитал заставил принять участие в войне для
спасения цивилизации (приносит 20%). Теперь, когда исчезла военная
опасность со стороны советской России и отхлынула волна революционного
рабочего движения, объединенная буржуазная пресса всего мира предсказывала
крушение советской России и восхваляла польских шляхтичей, как спасителей
цивилизации. Те, которые при короле Собеском спасли христианство от
турецкой опасности, спасли теперь спекуляцию. Слава Пилсудскому, спасителю
цивилизации, и слава генералу Вейганду, спасшему безголового Пилсудского!


ПЕРЕМИРИЕ В РИГЕ И СВЕРЖЕНИЕ ВРАНГЕЛЯ.


У советской России было под ружьем достаточно сынов, чтобы двинуться в
третье наступление на Польшу. Она, однако, отказалась от нового военного
похода и вступила на путь рижских мирных переговоров, с твердым решением
закончить их компромиссом с белой Польшей. Основания, говорившие в пользу
этого, были идентичны. Во время польской войны Франция признала Врангеля.
Этим был создан новый центр русской контр-революции, за которым в данный
момент стояла вся мощь Франции, а завтра также могла стать вся мощь Англии.
С польской контр-революцией компромисс был возможен. Польша была
жестоко изнурена войной. Польская буржуазия и польские шляхтичи увидели,
как ничтожна была помощь, которую могла оказать им Франция. Ее пресса
назвала поражение Красной армии "чудом на Висле", а чудеса - это факторы,
которые нельзя принимать в расчет. Переговоры в Минске показали, что
поляки отказались от украинской авантюры - единственного вопроса, по
которому не был возможен никакой компромисс. Можно было таким образом
говорить о территориальных уступках в Белоруссии и об экономическом
соглашении. Разумеется, для советской России было не легко отдать польской
шляхте белорусских крестьян, с ликованием встречавших красные войска. Но
советская Россия не в первый раз принуждена была отдавать одну часть своих
детей в добычу врагу, чтобы не подвергать никакой опасности жизнь самой
советской Республики: если советская Россия останется невредимой, то
невредимым будет и центр мировой революции, которая в будущем освободит
всех угнетенных. В болотах и лесах Белоруссии не заключалось никаких
жизненных интересов советской России. Обладание Белоруссией только
затрудняло экономическое положение польской буржуазии. Относительно
экономических вопросов компромисс между Польшей и советской Россией был
возможен, и он был тем богаче возможностями, что для него требовались,
разумеется, длительные переговоры, во время которых положение советской
России могло быть укреплено победой над Врангелем.
С Врангелем не могло быть никаких компромиссов. Врангель и советская
Россия были двумя центрами: центром контр-революции и революции в России.
Оба сражались за власть в общерусском масштабе. Признанный и поддержанный
Францией, Врангель начал стягивать остатки всех контр-революционных армий
и угрожать жизненному нерву России. Он мог отрезать советскую Россию от
бакинской нефти и северо-кавказского хлеба и мог разрушить только что
начавшуюся работу по восстановлению донецкого бассейна. Врангель должен
был быть побежден. Еще раньше, чем перемирие с Польшей было подписано,
воинские эшелоны начали отходить с польского фронта на врангелевский. Вся
Россия напрягала все силы, чтобы использовать зиму для боев против
Врангеля. И дело шло не только о том, чтобы победить Врангеля. Победа над
Врангелем была победой над империалистической Францией. Она была
доказательством того, что Советская Россия не была поколеблена в своей
основе польскими поражениями. "Daily News", орган либеральной английской
буржуазии, справедливо писала: "Если советская Россия выдержит потрясение
от поражения в польской войне, то она достаточно крепка".
Ясно, что правительство, имеющее прочную основу, может вынести потерю
десятков тысяч убитых и десятков тысяч пленных без глубочайшего
потрясения. А насколько глубоко было потрясение, всего лучше могло
показать поведение Красной армии на врангелевском фронте. Не будет ли она
утомлена польским поражением, устоит ли она в течение зимы перед тяготами
войны на юге, - таковы были вопросы, напрашивавшиеся каждому. Советское
правительство готовилось к зимней кампании на врангелевском фронте. В
начале октября началось наступление на Врангеля под командой тов. Фрунзе.
В начале ноября с Врангелем было покончено.
Борьба против Врангеля составляет одну из славнейших страниц в истории
Красной армии.
На юге к тому времени уже установилась жестокая зима. Снежные метели и
морозы перемежались с дождем, который испортил все дороги. И хотя Москва и
Петербург ежедневно доставляли 15.000 шинелей, - солдаты стояли в поле,
подвергаясь всем трудностям поздней осени и начинающейся зимы. Тяжелая
артиллерия с трудом могла быть подтянута. И когда Красная армия отогнала
врангелевские войска к обоим соединяющим Крым с материком перешейкам, она
остановилась перед прекрасно построенной линией оборонительных укреплений,
которые были защищены под командой французских артиллерийских офицеров,
превосходно вооруженных.
Немногие рассчитывали на возможность форсирования перешейков. Красное
командование делало приготовления к ударам с флангов, со стороны моря. Но
красные войска, не обескураженные польскими поражениями, бесстрашно шли в
одно фронтальное наступление за другим. Десять тысяч сынов советской
России осталось лежать на месте, но советское знамя было водружено на
перешейках, и скоро с башен Севастополя советская звезда засветилась над
Черным морем, показывая народам Востока путь борьбы и победы.


II. ПЕРЕД РЕШЕНИЕМ.


ИТОГИ ПОЛИТИКИ СОГЛАСИЯ.


1920-й год привел к концу то, что принес 1919-й: крушение
интервенционистских планов Антанты. Советская Россия заключила мир с
окраинными народами, когда-то порабощенными царизмом: с финнами, эстами,
литовцами, латышами. Она близка к тому, чтобы заключить мир с Польшей. Она
легко может покончить с Румынией, если та не пойдет на мир... Что это
значит? Это значит, что все вассалы Антанты питают слишком мало доверия к
своим господам. Или они считают, что Антанта далеко, а Красная армия
близко, и в решительный момент они будут оставлены Антантой, - или ими
руководит соображение, что Антанта совсем не намерена признавать их
длительное существование, что она никоим образом не в состоянии этого
сделать, если хочет поставить ставку на русскую контр-революцию. Наконец,
они понимают, что связь с Антантой, принесет с собой их эксплоатацию
капиталом Антанты, если они не будут иметь гарантий против этого в виде
мира с советской Россией. И, наконец, расплывчатость политики Антанты
похоронила их веру в устойчивость ее антибольшевистского курса. Окраинные
народы, как постоянный козырь, были выбиты советской политикой из рук
Антанты. Может быть, Антанта еще будет в состоянии поднять против
советской России ту или иную шайку в одном из окраинных государств, но
создать из них всеобщий фронт против советской России она больше не
сможет. И это тем менее будет возможно, что массово-психологические
основания для такой интервенции совершенно исчезли.
Буржуазия окраинных государств только тем могла поднять на ноги против
советской России крестьянство и мелкую буржуазию своих стран, что
рассказывала им сказку о советском империализме. Советская Россия разбила
эту сказку. Она решилась на мир не только в тот момент, когда ей угрожал
более сильный враг, но она хранила мир и тогда, когда ее армии
освободились... Массы в Эстляндии, Лифляндии, Литве начали понимать, что
они были обмануты. Старое национальное недоверие к русским, - результат
прежней царской политики национального угнетения, - исчезает. А буржуазия,
которая так страшно боялась, что советская Россия может под маской мира
готовить нападения на окраинные страны, рассчитывает следующим образом:
сами по себе окраинные страны с очень слабым рабочим классом, не
представляют никакого особенного объекта тяготения для советской России.
Политически и экономически это только транзитные страны как для товаров,
так и для революционных идей. Если победит революция в Германии, тогда - и
это хорошо знали люди буржуазных кругов этих окраинных стран - пролетариат
этих окраин также найдет силу взять власть. Но до тех пор, пока наступит
этот день потопа, советской России нет никакого интереса тревожить эти
страны. Они нужны ей теперь, как окна в Европу, пока она не достигла
устойчивого мира с Англией.
Когда же она будет иметь этот мир, то она будет еще живее
заинтересована в том, чтобы не подвергать его опасности нападением на
страны, с которыми она впервые заключила мир. Этот расчет буржуазных
кругов - а его можно найти во всех головах в окраинных странах - тем
больше укрепляет их мирное настроение, чем более они выгадывают при
транзитной торговле с Россией.
Разгром сил русской контр-революции, финансированных и организованных
Антантой, укрепил в широких кругах союзных политиков то очень правильное
убеждение, что всякое нападение на советскую Россию только укрепляет
моральное положение советского правительства: оно возбуждает не только
опасение крестьян за свою землю, не только страх пролетариата перед
господством белого террора, но и национальное чувство интеллигенции.
Поражения белых имеют еще и другое следствие: разбитые, оставленные под
ударами, странствующие по всей Европе белые офицеры и беженцы, вкусившие,
за исключением маленькой части генералитета и руководителей все тяготы
эмиграции, все ужасы концентрационных лагерей Антанты, обвиняли Антанту в
своих бедствиях. Они обвиняли Антанту, что она считала их лишь пешками в
своей борьбе за обладание Россией. Достаточно бросить взгляд на
белогвардейскую прессу России, чтобы увидеть, что Антанта, в первую
очередь Англия, овладела искусством объединить в ненависти к себе не
только рабочие и крестьянские массы России, но и белых. Конечно, она
всегда может возбудить к войне десяток-другой тысяч из этих ободранных,
изголодавшихся, деклассированных элементов. Им нечего терять; они также
волей-неволей нанялись бы к королю сиамскому, как и к королю английскому.
Но с этими латниками без веры, без воли, без цели - нельзя выигрывать
сражений.
Некоторые круги Антанты увидели, что карта на активные
контр-революционные силы бита. Они вывели отсюда заключение: "тогда стоит
подождать, пока одолеет голод, хозяйственная разруха и пассивность
крестьянских масс России, и они станут активным фактором массовой
контр-революции". Но более умные элементы Антанты видели, что этот расчет
построен на очень слабых основаниях. Если России не придется разрушать
свою промышленность в войне, то она обратит свою энергию на восстановление
своих производительных сил. Она начнет медленно оправляться, и англичане
сказали, наконец, вместе с профессором Seely: "Сам по себе голод - не
революционный фактор, он только революционизирующий фактор. Каждое
правительство справится с восстаниями, если оно обладает сотнями тысяч
отважных людей, связанных с ним на жизнь и смерть; чтобы из восстаний
вырасла революция, нужна организующая сила, опирающаяся на поднимающийся
социальный слой, которая знает, чего она хочет, у которой есть идеалы,
могущие воспламенить массы".
Белогвардейская пресса сознается, однако, что у нее нет идеалов,
возбуждающих массы.
Когда читаешь умнейшие белогвардейские органы, видишь в них атмосферу
полнейшего уныния и безнадежности. Мистически они пророчествуют, что
некогда для большевизма придет его Дамаск, но - когда и как? Это они
сказать не могут.
Хвастливая болтовня социалистов-революционеров о том, что "народ"
восстанет во имя голого принципа демократии, не находит доверчивого приема
в правящих кругах Антанты. Прежде всего, они видели госпожу демократию в
объятиях стольких Колчаков и Деникиных, в сточных трубах стольких улиц,
что они не могли поверить, чтобы эта растрепанная и запачканная особа
могла пользоваться особым обаянием в глазах русских народных масс, тем
более, что это обаяние не проявилось и в тот момент, когда она, еще
"целомудренная", впервые подверглась насилию матросов в Таврическом
дворце, и ни одна рука не поднялась на ее защиту.
Разглагольствования социалистов-революционеров разбивались о недоверие
руководителей Антанты тем более, что общее мнение Антанты о русских
народных массах таково, что они вообще еще не готовы к демократическому
самоуправлению.
Что же делать? Ждать? Но без России нет мира в Европе. Без России нет
восстановления мирового хозяйства. Ждать - значит быть свидетелем своего
собственного разложения. И Антанта поэтому оказалась поставленной перед
вопросом: война или мир с Советской Россией.
ПЛАН ЧЕРЧИЛЛЯ-ГОФФМАНА О ВСЕОБЩЕМ ПОХОДЕ НА СОВЕТСКУЮ РОССИЮ.
Английско-французская интервенция против Советской России началась в
1918 году, как часть общей борьбы Антанты против германского империализма.
Разумеется, Антанта ни мгновения не верила в свою сказку о том, что
Советская Россия продалась германскому империализму. Никому так хорошо не
было известно, как Антанте, что так называемые документы Сиссона, рисующие
советское правительство, как агентуру берлинского генерального штаба,
грубо подделаны ее собственными агентами. Полковник Робинс, которому эти
документы были представлены задолго до их опубликования, сам мог понять,
что они все подделаны, без малейшего исключения. И господин Сиссон,
которому это было открыто сказано и доказано, осмелился обнародовать их не
раньше, чем Антанта решилась на интервенцию против советской России, и
потому считала себя вправе употреблять удушливые газы.
Антанта считала вместе с тем, что советская Россия будет слишком слаба,
чтобы оказать сопротивление немецкому давлению, что под этим давлением она
представит к услугам германского империализма русское сырье и средства
существования и таким образом обеспечит ему победу. Эту опасность можно
было отклонить двумя путями: или поддержкой Советской России, или занятием
ее. Советская Россия была готова принять эту поддержку. Вынужденная в
Брест-Литовске подчиниться германской диктовке, она лихорадочно работала
над тем, чтобы сделать себя способной противостоять германскому
империализму. Как серьезно она смотрела на это, мог подтвердить генерал
Ниссель, французский военный атташе и его коллеги, когда они были
привлечены к первым совещаниям, которые держал Троцкий с русскими военными
специалистами о создании Красной армии в апреле 1918 года. Но союзнический
капитал в разгаре своей решительной борьбы против германского
империализма, уже думавший о будущей борьбе против мировой революции, не
мог решиться на поддержку первого пролетарского государства. Ему ничего
другого не оставалось, как попытаться создать в России новый фронт путем
организации чехо-словацкого восстания, путем нападения на Архангельск.
Этот фронт должен был заставить Германию перебросить силы с западного
фронта в Россию и таким образом дать Антанте возможность на западе
привести дело к концу.
Когда германский империализм уже был при последнем издыхании, он
старался склонить Антанту к мысли по взаимному соглашению заключить мир за
спиной русского народа, за его счет. Тогда в "Kreuzzeitung", ближе всего
стоявшей к главному военному командованию, появились статьи, в которых
Антанте предлагалось соединиться с Германией для борьбы с мировым
большевизмом. А генерал Гоффман рассказал в своем интервью с сотрудниками
"Руля", как все было готово к наступлению на Петербург, и как эти
приготовления пошли на смарку из-за германского поражения на Западе.
Увидев себя вынужденной выпустить из рук Бельгию в качестве залога,
Германия хотела взять в залог Петербург и Москву. Труп советской России
должен был послужить приданым в браке по расчету между Германией и
Антантой. Естественно, что эта попытка спасения немецкого империализма
была следствием его известной психологической тупости и неспособности
учесть реальное соотношение сил.
Антанта, которая должна была для своей победы мобилизовать всю
ненависть народных масс к Германии, не могла, разумеется, сразу с
Германией соединиться. И в тот момент, когда Антанта низвергла Германию,
она могла верить, что своими силами справится и с советской Россией. Не на
объединении с Германией, а, наоборот, против Германии, была теперь
основана русская политика Антанты. Тот факт, что Антанта требовала от
немецкого империализма, чтобы тот временно оставил свои войска в Балтике и
на Украйне, показывает не на стремление к объединению с Германией, а на
стремление к временному использованию немецких солдат, точно так же, как
Антанта не объединялась с сенегальскими неграми, но использовала их, как
своих сторожевых псов. Русская политика Антанты должна была быть не только
антироссийской, но и антигерманской. Германия была разбита. Ей предстоял
Версальский крестный путь к Голгофе. Россия была разорена войной.
Антанта совсем не собиралась простить даже белогвардейской России ни
одного франка, ни одного шиллинга ее долгов. Она не была намерена отдать
обессиленную Россию на раздел в качестве общей добычи. Антанта должна была
также считаться с тем, что восстановленная ею капиталистическая Россия
постарается соединиться с Германией, чтобы стать по возможности
независимой от Антанты, чтобы вынудить у Антанты нужные льготы. И еще
Антанта должна была опасаться, что буржуазная Германия попытается
восстановить свои силы, получая от России сырье и средства существования
за ту промышленную и организаторскую помощь, которую она ей окажет. Если
же в Германии победит революция, то ее жизненные интересы будут толкать ее
на союз с Советской Россией. Таким образом Антанта видела назревающую
общность интересов России и Германии, как бы ни пошло развитие:
революционным или контр-революционным путем.
Политика Антанты по отношению к окраинным государствам и Польше
соответствовала отчасти этому стремлению к отделению Германии от России. И
нужна была вся глупость германского генералитета, чтобы броситься в
бермонтскую авантюру.
Однако, когда летом 1920 года Красная армия стояла под Варшавой,
Черчилль, как выше упомянуто, выступил со статьей, где он требовал, чтобы
Антанта простила Германии часть ее версальских долгов, чтобы употребить ее
в качестве тарана против красных войск. Эта статья показала, что в
руководящих кругах пробивается новая тенденция, тенденция, которая
говорит: старая война между капиталистическими лагерями кончена, наступила
новая война гораздо большего значения в мировом масштабе, война между
лагерями пролетариата и капитала. В первой войне, империалистской, дело
шло о разделе мировой прибыли между обоими капиталистическими лагерями. В
новой войне, войне капитализма против социальной революции, дело идет о
прибыли вообще. Оставим старые раздоры о разделе версальской добычи и
подумаем о спасении нашего существования.
Эта мысль - единственная, будущая мысль в борьбе Антанты против
советской России, если только эта борьба вообще будет предпринята. Ясно,
что после того, как окраинные государства и русские белогвардейцы
оказались безнадежными, Антанта сможет предпринять новую интервенцию
только, если Германия будет втянута в игру. Ибо, если Антанта при волне
безработицы, заливающей теперь мир, сможет набрать новые войска наемников,
то союзнические военные операции должны иметь базисом Германию, чтобы они
не являлись слишком поздно, чтобы был обеспечен подвоз продовольствия и
военных припасов. Германия может быть употреблена, как базис для похода
Антанты или против своей воли, или согласно с ней. В первом случае Антанте
пришлось бы употребить большую часть созданных против советской России
войск для подчинения германского пролетариата, для занятия Германии.
Только в случае помощи германского правительства и германской
буржуазии, эта последняя взяла бы на себя вместо Антанты задачи усмирения
и подчинения германского пролетариата.
Когда мы называем привлечение Германии к интервенции против России
предварительным условием для новой интервенции, то этим не сказано ни то,
что это условие выполнено, ни то, что оно совершенно фантастично.
Характерно, что идея Черчилля была отвергнута французской
империалистической прессой с "Temps"
во главе. Ведь из-за того, что Германия будет привлечена к войне против
советской России, французскому империализму придется отказаться от доброй
части версальских расчетов. Участие Германии в войне против советской
России позволило бы германскому империализму восстановить свои силы. И
если генерал Гоффман простодушно заявляет: Антанта может потребовать
технических обеспечений, что германское наемное войско не будет обращено к
Рейну, французские империалисты могут ответить ему, несмотря на его
простодушную мину: Шпигельберг, я знаю тебя.
- Они знали так же хорошо, как благородный Гоффман, что дело шло бы не
о технике, а о полном изменении положения Германии, как державы.
И затем, такой общий поход интернационального капитала на советскую
Россию своим циничным характером колониальной экспедиции против русского
народа возбудил бы всю его революционную энергию. И так как это была бы
война мировой контр-революции, то она подняла бы на ноги международный
рабочий класс.
Английский империализм увидел, как этот последний неожиданно поднял
голову летом 1920 года, хотя он готовился тогда к нападению на советскую
Россию под маской защиты Польши. Английское правительство не могло
сомневаться в том, что английский рабочий класс, все более
революцинизируемый растущей безработицей, поднимется на решительную
борьбу, если английское правительство рискнет на войну. Перспектива вести
войну в то время, когда интересы капиталистического мирового союза ни в
коем случае не однородны, вести ее, опасаясь революции в каждой из стран,
примыкающих к Альянсу, вести ее при возможности снова дать Германии
подняться, - все это представляет собой авантюру таких размеров, что
руководящие круги Антанты пошли бы на эту авантюру только в том случае,
если бы их внешнее и внутреннее положение принуждало бы их к игре ва-банк.
Пока это еще не так, пока они еще надеятся выйти из мирового кризиса, в
котором они находятся, сравнительно счастливо отделавшись, - можно
рассчитывать на то, что мирные стремления будут все больше
распространяться в среде Антанты вообще, в Англии в первую голову. Эти
стремления будут усиливаться благодаря тем возможностям, которые стоят
перед советской Россией в случае, если Антанта не установит с ней мира.


ПЕРСПЕКТИВЫ РЕВОЛЮЦИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕ И НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ.


Чудом спасенная от разгрома Польша находится в процессе неудержимого
разложения.
Валюта этой союзной страны-победительницы стоит в десятки раз ниже, чем
побежденной Германии. Ниже, чем валюта умирающей Австрии. Земледельческая
страна принуждена обращаться за границу для покрытия своих потребностей в
средствах существования. Промышленность большею частью стоит из-за
недостатка сырья и машин. Одна стачка следует за другой, хотя тысячи и
тысячи коммунистов находятся в тюрьмах и концентрационных лагерях.
Правительство, расшатанное борьбой буржуазных клик, не знает, как быть. В
Лифляндии и Эстляндии прошедший год был годом не хозяйственного
укрепления, но, наоборот, растущей хозяйственной дезорганизации и растущей
дороговизны. В Чехо-Словакии прошел националистический хмель масс, как это
показали декабрьские события. Около миллиона рабочих, без коммунистической
партии, без единого руководства, стояли с глазами, полными ненависти,
против буржуазного правительства. В Венгрии белая диктатура довела
страдания масс до таких размеров, которые едва выносимы. Австрия умирает
от голода и холода. В Германии - никаких признаков наступающего
равновесия, никаких признаков какого-либо хозяйственного упрочения. Во
всех средне-европейских странах неудержимо идет вперед процесс
пролетаризации общества.
Социал-демократия, в 1919 году всюду державшая бразды правления и
служившая буржуазии в качестве волнореза против революции, обострением
противоречий вытеснена из правительства и принуждена перейти в оппозицию -
или в видимость оппозиции. И хотя пролетарская сила для наступления лишь
постепенно накапливается в этих странах, она все же накапливается и с
каждым днем увеличивается растущим гнетом сверху. Мировая революция
готовит свое наступление на среднюю Европу. Ее победа в средней Европе,
или даже только крупные гражданские войны между Рейном, Вислой и Дунаем,
обезопасили бы советскую Россию от всякого нападения с Запада. Советская
Россия не хочет вмешиваться в чужие дела; не из метафизической
приверженности к праву народов на самоопределение, но исходя из реальных
интересов, образующих основу этой формулы: из интересов самостоятельного
развития революции. Не подлежит никакому сомнению, что революция в каждой
стране будет тем сильнее, чем самостоятельнее она победит. Но в момент,
когда буржуазия объединится против русского пролетариата, она должна будет
победить также свой собственный пролетариат в Германии, в Австрии, в
Чехо-Словакии, в Польше и в странах Антанты, чтобы открыть себе дорогу
против русского... Тогда уже не только теоретически, но и в практическом
смысле этого слова в Европе не будет больше никаких государств, никаких
наций - будет лишь лагерь революции и лагерь контр-революции. Тогда
простейшим правилом войны было бы: со штыком в руке пробить мировой
революции дорогу к средней Европе и к Западу. И социальное положение
объективно таково, что при этом никоим образом дело не шло бы о том, чтобы
на острее штыка привнести коммунизм в Западную Европу, а о том, чтобы
штыком и прикладом разбить толстую капиталистическую кору, которая еще
окружает пролетарское зерно и давит на него. Если Антанта, если мировая
буржуазия войной с советской Россией ускорит таким образом мировую
революцию, - советская Россия от этого не потеряет, как бы велики ни были
страдания, которые могла ей нанести новая война, как бы велики ни были
жертвы в этой решительной борьбе вместе с мировым пролетариатом.
А каково положение на Ближнем Востоке, в исходном пункте и объекте
мировой войны?
Антанта настрочила условия Севрского мира. Чтобы их провести в жизнь,
Англия держит 80.000 солдат в Месопотамии, Франция 70.000 в Сицилии и
Сирии, Англия - часть флота и внушительное количество войск в
Константинополе. Вассал Антанты, маленькая Греция - 100.000 солдат в Малой
Азии. И в то время, как во Франции и Англии раздается крик об умеренности
против колониальных авантюр не только из народных масс, но даже из рядов
буржуазии, в то время, как Франция требует пересмотра Севрского мира, в то
время, как греческий народ свергает империалистского диктатора Венизелоса
- Кемаль-паша собирает вокруг себя лучшие турецкие элементы и находит в
турецком крестьянстве достаточно сил, чтобы оказать сопротивление Антанте.
После того, как советская Россия через советскую Армению нашла путь к
Турции, она может оказать ей сильную поддержку. Снаряды, в которых в
первую очередь нуждался Кемаль-паша, могут найти себе путь через Анатолию.
Когда Греция будет уничтожена, придет черед английских войск в
Месопотамии, которые уже находятся в труднейшем положении против
неорганизованных, плохо вооруженных арабов. В Персии англичанам до сих пор
не удалось добиться от меджилиса признания англо-персидского договора, по
которому дружественное союзу народов английское правительство в последний
момент перед основанием союза пыталось забрать себе Персию за два миллиона
английских фунтов золотом. Советскому правительству совершенно не нужно
создавать в Персии искусственные советские республики. Ее актуальные
интересы в Персии состоят в том, чтобы Персия не стала областью нападения
на Баку. Если персидское правительство обяжется требовать удаления
английских войск, и Англия отклонит это требование вопреки обещанию
Ллойд-Джорджа, то красные войска появятся в Персии не как поработители, а
как союзники. Если персидское правительство примет этот курс, диктуемый
ему его собственными интересами, то тогда формы правления в Персии,
разрешение в Персии аграрного вопроса - рабочий вопрос там едва существует
- будут исключительно делом персидского народа, духовного влияния
персидских коммунистов, ответственные руководители которых в большинстве
прекрасно понимают, что коммунизм в Персии еще долгое время возможен лишь
как форма крестьянского движения и что в это время коммунизм может итти
небольшую часть пути вместе с демократической интеллигенцией.
В Индии высоко поднимается волна революционного движения. Дело идет уже
не о чисто националистическом интеллектуальном движении, но одновременно о
пробуждении миллионов пролетариев, сверх всякой меры эксплоатируемых как
английским, так и индусским капитализмом. От состояния русско-английских
сношений будет зависеть, ускорит ли советское правительство со всеми
находящимися в его распоряжении силами ход развития индийских дел.
У Антанты безусловно есть причины полагать, что жажда мира у советской
России не сильнее, чем у Антанты и Англии в первую очередь.


МИР С ПОЛЬШЕЙ И ТОРГОВЫЙ ДОГОВОР С АНГЛИЕЙ.


Мирные переговоры с Польшей закончились после долгих колебаний мирным
договором, подписанным в момент внутреннего кризиса, переживаемого
советской Россией по окончании войны. Тот факт, что Польша подписала мир
как раз в момент, когда пушки Кронштадта были обращены на Красную Горку,
подтверждает то, что было сказано о противоречиях в политике Антанты.
Рижский мирный договор, разумеется, не отвечает идеалам, с которыми маршал
Пилсудский начинал свое наступление на Киев. Отдача Польше части русского
золотого фонда соответствует лишь десятой доле польских требований.
Территориально поляки в марте 1920 года могли получить гораздо больше, чем
они получили по рижскому миру. Ни Подолия, ни Волынь не достались Польше.
Несмотря на это, поляки подписали мир. Это случилось не только под
давлением польской стачки железнодорожников и хозяйственного развала
Польши, но и благодаря признанию того, что победа русской контр-революции
представляет большую опасность независимой Польше. "Gasetta Warschawska"
("Варшавская газета"), орган Домбского, орган главарей польских юнкеров и
капиталистов, поддерживавших ближайшие сношения с русскими
белогвардейскими организациями, заявляла незадолго до заключения рижского
мира, что большевистские народы представляют для Польши наименьшее
бедствие. Мы оставляем в стороне философское объяснение этого факта,
которое дает от себя польская национал-демократическая газета. Оно не
важно. Важно только вытекающее отсюда заключение, что в своей борьбе
против советской России Антанта не может опираться на окраинные
государства.
За польским мирным договором последовал по пятам торговый договор с
Англией. Он был заключен после долгих переговоров, после тысячи попыток
шайки Черчилля саботировать переговоры, после сотен шахматных ходов,
которые предпринял Керзон, чтобы затянуть переговоры или привести русского
партнера к разрыву. Английское правительство подписало этот договор в
момент, когда русская контр-революция приветствовала кронштадтское
восстание, как начало 3-ей революции, когда она возвещала наступление
крестьянского термидора, как близкую перспективу для мирового капитализма.
Русская контр-революция жалуется на измену английского капитализма. Англия
- враг, пишет берлинский "Руль", орган Гессена и Набокова.
Русский царь благодаря союзу с Англией должен был быть превращен в
ягненка, питающегося одной травой - или кровавыми бифштексами, как
конституционный король английский! И теперь - удар с этой стороны, и
теперь - кинжал в этой любимой руке! Но Downingstreet делает дела не во
имя любви, а во имя иных побуждений.
Биржевые маклеры из Сити, кажется, пришли к убеждению, что они не в
состоянии победить советское правительство оружием. Действуя под давлением
рабочих масс, которые с надеждой ждали от торговых сношений с Россией
уменьшения безработицы и верили, что из страха американской конкуренции
английские торговые круги склонны подписать договор, они лелеют, как это
показали события последних месяцев, еще заднюю мысль. Империалистская
дипломатия изо всех сил работает над тем, чтобы укрепить своих агентов с
помощью подкопной работы социалистов-революционеров против советской
России.
Будь что будет. Торговый договор они подписали. Этот торговый договор
дает впервые возможность промышленности советской России получить
необходимые ей материалы, благодаря торговым сношениям с капиталистической
заграницей. Таким образом, история ставит перед первой пролетарской
республикой вопрос о ее отношениях с капиталистическим миром другой его
стороной: стороной мира.


ИЛИ - ИЛИ.


Как в наших предварительных объяснениях по вопросу о внешней политике
пролетарской революции, которые мы имели в октябре 1919 года с немецкими
национал-коммунистами Лауфенбергом и Вольфгеймом, так в нашей статье о
внешнем и внутреннем положении советской России, вышедшей в январе 1920
года, мы писали, что с момента, как кончилась мировая война, стало ясно,
что внешняя политика стоящего пока одиноко пролетарского государства
никоим образом не может быть основана исключительно на войне со всеми
другими, капиталистическими, но, наоборот, должна быть построена на
попытке создания modus'a vivendi между пролетарским государством и
капиталистической государственной системой.
1920-й год принес с собой modus vivendi необычайного рода. В то время,
как Франция открыто поддерживала войну Польши и Врангеля против советской
России, Англия вела с советской Россией переговоры о торговых сношениях,
продавала советской России товары через посредство различных нейтральных
стран, которые с своей стороны также вступили в торговые сношения с
советской Россией. Германия и ряд вассальных государств Антанты приняли
участие в торговле. Положение советской России даже окрепло благодаря
такому modus'у vivendi. Тот простой факт, что свою потребность в косах на
1921 год она смогла целиком покрыть из-за границы является маленьким
штрихом в картине этих отношений. Мы убеждены, что невозможность
низвержения пролетарской России и растущее разложение капиталистического
мира только укрепят то противоречивое положение, что первое пролетарское
государство находится в мирных сношениях с умирающим капиталистическим
миром. Это положение вещей, разумеется, полно противоречий.
Капиталистические государства, которые охотно увидели бы пролетарское
государство не сегодня-завтра похороненным, не могут нанести ему удара
кинжалом.
Что же им остается еще, как не вступать с ним в торговое сношение?
Разрушив пол-света, они узнали на собственной шкуре, что они обеднели от
того, что исключение России из торговли, в первую очередь лишает их
возможности продавать России свои товары, и что, таким образом, их
хозяйственная разруха растет.
Недостаток русского сырья и средств существования означает для
отдельных из них также и подчинение американской монополии. И если ясно,
что разоренная советская Россия сегодня может предоставить лишь
ограниченное количество сырья и продовольствия, то, с другой стороны,
ясно, что если хозяйственный развал всего мира не усилится, а ослабеет, то
Россия также помощью, оказанной ее транспорту, ее промышленности и
сельскому хозяйству, будет приведена в такое состояние, что сможет вновь
появиться на мировом рынке. Но Россия - это советская Россия; все же
другое, что говорит от имени России, - призрак или фантазия. Пусть Уэльс
делает ошибки еще в своих суждениях о России, пусть большевики еще меньше
отвечают тому идеалу правительства, который составил себе достопочтенное
Сити, Уэльс в тысячу раз прав, когда он утверждает, что никакое другое
правительство, кроме существующего советского, немыслимо на время, которое
можно предвидеть. И даже философски настроенные политики, каким является
господин Бальфур, не могут строить расчеты ни на какое другое время, кроме
того, которое теперь можно обозреть вперед. И чем может помочь господину
Керзону его тоска по хорошему консервативному правительству, члены
которого получили бы свое образование в парижском корпусе, если такое
правительство невозможно; а что торговые сношения с советской Россией
укрепят ее, не подлежит никакому сомнению. И если господин Ллойд-Джордж
успокаивает себя надеждой, что манчестерские брюки и баушвельские сорочки
изнежат большевиков, если он, может быть, даже надеется посредством
шеффильдских бритв, если не перерезать нам горло, то, по крайней мере,
превратить в джентльменов - то мы, разумеется, имеем об этом свое
собственное мнение.
Политически решающим является: если капиталистический мир не хочет и не
может вести с советской Россией бесконечной войны, то он должен теперь же
закончить войну миром.
Разумеется, очень противоречиво такое положение, когда коммунистическая
Россия вынуждена переводить свое золото в карманы европейских
капиталистов, когда она вынуждена предоставлять капиталистам концессии на
русской территории. Было бы смешно отрицать, что это укрепит капиталистов.
Мы слишком мало нуждаемся в иллюзиях, чтобы отрицать это. Но в первую
очередь сильнее всяких соображений является необходимость вновь и вновь
показать русским народным массам всего мира, что Советская Россия хочет
мира. Это миролюбие советского правительства было самым сильным фактором
его победы, было сильнейшим фактором мобилизации всемирного пролетариата
на защиту советской России. И он мог выдержать свою роль только потому,
что советская Россия честно хотела мира, только потому, что она не
устраивала мирных демонстраций, а всеми средствами боролась за мир. И она
могла честно стремиться к миру, потому что в конечном счете мир
освобождает силы народных масс, потому что он сосредоточивает внимание
народных масс на вопросах внутреннего переворота.
Трагедия мирового капитала в том, что он не мог избежать мировой войны
и не может установить всеобщего мира. Это доказывает, что будущее
принадлежит коммунизму, что он, рожденный войной и в войне благополучно
ведущий к цели свой корабль против бурь и подводных камней, может также и
в мире довершить свою судьбу.
Капитализм обречен на смерть. Два года прошло с конца мировой войны. И
единственная спасительная мысль, которую капитал, если не породил, то
заимствовал из старой библии, мысль о необходимости рассматривать мировое
хозяйство, как одно целое, мысль, которая раздается из траги-комической
книги Кейнеса, этой библии пошлости, из речей Роберта Сесиля, генерала
Смутса, которая звучит в речах Ллойд-Джорджа, - мысль, с которой этот
величайший государственный человек умирающего капиталистического мира
может жить лишь в тайне, как с наложницей, - эта мысль является утопией.
Капитализм слишком раздроблен, чтобы он мог осуществить эту мысль. И
поэтому-то советская Россия не может рассчитывать на длительный мир, а
только на мир, который закончит войну, и должна считаться с новой войной,
которая последует за миром. Но советская Россия всегда будет вновь
бороться за мир и с помощью мирной работы вооружаться для отражения
грозящей ей опасности.
Русским народным массам вновь улыбается надежда на мир, надежда на
мирное строительство. И вновь, как в прошлом 1920 году, русский муравейник
приходит в движение. Снова честные труженики тащат бревна для постройки
мостов, домов и школ, снова идут приготовления для борьбы с голодом,
нищетой и снова раздается до небес трудовая песня. Снова мысль о
разрушении уступает мысли о созидательной работе. И снова по стране
расходятся апостолы, старающиеся встряхнуть спящих и построить их в
трудовые колонны. Нигде и никогда не бывало столько сотен тысяч людей, с
глубоким убеждением проповедующих религию совместного труда, труда для
всех. И как в 1920 году, так и теперь руководитель этого народа,
руководитель этих пионеров, этот провозвестник нового мирового порядка,
говорит этому муравейнику: будьте на страже, с лопатой в одной руке - с
оружием в другой:
опасность не миновала. И от капиталистического мира зависит, будут ли
трудовые армии корчевать леса России, улучшать дороги России, убирать
развалины в России, или они, голодные и оборванные, с пустым желудком, но
с горячим сердцем, покатятся на запад, чтобы сражаться против тех, которые
не дают им мирно работать, и помочь тем, что, как и они сами, хочет
воссоздать новый мир из развалин. Выбор предоставлен капиталистическому
миру, советской России принадлежит лишь решение никогда не унывать,
бороться при всяких обстоятельствах и при всяких обстоятельствах победить.
Это решение принято. И нет в мире средства, способного вырвать его из
сердца русского пролетариата и передовых рядов русского крестьянства.