Перевод с немецкого А. И. Федорова
"Сибирский хронограф"
Новосибирск 2000
OCR Кудрявцев Г.Г.
Wolfgang Wippermann
Europaischer Faschismus im Vergleich
(1922-1982)
Suhrkamp 1983
ББК 63.3(0)6 В517
Издание выпущено при поддержке
Института "Открытое общество" (Фонд
Сороса)
в рамках мегапроекта "Пушкинская библиотека".
This edition is published with
the support of
the Open Society
Institute
within the framework of "Pushkin Library" megaproject.
Редакционный совет серии
"Университетская библиотека":
H. С. Автономова, Т. А. Алексеева, М. Л.
Андреев, В. И. Бахмин,
М. А. Веденяпина, Е. Ю. Гениева, Б. Г.
Капустин, Ю. А. Кимелев,
А. Я. Ливергант, Ф. Пинтер. А. В.
Полетаев, Л. П. Репина,
А. М. Руткевич, И. М. Савельева, А. Ф.
Филиппов
"University Library" Editorial
Council:
Natalia Avtonomova, Tatiana
Alekseeva, Mikhail Andreev,
Vyacheslav
Bakhmin,
Maria Vedeniapina, Ekaterina Genieva,
Boris Kapustin. Yuri Kimelev,
Alexander Livergant, Frances Pinter,
Andrei Poletayev, Lorina Repina,
Alexei Rutkevich, Irina Savelieva,
Alexander Filippov
Вольфганг Випперман
СОДЕРЖАНИЕ
Введение
Глава1. Что такое фашизм? Смысл этого
понятия, его история и проблемы
Глава 2. Итальянский фашизм.
Возникновение и рост. Фашизм у власти.
Итальянское Сопротивление и конец
фашизма.
ГлаваЗ. Национал-социализм. Возникновение
и рост. "Третий рейх"
Поражения и успехи Сопротивления
Глава 4. Фашистские движения с массовой
базой
Фашизм и национал-социализм в Австрии
Режим Хорти и венгерские "Скрещенные
стрелы"
"Железная гвардия" в Румынии
Хорватские усташи
Фаланга и франкизм в Испании
Французские фашистские движения
Глава 5. Малые фашистские движения,
фашистские секты и
пограничные
случаи
Проблема подразделения
Англия
Финляндия
Бельгия
Голландия
Фашистские секты в Дании, Швеции и
Швейцарии
Норвежское "Национальное
единение" - между
сектой и
коллаборационистской
партией
Пограничные случаи: Словакия, Польша и
Португалия
Глава 6. Эпилог: неофашизм между
политикой и полемикой
Заключение. Сравнительная история
европейского фашизма
Был ли вообще фашизм? Послесловие к
русскому изданию
Комментированная избранная библиография.
ОТ
ИЗДАТЕЛЬСТВА
Передавая послесловие к русскому изданию
своей книги, профессор
В.
Випперман просил
по возможности дополнить
приводимую им библиографию
современными
отечественными исследованиями по проблематике книги, с которыми
он, к
сожалению, мало знаком.
Не являясь специалистами в данной области,
отсылаем заинтересованных
читателей
к недавно вышедшей монографии
Ю. В. Галактионова
"Германский
фашизм
как феномен первой половины XX
века: отечественная историография
1945-90-х
годов" (Кемерово: Кемеровский государственный университет, 1999),
которая
в какой-то мере способна восполнить указанный автором пробел.
Выражаем особую признательность
профессору В. Випперману и сотруднице
издательства "Suhrkamp" (Германия)
Клаудии Брандес за
их помощь и
доброжелательное
сотрудничество при подготовке русского издания этой книги.
ВВЕДЕНИЕ
28 октября 1922 года итальянский король
поручил Муссолини формирование
правительства.
Через неделю в Петрограде, как тогда
назывался этот город,
открылся IV
конгресс Коммунистического Интернационала. Ведущий деятель
конгресса
Карл Радек комментировал успех Муссолини после его "похода на Рим"
следующими
словами: "В победе фашизма я вижу не только механическую победу
фашистского
оружия, а величайшее поражение
социализма и коммунизма
после
начала
эпохи мировой революции". Радек обратился к делегатам конгресса со
следующим
настоятельным предупреждением: "Если наши товарищи в Италии, если
социал-демократическая
партия Италии не поймет оснований этой победы фашизма
и
причин нашего поражения, то нам
предстоит встретиться с
длительным
господством
фашизма".
Председатель Коммунистического
Интернационала Зиновьев исходил из еще
более
пессимистической оценки положения:
"Мы должны уяснить
себе, что
происшедшее в
Италии - не
местное явление. Нам
неизбежно придется
столкнуться
с такими же явлениями и в других странах, хотя, может быть, и в
других
формах. Вероятно, мы не можем избежать такого периода более или менее
фашистских
переворотов во всей Центральной и Средней Европе"2.
Через одиннадцать лет эти пророческие
предсказания Радека и Зиновьева
должны
будут исполниться. В Германии
пришел к власти
Гитлер, во многих
других
странах Европы возникли сильные фашистские
партии. Захват власти
итальянским
фашизмом 28 октября 1922 года и немецким национал-социализмом 30
января
1933 года можно и в
самом деле рассматривать как "величайшие
поражения"
социализма и коммунизма. Но верно ли, что действительно наступил
период переворотов, которые можно определить
как "более или
менее
фашистские"?
Можно ли описать историю Европы в 20-х и 30-х годах как "эпоху
фашизма"?3
Можно ли утверждать, что в Италии, Германии
и других странах
произошли
"такие же явления"? Действительно ли немецкий национал-социализм и
другие
партии, следовавшие итальянскому
или немецкому образцу,
настолько
сходны
с итальянским фашизмом, чтобы можно было назвать их все фашистскими?
Можно
ли и в наши дни придерживаться общего и недифференцированного понятия
фашизма,
как это делали Зиновьев и Радек 60
лет назад? Почему
фашистские
движения
в Италии и Германии смогли прийти к власти, между тем как в других
странах,
где тоже были сильные фашистские движения,
это им не удалось?
Объясняется
ли это специфическими условиями - экономическими, социальными и
политическими
- или же стратегией и тактикой нефашистских
и антифашистских
сил?
В течение 60 лет шла дискуссия о фашизме;
в исследованиях фашизма все
эти
вопросы интенсивно обсуждались, и предлагались разные объяснения. Чтобы
на них
ответить, нам придется
вначале рассказать историю
отдельных
фашистских
партий в Европе. При этом, однако,
речь пойдет не
только о
действиях
фашистов, но также о поведении нефашистов и антифашистов. В самом
деле,
если некоторым из фашистских партий удалось прийти к власти, а другие
не
смогли ее добиться, это никоим
образом не объясняется
одной только
ловкостью
фашистских лидеров и привлекательностью их партий, но прежде всего
политикой
нефашистских и антифашистских сил. История фашизма в Европе есть в
то же
время история антифашизма. Но успехи и неудачи
фашизма можно понять
лишь в
том случае, если принимаются во
внимание все местные
условия -
экономические,
социальные и политические структуры
тех стран, где
были
фашистские
партии.
Таковы цели этой книги. Чтобы
их достигнуть, мы
избрали следующий
способ
изложения.
В первой главе, где рассматриваются смысл,
история и проблематика
понятия "фашизм", показывается, что итальянское слово
для обозначения
"союза",
fascio, применявшееся в 19
веке левыми группами
и движениями
Италии,
впоследствии было подхвачено организациями ветеранов войны, а затем
партией
Муссолини; после этого оно было перенесено на другие, не итальянские
движения
и режимы, причем больше противниками фашизма, чем его сторонниками.
Изменение
значений этого слова, как будет показано, свидетельствует о
том,
что
понятие "фашизма" (и точно так же "антифашизма") с самого
начала заняло
некое
промежуточное место между теорией
и полемикой. Такое
положение не
изменилось
и до сих пор. Многие из наших
современников используют понятие
"фашизм" как
простой боевой клич
или как ругательство, которым они
обмениваются
друг с другом. Историки до
сих пор спорят,
оправданно ли
описание
неитальянских партий и
режимов как фашистских,
и сравнивают,
например, различия между
итальянским фашизмом и
немецким
национал-социализмом
и сходство между ними
- короче говоря,
занимаются
вопросом,
можно ли придерживаться некоторого общего понятия "фашизм".
На
этот вопрос можно
ответить лишь с
помощью сравнительного
исследования
фашизма. Во второй главе мы
начинаем это исследование с
изучения
развития и структуры итальянского фашизма (причем наряду с
фазами
этого
движения и режима описывается
также "Resistenia" {"Сопротивление"
(итал.).-
Прим. перев.}).
В третьей главе излагается история
национал-социализма. Из всех партий,
которые,
по мнению современников и позднейших историков, были фашистскими,
только
эта партия смогла прийти к власти самостоятельно и без иностранной
помощи.
Далее,
в четвертой главе
рассматриваются те фашистские
движения,
которые
получили массовую поддержку или
хотя бы временно
участвовали во
власти.
В пятой главе речь идет о тех
фашистских движениях, которые
не
достигли
власти и не нашли заметной опоры среди
населения. Многие из
них
вели
призрачное существование более или менее
незначительных сектантских
партий.
Но их история интересна и поучительна
по двум причинам.
Прежде
всего,
при сравнении с более успешными фашистскими
движениями становится
ясно,
какие факторы в каждом случае препятствовали их развитию в массовые
партии.
И, наконец, рассмотрение этих
более слабых фашистских
движений
полезно
еще и потому, что эти партии во
многом напоминают более
поздние,
возникшие
в разных странах Европы после 1945
года. Такие партии
- так
называемые неофашистские - рассматриваются в
шестой главе. При
этом
оказывается,
что история фашизма в Европе никоим
образом не окончилась
в
1943 или
1945 году, хотя
численность и успехи
этих так называемых
неофашистских
партий, по крайней мере до нашего времени, даже отдаленно не
напоминают
масштабов фашистских движений между войнами. Европа 1983 года
-
это во
многих отношениях не Европа 1922 или 1933 года. Но может ли
былая
история повториться, в той же
форме или в
какой-нибудь другой, в
значительной
степени зависит от того, чему мы сумеем и захотим научиться из
истории
европейского фашизма.
Эта бесспорно важная проблема
рассматривается в заключении. Мы пытаемся
установить здесь
типологию фашистских движений,
причем одновременно
занимаемся
факторами, способствовавшими и препятствовавшими их развитию. В
этом резюме
собраны результаты сравнительного исследования фашизма, которое,
как уже
указано в первой главе, по существу
находится в начальной
стадии
даже в
наши дни - после более
чем шестидесятилетней истории
фашизма в
Европе.
Я не собираюсь заполнить этот пробел
предлагаемой книгой и
не в
состоянии
выполнить такую задачу. Мои цели более скромны. Прежде всего, я
хочу
свести вместе уже почти необозримую
литературу об истории
различных
фашистских движений
и режимов в
Европе. Далее, я
пытаюсь, сравнивая
фашистские
движения в Европе, внести свой вклад в решение вопроса, можно ли
придерживаться
общего понятия фашизма. При этом я
вполне сознаю, что
мои
тезисы
и гипотезы носят предварительный характер
и должны быть
проверены
дальнейшими,
более подробными исследованиями истории
фашизма и фашистских
движений
в Европе.
Но все же мне кажется оправданным
и полезным уже
сейчас сделать
некоторое
- хотя бы предварительное -
заключение. В самом
деле, ведь я
обращаюсь не
только к профессиональным историкам, но и
ко всем
интересующимся
историей европейского фашизма. Я полагаю, что и в наше время,
через
60 лет после "похода на Рим" и
через 50 лет
после захвата власти
Гитлером,
основные знания об истории фашизма в
Европе необходимы, чтобы
понять
проблемы ближайшего к нам прошлого - и проблемы наших дней.
ГЛАВА 1
ЧТО
ТАКОЕ ФАШИЗМ? СМЫСЛ ЭТОГО ПОНЯТИЯ, ЕГО ИСТОРИЯ И ПРОБЛЕМЫ
"Фашизм носит имя, само по себе
ничего не говорящее о
духе и целях
этого
движения. Fascio означает "объединение" или "союз", так что
фашисты -
это
"союзники", а фашизм должен означать "союзничество"1. Этими
словами Фриц
Шотгефер
указал в 1924 году на некоторое
хотя и банальное, но часто
упускаемое из
виду обстоятельство. В
отличие от таких
понятий, как
консерватизм,
либерализм, социализм, коммунизм и
т. д., понятие
"фашизм"
лишено
содержания. Итальянское слово fascio, означающее "союз",
происходит
от
латинского fascis: так назывались связки
розог у римских
ликторов {В
Древнем Риме
ликторами назывались почетные
стражи, сопровождавшие
консула.Прим.
перев.}. В 19 веке этим словом
пользовались республиканские,
профсоюзные
и социалистические группы,
чтобы выразить свое
отличие от
партий.
Затем, в начале 20 века, этим символическим именем назывались также
итальянские
правые. Начиная с 1917 года правое крыло итальянского парламента
объединилось
под названием "Союз национальной обороны"
("fascio per la
difesa nazionale"). Из основанного в
1915 году "Союза революционных
действий"
("fascio d'azione rivoluzionari") и
организованного Муссолини в
1919
году союза ветеранов войны - "Союза борьбы" ("fascio di
combattimento")
возникла
затем фашистская партия,
называвшаяся с 1921
года Национальной
фашистской
партией (НФП, Раrtito Nazionale Fascista).
В то время местные и иностранные
наблюдатели обычно сравнивали
новую
партию
Муссолини с такими неитальянскими явлениями, как организация Эшериха
и
Добровольческий корпус в Австрии и Германии, а также, более общим образом,
с
группами "белых" в Баварии, Венгрии и России. Ленин еще в ноябре 1922
года
сопоставил
итальянских фашистов с бандами черносотенцев
царского времени2.
Тогда
нее, почти одновременно, социалистические
и коммунистические авторы
стали
обозначать как "фашистские" все антиреволюционные движения и режимы3.
Впоследствии
в дискуссии коммунистов о понятии
фашизма такое обобщение,
по-видимому,
не вызывало сомнений, хотя в начале 20-х
годов Клара Цеткин,
Антонио
Грамши, Пальмиро Тольятти и некоторые
другие итальянские авторы
предостерегали от
обозначения всех антидемократических и
антикоммунистических
явлений как фашистских, поскольку
при этом стирались
специфические
черты итальянского фашизма4. Но уже на V
Всемирном конгрессе
Коминтерна
в 1924 году проявилась тенденция
рассматривать фашизм попросту
как
"орудие борьбы крупной буржуазии против
пролетариата"5.
Поскольку при
этом
ограничивались тем, что объясняли
сущность фашизма его
социальной
функцией,
то вскоре все партии и режимы, полезные для капитализма и вредные
для
коммунизма, стали считаться фашистскими. Эта
инфляция понятия фашизма
привела
к тому, что социал-демократические партии стали тоже рассматриваться
как
"близнецы" или "умеренное крыло" фашизма, потому
что социал-демократы
защищали
парламентскую демократию и тем
самым способствовали укреплению
капиталистической
системы6. На VII Всемирном
конгрессе Коминтерна в
1935
году
Георгий Димитров указал на ошибочность
этой теории "социал-фашизма",
подчеркнув,
что "никакие общие черты фашизма" не
избавляют от обязанности
"конкретно
изучать и принимать во внимание своеобразие
развития фашизма и
различных форм
фашистских диктатур в
отдельных странах на
различных
этапах"7.
Но это замечание осталось единичным и не
имело последствий. Сам
Димитров
не сказал в своем обширном докладе ни
слова о связанной
с этим
проблеме
разграничения и дифференциации соответствующих явлений. Ни один из
многочисленных
ораторов, выступавших по докладу Димитрова,
не рассматривал
вопрос,
верно ли, что различные партии и
режимы во всем
мире, именуемые
фашистскими
или в самом деле заслуживающие этого
названия, действительно
имеют
общие черты с итальянской фашистской системой,
от которой произошло
это
название.
После 1945 года в догматической
марксистской дискуссии о фашизме этот
вопрос
почти не привлекал внимания8. В ГДР говорили
и говорят о
фашизме,
имея в
виду, как правило, национал-социализм. Во введении к вышедшему в 1980
году
сборнику под названием "Исследования о фашизме" Дитрих Эйхгольц
и Курт
Госвейлер
подчеркивают, однако,
необходимость
сравнительного исследования
фашизма,
ссылаясь на упомянутое высказывание
Димитрова**. Но до
сих пор
историки ГДР
не опубликовали ни
одной работы в
таком сравнительном
направлении.
Иначе обстояло дело в последние годы в Польше,
в Чехословакии
(во
всяком случае, до 1969 года) и особенно
в Венгрии. В
этих странах
появились
очень интересные работы о различных формах фашизма).
Если коммунистические авторы до нынешнего
времени так мало занимались
вопросом
о чертах сходства и различия
между фашистскими движениями,
то
некоторые
из так называемых "буржуазных"
исследователей уже в
1928 году
опубликовали книгу
о "международном фашизме"11, и этой проблемой
заинтересовались
в особенности социал-демократические теоретики. Однако их
весьма значительные инициативы и разработки
были почти забыты.
Такие
социал-демократы, как
Георг Деккер, уже
в 1930 году считали нужным
напомнить, что
о фашизме можно
говорить лишь в
том случае, "если
рассматриваемое
движение во всех существенных чертах совпадает с итальянским
фашизмом"12. Александер
Шифрин исследовал общие
причины и особенности
различных
фашистских движений в Европе. При этом он
пришел к выводу,
что
нельзя
усматривать "корни фашизма в исключительном своеобразии какого-либо
отдельного
национального развития". Но точно так же было бы ошибочно сводить
все
вообще явление фашизма к "структуре и
специфическим явлениям развития
высокоразвитого капитализма", как это делали
коммунистические авторы.
Страны, где
возникли и выросли
фашистские движения, различались в
экономическом и
социальном отношении. Но
в политической области
обнаруживались
их общие характеристики. В таких обществах
"демократия была
провозглашена
лишь в послевоенное время". В этой
"зоне
контрреволюции", к
которой Шифрин
причислял, наряду с
Германией, также Италию,
Австрию,
Финляндию,
Литву, Польшу, Румынию, Венгрию, Югославию, Болгарию и Испанию,
демократия
еще не достигла устойчивости. По этой причине
фашистские партии
могли
обрести особую привлекательность для "идеологии и массовой психологии
одичавшей
мелкой буржуазии"".
Эти мысли дальше развил Аркадий Гурланд
в своей книге
"Современные
действия
пролетариата", опубликованной в 1931
году14. Следует отказаться,
говорил
он, от распространения и применения понятия фашизма ко всему,
"что
лишь
некоторым образом связано с насильственной
формой правления", потому
что в
таком случае фашизм оказался бы всего лишь "выражением очень
старого
понятия
террористической государственной
власти".
"Специфическая
новизна"
фашизма
заключается в моменте его возникновения.
Итальянский фашизм обязан своим
успехом не "избытку",
а "недостатку
капитализма,
индустриализации, промышленного пролетариата"15. В отличие
от
Франца
Боркенау, защищавшего в этой связи тезис,
что итальянский фашизм
представляет собой
лишь некоторый вид
диктатуры, служащий созданию
индустриального
капитализма16, Гурланд никоим образом не исключал, что успех
фашизма
может повториться в Германии, хотя здесь он столкнется с иными, чем
в
Италии, экономическими и социальными предпосылками. В Германии и в других
высокоразвитых капиталистических странах фашисты не
могут, конечно,
использовать
слабость пролетариата и
пассивную поддержку широких
слоев
обнищавшего
сельского населения, как это было
в Италии, но
они найдут
соответствующую социальную опору в разоренной и деклассированной
экономическим
кризисом мелкой буржуазии17. Так
же, как Браунталь,
Бауэр,
Ольберг,
Ненни, Тедеско и Гильфердинг, Гурланд пытался объяснить напряжение
между
мелкобуржуазной социальной базой
фашизма и его
капиталистической
социальной
функцией с помощью марксовой теории бонапартизма18.
Из этого краткого обзора
"классической" дискуссии о фашизме видно, что
марксистские
авторы не только использовали понятие фашизма как ругательство
и
пропагандистский жупел; напротив, антифашисты интенсивнее самих
фашистов
занимались
проблемой, представляет ли фашизм особое явление, относящееся к
одной
лишь Италии, или же это общее историческое явление19.
Однако после 1945 года эти попытки
сравнительного исследования фашизма
были
более или менее забыты. Затем Эрнст Нольте
весьма содействовал тому,
что так
называемая буржуазная наука активизировала изучение проблемы фашизма
как
особого исторического явления20. Взгляды Нольте, которые здесь не будут
подробно
рассматриваться, встретили не
только горячее одобрение,
но и
активную
критику21. Впрочем, главный интерес работ Нольте теперь усматривают
в его
различных определениях фашизма,
особенно в его
"трансполитическом"
определении (по
которому фашизм представляет собой сопротивление
"практической
и теоретической трансценденции"), а
также в его
тезисе об
"эпохе фашизма"22. Не привлекли особого
внимания его соображения,
относящиеся к
сравнительному исследованию фашизма,
где он основывался
сначала на
анализе "Аксьон Франсэз", итальянского
фашизма и
национал-социализма, а
затем распространил этот
анализ на остальные
фашистские
движения Европы в междувоенное время; столь же мало была замечена
его
типология, где он различал итальянский "нормальный" фашизм
и немецкий
"радикальный", а
также сопоставлял оба
вида с "префашизмом, или
протофашизмом"
и "филофашизмом" некоторых авторитарных режимов23.
В 60-е и 70-е годы было опубликовано
множество монографий по
истории
различных
форм фашизма, не исходивших, как
правило, из сравнительного
анализа
и опиравшихся на весьма
разнообразные методы и
теории. То же
относится
к некоторым обзорам и сборникам. Во многих из
этих работ были
рассмотрены
не все фашистские движения, как, например, в весьма поучительном
и
удачном сравнительном исследовании Германии и Италии,
опубликованном
Вольфгангом
Шидером24, или же эти движения рассматривались разными авторами,
с
различными интересами и точками зрения25. Вследствие этого наша
скромная
попытка
свести воедино и сравнить между
собой предыдущие исследования по
истории
фашизма наталкивается на большие трудности26.
Параллельно этому пренебрежению к
различным формам сравнительного
исследования
фашизма, в некоторых странах, и в
частности в Федеративной
Республике
(Германии.- Ред.), происходило размывание понятия "фашизм". Почти
все
государства в мировом масштабе, от
А до Z, от Аргентины
до Заира,
описываются
некоторыми нашими современниками
как "фашистские". В
области
внутренней
политики со столь же нелепыми мотивировками разоблачаются как
"фашистские"
все политические партии и едва ли не
все государственные и
общественные
учреждения.
Пренебрежение серьезным сравнительным
исследованием явления, а
также
непрекращающееся
размывание понятия "фашизм", отчасти
превратившегося в
простое
ругательство, которым обмениваются противники, привели к тому, что в
последнее
время различные исследователи стали критически относиться к смыслу
и
полезности самого понятия "фашизм".
Многие
авторы энергично воспротивились широкому
отождествлению с
фашизмом капиталистических государств,
управляемых парламентскими
правительствами
или диктаторами. Другие же подчеркивают,
что неразборчивое
применение выражения
"фашистский"
может привести к
умалению опасности
"настоящего"
фашизма итальянского и особенно немецкого образца, а также к
недопустимой по
научным и политическим мотивам демонизации "просто"
антидемократических
особенностей авторитарных режимов. Например, Карл Дитрих
Брахер
решительно высказался в этой связи за единственный решающий критерий
парламентской демократии
и политической свободы27.
По этим, скорее
политическим,
а также по определенным научным основаниям
он высказался за
применение понятия
тоталитаризма,
постулирующего некоторое сходство
коммунистических
и фашистских партий и режимов,
враждебных парламентской
демократии.
Итальянский исследователь фашизма Ренцо де Феличе указал, кроме
того,
что итальянский фашизм потребовал
далеко не так
много жертв, как
немецкий
национал-социализм, который к тому же, в
отличие от итальянского
фашизма,
опирался не на поднимающиеся, а на опускающиеся слои мелкой
буржуазии,
опасавшиеся своей пролетаризации28. Так
же, как у
Брахера, в
критике де
Феличе научные убеждения
соединяются с определенными
политическими
моментами.
А.
Джеймс Грегор распространял понятие фашизма на
почти все
недемократические
движения и режимы прошлого и
настоящего - причем
он,
сознательно
или нет, вообще решительно ставил под сомнение
специфичность и
применимость самого
понятия
"фашизм"29. Между тем
Генри А. Тернер
подчеркнул, что
фашизм принадлежит по
существу к категории
антидемократических
движений и режимов3". Брахер, де Феличе, Тернер, а также
Элардайс31,
Гильдебранд32, Мартин33 и другие согласны также в том, что
как
раз между
итальянским фашизмом и
национал-социализмом черты различия
значительнее,
чем черты сходства. Поэтому в
интересах чисто эмпирического
исследования,
как они полагали, надо отказаться от общей теории
и общего
понятия
фашизма3*. Эти научные аргументы также связывались - и до
сих пор
связываются
- с определенными политическими
взглядами, особенно отчетливо
высказанными
Тернером. А именно, Тернер опасался, что если бы действительно
существовала тесная
связь между капитализмом и фашизмом, как
всегда
утверждали
марксистские теоретики фашизма, то это поставило бы под угрозу
прочность
и самое существование нынешних
капиталистических государств с
парламентским
строем35.
Здесь следует подвергнуть критике саму
критику. При этом надо также
различать
политические и научные аспекты. Факт состоит в том, что фашистские
партии
возникли и выросли на почве
капитализма, что они
обладали особой
притягательной
силой для определенных слоев капиталистического общества, что
капиталистические круги
готовы были оказывать
фашистам политическую и
финансовую
поддержку и, наконец, что фашизм и по сей день
вовсе не мертв.
Поэтому
историк, действительно желающий извлечь
уроки из истории,
обязан
принимать
во внимание результаты, тезисы и
даже гипотезы исследования
фашизма,
в частности, теоретического исследования.
Как говорит пословица,
"черт
никогда не приходит снова через ту же дверь"; история не повторится в
точно той
же форме, но
структурные факторы, способствовавшие подъему
"классического"
фашизма и его приходу к власти, безусловно имеются и могут
способствовать
росту так называемого неофашизма. Исследование фашизма всегда
имело политическую направленность,
преследовало антифашистские цели
и
доставляло
средства для борьбы с фашизмом. В области политики и преподавания
это
имело и до сих пор имеет
не только отрицательное, но и некоторое
положительное
значение. В самом деле, теории, тезисы и гипотезы длящейся уже
почти
60 лет дискуссии о фашизме
позволяют увидеть некоторые
структурные
факторы,
определявшие ход событий, и
представить публике ряд
возникающих
отсюда
проблем.
Однако
независимо от этих
политических и, если
угодно, даже
дидактических
моментов имеются некоторые научные
аргументы, которые можно
противопоставить
критикам, оспаривающим смысл и
полезность общего понятия
фашизма.
1.
Против предлагаемого Брахером
и другими применения понятия
тоталитаризма
говорит прежде всего тот факт, что различия между фашистскими
и
коммунистическими движениями и режимами еще больше, чем между
отдельными
видами
фашизма. Коммунистические и фашистские партии преследовали различные
цели и
привели к различным общественным системам. Черты сходства в практике
власти
(но не в структуре власти) недостаточны для того, чтобы
почти
отождествлять
фашизм и коммунизм36.
2. Подобные же соображения можно
выдвинуть против предложения Тернера
включить
фашизм в группу антимодернистских движений. Это не решает проблемы;
напротив,
при этом возрастают трудности обобщения и разграничения.
3. Требование ряда авторов отказаться
от применения социологических
теорий
вообще, и от теорий фашизма в частности, неосуществимо на
практике.
Историческое
исследование никогда не было - ни в прошлом, ни в наше время -
чисто
эмпирическим и свободным от
теорий. Если мы
не готовы привести
постановки
вопросов, методы и эвристические подходы теории, из которой мы,
сознательно или
бессознательно, исходим, то
возникает опасность
идеологической
маскировки и искажения изучаемой действительности.
4. Критики общего понятия фашизма, как бы
резко и номиналистически они
ни были
настроены, должны признать, что почти во всех европейских странах в
междувоенный
период были движения, ориентировавшиеся на итальянский образец
и
рассматривавшиеся не только с коммунистической и социалистической, но и с
консервативной
и либеральной точек зрения как фашистские
партии. Понятие
фашизма
нельзя просто спрятать. Оно имело свою историю и наложило на историю
свой
отпечаток. Оно принадлежит к "ключевым словам"37 истории
20-го века.
Оно
может рассматриваться как "фактор и индикатор"38 реального развития,
в
особенности
истории рабочих партий. История интерпретаций фашизма и теорий
фашизма неизбежно
приводит к истории
антифашизма - то
есть истории
коммунистических,
социал-демократических, а отчасти
даже консервативных и
либеральных
партий39. Насколько важно историческое значение теорий фашизма в
прошлом
и по сей день - прежде всего как
фактора и индикатора
реальной
истории антифашизма,- настолько спорна и
проблематична их научная
доказательность.
Поиски глобальной теории фашизма, которой
можно было бы,
как
универсальным ключом, объяснить форму
и функции всевозможных явлений
фашизма,
до сих пор не привели к удовлетворительному и
общепризнанному
результату.
Существующие теории фашизма могут, как правило, объяснить лишь
отдельные
проблемы, касающиеся развития отдельных фашистских движений. Это
относится к
теориям, где фашизм
описывается как агент
или союзник
капиталистических
слоев40, а также к тезисам, по которым
фашизм является
партией
мелкой буржуазии41, неизбежным результатом
специфического развития
национальной истории42,
следствием определенной стадии
модернизации
страны43,
результатом определенного
социально-психологического
импульса44,
продуктом культурного
и морального распада45, специфической формой
господства
одного человека46 или формой проявления
тоталитаризма. Эти и
другие
теории фашизма надо соединить друг с другом.
Их можно применить
в
исследовании
фашизма как эвристические
постановки вопроса, методические
подходы
или "теории среднего радиуса действия"47, но сама теория
фашизма
должна
быть плюралистической по своему характеру и сравнительной. Буржуазным
критикам
общего понятия фашизма надо напомнить
предупреждение Горкгеймера,
что о
фашизме (соответственно, о национал-социализме) следует молчать, если
вы не
готовы говорить о капитализме, т. е. об
общих, не ограниченных
отдельными
капиталистическими странами (Германия, Италия и т. д.) причинах
фашизма48.
Впрочем, это не означает (также в понимании самого Горкгеймера),
что
одним этим подходом можно объяснить сущность
и возникновение фашизма,
который, по
словам Эрнста Блоха,
имеет более глубокие
корни, чем
капитализм49. Далее,
сторонникам
догматически-марксистского, и притом
ограниченного
одной Германией, понятия фашизма
надо возразить - в стиле
изречения
Горкгеймера,- что если они говорят только
о национал-социализме,
то
должны молчать о
фашизме. Эта критика
"буржуазных" и марксистских
исследований ведет
к требованию заняться
сравнительным исследованием
фашизма.
Лишь таким способом можно решить также
вопрос о границах и полезности
общего
понятия фашизма.
Это, в свою очередь, возможно лишь в том
случае, если - перефразировав
часто повторяемое
выражение Анджело Таска
- сначала написать
историю
отдельных "фашизмов"50. Лишь
после такого описания
и сравнения можно
попытаться
определить "фашизм" в форме глобальной теории.
ГЛАВА 2
ИТАЛЬЯНСКИЙ
ФАШИЗМ
Возникновение и рост
Почти все исследователи и теоретики
согласны в том, что фашизм
был
результатом
глубокого экономического и
общественного кризиса. Но
такое
утверждение
не очень содержательно, поскольку в конечном счете дело сводится
к
масштабам и характеру кризиса. Это видно
из следующего дальше
очерка
развития
итальянского фашизма1. Его возникновение и его рост были определены
и
обусловлены специфическими
экономическими, социальными и
политическими
проблемами,
возникшими уже в 19-м столетии и обостренными течением и исходом
Первой
мировой войны.
В середине прошлого столетия
Италия была, по
сравнению с другими
странами
Западной и Центральной Европы, отсталой аграрной страной2. С
70-х
годов
19-го века там пытались провести
индустриализацию. Это привело
к
тесному сотрудничеству промышленности,
банков и государства, активно
поддерживавшего
своей политикой экономическое развитие. В
результате этого
выиграла
прежде всего североитальянская
тяжелая промышленность в
ущерб
другим
отраслям промышленности, в частности текстильной. Сельское хозяйство
в
сущности оставалось запущенным. Это касалось
не только чисто
аграрного
Юга, в
значительной степени еще
скованного феодализмом, но
и
сельскохозяйственных
областей Севера. В Италии дело не дошло ни до
аграрной
революции,
ни до реформы отношений собственности и земельной реформы. Масса
мелких арендаторов и сельскохозяйственных рабочих,
противостоявшая
немногочисленным
крупным земельным собственникам, жила
в крайне тяжелых
экономических
условиях. Государство мало что делало
для облегчения нужд
сельского пролетариата и массы заводских
рабочих, возникшей в
ходе
промышленного
развития северных регионов.
После успешных войн с
Австрией в 1861
году появилось Итальянское
королевство,
которое смогло добиться территориального единства страны - в
1866
году к нему была присоединена Венеция, а в 1870 - Папская область;
но
оно
было неспособно и не готово разрешить все более обостряющиеся социальные
проблемы3.
Промышленная и аграрная элита умела проводить свои экономические
интересы.
Поскольку до 1880 года избирательным правом пользовалось лишь 2,5%
населения, правительство состояло большей частью
из правых и
левых
либералов,
которым нетрудно было найти для
этой политики большинство
в
парламенте.
Но и после того, как в результате избирательной реформы 1881
года
значительная часть городских
средних слоев получила
избирательное
право,
прежний альянс промышленной элиты
Севера с аграрной
элитой Юга
сохранил свою
власть. Оппозиционные силы
побуждались к сотрудничеству
личными
сделками, обещаниями и угрозами, чем достигалось сохранение status
quo. Итальянцы
обозначали эту непарламентскую политическую практику
выражением "trasformismo", что
в дословном переводе означает
"переформирование".
Но такая политика умиротворения и компромисса под знаком
"trasformismo"
оказалась бессильной перед лицом
нараставшего социального
движения
и массовых беспорядков, голодных
бунтов и забастовок.
Поэтому
ведущий либеральный
политик Джолитти попытался
добиться сотрудничества
лидеров
основанной в 1882 году социалистической партии и католической партии
"пополари"
(popolari) {Популисты (итал.- "народная партия").- Прим. перев.},
проводя
модернизацию и осторожные
социальные реформы. Однако
реформы, к
которым
стремился Джолитти, и его
тактика
"trasformismo",
применявшаяся
также к
социалистам и
"пополари",
столкнулись и в
буржуазном лагере с
неприятием
и критикой. Эти силы соединились в Итальянскую националистическую
ассоциацию
(Associazione Nazionalista Italiana);
они решительно отвергали
предложенные
Джолитти социальные реформы и предлагали вместо этого отвлекать
внимание
масс откровенно националистической и империалистической политикой4.
Но эта
тактика, поневоле перенятая также
Джолитти, оказалась безуспешной.
Поскольку националистические требования присоединения
"неискупленных
итальянских
земель" ("Italia irredenta") в Южном Тироле и
в Истрии ввиду
внешнеполитической
ситуации в то время еще
нельзя было удовлетворить,
правящие круги
обратились к колониальной политике. Хотя нападение
на
Абиссинию
в 1896 году окончилось сокрушительным поражением итальянских войск
при
Адуа, в 1912 году удалось аннексировать Ливию - лишь после длительных и
кровопролитных
сражений. Но и в области внутренней политики попытки отвлечь
внимание от
социальных проблем империалистической и националистической
политикой
оказались не вполне успешными.
Хотя значительные слои
мелкой
буржуазии удалось
мобилизовать и сплотить
этой тактикой, сторонники
социалистической партии
не дали обмануть
себя лозунгами, призывавшими
заменить
классовую борьбу "борьбой наций".
Большинство социалистической партии под
руководством Бенито Муссолини5
отказалось
сотрудничать с правительством под
знаком реформизма. В
первых
выборах,
проведенных в 1913 году по принципу всеобщего избирательного права
(для
мужчин), радикальное крыло социалистов добилось крупного успеха. В 1914
году произошли
многочисленные забастовки недовольных промышленных и
сельскохозяйственных рабочих.
Это побудило консервативные группы,
объединившиеся вокруг
председателя Совета министров
Саландра, еще раз
попытаться стимулировать националистические
настроения в массах
мелкобуржуазного
происхождения, чтобы отвлечь их
от насущных социальных
проблем. Вначале
такая концепция показалась
успешной. Под давлением
интервенционистов,
к которым примкнул и
Муссолини, покинув из-за
этого
социалистическую партию,
итальянское правительство более
или менее
вынужденно
решилось вступить в войну на стороне
союзников6. Вначале война
привела не
только к сплочению
масс посредством мобилизации, но и к
модернизации
и ускоренному росту экономики. Однако этот
экономический рост
неизбежно
оказался искусственным и недолговечным, поскольку он по существу
основывался
на поддерживаемых государством военных заказах и кредитах.
После войны обнаружилось, что прежние
экономические, социальные и
политические
проблемы никоим образом не разрешились, а напротив, проступили
в еще
более острой форме7. Перевод на мирные рельсы
искусственно раздутого
военного
производства, в ряде отраслей направляемого государством, оказался
крайне
трудным ввиду снижения спроса на мировых рынках и большого бюджетного
дефицита. Давала
себя знать все
возрастающая инфляция, усилилась
безработица8.
Это привело в городах к множеству
беспорядков и забастовок,
достигших
наивысшего уровня осенью 1920 года, когда в промышленных областях
Северной Италии
рабочие захватили предприятия. Правительству удалось
побудить
их к уступкам, пообещав повышение заработной
платы, восьмичасовой
рабочий
день и введение социального обеспечения,
но обе стороны не были
удовлетворены
этим компромиссом. Большая часть
рабочих не удовлетворилась
этим успехом,
считая, что в
возникшей ситуации возможна
была
социалистическая
революция. Конфликт по этому вопросу отделил
реформистскую
часть итальянского рабочего движения от
более сильной максималистской
(революционной) части,
что прямо или
косвенно способствовало его
ослаблению9.
Но и промышленники вовсе не были удовлетворены компромиссом,
достигнутым при
посредничестве
правительства. С одной
стороны, они
опасались,
что рабочее движение может использовать занятые им позиции, чтобы
и в
самом деле захватить власть революционным путем. С другой стороны,
они
считали
неприемлемыми обещанные социальные мероприятия и прибавки заработной
платы.
В сельскохозяйственных областях Северной
Италии возникли еще
более
острые
социальные конфликты. Здесь организации сельскохозяйственных рабочих
добились
еще больших успехов. Многие имения были
захвачены и перешли
под
управление
кооперативов, примыкавших к
разветвленной сети потребительских
обществ,
также управляемых и руководимых социалистическими лигами. Сверх
того,
социалистические лиги обязали еще оставшихся крупных землевладельцев и
даже
мелких земельных собственников нанимать определенное число работников
при непременном
посредничестве этих лиг,
независимо от действительной
потребности
в рабочей силе. При
этом максималистски настроенные
лидеры
социалистических
лиг не были удовлетворены даже этими беспримерными в Европе
того
времени успехами, поскольку они
стремились к полному
обобществлению
земли.
Эти цели решительно отвергались не только крупными землевладельцами,
но и
многочисленными мелкими земельными собственниками и арендаторами, не
только
не хотевшими отдавать свою землю, но стремившимися приобрести больше
земли.
Отсюда возникла общность интересов
мелких собственников и
крупных
аграриев,
опасавшихся обобществления земли и желавших отмены уже проведенных
реформ10.
Хотя более чем сомнительно, что
Италия после Первой
мировой войны
действительно
находилась в революционной
ситуации, как на
это надеялись
социалисты
и как этого опасались промышленники и аграрии, нереволюционного и
парламентского
решения различных проблем тоже не было видно. Экономический и
социальный кризис
сопровождался и обострялся политическим кризисом
итальянской
системы правления.
Парламентские выборы 16 ноября 1919
года привели к
сокрушительному
поражению правивших
до этого либеральных и демократических партий.
Социалисты,
получив 156 мест, стали крупнейшей политической силой, тогда как
католическая
народная партия popolari получила 95
мест. Такой результат
выборов
сделал образование сильного и
дееспособного правительства трудным
или даже
невозможным. Социалисты и
"пополари"
решительно отказались
сотрудничать между
собой, между тем
как попытки Джолитти
- впрочем,
нерешительные
и неискренние - побудить католическую народную партию к
коалиции
с либералами привели к весьма непрочным результатам. Однако против
воли
социалистов и "пополари" страной нельзя было управлять. Таким образом,
традиционная
для Италии политика компромисса и
"trasformismo"
окончательно
провалилась.
Совершенно бесполезным и даже
угрожающим всей системе
правления
оказалось
также продолжение прежних попыток отвлечь внимание от внутренних
социальных
проблем, возбуждая националистические страсти и добиваясь таким
образом
общественной сплоченности. Хотя Италия
испытала в Первой
мировой
войне
ряд тяжких поражений, некоторые ее цели удалось осуществить, поскольку
она
была одной из держав-победителей. Италия получила Южный Тироль и Истрию
с
Триестом, но ей пришлось отказаться в пользу
Югославии от далматинского
побережья,
также входившего в ее требования, тогда
как Фиуме (Риска)
был
объявлен
вольным городом. Итальянское правительство
лишь после длительных
колебаний
и сильного сопротивления согласилось с этим решением союзников в
Париже.
Общественное мнение Италии возмущенно реагировало на такое решение
союзников
и на предполагаемую нестойкость итальянского правительства. В этой
ситуации
укрепилось представление о якобы
"украденной
победе", с которым
итальянские
националисты атаковали союзников и собственное
правительство.
Миф об
"украденной победе" в этом отношении весьма напоминает возникшую в
Германии легенду
об "ударе ножом в спину". Перед
лицом этих
националистических
эмоций итальянское правительство
не решилось энергично
вмешаться,
когда итальянские войска под предводительством поэта Габриеле
Д'Аннунцио
не выполнили приказа об отходе и 12 сентября 1919 года своевольно
оккупировали
город Фиуме. В течение 16 месяцев Д'Аннунцио, присвоивший себе
титул
"начальника" ("commandante"), хозяйничал в городе, развив
уже тогда
все
элементы политического стиля фашистской Италии. Сюда относятся массовые
шествия и
парады его сторонников
в черных рубашках
под знаменами с
изображением мертвой
головы, воинственные песни,
приветствие по
древнеримскому образцу
и эмоциональные диалоги
толпы с ее
вождем
Д'Аннунцио11.
Организация фронтовиков "Боевые отряды" ("Fasci di combattimento"),
основанная
Муссолини в Милане 23 марта 1919 года, приняла политический стиль
Д'Аннунцио за
образец и могла
использовать явления экономического,
социального
и политического кризиса, потрясавшего Италию. Но все это еще не
объясняет,
почему Муссолини смог в поразительно короткое время организовать
массовое
движение, насчитывавшее уже в начале
1921 года почти
200 000
членов.
Это зависело и от личности самого Муссолини, и
от пропагандируемой
им
идеологии, содержавшей, наряду с националистическими, также
некоторые
социалистические
элементы. Эта идеология и военизированный внешний облик
нового
движения привлекали, наряду с националистами и бывшими социалистами,
главным
образом участников войны и молодых людей, видевших в этом необычном
движении,
столь решительно отвергавшем все прежние партии и намеревавшемся
их
заменить, единственную еще неиспытанную политическую силу, от которой они
ожидали
радикального решения не только национальных, но и своих
личных
проблем.
Чем более неопределенно и даже противоречиво звучали требования
фашистского
движения, тем более они производили эффект12.
Еще действеннее, чем программа фашистов,
была их политическая тактика,
по
существу продолжавшая мировую войну гражданской войной. Представители и
исполнители ее
предприятий, чаще всего
завершавшихся насилиями, были
"squadri"
{"Отряды" (итал.).- Прим. перев.}, отряды, состоявшие из учеников
и студентов,
а также бывших
солдат итальянских элитных
и штурмовых
подразделений,
arditi {Отважные, дерзкие (итал.).- Прим. перев.}. Эти войска
гражданской
войны одержали свои первые
"победы" во вновь
приобретенных
областях,
Триесте и Венеции-Джулии, где
они "боролись" с
меньшинствами
славянского
происхождения, рассматриваемыми как враги Италии и - нередко без
оснований
- как представители
"чуждого"
марксизма. Здания и
организации
словенского
меньшинства, а также социалистов подвергались разрушению. Во
второй половине
1920 года фашисты
распространили свои насильственные
действия
на территорию Болоньи, после того как там на
заседании городского
парламента
был застрелен депутат от националистов,
инвалид войны. Фашисты
ответили на
это политическое убийство
рядом террористических актов,
встретивших одобрение
буржуазных кругов, причем
полиция почти не
вмешивалась. "Скуадри" нападали
на редакции социалистических газет и
помещения
социалистических организаций, опустошали их и поджигали. Отдельные
представители
социалистической партии подверглись
угрозам, избиениям, а
некоторые
были убиты. Вскоре после этого "скуадри" перешли к "карательным
экспедициям"
(spedizioni punitive) в сельских окрестностях Болоньи, Феррары
и,
наконец, повсюду в Эмилии и Романье, систематически разрушая от деревни к
деревне,
от города к городу и, наконец, от провинции к
провинции помещения
профсоюзов,
кооперативов, партийных комитетов и
редакций, пытая и
убивая
политических
противников из социалистов и
"пополари". Эти акции
получали
одобрение аграриев
и мелких земельных
собственников-крестьян, которые
повсюду
оказывали материальную поддержку возникающим фашистским организациям
или вступали
в их ряды. Таким образом, изменялась не только численность, но
и
социальный состав фашистского движения.
В то время как первые, образовавшиеся в
городах фаши состояли главным
образом
из офицеров, студентов, интеллигентов, а также
из отщепенцев всех
слоев
общества, "скуадри" так называемых аграрных фашистов рекрутировались
главным
образом из крупных аграриев,
среднего и мелкого
крестьянства, а
также
из сельскохозяйственных рабочих, присоединившихся - добровольно или
вынужденно
- к фашистским профсоюзам сельскохозяйственных рабочих13.
К ним надо прибавить мелких буржуа из
небольших провинциальных городов.
Таким
образом фашизм приобрел свой специфический социальный профиль. Он
превратился
в движение, поддерживаемое преимущественно мелкой буржуазией, с
радикально
антисоциалистическими целями, хотя в его
программах по-прежнему
оставались первоначальные антикапиталистические
пункты. Внутренняя
противоречивость
программ прикрывалась идеологией национализма
и активизма
фашистских
"скуадри".
Но быстрый рост фашизма и победа в
гражданской войне против социалистов
и
"пополари", достигнутые именно его аграрной частью, скрывали в
себе также
некоторые проблемы.
Это касалось, например,
регионального обособления
отдельных
подразделений фашистской партии, почти
неограниченно управляемых
местными
лидерами (которых приверженцы и противники
называли абиссинским
термином
"рас" - "предводитель"). Они вели между собой острую
конкурентную
борьбу,
и хотя эти "расы" не
представляли прямой угрозы
для лидерства
Муссолини,
они могли препятствовать стремлению
Муссолини построить единую
партийную
организацию, а также его намерению
заключить пакт примирения
с
социалистами.
Хотя Муссолини 7 ноября
1921 года сумел
объединить свое
движение
в не особенно крепкую партию (Национальную фашистскую партию, НПФ,
Partito Nazionale
Fascista), его концепция
умиротворения полностью
провалилась. Террористический поход против социалистов, "пополари" и
либералов, объявленный и проводимый вождями
аграрных фашистов,
беспрепятственно
продолжался. Муссолини должен был довольствоваться титулом
"дуче"
("Duce") {"Вождь", "полководец" (итал.) -
Прим перев.}, присвоенным
ему
партийным съездом в Риме в ноябре
1921 года, но не был в состоянии
сдерживать или направлять агрессивный
активизм
своих провинциальных вождей.
Таким образом, фашистская партия никак не
напоминала монолит. В
этот
период
следовало использовать внутренние
раздоры между фашистами
и по
крайней
мере положить предел их
террористической
деятельности. Но ничего
этого
не произошло.
Стремясь ослабить социалистов и
"пополари", Джолитти совершил
тяжкую
ошибку,
приняв фашистов в избирательный союз
либералов. Но в
отношении
фашистов
этот прием
"trasformismo"
нацело провалился. Фашисты,
занявшие
после
выборов в апреле 1922 года 35 мест в парламенте, получили в
каком-то
смысле
признание либералов, хотя и не прекратили своей явно противозаконной
террористической
кампании. Теперь военные и полиция
проявляли еще меньшую
готовность
препятствовать насильственным действиям фашистов. А социалисты и
"пополари",
снова одержавшие победу на выборах,
не сумели объединиться в
единый
фронт против фашизма. Когда же все социалистические группировки (за
исключением
коммунистов) образовали единый фронт под названием "Союз труда"
("Allianza
del Lavoro"), призвавший ко всеобщей забастовке против фашизма,
государственные власти
и буржуазные силы
повели себя так,
как будто
вспомнили
о времени захвата предприятий, хотя социалисты стремились в
этом
объединении
лишь к обороне от фашизма
и защите демократических свобод.
"Пополари"
и либералы, как и государственная исполнительная власть, пассивно
наблюдали,
как фашистские "скуадри", получившие
тем временем значительную
материальную
поддержку также от промышленных кругов,
безжалостно сокрушили
это
сопротивление социалистов. Между тем Муссолини
сумел представить себя
как
единственного человека, способного
защитить общество от
хаоса,- в
действительности
вызванного его собственной
частной армией, развязавшей
гражданскую
войну.
Вечером
27 октября Муссолини
отдал приказ собравшимся
в Неаполе
"скуадри"
начать поход на Рим14. Хотя
чернорубашечники были вовсе
не
вооружены или
недостаточно вооружены, полиция
и военные опять
не
вмешивались. Когда
король не решился
подписать составленную
премьер-министром
Факта декларацию, объявлявшую осадное положение, Муссолини
выиграл:
он был назначен премьер-министром, а насильственный поход на
Рим,
до тех
пор представлявший столь сомнительное предприятие, превратился в
триумфальное
шествие.
Фашизм у власти
28 октября 1921 года Муссолини стал
главой правительства, но
его
положение
казалось крайне шатким. Из
535 депутатов парламента
лишь 35
принадлежали к
Национальной фашистской партии
(НФП, Partito Nationale
Fascista), к
которой, впрочем, с
начала 1923 года
присоединилась
Националистическая
партия. Муссолини пришлось пойти на коалицию,
в которую
вошли,
кроме уже упомянутых
националистов, также либералы,
демократы, а
вначале
и "пополари". Впрочем, стараясь
сплотить эту весьма
неоднородную
коалицию,
он мог не только сталкивать ее членов
между собой, но в любой
момент угрожать
им применением своей
внепарламентской силы. Силу
эту
составляла
его партийная армия, не распущенная, а преобразованная в милицию,
формально подчиненную
военному командованию, но в действительности, в
отличие
от государственной армии,
присягнувшую не королю,
а фашистскому
дуче.
Однако страх перед этой армией
гражданской войны и перед непримиримыми
вождями
провинциальных фашистов никак не
может объяснить, а
тем более
оправдать
тот факт, что парламентские союзники фашизма
проявили готовность
принять
(8 ноября 1923 года) так называемый "закон Ачербо" (legge Acerbo)15.
По
этому закону любая партия, набравшая на выборах наибольшее число голосов,
но не
менее 25%, получала две трети мест в парламенте. На выборах 5
апреля
1924
года оказалось, что либералы
и "пополари", согласившись на закон
Ачербо, сами
себя устранили от
власти. Фашисты вместе
с либералами,
выступавшими
общим списком с ними, получили почти
две трети всех
мест и
теперь
бесспорно господствовали в парламенте. Впрочем, этот успех на выборах
был
достигнут прежде всего с помощью
террористических мер и
благодаря
финансовой
поддержке со стороны промышленного объединения
"Конфиндустрия"
("Confmdustria")16.
Казалось, Муссолини добился своей цели. Он был избранным
и
бесспорным главой правительства, и сверх того
ему, по-видимому, удалось
укротить
тех низших фашистских лидеров, которые недвусмысленно призывали к
так
называемой "второй революции". Но тут произошло событие, которое едва
не
привело
к уходу Муссолини и тем самым к развалу еще неокрепшей и не
вполне
разработанной
фашистской системы.
10 июня 1924 года фашистские скуадристы
напали на социалистического
депутата
Матеотти, направлявшегося в парламент, и убили его. Это была вовсе
не
первая жертва фашистского террора,
но именно Матеотти
был особенно
известен
своими смелыми и прямыми выступлениями против фашистских безобразий
и пользовался
поэтому большим уважением.
Его убийство вызвало
особое
возмущение. В
то время как
коммунисты напрасно взывали
к всеобщей
забастовке,
демократы, католики и социалисты сумели
объединиться в единый
фронт
под знаком антифашизма. Но оппозиция, возглавленная Джордже Амендолой,
решилась лишь
на половинчатые меры.
Вместо того чтобы
решительно, в
ультимативной
форме потребовать от короля отставки Муссолини, оппозиционные
депутаты
(за исключением коммунистов и нескольких либералов) всего лишь ушли
из
парламента, устроив на Авентине свой отдельный представительный орган.
После некоторых колебаний Муссолини
еще раз продемонстрировал свою
способность
натравливать друг на друга
противников и в
конечном счете
выводить
их из строя. Он предостерегал короля, церковь и промышленность, что
поражение
его фашистского правительства
может привести к
новому подъему
социалистического
движения. В то же время он уволил
некоторых фашистских
политиков,
особенно известных своим радикализмом, и
заставил свою милицию
присягнуть
королю. К своим внутрипартийным критикам и конкурентам Муссолини
применил
подобную же двойную стратегию, состоявшую
из уступок и
угроз.
Выполняя
требования, выдвинутые радикальными низшими
фашистскими лидерами,
он
преобразовал всю государственную и общественную жизнь
в фашистском
направлении, все
более ограничивая при
этом влияние непримиримых
представителей
провинциального фашизма. Эта политика принесла ему успех. Он
вернул
себе поддержку монархии, армии
и промышленности, устранил
своих
внутрипартийных
конкурентов и разбил антифашистскую оппозицию. Эти события,
в
конечном счете полностью разрушившие в Италии либеральную систему, делятся
на
несколько этапов17.
2 октября 1925 года были учреждены
фашистские корпорации, соединявшие
работодателей и
работников, что положило
конец свободе профсоюзного
движения.
За этим в начале ноября 1925 года последовали
"высшие фашистские
законы"
(leggi fascistissime), расширившие
власть главы правительства за
счет парламента,
который был отныне
полностью подчинен исполнительной
власти.
Дальнейшими законами были распущены
городские собрания депутатов,
отменена
свобода собраний и объединений, свобода
печати и были
уволены
политически
неблагонадежные служащие. После покушения на Муссолини 9 ноября
1926
года был издан "закон о защите государства", по которому были
распущены
все
партии, кроме фашистской, запрещены все оппозиционные газеты и учреждены
специальные
суды для политических противников режима. В начале 1928 года был
установлен
новый избирательный закон, по которому "большой фашистский совет"
составлял
перед выборами единый список кандидатов, а избиратели могли только
принять
или отвергнуть его в целом. Таким образом
парламентская система в
Италии
была окончательно заменена диктатурой. Впрочем, эта диктатура вовсе
не была
столь тоталитарной и
сплоченной, как уверяли
фашисты в своей
пропагандистской
формуле "тоталитарного государства" ("stato totalitario").
В
действительности фашистское государство
сохранило свой первоначальный
союзный
характер. Прочность и внутренняя
связность режима опирались
на
способность
Муссолини посредничать между различными силами и уравновешивать
их
противоречия.
Власть Муссолини основывалась, с
одной стороны, на
порученной ему
королем
должности главы правительства (capo del governo), а с другой - на
подчиненной
ему как "вождю фашизма" (duce del
fascismo) единой фашистской
партии
с ее милицией и многочисленными зависящими
от нее организациями.
Муссолини был
весьма озабочен тем,
чтобы сохранить это
свое двойное
положение
главы государства и партии. Партия не была включена в государство
и
подчинена ему, как этого требовали консервативные партнеры Муссолини, но и
государство
не было подчинено руководству и
управлению партии, как
этого
хотели
радикальные фашисты, группировавшиеся вокруг Фариначчи. Но
хотя
сознательно установленное Муссолини
равновесие между параллельными
аппаратами
государства и партии сохранилось, это фактически привело скорее к
бюрократизации партии,
чем к "фашизации"
бюрократии. Таким образом,
отождествление
той и другой далеко не достигло в Италии таких масштабов, как
в
национал-социалистской Германии. Власть и влияние монархии, армии и церкви
в
значительной степени сохранились18. Они вообще
не были отождествлены с
фашизмом,
но были, несомненно, его союзниками. Католическая церковь получила
по
Латеранскому договору, заключенному в
феврале 1929 года,
даже больше
власти
и влияния, чем прежде.
Наряду со значительными государственными
дотациями
она выговорила себе далеко идущие права вмешательства и контроля в
области
воспитания и семейной жизни.
Еще более сложно и неоднозначно было строение и
функционирование
корпоративной системы,
рассматривавшейся как третья
опора фашистского
режима19.
Хотя уже упомянутый закон, принятый в октябре 1925 года, признавал
фашистские
профсоюзы единственными представителями рабочих, предпринимателю
предоставлялась
неограниченная власть внутри
производства. Корпоративная
система,
введенная законом 1926 года и "хартией труда" (Carta
del Lavoro)
1927
года, также не соответствовала представлениям фашистских синдикалистов
о
гармоническом и равноправном сотрудничестве работодателей и работников. В
действительности
о равноправии представителей рабочих и
предпринимателей в
двенадцати
различных синдикатах, в свою очередь соединенных в корпорации, не
могло
быть и речи. Сверх того, предприниматели имели в лице "Конфиндустрии"
свой
собственный представительный орган, способный защитить экономические и
социальные интересы
промышленности перед государственным аппаратом и
"большим
фашистским советом". Также
и в этой области возникло
весьма
неустойчивое
состояние равновесия. С одной стороны, не
могло быть речи
о
полном приспособлении промышленности к фашизму;
с другой же
стороны,
промышленники
потеряли прямое влияние на политическую жизнь и предвидели в
будущем
все возрастающее вмешательство государства в экономическую жизнь.
Резюмируя, можно сказать, что
фашистский "stato totalitario"
основывался
на сложной и неоднозначной системе взаимозависимостей. Не могло
быть и
речи о тотальной унификации. Положение Муссолини существенно зависело
от
того, удастся ли ему получить и укрепить поддержку со стороны фашистской
партии,
весьма неоднородной в
своем общественном и
личном составе, и
одобрение
широких групп населения,
приобретенное путем плебисцита.
Этого
нельзя
было добиться одними только репрессивными мерами, касавшимися, наряду
с
лидерами организованного рабочего движения,
прежде всего национальных
меньшинств
- немцев в Южном Тироле, словенцев и хорватов в Истрии и Триесте.
Существование
и прочность фашистского режима зависели от того, достигнет ли
Муссолини
успехов в экономической и
внешней политике. Сначала
это ему
удалось.
В первой фазе фашистского режима, длившейся
примерно до 1930
года,
наблюдался
значительный экономический
подъем20. Это определялось главным
образом
состоянием мировой экономики,
поскольку и в
других государствах
после
тяжелого послевоенного кризиса произошло улучшение конъюнктуры. Но, с
другой
стороны, ликование фашистской
пропаганды, изображавшей преодоление
экономического
кризиса как результат мероприятий фашистского
правительства,
также
было в какой-то мере оправданно. Экономическая политика в этот период
характеризовалась
соединением либеральных и интервенционистских факторов.
Сюда
относятся, с одной стороны, переход к
политике свободной торговли,
реприватизация
некоторых государственных служб и учреждений и
либерализация
акционерного
права, а с другой стороны, установленное и контролируемое
государством замораживание заработной платы, поддержка дефицитных
предприятий, а
также государственное стимулирование некоторых отраслей
промышленности
и программ внутренней колонизации.
Интервенционистская экономическая
политика государства усилилась, когда
с 1929
года на Италии начали сказываться воздействия мирового экономического
кризиса. Число
безработных, превысившее в
1934 году миллион
человек,
пытались
снизить введением укороченного рабочего дня,
дальнейшим снижением
заработной
платы, составившим для промышленных
рабочих около 15%,
а для
сельскохозяйственных
рабочих 40%, и другими мерами по поддержке занятости и
созданию
рабочих мест. Так как все
это не принесло быстрого успеха
и
национальный доход
вернулся к уровню
1929 года лишь
в 1939 году,
государственные
меры по поддержке промышленности были еще усилены. Впрочем,
с
момента начала в октябре 1935 года
абиссинской войны, на
которую Лига
Наций
ответила экономическими санкциями,
экономическая политика приняла
вытекавший
из военных соображений автаркический характер. С другой стороны,
с
нападения на Абиссинию началась политика внешней экспансии, оправдываемая
идеологической
целью восстановления Imperium
Romanum (Римской империи).
Ясно,
что Муссолини был вынужден отвлекать внимание от внутренних социальных
и
экономических проблем, маскируя их видимостью внешнеполитических успехов.
Эта
империалистическая
политика, мотивируемая внешне- и
внутриполитическими
обстоятельствами, вначале была успешной21. Во внутренней
политике националистические эмоции, подогретые военными
успехами в
Абиссинии,
Испании и Албании, привели к сплочению широких кругов населения.
Сверх
того, чтобы привлечь их к режиму,
были введены пособия
для детей,
оплачиваемые
отпуска и была развернута деятельность контролируемой фашистами
организации
"Dopo Lavoro" ("После работы"), занимавшейся организацией
досуга
трудящихся22.
Армию, не отождествлявшую себя с режимом,
можно было теснее
привязать
к нему военными действиями, по крайней мере пока они были успешны.
Вследствие
перехода к политике автаркии и к военной экономике вмешательство
государства
в экономику настолько усилилось, что влияние промышленников и их
все еще
могущественного объединения "Кон-финдустрия" заметно
ослабело.
Однако усилению
и большей самостоятельности фашистского режима во
внутриполитической
области препятствовал тот факт, что фашистская Италия все
больше впадала
во внешнеполитическую и
военную зависимость от
своего
усиливавшегося
союзника - национал-социалистской
Германии. Такое развитие
событий,
косвенно приведшее к развалу
фашистской системы в
Италии, было
более
или менее вынужденным, так как Муссолини, несомненно, его не хотел.
Подъем национал-социализма и его приход
к власти вызвал у Муссолини
смешанные
чувства23. С одной стороны, он
гордился тем, что
в Германии
подражают
его образцу, хотя, по словам Муссолини, фашизм и не был экспортным
товаром. Но,
с другой стороны,
Муссолини энергично выступил
против
стремления
национал-социалистов аннексировать Австрию.
Когда австрийские
национал-социалисты
устроили в 1934 году путч, жертвой которого пал канцлер
Дольфус,
Муссолини демонстративно подвел войска к пограничному Бреннерскому
перевалу.
Опасаясь политического и экономического влияния Германии в
Южной
Европе,
которую Италия рассматривала как свою зону влияния, Муссолини в 1935
году на
конференции в Стрезе готов был даже
на некоторое, хотя
и весьма
осторожное
участие в оборонительном фронте
против национал-социалистской
Германии.
Но после нападения на Абиссинию западные державы не хотели и не
могли
принять фашистскую Италию в союз против национал-социализма. Чтобы не
подорвать
слишком явным образом принципы созданной
ими Лиги Наций,
они
решили
применить к Италии экономические санкции. Эта
политика, проводимая,
впрочем,
весьма половинчато, почти автоматически вызвала вступление в
игру
"третьего
рейха", обеспечившего Италию
остро необходимым ей
сырьем (в
особенности
углем) и промышленными товарами.
Сотрудничество обеих фашистских держав
укрепилось в 1936
году в
результате
их общего вмешательства в гражданскую войну в
Испании. Затем в
ноябре
того же года была провозглашена "ось Берлин - Рим". Впрочем, эта ось
долго
еще не была настолько прочной, как
полагали многие антифашисты,
спешившие
в Испанию почти изо всех
европейских стран и
из Соединенных
Штатов,
чтобы бороться против Франко и нанести поражение интервенционистским
войскам
немецкого и итальянского фашизма.
Но все же в марте
1938 года
фашистская
Италия, вышедшая, подобно Германии, из Лиги Наций, приветствовала
аншлюс
- присоединение Австрии к Германской империи. В сентябре 1938 года на
Мюнхенской конференции
Муссолини удавалось еще
играть роль "честного
посредника" между
Гитлером и главами
правительств Франции и
Англии,
отдавшими
Судетскую область "третьему рейху" против воли Чехословакии; но
это не
могло уже воспрепятствовать тому, что Гитлер,
одерживавший в своей
реваншистской
политике одну победу за другой,
определял ход европейских
политических
событий. Тем более Муссолини старался в 1939 году предотвратить
немецко-польскую
войну и сохранить свой нейтралитет.
Это не помешало ему
воспользоваться
возникшей ситуацией, чтобы захватить в том же году Албанию,
а годом
позже напасть на уже разбитую немецкими
войсками Францию, чтобы
получить
свою долю добычи.
Таким образом Италия окончательно была
втянута в войну, которую затем
должна
была вести как неравноправный союзник Германской империи, на
первых
порах
победоносной. Чтобы продемонстрировать всему миру и
итальянскому
обществу слабость
военных сил Италии,
столь превознесенных фашистской
пропагандой,
и связанную с этим зависимость от Германии, вряд ли надо было
ожидать
неудачного похода против Греции, где победа была достигнута в
1940
году
лишь после вмешательства немецкой армии,
или поражений в
Северной
Африке,
которую удалось отстоять - на некоторое время
- лишь африканскому
корпусу
Роммеля. Когда итальянские
солдаты все еще
воевали в России,
выполняя
функции вспомогательных войск на службе Германии, армии американцев
и англичан,
высадившиеся в Сицилии
10 июля 1943
года, встретили
незначительное
сопротивление, подойдя к самой столице страны. Их продвижение
прямо и
косвенно привело к развалу фашистского режима.
Итальянское Сопротивление и конец
фашизма
25 июля 1943 года король Италии уволил
Муссолини в отставку, и он сразу
же был
арестован. Хотя падение Муссолини еще
не означало окончательного
поражения
фашизма в Италии, это был решающий шаг к такому концу. Устранение
Муссолини
было делом рук короля, некоторых
офицеров и различных
деятелей
фашистской
партии. Они могли при этом опираться на более или менее открытую
поддержку
церкви. Естественно, этот путч, которым руководил маршал Бадольо,
мог
удаться лишь благодаря присутствию в Италии
американских и английских
войск.
Косвенными предпосылками успеха государственного переворота были, во
всяком случае,
специфическая структура фашистского
режима и наличие
действенного Сопротивления. Поскольку армия, церковь
и король после
установления фашистской
диктатуры в значительной мере сохранили свои
позиции,
они даже в 1943 году располагали достаточными
механизмами власти,
чтобы
свергнуть Муссолини. При этом их побуждала к действию не только угроза
союзных войск,
но также, прямо
или косвенно, активность
итальянского
Сопротивления.
Итальянское движение Сопротивления вскоре должно было стать
реальной
силой, которую не следует переоценивать, но и
нельзя недооценить.
Чтобы
это понять, надо кратко остановиться на истории той оппозиции, которая
с 1922
года обозначалась термином "антифашизм"24.
Как уже было сказано, Муссолини сумел
разбить антифашистскую акцию на
Авентине.
В ходе
установления фашистской диктатуры
были запрещены все
оппозиционные
партии, профсоюзы и газеты. Противники режима
находились под
наблюдением
специальной тайной полиции; вновь учрежденные
специальные суды
приговаривали
их к длительным срокам заключения или
к интернированию на
отдаленные
острова. Национальные меньшинства были также подвергнуты тяжелым
притеснениям;
но евреев, которых в Италии
было очень мало,
сначала не
трогали. Лишь
в 1937-1938 годах,
в процессе сотрудничества с
национал-социалистской
Германией, начали осуществлять
антисемитские акции,
подпавшие
под осуждение нюрнбергских законов. Итальянские фашисты, в
рядах
которых,
во всяком случае в раннем периоде,
были также лица
еврейского
происхождения,
не убили ни одного еврея. Проповедуемый Муссолини "расизм" не
имел
биологической окраски.
Хотя
в фашистской Италии
террор не достигал
таких масштабов и
интенсивности,
как в национал-социалистской Германии, Муссолини сумел почти
полностью
разгромить антифашистскую оппозицию. Тем антифашистам, которые не
бежали
и не были арестованы, вначале было очень трудно скрываться от тайной
полиции
и находить поддержку населения. Как известно, благодаря своей широко
рекламируемой
социальной и экономической политике режиму удалось, по крайней
мере в
первые годы, приобрести неожиданно большую популярность, в том числе
и среди
рабочих. Антифашисты же вначале, не умея
объединиться, действовали
не
особенно успешно.
Руководство нелегальной коммунистической
партии, находившееся вначале
внутри
страны, пыталось распространять листовки,
а в отдельных случаях
проводить
забастовки. После ареста
ряда ее выдающихся
деятелей, среди
которых
был также теоретик партии Антонио Грамши, умерший в тюрьме в 1935
году,
Тольятти перевел руководство партии за границу, откуда оно направляло
дальнейшие
антифашистские акции. Но вначале резко отвергалось сотрудничество
с буржуазными
силами и с
социалистическими партиями. И
хотя многие
социалисты
и коммунисты вместе сидели в фашистских застенках, даже Тольятти
принял в
1928 году, после
некоторых колебаний, указания
Коминтерна,
трактовавшие
преследуемых фашистской полицией социалистов
как "близнецов
фашизма". Лишь
после VII Всемирного
конгресса Коминтерна коммунисты
отказались
от тезиса о "социал-фашизме"
и стали искать
сотрудничества с
социалистами
и другими антифашистами, проповедуя "народный фронт".
Но уже задолго до этого возникло
активное сотрудничество антифашистов
различной партийной
принадлежности. Начало ему
положили представители
реформистского и
революционного крыльев итальянского социализма,
объединившиеся во
французском изгнании в
Антифашистское сообщество
("Concentrazione antifa-scista"). Карло
Роселли, бежавший из
лагеря
интернированных
на Липарских островах, сумел в
конце концов побудить
к
антифашистскому
сотрудничеству не только социалистов
и либералов, но и
некоторых эмигрировавших "пополари".
Основанная им организация
"Справедливость
и свобода" (Giustizia e Liberta)
выступала с радикально
республиканской программой
и основала, действуя
из Франции, различные
подпольные
организации в Северной Италии, разгромленные, однако, фашистской
полицией
в 1934 году. Сам Роселли был в
1937 году убит
во французской
эмиграции.
В 1931 году монархически настроенный поэт Лауро де Босис доказал
своим
пропагандистским полетом в Рим, из которого он не вернулся, что
и в
консервативном
лагере есть люди, выступающие против
фашизма. В дальнейшем
антифашистский фронт
усилился, причем само
понятие "антифашизма"
превратилось
в миф мобилизующего характера. Это проявилось
прежде всего в
гражданской
войне в Испании, где
итальянские антифашисты разных
партий
вместе
со своими иностранными друзьями и товарищами боролись против Франко и
пришедших
ему на помощь немецких и итальянских войск.
Деятельность итальянских антифашистов
происходила главным образом
за
границей
и часто ограничивалась публицистическими атаками против фашистской
Италии;
но тот факт, что антифашисты разных партий смогли работать вместе,
имел
важное значение. Это касается не
только планов на
послефашистское
время,
которые обсуждались на различных антифашистских съездах во Франции, а
затем и
в Америке, но также акций, проводившихся в самой Италии
уже в
значительной степени
единым движением Сопротивления. Существование
Сопротивления
и опасение, что антифашистское
движение Сопротивления может
перейти
в революцию, в конечном счете повлияло на решение короля и
маршала
Бадольо
отстранить от власти Муссолини и вступить с союзниками в переговоры
о
перемирии. Из Сопротивления выросло
массовое движение, направленное не
только
против немецкой оккупации, но и против учрежденной немцами фашистской
"республики
Сало". Эта последняя фаза итальянского фашизма, с одной стороны,
стремившегося
вернуться к своим "революционным корням", а с другой -
все
более опускавшегося в условиях немецкой
оккупации до прямого
коллаборационизма,
сложна и не лишена интереса.
После того как Бадольо провозгласил 8
сентября 1943 года подписанное за
пять
дней до этого перемирие с союзниками, немецкие войска оккупировали за
несколько
дней еще не занятые союзниками области Северной и Средней Италии.
С
бывшими союзниками обращались
теперь как с
побежденным врагом. Южный
Тироль и
Венеция были аннексированы, захваченные
территории были
систематически
и грубо ограблены и прочесаны гестапо и СС в поисках евреев и
политических
противников. Несмотря на эту политику, обусловленную несомненно
и исключительно интересами
национал-социалистской
Германии, Муссолини,
освобожденный
12 сентября 1943 года немецкими парашютистами, не постеснялся
провозгласить
через одиннадцать дней "Итальянскую Корпоративную Республику"
("Republica
Sociale Italiana")25.
Муссолини, еще не совсем потерявший свою
притягательную силу, добивался
поддержки
населения. Устроив свою резиденцию в
Сало, на озере
Гарда, он
провозгласил
оттуда обширные социальные реформы, взывая к патриотизму своих
соотечественников и
призывая их бороться
бок о бок с немецкими
оккупационными
войсками против врагов отчизны и реакционных сил, отнявших у
него
власть. Эти призывы имели мало успеха, хотя "республика Сало"
была все
же не
только марионеточным правительством: многие фашисты считали,
что
должны
сохранить верность Муссолини до конца.
Но инициатива все
больше
переходила
к победоносным союзным войскам и партизанам
Сопротивления. На
территории все
более слабой фашистской "республики
Сало" начались
забастовки, нападения
на фашистов и на немецких
оккупантов, другие
всевозможные
насильственные действия, так что в конце концов целые провинции
сами
освободились еще до прихода союзных армий.
Конечно, не следует
переоценивать масштабы и
успех антифашистской
деятельности
Сопротивления. Далее, нельзя
упускать из виду,
что между
образовавшимся в
Риме комитетом антифашистских партий (Comitato di
Liberazione
Nazionale, Комитет национального освобождения) и консервативными
и
церковными кругами вокруг короля возникали трения и конфликты. Впрочем,
при этом
коммунисты оставались верны
концепции "народного фронта" и
возражали
против требований заменить монархию
республикой или советской
демократией. Но
вопреки этим столкновениям внутри
Сопротивления, еще
продолжавшимся
в начале послевоенного времени, в целом
надо признать, что
после
путча Бадольо Италия в значительной степени
- если не полностью -
собственными силами
освободилась от фашистского господства. Это
обстоятельство, а
также относительно рано
достигнутое сотрудничество
антифашистов
разных партий существенно содействовали
тому примечательному,
до сих
пор сохранившемуся консенсусу
итальянских партий, которые,
за
исключением
неофашистов, как и прежде, ссылаются
на свою антифашистскую
традицию.
Но, конечно, этот антифашистский пафос
имеет и свои
идеологические
искажения,
выраженные известной остротой, что в
Италии насчитывается 80
миллионов
населения, поскольку к 40 миллионам фашистов, живших в этой стране
до 1943
года, следует прибавить 40
миллионов антифашистов, обнаружившихся
после
1943 года. Отнюдь не случайно этой итальянской
остроте нет немецкой
параллели.
Как будет показано в следующей главе, "немецкий фашизм", при всех
общих
чертах, значительно отличается
от "первоначального", итальянского
фашизма
- отличается своими причинами, структурой и, не в последнюю очередь,
своими
последствиями.
ГЛАВА 3
НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМ
Возникновение и рост
Подобно итальянской фашистской
партии, Национал-социалистская рабочая
партия Германии
(Nationalsozialistische
Deutsche Arbeiterpartei, НСДАП)
также возникла
в условиях экономического и общественного кризиса
послевоенных
лет. Впрочем, она выросла
в массовую партию
лишь в годы
мирового
экономического кризиса. Муссолини пришел к власти всего лишь через
три
года после основания своей партии, но ему понадобилось для ее развития и
укрепления
еще шесть лет; между тем Гитлер смог захватить власть лишь через
13 лет,
но затем, пользуясь этой властью,
сумел в течение
шести месяцев
устранить
все враждебные ему или соперничавшие с ним
силы. Таким образом,
история
роста НСДАП существенно отличается от развития фашистской партии
в
Италии.
Несомненно, это объясняется разными условиями, в которых находились
эти
партии.
Германия
была гораздо более
развитой индустриальной страной,
чем
Италия.
У нее не было аграрной проблемы, сравнимой
с итальянской. Большая
часть немецкого рабочего
движения осталась под
руководством
социал-демократической
партии (СДПГ) на реформистских позициях
и активно
участвовала в
подавлении революционных инициатив
левых социалистов и
коммунистов. Позже
демократическим
правительствам удалось преодолеть
экономический
кризис, вызванный переходом от военного производства к мирному
и выплатой
репараций. В первое
время удалось даже
сдержать
националистический
реваншизм после проигранной войны, еще
более сильный в
Германии,
чем в Италии. За послевоенным кризисом с его
экономическими,
социальными и
политическими проблемами наступило
видимое, но весьма
обманчивое успокоение.
Кризисные явления, с
самого начала присущие
Веймарской
республике в экономической, социальной и
политической областях,
оживились
и усилились, когда разразился мировой экономический кризис. И все
же, с
учетом различных временных
факторов, в предпосылках германского и
итальянского
фашизма обнаруживаются общие структурные черты1.
История, структуры, программы и
политическая практика НСДАП,
наряду с
идеологией,
также в известной мере напоминают ее итальянский прообраз2. Не
случайно,
а с достаточным основанием уже в
1922 году национал-социализм
получил
название "фашизм", и с ним
боролись, обозначая его
этим словом.
Немецкая
рабочая партия (Deutsche Arbeiterpartei), с 24
февраля 1920 года
именовавшая
себя Национал-социалистской рабочей партией Германии, в первой
фазе
своего развития, до 1923 года,
рекрутировала своих членов
главным
образом
из бывших участников войны и средних слоев
городского и сельского
населения3.
Рабочие определенно составляли в ней меньшинство по сравнению с
офицерами,
ремесленниками, служащими,
чиновниками и крестьянами. Но эта
мнимая рабочая
партия всячески старалась
привлечь к себе
также и
пролетарские слои.
Этой цели служили
различные
псевдосоциалистические
требования,
такие, как национализация трестов, конфискация военных доходов,
земельная
реформа и, по неясному выражению программы из 25 пунктов, принятой
24
февраля 1920 года, "уничтожение процентной кабалы"4.
Далее, опять-таки
наподобие
итальянской НФП, эти
антикапиталистические цели дополнялись, и
вместе с
тем обессмысливались, другими
пунктами программы, однозначно
антисоциалистического и
националистического
содержания. Но в
центре
программы
стоял антисемитизм, составлявший в некотором
роде общую рамку
националистических,
антикапиталистических и антисоциалистических требований.
В
разных разделах программы евреи рассматривались и обличались не просто как
национальное
меньшинство - требовалось не только
выселить проникших в
Германию "восточных евреев", но и
перевести немецких ассимилированных
евреев,
живших в Германии в течение
столетий, в положение
"иностранцев".
Более
того, все евреи вообще
демонизировались и объявлялись
подлинными
виновниками
поражения Германии, ответственными
также за мнимую
опасность
марксизма и
отрицательные стороны капитализма. Этот антисемитизм,
мотивируемый
прежде всего, но не исключительно, расистской
идеологией, с
самого
начала отличает национал-социалистов от итальянских фашистов. Общей
чертой
является лишь стремление к
уничтожению, впрочем, направленное в
Италии
не против немногочисленных евреев, а
против марксистов и,
на что
часто
не обращали внимания, против национальных меньшинств.
Сходство между фашизмом и национал-социализмом видно
не только в
социальной
и идеологической области,
но также во
внешнем облике и в
политической
практике. НСДАП была
так же организована и построена
по
военному образцу,
так же опиралась на одетые
в мундиры и
частично
вооруженные
подразделения. Организация штурмовиков
(СА, Sturmabteilungen),
основанная
3 августа 1921 года, в ноябре 1923 года насчитывала уже 15 000
человек5.
"Штурмовые отряды", состоявшие преимущественно из мелкобуржуазных
элементов,
рекрутируемые из молодежи и имевшие подчеркнуто мужской характер,
не
отличались в этих отношениях от фашистских "скуадри". Но хотя
СА также
подражала
в своей организации и поведении военным образцам, она отличалась
от
созданной Муссолини армии гражданской войны двумя существенными чертами.
Национал-социалистские штурмовики
искали и провоцировали насильственные
столкновения
со своими политическими противниками, но
их схватки в
залах
собраний и
уличные сражения никоим
образом не достигали
масштабов
итальянского
террора. Другое различие состояло в
том, что, в
отличие от
"скуадри"
итальянского аграрного фашизма, поддерживаемых
и организуемых в
кадровом
и материальном отношении аграриями, штурмовики
никогда - даже
в
ранний
период - не могли рассматриваться как орудие крупных землевладельцев
и
предпринимателей.
Денежные пожертвования, которые Гитлер
получал от некоторых мелких
и
средних
предпринимателей, были относительно незначительны. В то время как в
Италии
фашистское движение вначале
напоминало армию гражданской
войны,
которую
содержали аграрии и промышленники, хотя она никогда полностью от них
не
зависела, НСДАП с самого начала пыталась расширить и укрепить ряды своих
членов
и сторонников главным образом
путем активной пропаганды
- речей,
собраний,
шествий и т. п. На первых порах
эта постоянная пропагандистская
деятельность
имела успех. НСДАП удалось, начав с Мюнхена
и Баварии, найти
точки
опоры и в других немецких землях и организовать там местные группы. Но
еще в
конце 1923 года центр тяжести партии, безусловно, находился в Баварии.
Там
НСДАП превратилась в политическую силу, с которой приходилось считаться
ведущим
политикам и в Мюнхене, и в
Берлине. Сознавая относительную и
региональную
ограниченность своего влияния, Гитлер все же почувствовал себя
достаточно
сильным, чтобы предпринять
8 ноября 1923
года, по образцу
Муссолини,
"поход на Берлин".
Нельзя сказать, что этот
авантюристический план был заранее обречен
на
неудачу,
как можно было подумать после его полного
поражения"*. В октябре
1923
года возник конфликт между
центральным правительством и
генеральным
комиссаром Баварии
фон Каром, которого
поддерживала баварская группа
рейхсвера во
главе с командующим
военным округом фон
Лоссовом. Это
столкновение
привело к тому, что
баварское и центральное
правительства
перестали признавать
друг друга. Гитлер
попытался использовать это
неустойчивое
положение в своих целях. В ночь на
9 ноября 1923
года он
захватил
в свои руки фон Кара и фон Лоссова, побуждая их поддержать его путч
против центрального правительства. Но вскоре
фон Кар и
фон Лоссов
отмежевались
от Гитлера и отдали полиции приказ
разогнать демонстрацию
национал-социалистов,
назначенную на 9 ноября. Мобилизованное для этой цели
баварское
подразделение полиции повиновалось. Полицейские открыли огонь
по
национал-социалистским
путчистам во главе с Гитлером и
Людендорфом, убив
шестнадцать
человек. Колонна рассеялась, Людендорф был арестован сразу же, а
Гитлер
- через два дня. Таким образом, задуманный путч провалился.
НСДАП была запрещена во всей Германии.
Но, несмотря на
это полное
поражение, Гитлеру
удалось снова подняться. Сам путч и
процесс,
завершившийся
1 апреля 1924 года оправданием
Люден-дорфа и осуждением
Гитлера
на смехотворно легкое наказание - недолгое
заключение в крепости,
которому
придали вдобавок почетный характер,- привели
к тому, что
Гитлер
стал
известен во всей Германии и открыто восхвалялся своими сторонниками и
поклонниками.
НСДАП окончательно превратилась в "гитлеровское движение", как
ее
часто и называли публично. После освобождения из заключения, где
он
написал
свою программную, хотя и мало читаемую
современниками книгу "Майн
кампф"
("Моя борьба"), Гитлер сумел провести во вновь созданной 27
февраля
1925
года НСДАП свой "фюрерпринцип" - "принцип вождизма".
Это вовсе не получилось само собой,
поскольку те национал-социалистские
фюреры
низшего ранга, которые не были арестованы, примкнули тем временем
к
Германской народной
партии свободы (Deutschvolkische Freiheitspartei),
получившей
как-никак целых 32 места в рейхстаге на выборах 4 мая 1924 года,
из
коих, впрочем, на следующих выборах,
7 декабря 1924
года, она уже
потеряла
18. Эта партия, образовавшаяся в конце 1922 года из правого крыла
расколовшейся
Германской национальной народной
партии (Deutsche Nationale
Volkspartei),
не была простой калькой НСДАП. У
нее были опорные
пункты
главным
образом в Северной Германии, где НСДАП до гитлеровского путча
была
очень слабо
представлена, и она
вовсе не так
радикально отвергала
парламентскую
систему, как это делала НСДАП. Между национал-социалистскими и
"народно"
настроенными членами этой партии происходили резкие столкновения,
которые
привели к ее расколу и к образованию различных
новых "народных" и
национал-социалистских
группировок.
Гитлер,
как авторитетный для
всех арбитр в
этих спорах, сумел
перетянуть большинство
своих конкурентов во
вновь учрежденную НСДАП.
Остальные
"народные" группировки, ослабев, потеряли всякое значение. Но это
никоим
образом не было концом разногласий по поводу политической тактики
и
идеологических
установок.
Разногласия возникли в особенности по
двум тесно связанным вопросам:
должна
ли НСДАП придерживаться своей прежней путчистской тактики и
следует
ли ей,
для привлечения рабочих, выдвинуть революционно действующие цели.
Гитлер, прежде
всего опасавшийся помешать
легализации НСДАП, после
освобождения из
заключения решил отказаться
от путчистской тактики
фашистского
образца и придать своему образу
действий хотя бы
видимость
парламентской
политики. Он намерен был разрушить демократию лишь с помощью
власти, достигнутой
парламентским путем,- после
чего, как он
открыто
предупреждал, "полетят головы". Однако это
временное притязание на
легальность
не исключало насильственных действий по отношению к политическим
противникам;
впрочем, происходившая в Берлине
и других больших
городах
борьба
за "присутствие" на
улицах, в местах
общественных собраний и в
рабочих
кварталах была не самоцелью,, а средством
для достижения других
целей.
С одной стороны, эта пропаганда
действия, осуществляемая также
насильственным путем,
привлекала к партии
молодежь и в
особенности
составляла
притягательную силу СА; с другой стороны, беспорядки, обличаемые
и в
значительной мере создаваемые самой НСДАП, давали повод утверждать, что
лишь
сильный человек, фюрер, способен положить конец этому хаосу и водворить
порядок.
Преодолеть все виды сопротивления было
нелегко, но Гитлеру
удалось
убедить
своих оппонентов, особенно гауляйтеров северной и западной Германии,
в
правильности этой тактики, медленно, но верно ведущей к власти7. Далее,
критики
этого легального курса, объединившиеся под руководством братьев
Штрассер в
"Сообщество северных и
северо-западных округов НСДАП",
придерживались
мнения, что, несмотря на все
неудачи, НСДАП должна
прежде
всего
добиваться поддержки рабочего класса. Поэтому
они делали ставку
на
антикапиталистические
пункты партийной программы, в то время
как Гитлер,
напротив, стремился
ослабить их, подчеркивая националистические,
антисоциалистические
и прежде всего антисемитские цели. Столкновения по
поводу
этих тесно связанных проблем привели к тому, что в конце концов
в
1930
году OTTO Штрассер вышел из партии. В конце 1930 и в начале 1931
года
вновь
произошел внутрипартийный кризис, вследствие которого все организации
СА Восточно-Эльбской области под руководством Вальтера Стеннеса
взбунтовались
и отказались повиноваться берлинскому
гауляйтеру Геббельсу".
Этот
кризис удалось преодолеть лишь с
трудом, при личном
вмешательстве
Гитлера.
Еще опаснее были в
глазах
национал-социалистских
руководителей
переговоры
Грегора Штрассера с генералом фон Шлейхером, но они не привели ни
к
какому результату, так что угрозы партийного раскола удалось избежать.
Эти внутрипартийные столкновения не
достигали таких масштабов, как
в
Италии,
где лидеры провинциальных
фашистов занимали весьма
независимое
положение,
несравнимое с положением немецких гауляйтеров. Но они указывали
на тот
основной факт, что национал-социалистская партия фюрера вовсе не была
столь
единой и сплоченной, как она
старалась представить себя
внешнему
окружению.
Эти
внутрипартийные разногласия были
преодолены активизмом
постоянных
предвыборных боев - в буквальном смысле этого слова - и вскоре
последовавшими
успехами.
На выборах в рейхстаг 20 мая 1928 года
НСДАП получила лишь 2,6% голосов
и 12
мест. Это было все еще на два места
меньше, чем получила
"народная"
партия
за четыре года до того, на декабрьских выборах. Но возраставшее число
членов
НСДАП указывало уже на ее подъем. Рабочие по-прежнему были в ней мало
представлены, но,
наряду с ремесленниками, мелкими
предпринимателями,
служащими
и студентами, в нее удавалось привлечь все
больше представителей
академических
профессий, чиновников и главным
образом крестьян9. Это
был
результат
пропаганды, особенно усилившейся в сельских местностях, а также в
малых и
средних городах. В 1929 году на выборах
в различные муниципальные
органы
и ландтаги НСДАП получила значительно
больше 10% мест.
Еще более
впечатляющих
успехов добился Национал-социалистский союз немецких студентов
на
выборах в Общие студенческие комитеты университетов и высших школ"). Уже
в 1929
году он получил в среднем более 30% поданных голосов. О несомненном
подъеме
НСДАП свидетельствовал и тот факт, что в 1930 году она насчитывала
уже 240
000 членов - почти исключительно мужчин. И все же значительная часть
общественности
была поражена огромным успехом НСДАП на выборах в рейхстаг 14
сентября 1930
года, получившей 18,3%
голосов и 107
мест и сразу
превратившейся
во вторую по силе партию после Социал-демократической партии
Германии
(СДПГ). Двумя годами позже, на выборах
в рейхстаг 31
июля 1932
года,
НСДАП удвоила число своих депутатов, доведя его до 230.
Этот скачкообразный рост был прежде всего
прямым, но также и косвенным
следствием
мирового экономического кризиса11. При этом за
НСДАП голосовали
преимущественно
представители средних слоев, которым приходилось мириться со
снижением
доходов и которые с большим
или меньшим основанием
опасались
обнищания; между
тем промышленные рабочие
большею частью продолжали
сопротивляться, хотя
все же, по
новым подсчетам, рабочие
доставили
национал-социалистам
почти 20% полученных ими голосов12. Однако успех НСДАП
на
выборах объяснялся не только экономическими проявлениями кризиса, влияние
которых
было к тому же не столь прямолинейным. Это
подчеркивается уже тем
обстоятельством,
что безработные, в конечном счете сильнее всего затронутые
последствиями
экономического кризиса, в подавляющем
большинстве голосовали
за
Коммунистическую партию Германии (КПГ). Кроме того, успехи НСДАП не везде
были
одинаково велики. Они
были крайне малы
в сельских местностях
с
католическим
населением, между тем как в сельских
областях протестантского
севера
и северо-востока они
были особенно велики.
Различное поведение
избирателей
в областях со сходной социально-экономической структурой следует
объяснить прежде
всего позицией обеих
церквей по отношению
к
национал-социализму.
Католическая церковь, по крайней
мере до 1933
года,
резко
критиковала НСДАП по поводу религиозных
представлений, высказанных
некоторыми
ее представителями, особенно Альфредом Розенбергом, не без успеха
побуждая
верующих голосовать за Партию
центра. Между тем
представители
евангелической
церкви, расколотой на 28 церквей
отдельных земель, хотя
и
отвергали
новоязыческие взгляды людей вроде Розенберга, в то же время более
или
менее открыто сочувствовали националистическим, антисоциалистическим,
антикапиталистическим, а
также антисемитским целям
национал-социализма.
Наконец,
тот факт, что успехи НСДАП были
особенно велики в
пограничных
восточных
областях, прежде всего объясняется особенно ядовитым в этих местах
национализмом,
усиленным к тому же экономическими и религиозными факторами.
В целом
можно прийти к выводу, что члены НСДАП
и ее электорат состояли
преимущественно,
но вовсе не исключительно, из
представителей среднего
класса,
то есть мелкой буржуазии.
И
все же по разным основаниям
НСДАП нельзя рассматривать как
мелкобуржуазную
партию13. НСДАП никогда не считала себя
преимущественно, и
тем
более исключительно, партией мелкобуржуазной ориентации; более того, она
никогда
не отказывалась от притязаний привлечь к
себе и представлять все
слои населения,
в том числе рабочих, вначале
мало податливых на
ее
пропаганду.
Избирательными успехами она была обязана
не только социальным
требованиям
и намеренно туманным экономическим целям своей программы. Столь
же
привлекательными оказались националистические и антисемитские пункты этой
программы,
а также стиль ее политики, отвечавший
эмоциям людей из
всех
социальных
слоев. Многих привлекала к НСДАП не ее программа, а внешний образ
этой партии,
отождествляемый с силой,
сплоченностью и специфической
мужественностью.
В особенности это касается молодежи мужского пола. В самом
деле, часто
упускают из виду,
что НСДАП, подобно
НФП (Национальной
фашистской
партии Италии) и другим
фашистским движениям, была
в своем
активном
ядре чисто мужским союзом, представлявшим привлекательные в то
время добродетели
- товарищество, юность
и подчеркнуто солдатское,
агрессивное
поведение.
Столь
же односторонним и
столь же неверным, как тезис
мелкобуржуазности,
был другой взгляд, распространенный в то время и даже в
наши
дни, согласно которому НСДАП представляла собой не что
иное, как
орудие,
оплачиваемое и направляемое ведущими
промышленниками!", в этом
утверждении,
высказанном некоторыми марксистскими теоретиками фашизма, есть
и доля
правды, поскольку НСДАП, как и другие партии, получала от
отдельных
промышленников пожертвования, отчасти покрывавшие весьма
значительную
стоимость
ее пропагандистских и избирательных кампаний. Но о размерах этих
пожертвований
до сих пор нет надежных и достаточно полных
данных. Впрочем,
многое
говорит за то, что "самофинансирование" НСДАП, т. е. поступления
от
членских
взносов и входных билетов на
различные национал-социалистские
мероприятия, было
значительнее, чем пожертвования^. Напротив, твердо
установлено,
что вклады промышленности были скорее следствием, чем причиной
избирательных
успехов национал-социалистов.
Для подъема национал-социализма решающее
значение имели не
кризисные
явления
в экономике и в общественной жизни, не восприимчивость значительной
части
мелкой буржуазии и не готовность
отдельных ведущих промышленников
оказывать НСДАП
материальную поддержку -
гораздо важнее были
ошибки
нефашистских
и антифашистских общественных сил и партий Германии.
Коммунистическая партия Германии (КПГ) и
Социал-демократическая партия
Германии
(СДПГ) оказались неспособны
извлечь уроки из
ошибок братских
итальянских
партий, безуспешно пытавшихся помешать
подъему и приходу
к
власти
фашизма16. И хотя они могли и должны
были знать по
итальянскому
опыту,
что ждет их в случае победы фашизма,
обе немецкие рабочие
партии,
глубоко враждебные
друг другу, не
сумели преодолеть разделявшие их
программные
различия и построить единый оборонительный фронт против фашизма.
Исходя
из чисто функционального
определения фашизма, лидеры
КПГ считали
"фашистскими"
не только все буржуазные партии1 и правительства, но даже СДПГ
и
боролись против них под
этим лозунгом. Они
оправдывали такую линию
авантюристическим,
хотя и формально логичным доводом, будто
буржуазные и
социал-демократические политики,
защищая
парламентско-демократическую
систему,
по меньшей мере косвенно поддерживают
капитализм.
"Социал-фашизм"
СДПГ
отличается от "национал-фашизма" НСДАП, говорили они, лишь
применяемыми
методами.
Если "национал-фашизм" выступает как прямая агентура капитала, то
"социал-фашисты" своей
приверженностью к парламентской демократии
поддерживают
капитализм косвенным образом, поскольку демократия - всего лишь
замаскированная по
необходимости форма капиталистического господства.
Несмотря на
некоторые призывы к
единому фронту, адресованные почти
исключительно
не к
руководству, а к
рядовым членам СДПГ
и Всеобщего
объединения
германских профсоюзов (ВОГП) и имевшие целью
в конечном счете
лишь
побудить их перейти в КПГ и подчиненные ей организации, КПГ
не могла
решиться
ни на защиту демократии, ни на
совместные действия с
СДПГ. КПГ
чувствовала
себя достаточно сильной, чтобы бороться и с СДПГ, и с НСДАП. При
этом
она колебалась между чисто насильственной тактикой под лозунгом "Бей
фашиста,
когда его увидишь!" и стремлением, переняв
националистические
требования,
побудить сторонников НСДАП к
переходу в КПГ.
Эта тактика,
названная
по имени перешедшего из НСДАП в КПГ лейтенанта
рейхсвера "курсом
Шерингера", увенчалась
провозглашенной в 1930
году коммунистической
"Программой
национального и социального
освобождения германского народа".
Эта
националистическая "стратегия объятий" и тезис
"социал-фашизма" привели
даже
к тому, что КПГ заключала
некоторые частичные и
кратковременные
соглашения
с НСДАП. Так обстояло дело в
случае референдума, совместно
организованного
обеими партиями летом 1931 года, который привел к роспуску
прусского
ландтага и к падению социал-демократического
правительства земли
Пруссия;
и точно так же - при забастовке рабочих
Берлинского транспортного
общества
осенью 1932 года17.
Социал-демократы видели в
таких явлениях дополнительное оправдание
своих сомнений,
следует ли начинать
серьезные переговоры о
союзе с
коммунистами, поскольку
и .национал-социалисты, и
коммунисты одинаково
стремились
разрушить созданную и защищаемую ими демократию. Они полагались в
своей
защите на убедительность своих аргументов, которые они пытались - без
особого
успеха - противопоставить национал-социалистской пропаганде, а также
на
завоеванные и укрепленные ими политические позиции. К их числу относился
прежде всего
руководимый
социал-демократами союз "Государственный
черно-красно-золотой
флаг" ("Reichsbanner Schwarz-Rot-Gold"), насчитывавший
2
миллиона членов и составлявший противовес СА. Если бы национал-социалисты
попытались
насильственно захватить власть, по примеру итальянских фашистов,
этот
союз должен был прийти на помощь полиции, которая - по крайней мере
в
Пруссии
- находилась под влиянием СДПГ. Но когда рейхсканцлер фон Папен
20
июля
1932 года, явно нарушив закон, сместил
руководимое социал-демократами
правительство земли Пруссия, не встретив
при этом сопротивления,
антифашистская
концепция СДПГ потеряла свою
опору. "Союз государственного
флага"
ни разу - ни 20 июля 1932 года, ни 30
января 1933 года
- не был
приведен
в действие. Это отступление без борьбы указывает на фундаментальную
ошибку
в антифашистской стратегии СДПГ. При защите демократии она применяла
только
демократические методы и ошибочно рассчитывала, что и противники
демократии
в правых партиях, в
чиновничестве, в экономике
и в армии,
несмотря
на свою открытую враждебность республике, будут придерживаться
демократических
правил игры. Она слишком поздно и слишком слабо реагировала
на тот
факт, что и другие демократические партии Веймарской республики шаг
за
шагом разоружались и покидали демократию. Чтобы "избежать
худшего", то
есть
захвата власти фашистами, который они боязливо представляли себе лишь в
насильственной
форме путча по итальянскому
образцу, социал-демократические
лидеры
допустили в конечной фазе
Веймарской республики посягательства на
социальные
завоевания 1918 года
и даже терпели
выхолащивание основных
демократических
прав и свобод. Так и возник тот "вакуум власти", который
национал-социалисты
смогли использовать для своего захвата власти".
Но, конечно, эта критика антифашистской
стратегии КПГ и СДПГ никоим
образом не
оправдывает поведение лидеров
буржуазных партий, а
также
представителей
армии, промышленности и сельского хозяйства.
Эти силы были
ответственны не
только за строго
дефляционную экономическую политику,
увеличивавшую
безработицу с ее опустошительными социальными и политическими
последствиями,
но также и за политический курс кабинетов
Брюнинга, фон
Палена
и фон Шлейхера, которые, не
располагая парламентским большинством,
подрывали конституцию
и постепенно разрушали
и без того непрочную
демократическую
систему. И хотя на выборах в рейхстаг
6 ноября 1932
года
НСДАП
потеряла 34 места и оказалась в кризисе, который мог бы привести к ее
упадку,
по инициативе руководящих деятелей германской крупной промышленности
и
сельского хозяйства и при поддержке
некоторых политиков из
окружения
президента
фон Гинденбурга был свергнут
рейхсканцлер фон Шлейхер
и было
образовано
коалиционное правительство во главе с Адольфом Гитлером.
"Третий рейх"
В кабинет, законным образом
сформированный 30 января 1933
года, кроме
самого
Гитлера, входило всего два других национал-социалиста: Вильгельм Фрик
стал
министром внутренних дел, а Герман Геринг был
назначен министром без
портфеля, но
одновременно в качестве
министра внутренних дел
Пруссии
распоряжался
полицией этой крупнейшей из
германских земель. Сверх
того
национал-социалисты, со
своей миллионной партией
и организованными по
военному
образцу, отчасти вооруженными подразделениями СА и СС, располагали
такими
средствами власти, с которыми и до 30 января
1933 года едва
могли
справиться
демократические правительства и местные
власти. Поэтому были
более чем
близоруки, а в
свете итальянского опыта
просто несерьезны
намерения
консервативных партнеров Гитлера
интегрировать и контролировать
массовое
движение НСДАП, передав
национал-социалистским
фюрерам вместе с
руководством полиции
значительную часть государственной власти. В
действительности
национал-социалисты воспользовались переданной им 30 января
1933
года властью, чтобы с помощью своих
партийных организаций подавить
политических противников
и вытеснить консервативных партнеров. Так
называемый
"захват власти" национал-социалистами был не единичным актом,
а
процессом,
впрочем, в основном завершившимся в
течение каких-нибудь шести
месяцев.
Итальянским фашистам для этого понадобилось более шести лет19.
Сразу же после назначения Гитлера
рейхсканцлером был распущен рейхстаг
и
объявлены новые выборы. В последовавшей за этим избирательной борьбе
национал-социалисты могли
не только использовать пожертвования
промышленников
- излившиеся теперь мощным потоком -
но и без стеснения
эффективно использовать свою позицию силы.
Для этого они
располагали
средствами -
государственной властью и
партийной армией, к
тому же
наполовину
принявшей государственный характер. В Пруссии двумя приказами (11
и 22
февраля) 40000 штурмовиков и эсэсовцев были включены во вспомогательную
полицию.
17 февраля Геринг потребовал от
них безжалостно преследовать
политических
противников, применяя
огнестрельное оружие. В
ночь поджога
рейхстага
(27 февраля 1933 года), в
котором обвинили коммунистов, были
арестованы тысячи
коммунистических активистов по
заранее составленным
спискам.
Днем позже эта беспримерная волна арестов была
задним числом
"легализована"
так называемым "Распоряжением рейхспрезидента о защите народа
и государства", вследствие чего потеряли силу
важнейшие права,
гарантированные
Веймарской конституцией. Тем самым члены КПГ были фактически
поставлены
вне закона, хотя их партия могла еще принять участие в выборах в
рейхстаг
5 марта. Она получила 81 место,
но 13 марта ее мандаты
были
аннулированы.
На
этих выборах в
рейхстаг, которые вследствие преследований
коммунистов
и социалистов уже нельзя было считать свободными, НСДАП получила
43,9%
поданных голосов. Таким
образом,
национал-социалисты не добились
абсолютного
большинства, к которому стремились. Поэтому для них было большим
пропагандистским
и политическим успехом, когда "Черно-бело-красный боевой
фронт",
возникший из объединения Германской национальной народной партии
и
"Стального
шлема" и получивший 8% голосов,
согласился поддержать Гитлера.
Террор
против коммунистов и социалистов продолжался, штурмовики и
эсэсовцы
отправляли
их в "дикие" концентрационные лагеря, где их избивали и
нередко
пытали
до смерти - при невмешательстве государственных учреждений, полиции,
правосудия
и рейхсвера; и одновременно с этим
продолжалось систематическое
подчинение и
устранение политических противников
и союзников НСДАП.
Немедленно
после выборов в рейхстаг 5 марта
все правительства земель,
не
возглавляемые
национал-социалистами, были смещены и на их
место поставлены
так
называемые рейхскомиссары. 31
марта был издан
закон "о равноправии
земель
и рейха", по которому парламенты
земель были сконструированы по
результатам
выборов в рейхстаг 5 марта без всяких местных выборов. За восемь
дней до
этого, 23 марта, "закон о прекращении народного и государственного
бедствия"
фактически устранил рейхстаг, поскольку
национал-социалистскому
правительству
предоставлялось право издавать законы без согласия и даже без
участия
рейхстага и государственного совета. Этот "закон о полномочиях" был
принят
квалифицированным большинством в две
трети, так как
его отвергли
только
еще не арестованные и не бежавшие
депутаты социал-демократической
партии.
После унификации и очистки парламента
законом о "восстановлении
корпуса
гражданских служащих" от 7 апреля были изгнаны из всех учреждений
политические
противники и те евреи, которые не
пользовались защищавшим их
некоторое
время статусом членов "Фронта". 2 мая были распущены профсоюзы, их
здания захвачены,
а их имущество было в
конце концов передано
национал-социалистскому
"Германскому рабочему фронту". 22
июня была также
запрещена
СДПГ и арестованы ее деятели, которые
не сидели еще
в "диких"
концентрационных
лагерях или не эмигрировали. После того как в июне и июле
все еще
остававшиеся буржуазные партии самораспустились, закон от
14 июля
1933 года
объявил НСДАП единственной партией Германии. Этими
террористическими
и псевдолегальными методами, применяемыми сверху и снизу,
более
или менее завершился процесс захвата власти.
С этого времени кроме НСДАП только армия
и церковь обладали еще, по
крайней
мере потенциально, политической и моральной властью. Хотя оба эти
учреждения
никогда не были полностью унифицированы, они были в значительной
мере
лишены влияния. Армия уже разделила вину и объективно стала сообщницей
насильственной
власти национал-социалистов, хотя бы
своим благожелательным
нейтралитетом
во время их террористического похода
против политических
противников
и своим пассивным поведением во
время так называемого
"путча
Рема"
30 июня 1934 года. Жертвами этой расправы
пали, наряду с
разными
руководителями
СА, также некоторые консервативные политики,
в том числе
бывший
рейхсканцлер генерал фон Шлейхер. Даже
когда в 1938
году военный
министр
фон Бломберг и верховный командующий армией фон Фрич были смещены со
своих
постов по ничтожным, даже смехотворным мотивам - одному вменили в вину
мнимые гомосексуальные наклонности, другому "не
соответствующую" его
достоинству
жену,- рейхсвер не заявил ни малейшего
протеста. Большинство
офицеров
с большим или меньшим энтузиазмом
участвовало в перевооружении
Германии,
а потом в победоносных походах начала
войны; более того,
они
считали
себя связанными принесенной Гитлеру присягой даже тогда, когда стали
очевидны и
приближавшееся
катастрофическое поражение, и
беспредельные
преступления
национал-социалистского режима. Однако сопротивление некоторых
военных
кругов указывает на уже упомянутый факт, что национал-социалистам не
удалось
полностью унифицировать и подчинить себе армию20.
Еще сложнее было положение в
"третьем рейхе" обеих церквей. Поспешному,
иногда чересчур
поспешному приспособлению многих
церковных деятелей
противостояло здесь
сопротивление некоторых, правда,
относительно
немногочисленных,
групп и отдельных лиц. И приспособление,
и сопротивление
обосновывались
при этом как религиозными, так
и политическими мотивами,
которые
в этих христианских исповеданиях не были
тождественны. Руководство
католической церкви,
до 1933 года
резко отрицательно относившееся к
национал-социализму, затем
очень быстро сменило
эту позицию на
благожелательную
симпатию. Это определялось
конкордатом между курией
и
"третьим рейхом", предложенным
Гитлером сразу же
после вступления в
должность
и заключенным уже 20 июля 1933 года.
Этот договор был
весьма
выгоден
для католической церкви, так как он не только признавал, но и ставил
под
защиту закона конфессиональные школы, так же
как существование многих
католических
объединений - светских, профессиональных, женских и юношеских.
Впрочем,
католическая церковь дорого заплатила за это,
пожертвовав Партией
центра,
одобрившей "закон о полномочиях" и вскоре после этого
распущенной.
Католическая
церковь приняла на себя не только это, но и выразила в связи с
конкордатом
чрезвычайно важное в политическом и
пропагандистском отношении
признание
и уважительное отношение к "третьему рейху", надеясь избежать
таким
образом унификации своих обществ
и союзов. На
первых порах эти
надежды,
казалось, оправдывались: национал-социалисты терпимо относились к
росту
католических обществ в
1933 и 1934 годах и
даже содействовали
возрастанию
числа верующих и открытию католических церковных школ.
Но с 1935 года НСДАП все более
активно стремилась ограничить
влияние
католических
юношеских обществ, а затем стала распускать
их и включать в
состав
"гитлерюгенда". В ходе принятого ими курса на ослабление религиозных
убеждений
национал-социалисты усиливали свою кампанию
против религиозных
школ и
против католической печати, до тех пор, пока в 1941 году не перестали
выходить
еще остававшиеся епископальные
бюллетени. Сверх того,
развернув
коварную
клеветническую кампанию против членов католических орденов, которым
ставились
в вину нравственные пороки и нарушения валютного законодательства,
национал-социалисты
стремились отдалить верующих католиков от их церкви. Эта
все
более враждебная церкви
политика вызывала протест
и сопротивление
отдельных
католиков, впрочем, никогда
не получившее полной
и открытой
поддержки
католической церкви в целом.
Что касается евангелической церкви, то,
если не считать относительно
малочисленных
групп либеральных теологов и верующих социалистов, подавляющая
часть
ее одобрительно, а порой даже с
энтузиазмом отнеслась к
разрушению
демократии
и установлению национал-социалистского террористического режима.
Это
объяснялось не только традиционной в евангелической церкви политически и
религиозно
аргументируемой покорностью начальству, но
также ее религиозно
окрашенным превозношением немецкой нации и
презрением к социализму
и
демократии.
Однако попытки организационной унификации 28 евангелических
церквей
отдельных земель, предпринятые
некоторыми
национал-социалистами в
начале
1933 года, не достигли цели.
"Государственный комиссар по
делам
земельных
евангелических церквей" Август Егер, назначенный на эту должность
уже 24
июня 1933 года, был отозван
с нее, когда некоторые священники,
объединившиеся
в "движение молодых реформаторов", и
прежние руководящие
учреждения
церкви заявили протест против такой тотальной
формы унификации,
вызвавшей
даже критику президента фон Гинденбурга.
Впрочем, этот конфликт завершился весьма выгодным для
национал-социалистов
компромиссом, поскольку была достигнута договоренность,
что
вопрос о форме и устройстве
евангелической церкви в
"третьем рейхе"
должны
решать сами общины.
На церковных выборах, срочно
организованных 23 июля и поддержанных всем
аппаратом
пропаганды НСДАП, "Немецкие христиане" получили значительно больше
60%
поданных голосов. Казалось, таким образом внутри евангелической церкви
завершился
захват власти "снизу", поскольку
основанное лишь в
1932 году
национал-социалистское
движение "Немецких христиан" (которые часто сами себя
называли
"штурмовиками Иисуса Христа") имело теперь большинство голосов в
церковном руководстве почти всех немецких
общин. Это движение
последовательно
использовало свое большинство, чтобы унифицировать отдельные
евангелические
церкви не только в организационном,
но и в идеологическом
отношении.
В церквях различных земель - например, 5 сентября в Старопрусском
союзе -
был принят "арийский параграф",
предусматривавший исключение
"неарийских"
священников и церковных служащих. 27
сентября Людвиг Мюллер,
доверенное
лицо Гитлера, был выбран "имперским епископом", то есть верховным
главой
всех евангелических церквей. Но когда 13 ноября 1933 года "Немецкие
христиане",
собравшиеся в берлинском Дворце спорта, потребовали, чтобы
с
этого
момента более не почитались Ветхий Завет и
послания апостола Павла,
как продукты
еврейского духа, то
даже консервативные и
"национально
мыслящие"
протестанты не согласны были принять после политической унификации
еще и
эту "теологическую аризацию". Возникло движение протеста,
мотивируемое
сначала
чисто теологически, которое было выражено основанным уже 11 сентября
1933 года
"Чрезвычайным союзом священников" и, наконец, воспринято
и
организовано "Церковью исповедания".
Отсюда возникло церковное
Сопротивление,
принявшее у некоторых представителей "Церкви
исповедания"
сознательно
политический характер,- что у других произошло скорее против их
воли21.
Если отвлечься от сопротивления
немногочисленных церковных и
военных
кругов,
а также отдельных лиц, то можно прийти
к выводу, что
церкви и
вермахт
хотя и не были полностью
унифицированы, все же
были настолько
приспособлены
к режиму или сами к нему приспособились, что, по существу, не
представляли
никакой опасности для внутреннего состояния
"третьего рейха".
Они были
скорее союзники, чем
конкуренты, а тем
более противники
национал-социализма.
Поэтому многое говорит в пользу
тезиса, выдвинутого
отнюдь
не только национал-социалистскими пропагандистами, по которому в
"третьем рейхе"
была монолитно сплоченная
диктатура фюрера, способная
исключить или
унифицировать все враждебные и конкурирующие силы.
"Государство
Гитлера" было также гораздо более тоталитарным, чем фашистское
"stato
totalitario" в Италии, но и оно имело определенные черты
"поликратии"
{Многовластия.-
Прим. перев.}.
Между отдельными группами и лицами в
партии, промышленности, вермахте и
бюрократии
постоянно происходили конфликты по поводу
компетенции. Даже на
региональном
и местном уровне члены партии боролись за власть и влияние друг
с другом
и с государственными
чиновниками. Хотя важно
учитывать эти
постоянные
конфликты, которые здесь не могут быть описаны
подробно, однако
следует
предостеречь от переоценки
этих поликратических черт
"третьего
рейха".
Упомянем лишь, что авторитарная власть
Гитлера и его
компетенция
принимать
решения не ограничивалась, а только усиливалась этими пререканиями
по поводу
компетенции, поскольку Гитлер
с самого начала
умел
противопоставлять
друг другу, в духе политики divide et impera
{Разделяй и
властвуй
(лат.).- Прим. перев.}, эти враждующие
группы и личности
внутри
национал-социалистского
синдиката власти. Прибавим - и это
обстоятельство
надо
непременно учитывать,- что масштабы и характер
национал-социалистского
террора
никоим образом не ограничивались и
не смягчались этими
бесспорно
поликратическими
чертами. Споры о компетенции
не мешали установлению и
эффективности
национал-социалистской системы террора
и не задерживали ее
развития,
поскольку у групп и отдельных лиц, боровшихся за власть и влияние,
не было
никаких принципиальных расхождений
в отношении преследования
политических
противников и меньшинств. Чтобы понять это обстоятельство, надо
хотя бы
вкратце рассмотреть развитие и функционирование
национал-социалистской
системы террора22.
В течение 1933 года уже описанный "дикий" террор СА и
СС, большей
частью
"оправдываемый" ссылкой на "распоряжение по поводу поджога
рейхстага"
от
28 февраля 1933 года, постепенно
сдерживался, так как
руководящие
национал-социалисты
опасались, что не смогут удержать его под контролем. Его
заменил бюрократически контролируемый и санкционированный государством
террор
гестапо, возникшего из подразделения 1А Берлинского полицейского
управления.
30 ноября 1933 года служащие этого учреждения, еще называвшегося
тогда
"Прусским ведомством тайной государственной полиции", получили далеко
идущие
полномочия. Их мероприятия нельзя было ни обжаловать, ни преследовать
в
судебном порядке. При этом гестапо, возглавляемое Герингом, столкнулось с
сильным
конкурентом внутри партии. Это был Генрих Гиммлер, к весне 1934 года
соединивший
под своей властью политическую полицию
всех земель, кроме
Пруссии.
Хотя Геринг вовсе не симпатизировал возвышению Гиммлера с его
СС,
он
больше всего опасался СА под командой Рема. Поэтому 20 апреля 1934
года
он
заключил с Гиммлером нечто вроде соглашения, по которому тот в
качестве
заместителя прусского
премьер-министра (то есть
Геринга) становился
инспектором
прусского гестапо, которое объединялось с политической полицией
остальных
земель и расширялось, превратившись в общегерманское гестапо.
Двумя месяцами позже гестапо и СС нанесли
удар по СА, устранив этого
нежелательного конкурента,
а заодно и
других подлинных или
только
потенциальных
врагов режима. Гиммлер был щедро вознагражден за свои услуги
при
подавлении мнимого "путча Рема". Части СС, которыми он
командовал как
"рейхсфюрер",
были выделены из состава СА и прямо подчинены Гитлеру. Им были
поручены
вместо СА руководство и охрана
концентрационных лагерей, которые
теперь были
"признаны
государством" и широко
развернуты по образцу
концентрационного
лагеря Дахау. Они служили не только
для преследования и
запугивания
политических противников режима, но сверх
того стали ядром
и
исходным
пунктом экономической империи СС, которая
с 1938 года принялась
эксплуатировать также
рабочую силу людей,
заключенных в лагеря
по
политическим и
расовым мотивам. Впоследствии "рейхсфюреру
СС" Генриху
Гиммлеру
удалось подчинить своему контролю и все другие репрессивные органы
национал-социалистского
режима, объединив их в Главное имперское
управление
безопасности.
В это управление, созданное 27 сентября
1939 года, вошли,
с одной
стороны,
уголовная и политическая полиция, уже с
1936 года соединенные
с
гестапо,
а с другой стороны -
так называемая Служба
безопасности (СД,
Sicherheitsdienst).
СД представляла собой основанный еще в 1931
году орган
тайной
полиции НСДАП, развернутый с
1933 года параллельно
гестапо под
руководством
Гиммлера и его заместителя Гейдриха. В то время как отделения и
учреждения
гестапо занимались арестами и ежемесячно
направляли в Берлин
обзоры
состояния всего рейха,
где они подвергались оценке, задача СД
состояла
в выработке общих принципов надзора
и преследования политических
противников
и расовых жертв режима. Прежде всего это касалось депортации, а
затем
"окончательного решения еврейского вопроса"23.
Впрочем, террористическая
организация СС, составлявшая ядро
террористического "третьего рейха", не контролировала отправление
правосудия,
которое уже в 1933 году было в значительной степени очищено от
судей и
прокуроров, нежелательных в политическом или расовом отношении.
Национал-социалистам
этого было недостаточно. К этим
мерам прибавилось
значительное
ужесточение наказаний за
"политические
преступления". Сюда
относилось, например,
чрезвычайное постановление "против предательства
немецкого
народа и происков государственной измены" от 28 февраля 1933 года,
изменившее
некоторые положения уголовного кодекса, чтобы облегчить процедуру
наказаний.
Сюда же относилось, далее,
изданное 21 марта
постановление о
"защите
от вероломных нападок на правительство
национального возрождения",
позволявшее наказывать всех, кто решался
хотя бы критиковать
национал-социалистское правительство. К этим и
другим существенным
изменениям уголовного
и процессуального права,
применявшимся с грубой
последовательностью
множеством угодливых судей,
прибавилось учреждение 24
апреля 1934
года "Народного суда",
означавшее также организационное
изменение
и расширение немецкой юстиции.
"Народный суд", начавший свою
деятельность уже 14 июля 1934
года, был
ответом национал-социалистов на
исход процесса о
поджоге рейхстага,
завершившегося
в высшей степени сомнительным в правовом
отношении смертным
приговором предполагаемому поджигателю ван дер
Люббе и оправданием
обвиненных
вместе с ним коммунистов. Задача "Народного суда" состояла в
быстром
и безжалостном наказании политических
противников режима. С
этой
целью были
изменены в ущерб
обвиняемому и его
защитнику различные
процессуальные
нормы, а также затруднены возможности
возражения против
судебного
приказа и обжалования приговора.
Судьи и заседатели
"Народного
суда",
большей частью выбранные из фюреров
СА и СС, оправдали надежды
национал-социалистов.
Они действовали с крайней быстротой - если в 1935 году
было
вынесено "лишь" 210 приговоров, то в 1944 году их
было уже свыше
2
000,- а
сверх того, их
приговоры носили драконовский характер и не
выдерживали
никакой критики в правовом отношении. Всего с 1934 по 1944 год
было
вынесено почти 13 000 смертных приговоров, большинство из которых было
исполнено24.
Наряду с
политическими противниками системы,
сопротивление которых
никогда
не
было полностью сломлено,
мероприятия
национал-социалистских
террористических
органов были прежде всего направлены против
меньшинств. В
первую очередь
это касалось, конечно,
евреев, которые стали
жертвами
клеветы,
бесправия, были исключены из "национального сообщества", ограблены,
подвергнуты
преследованиям и в конце концов уничтожены. Преследование евреев
национал-социалистами, которое
здесь не может
быть рассмотрено в
подробностях, проводилось
разными учреждениями, разными
методами и
оправдывалось
разными мотивами.
Самые
заметные, хотя и не обязательно самые важные действия
предпринимались
при этом вполне открыто активистами партии и подчиненных ей
учреждений;
они претендовали на выражение "воли народа", не имея для
этого
оснований,
так как большинство населения
было пассивно. Сюда
относится
бойкот
еврейских торговцев, врачей и адвокатов, объявленный 1 апреля 1933
года,
сожжение в Берлине и в других
университетских городах "антинемецких
сочинений"
10 мая 1933 года и особенно погром 9 ноября 1938 года, до сих пор
называемый довольно безобидным
термином "хрустальная ночь"
("Reichskristallnacht"),
хотя дело не ограничилось тем, что
были разбиты
стекла
и разграблены еврейские магазины, а
также разрушены почти
все
синагоги,-
сверх того 26 000 евреев
было отправлено в
концентрационные
лагеря
и был убит 91 человек еврейского происхождения.
Еще важнее этих и многих других безобразий,
не только терпимых,
но
провоцируемых
и проводимых национал-социалистами, были
сотни антисемитских
законов,
постановлений и дополнений, опять-таки
часто мотивируемых "волей
народа",
которую представляли сами национал-социалисты. В этой связи следует
упомянуть увольнение
служащих еврейского происхождения по закону "о
восстановлении
гражданской службы" от 7 апреля
1933 года, коснувшемуся с
сентября
1935 года также тех служащих, которые пользовались вначале весьма
ненадежной
защитой параграфа о членах "Фронта
борьбы". Далее, был
введен
профессиональный
запрет, распространенный с 1938 года на всех евреев-врачей,
адвокатов,
ремесленников и работников
физического труда. Были
приняты и
другие чрезвычайные законы, по которым
евреям запрещалось посещение
общественных
школ, университетов, кино,
театров, концертов, выставок
и
купален
и, наконец, покупка и содержание
автомобилей, телефонов, газет,
определенных
предметов одежды и ценных вещей, даже
домашних животных. Все
это
обосновывалось ссылкой на нюрнбергские законы от 15 сентября 1935 года,
лишавшие
евреев гражданских прав и запрещавшие им
вступать в брак
или в
половые
сношения с "арийцами". Эти формы клеветы и преследования со стороны
партии
и государства дополнялись разграблением
имущества немецких евреев,
которое
под названием "аризации" проводилось
не только государственными
учреждениями,
но также отдельными фирмами и частными лицами.
При взгляде на все многочисленные, проводимые различными
учреждениями
антисемитские
мероприятия, лишь немногие из которых мы могли здесь указать,
трудно
обнаружить в них какой-нибудь сознательный
и целенаправленный план
или
единую мотивацию. В действительности задуманное и почти осуществленное
полное
уничтожение европейских евреев лишь
с более поздней
точки зрения
может
показаться неизбежным и планомерным результатом национал-социалистской
политики
в отношении евреев. Но отдельные стадии клеветы, изоляции, лишения
гражданских прав,
ограбления и преследования евреев в Германии
и в
захваченных
немецкими войсками странах Европы фактически создали предпосылки
проведенного
с грубой последовательностью холокоста. Мотивация, на которой
основывалась
вся эта политика в целом, также не
обнаруживает какого-либо
единства. Если
уничтожение евреев, проведенное с бюрократической
последовательностью
и производственной аккуратностью, следует
однозначно,
даже
почти исключительно объяснить
расовой доктриной, то
в первой фазе
еврейской
политики национал-социалистов перевешивал хотя также неприемлемый,
но
все же
рационально постижимый политический и экономический расчет.
Поэтому,
несмотря на особый характер уничтожения евреев в конечной стадии их
преследования, можно
провести некоторые параллели
между поведением
национал-социалистов по
отношению к евреям
и к другим меньшинствам
Германии25.
Это относится прежде всего к синти
(Sinti) и рома (Roma), число которых
в Германии в
начале 1933 года
было около 26
000. Никто из
лидеров
национал-социалистов
до захвата власти не интересовался существованием этих
так
называемых "цыган". После 30 января 1933 года их положение
сначала тоже
не
особенно изменилось. Меньшинство синти
и рома было скорее косвенно
затронуто различными бесчеловечными
законами и постановлениями
национал-социалистов.
Сюда относился изданный 24 ноября 1933
года "закон
против
опасных рецидивистов", к которым национал-социалисты причисляли всех
лиц,
дважды осужденных за уголовные правонарушения или преступления. С 1938
года
подобные "асоциальные элементы", как их называли в то время отнюдь
не
только убежденные
национал-социалисты,
направлялись в концентрационные
лагеря.
К этому кругу лиц относились также
другие цыгане, уже
вследствие
своего
кочевого образа жизни нарушавшие те или иные законы и постановления.
Впрочем,
эти меры основывались больше на уголовно-превентивных соображениях,
из
которых исходило также весьма
жесткое "постановление о
цыганах" 1936
года;
согласно этому постановлению, "цыгане", пользовавшиеся до 30
января,
по крайней
мере, терпимостью, были
подвергнуты еще более
строгому
полицейскому
надзору.
Если эти меры против цыган лишь количественно отличались от прежних
полицейских
мер против этой "заразы", то волна арестов, начавшаяся 13
июля
1938
года, имела экономическую
мотивировку. В ходе
этой так называемой
"акции
против асоциальных элементов", направленной не только против
цыган,
но и
против когда-либо осужденных евреев, СС пыталась увеличить число своих
лагерных
рабов, снизившееся на какое-то время
после освобождения многих
политических
заключенных. Но
"заинтересованность"
СС в цыганах этим не
ограничилась.
18 декабря 1938 года Гиммлер
приказал применить "результаты
расово-биологических
исследований" при "окончательном решении
цыганского
вопроса".
Под этими "расовыми
исследованиями" имелись в виду
работы некоторых
ученых, опиравшихся
на данные "Государственного центра
по борьбе с
цыганскими
бесчинствами", входившего в ведомство уголовной полиции. В
ходе
этих исследований все цыгане старше
шести лет были
подвергнуты
криминологическому
описанию и на основании расовых и уголовно-политических
данных
разделены на так называемых "полных цыган", "смешанных
цыган" и "лиц,
бродяжничающих
на цыганский лад". Незадолго до начала войны и после него эти
данные были
применены на практике.
Началась массовая стерилизация,
депортация
цыганских семей из имперских
территорий в Польшу
и, наконец,
после
нападения на Советский Союз,- массовые убийства. После того как
13
марта 1942
года "указанием об
обращении с цыганами" было отчетливо
установлено, что
"особые предписания относительно евреев" должны быть
"соответственно
применены к цыганам", по имеющимся оценкам, от 500 000 до
600 000
цыган, не исключая и
солдат вермахта, было
отравлено газом в
Освенциме
и других лагерях уничтожения26.
Нельзя упускать из виду и меры
преследования, выпавшие на долю других
национальных
меньшинств в Германии и в
оккупированных Германией областях,
даже
если эти меры и несравнимы с акциями уничтожения евреев и
цыган. Это
касается
сербов в области Лаузиц (Лужице) и
поляков в восточных
областях
Германии,
в Берлине и в Рурской области,
у которых отняли
культурные
организации,
еще оставшиеся у них после пакта
Гитлера-Пилсудского от 26
января
1934 года, и многие из
которых после нападения
на Польшу были
посажены
в тюрьмы и концентрационные лагеря.
Намного
хуже было положение
поляков в областях,
фактически
аннексированных Германией
после польской кампании,-
в частях Польши,
отошедших
под власть гауляйтеров Восточной
Пруссии, Силезии, Данцига
-
Западной Пруссии
и Познанской области
{В подлиннике Warthegau, как
называлась
эта территория при национал-социалистской оккупации Польши.Прим.
перев.}.
Они подвергались беспримерному нажиму, чтобы вытравить
у них
национальные чувства,
их эксплуатировали, депортировали, убивали и по
малейшему
поводу приговаривали к смерти и казнили.
Наконец, следует указать еще на
судьбу многочисленного меньшинства
в
"третьем
рейхе", о существовании которого теперь нередко забывают, хотя оно
насчитывало
7,5 миллиона человек. Это были "гастарбайтеры", навербованные
или
просто насильно увезенные изо всех стран Европы, особенно же из Польши и
Советского
Союза. Положение этих "гастарбайтеров" было крайне тяжелым.
Они
жили,
как правило, в примитивных общежитиях вблизи
от предприятий и
были
лишены
необходимых удобств. Если они
возражали против этих
условий или,
вольно
или невольно, не соблюдали
рабочую дисциплину, то
администрация
предприятий
передавала их гестапо, которое направляло их в
концентрационные
лагеря или
так называемые "лагеря трудового
воспитания". Хотя
"гастарбайтеров", главным
образом по экономическим соображениям, чаще
направляли
в деревню, где их эксплуатировали, обращение
с ними зависело
также
от определенных элементов расовой
идеологии. Оно определялось не
работоспособностью
и трудолюбием, а "расовым
составом" стран, откуда
эти
рабочие
произошли. Ниже всего стояли в этом
ранговом порядке "иностранные
рабочие"
из Польши и России, которые,
подобно находившимся в
еще худшем
положении еврейским
лагерным рабам, должны
были носить на
одежде
определенные буквы
и символы, указывающие
на их происхождение. Без
принудительного и
рабского труда миллионных
масс иностранных рабочих
национал-социалисты не
могли бы поддерживать военную экономику и
относительно
высокий уровень жизни немецкого населения. Сколь бы частыми ни
были
напоминания об этом факте, они никогда не будут излишними; утверждение,
приписывающее
Гитлеру по крайней мере
заслугу устранения безработицы
и
преодоления
экономического кризиса, принадлежит к тем "легендам о Гитлере",
которые
никак невозможно искоренить27.
В
действительности
восхваляемые
национал-социалистской
пропагандой
успехи
в экономической и социальной политике были всего лишь видимостью. Они
по
существу опирались на непродуктивные меры по распределению рабочей силы и
на
строгий переход к автаркии и военизированному производству. Высшей целью
национал-социалистской
экономической политики была подготовка
агрессивных
войн со
странами, затем подлежавшими ограблению, чтобы покрыть вложенные
в
вооружение
капиталы - большей частью взятые
взаймы. Эта экономическая
программа
была очень проста и прозрачна и на первых порах успешна. Она не
только принесла
видимость хозяйственного процветания, но и весьма
содействовала
интеграции широких слоев населения, слишком легко склонявшихся
забывать
при виде этих успехов другую,
террористическую сторону "третьего
рейха".
Это относится и к значительной части рабочих. На
многих рабочих
произвели
впечатление социально-политические мероприятия
"третьего рейха",
хотя социальные
результаты
национал-социалистских
кампаний, таких, как
"Народная помощь" (Volkswohlfahrt),
"Зимняя
благотворительность"
(Winterhilfswerkes)
и "Сила в радости" (Kraft durch Freude), были далеко не
столь
значительны, как это утверждала
национал-социалистская
пропаганда.
Конечно, в
национал-социалистских
мнимых профсоюзах под
названием
"Германский
рабочий фронт" многие рабочие не могли видеть замену утерянных
профсоюзных
организаций. Но, с другой стороны, они должны были признать, что
национал-социалистам удалось
преодолеть безработицу -
мерами по
распределению
рабочей силы и развертыванием военного производства. В целом
это
привело к ощутимому улучшению материального положения рабочих. Хотя
минимальный
уровень заработков был заморожен уже со
времени экономического
кризиса,
в то время как цены
на ряд потребительских
товаров росли, в
некоторых
областях промышленности реальная заработная плата все же возросла,
снова
достигнув в 1938/1939 году уровня 1928 года. Это произошло вследствие
недостатка рабочей
силы, проявившегося с
1938/1939 года в
некоторых
отраслях,
особенно в производстве вооружений; в результате многие рабочие,
переменив
место работы или угрожая уйти с
работы, могли добиться
оплаты,
превышающей
установленный по закону минимум.
Значительная часть мелкой буржуазии тоже
прямо или косвенно выиграла от
национал-социалистской
экономической политики, хотя национал-социалисты и не
выполнили
обещаний 1933 года, а, напротив,
стимулировали концентрацию и
модернизацию
экономики. И все же улучшилось положение не только служащих и
чиновников,
но также мелких ремесленников и крестьян.
Это объясняется и
общим оживлением
конъюнктуры, и другими
мероприятиями режима. Сюда
относится, например,
устранение евреев из
профессиональной жизни и
ограбление
их имущества, что также прямо или косвенно
привело к повышению
доходов
многих нееврейских врачей, адвокатов и ремесленников. Что касается
крестьян, то
они не только
превозносились
национал-социалистской
пропагандой,
но также получили по "государственному закону о наследственном
крестьянском дворе"
от 29 сентября 1933 года
весомые материальные
преимущества.
Согласно этому закону, крестьянские дворы величиной не менее
7,5
гектара не могли быть проданы или принудительно отчуждены за долги.
Впрочем,
это не означало общего снятия долгов.
Наконец, и не в последнюю очередь,
национал-социалистская экономическая
политика
была полезна предпринимателям; они не должны были больше сражаться
с
притязаниями и требованиями чуждых им профсоюзов, и доходы их, вследствие
конъюнктуры
вооружения, чрезвычайно быстро росли. Далее, они в значительной
степени
выигрывали от грабительских и агрессивных
войн, от ограбления
немецкими войсками
побежденных и оккупированных стран, а также
от
беспощадной
эксплуатации "иностранных рабочих" и лагерных рабов. Однако это
не
значит, что они были ответственны за начало и ход войны, которая перешла
в
тотальную хищническую и расовую войну и неизбежно должна была завершиться
полным
поражением.
За
исключением отдельных вмешательств, обусловленных
автаркией и
войной, национал-социалистское государство
отказалось от далеко
идущих
изменений капиталистической собственности; но все
же в этом
национал-социалистском
государстве - не совсем, но в значительной степени
тотальном
- предприниматели были, как правило,
не в состоянии превратить
оставшуюся
у них экономическую власть в политическую. Предприниматели могли
еще участвовать в планировании и
проведении хищнических
национал-социалистских войн,
но им не было дозволено
сколько-нибудь
существенно
влиять на расовую войну, увенчавшуюся холокостом. Освенцим
невозможно
объяснить и не следует объяснять
вульгарно-марксистским тезисом
об
экономической выгодности. Так же обстояло дело
и с тотальным способом
ведения
войны, примененным национал-социалистами и
приведшим к полному
поражению,
к потере и разрушению также и
большой части (24%)
частных
производственных
мощностей28.
Уже в 1933 году многие антифашисты в
Германии и за рубежом заявляли:
"Гитлер
идет к войне!" Но государственные деятели Западной и
Восточной
Европы
повторили в области внешней политики
ошибку тех консервативных
политиков Германии,
которые полагали, будто
можно сдержать развитие
национал-социализма
политикой умиротворения и упорядочения.
Они не только
более
или менее пассивно наблюдали за разрушением демократии в
Германии и
преследованием политических противников и евреев,
но также терпели
и
принимали
такие акты Гитлера, как вступление в демилитаризированную Рейнскую
область и
так называемый аншлюс
Австрии, шаг за
шагом уничтожавшие
постановления
Версальского договора. Высшей, но еще не конечной точкой этой
политики
"appeasement" {Умиротворение (англ.).- Прим. перев.} была аннексия
Судетской области,
явно одобренная Англией
и Францией на
Мюнхенской
конференции
29 сентября 1938 года. Лишь после
того, как Гитлер
разгромил
также
"остаточную Чехию" в марте
1939 года и
оккупировал принадлежавшую
Литве
Мемельскую область, британское и
французское правительства нашли
в
себе
силу гарантировать 31 марта 1939
года независимость Польши,
которая
была очевидным
ближайшим объектом национал-социалистской агрессивной
политики.
Тем самым завершился период западной
политики умиротворения. На смену
ей
пришла политика "appeasement", проводимая
Советским Союзом, который
заключил
23 августа 1939 года пакт о ненападении с Германией и создал таким
образом
важную предпосылку для немецкого нападения
на Польшу. И в самом
деле, 1
сентября 1939 года немецкие войска вторглись без объявления войны в
Польшу, продвинувшись только до линии,
предусмотренной секретным
дополнительным
протоколом к пакту Гитлера -
Сталина. Советские войска
оккупировали,
кроме восточной части Польши, также часть Румынии и суверенные
балтийские
государства Эстонию, Латвию и Литву.
Несмотря
на этот странный
союз между фашистской Германией и
коммунистической
Россией, длившийся до нападения на Советский Союз 22 июня
1941 года,
Вторая мировая война
была также с
самого начала войной
мировоззрений:
она была вызвана прежде всего идеологическими представлениями
Гитлера,
а затем уже - политическим и экономическим расчетом. Это не значит,
что
отдельные фазы и стадии войны
протекали по "расписанию", изложенному
Гитлером
в книге "Моя борьба" и в других его программных высказываниях. Так,
например,
временный союз с Советским Союзом
был, конечно, столь
же мало
предусмотрен
им, как и война с Англией, которой Гитлер "на самом деле" хотел
бы
избежать. Нападение на Данию и Норвегию не объяснялось ни расистской, ни
антикоммунистической идеологией, а только военно-стратегическими и
экономическими
требованиями флота и промышленности. Так же обстояло дело с
походами
в Грецию, Югославию и Северную Африку, тоже не запланированными, а
возникшими вследствие
непредвиденных военных и
политических событий -
слабости итальянских
войск, провала пронационал-социалистского путча
в
Югославии
и т. п.29
Но
уже действия "оперативных групп"
(Einsatzkommandos) в Польше,
следовавших непосредственно за сражающимися войсками,
чтобы наряду с
подлинными или
потенциальными
политическими противниками захватить
и
уничтожить также
евреев и представителей польского правящего класса,
показали,
что национал-социалисты с
самого начала имели
в виду нечто
большее, чем
империалистическую
завоевательную войну. В
отличие от
кайзеровской
Германии, национал-социалистская Германия боролась не только за
политическое
господство в Европе, но также и за расистский "новый порядок" в
континентальном, а
потенциально и в
глобальном масштабе, при
котором
"германская
раса господ", рассматриваемая как высшая раса и представляемая
немцами,
будет господствовать над всеми другими народами. В то время
как
славянские
нации подлежали порабощению и
должны были вести
существование
бесправных илотов
{Коренное население Мессении, закрепощенное
спартанцами.-перев.},
этот план - в значительной мере
осуществленный -
предусматривал полное
уничтожение еврейской "расы", поскольку она
рассматривалась
как корень всякого зла, в частности социализма, коммунизма и
вообще всего
"современного"
(Moderne). При всей
сумасбродности этой
идеологической
концепции она последовательно и
безжалостно проводилась на
практике.
Ей предоставлялся абсолютный приоритет
перед экономическими и
военными
интересами и целями промышленности и вермахта, даже и в то
время,
когда
осуществление расово-идеологических целей
было уже несовместимо со
стремлением национал-социалистов сохранить
свою политическую и
военную
власть30.
Этой фанатической, поистине
самоубийственной связью с
идеологической
догмой расовой
войны национал-социализм качественно отличается от
итальянского
фашизма. Хотя немецкий и итальянский
фашизм сравнимы между
собой
в их
идеологии (за исключением
расистски мотивируемой идеологии
антисемитизма),
в их внешнем облике и социальном составе,
между ними были
количественные
различия1 - в масштабах, в унификации
и в совершенстве
террористического
аппарата. Это проявилось в
преследовании меньшинств, не
говоря
уже об уничтожении евреев. Эти количественные различия в унификации и
гораздо
более эффективная в Германии система террора в конечном счете,
как
будет
показано дальше, привели к тому, что немецкое Сопротивление не смогло
добиться
таких успехов, как итальянская Resistenza,-
во всяком случае,
в
последней
фазе истории итальянского фашизма.
Поражения и успехи Сопротивления
Те, кто с самого начала и
наиболее решительно боролись
с "третьим
рейхом",
были члены запрещенных и загнанных в подполье партий и организаций
рабочего
движения31. Они подвергались также
самому строгому наблюдению
и
преследованию со
стороны
национал-социалистских
террористических
организаций. Но
надо признать, что
действительные успехи рабочего
Сопротивления
были очень невелики. С одной стороны,
это объясняется уже
описанной,
едва ли не доведенной до
совершенства системой наблюдения
и
террора,
устроенной национал-социалистами; с другой же стороны - тем, что
различные
нелегальные партии и
организации рабочего движения,
если не
считать
некоторых региональных или даже местных
исключений, даже в
эпоху
"третьего
рейха" не хотели и не умели преодолеть свои внутренние конфликты и
создать
единую организацию Сопротивления. Различные группы рабочего движения
действовали
отдельно и были по отдельности разбиты.
КПГ
после ее запрещения
вначале пыталась сохранить
свою строго
иерархическую
систему с подчинением низших звеньев высшим, а также, вопреки
фашистскому
террору, пыталась проводить массовые акции.
Тысячи коммунистов
участвовали
в изготовлении и распространении нелегальных листовок и в других
пропагандистских
мероприятиях. До 1935 года членам нелегальной КПГ продавали
даже
марки для оплаты членских взносов. До этого времени руководство КПГ
и
Коммунистического
Интернационала исходило из того, что массовые акции этого
рода
могут в короткое время привести к распаду "третьего рейха", тогда как
в
действительности они
лишь облегчали мероприятия
гестапо. Лишь на
VII
Всемирном конгрессе
Коммунистического
Интернационала в 1935
году эта
стратегия, вряд
ли совместимая с
условиями фашистской Германии,
была
пересмотрена,
а вместе с ней и политика борьбы с
социал-демократией как с
"крылом
фашизма". Так как к этому времени,
помимо партийного руководства,
жертвами систематических полицейских
операций стали тысячи
членов
нелегальной
КПГ, с 1936 года коммунисты ограничились поддержанием весьма
непрочной информационной сети, связывавшей отдельные
действовавшие в
Германии
коммунистические группы Сопротивления между собой и с заграничным
руководством.
Коммунистическое Сопротивление в значительной
степени угасло
под
действием пакта Гитлера - Сталина и снова усилилось лишь после немецкого
нападения
на Советский Союз. Возникли различные
организации Сопротивления;
некоторые
из них поддерживали контакты также с социал-демократами и даже
с
буржуазными
и военными кругами. Но, в отличие от
Коммунистической партии
Италии,
КПГ не удалось применить на практике принятую в 1935 году концепцию
Народного
фронта. Исключением был
вскоре распавшийся парижский
Комитет
Народного
фронта; что же касается групп "Национального комитета "Свободная
Германия"",
действовавших не столько в Германии,
но главным образом
за
границей, и
в особенности в
Советском Союзе, то
ими большей частью
руководили
коммунисты, которым приходилось принимать
во внимание интересы
Советского
Союза, часто мотивируемые отнюдь не "антифашистскими" целями32.
Лидеры СДПГ и руководимого ею Всеобщего
союза германских профсоюзов в
1933
году долго, слишком долго питали
иллюзию, что политика
осторожной
сдержанности
по отношению к национал-социалистскому режиму
может сохранить
их
организации. Этот фатальный курс приспособления, выразившийся, например,
в
одобрении так называемой "мирной речи" Гитлера 17 мая 1933 года
фракцией
СДПГ в
рейхстаге - уже обескровленной арестами и
эмиграцией, - фактически
привел к
расколу партии. Эмигрировавшие социал-демократы
образовали в
пражском изгнании новую
организацию,
"Sopade"
{Сокращение.
"Социал-демократическая партия
Германии". Имеется в
виду заграничное
руководство
СДПГ, находившееся до 1938 года в Праге, а затем в Лондоне.Прим
перев.},
которая уже 18 июня 1933 года, то есть еще до
запрещения СДПГ 22
июня,
обратилась к немецким рабочим с
программной статьей и
призвала их
"разорвать
свои цепи" и бороться за "перестройку капиталистической экономики
в
социалистическую ".
Уже до этого отдельные социал-демократы и
профсоюзные деятели ушли
в
подполье.
Но, в
отличие от коммунистов, они очень скоро
поняли, что
нелегальные
массовые организации с отдельными ячейками, партийными органами
и
сбором членских взносов прямо провоцируют действия гестапо. Напротив, эти
социал-демократы
исходили из трезвой оценки возможностей сопротивления в
террористическом
"третьем рейхе" и, по существу, ограничивались сохранением
традиционных
связей в форме дискуссионных кружков, спортивных союзов и т.
п., чтобы
в момент ожидаемого
и желанного распада
"третьего рейха"
располагать людьми
для восстановления партии.
Кроме этой системы
неформальных,
но хорошо законспирированных групп социал-демократов и членов
профсоюзов,
отказывавшихся от демонстративных акций сопротивления, но - как
видно из
отчетов "Sopade" -
имевших хорошо разработанные контакты с
партийным
руководством в Праге, было также несколько
очень активных групп
Сопротивления
на региональном и более высоком уровне, к
которым, наряду с
социал-демократами, примкнули
также бывшие члены
КПГ и отколовшихся
коммунистических
и социалистических групп. Прежде
всего следует упомянуть
здесь "Красную ударную
группу" ("Roter StoBtrupp") в Берлине,
"Социалистический
фронт" ("Sozialistische Front") в районе Ганновера
и
межрегиональную
группу "Новое начало" ("Neubeginnen")33.
Подобно группам Сопротивления КПГО
(Коммунистическая партия Германии -
оппозиция, Kommunistische Partei
Deutschlands - Opposition), СРП
(Социалистическая
рабочая партия, Sozialistische Arbeiterpartei) и ИССБ
(Интернациональный социалистический союз борьбы, Internationaler
Sozialistischer
Kampfbund), они особенно важны не
только тем, что
до их
разгрома
органами гестапо они вели очень интенсивную борьбу, но еще и
тем,
что в
этих группах произошло объединение социалистов и коммунистов из разных
партийных
организаций34. То же можно сказать об антифашистских организациях,
возникших
в конце "третьего рейха" и вскоре после его распада и ставивших
себе
целью создать новое рабочее движение,
вне рамок КПГ
и СДПГ. Ввиду
отрицательного
отношения к ним всех оккупационных властей
это не удалось,
как и
предыдущие попытки создать антифашистский Народный фронт35. Контакты
представителей
рабочего Сопротивления с церковными, буржуазными и военными
оппозиционными организациями также не достигли
таких масштабов и
интенсивности,
как в Италии. Если отвлечься от контактов,
непосредственно
предшествовавших
20 июля 1944 года {День покушения на Гитлера и неудавшегося
военного
путча против национал-социалистской власти.- Прим. перев.}, им
не
удалось
преодолеть взаимное недоверие.
Примечательно, однако, что почти
не было контактов
также между
оппозиционными
кругами и отдельными лицами разных церквей - евангелической и
католической. Подлинное
сотрудничество между оппозиционными христианами
евангелического
и католического вероисповедания было, по
существу, лишь в
кружке Крейзау" {"Kreisauer
Kreis", от названия
имения Крейзау близ
Швейдница в
Силезии, где в
конце Второй мировой
войны возникла
антифашистская
группа, преимущественно правого направления.- Прим, перев.},
поддерживавшем сверх
того, как уже
было сказано, контакты
с другими
буржуазными и
военными группами, а
также с социалистическим и
коммунистическим движениями Сопротивления.
Причина, по которой
сотрудничество
католических и евангелических участников
Сопротивления было
лишь спорадическим и возникло очень
поздно, состоит в
уже описанном
различном
положении этих церквей в "третьем рейхе".
Хотя "Церковь исповедания" уже
на Барменском Синоде в мае
1934 года
решительно
отвергла, исходя из более или менее
теологических аргументов,
притязание национал-социалистского государства быть "единственным и
тотальным
порядком человеческой жизни",
членам этой оппозиционной группы
трудно
было отказаться от тесного
сотрудничества церкви и
государства,
выросшего
из церковной истории и обоснованного целыми поколениями теологов.
В этом
отношении очень важную роль сыграла "диалектическая теология" Карла
Барта,
принявшего активное участие в
выработке Барменского заявления.
Но
если
подумать, насколько очевидным с самого начала
был характер "третьего
рейха",
то кажется удивительным, почему многие теологи так долго не могли
постигнуть,
что "третий рейх" не мог и не должен был быть установленным от
Бога
начальством. И все же в конце концов дело дошло до актов сопротивления
отдельных
духовных лиц, с политической и теологической мотивировкой, а также
до
нескольких открытых протестов. Так обстояло дело, например, с принятым 28
мая
1936 года воззванием временного руководства
"Общегерманского союза
братьев"
(Reichsbruderrat) против так называемого "позитивного христианства"
и
против мероприятий национал-социалистов по устранению вероисповеданий из
воспитания
юношества с литургией о сохранении мира, отслуженной 30 сентября
1938
года частью священников "Церкви исповедания" перед
лицом угрожавшего
конфликта
по судетскому вопросу, и, наконец, с
открыто высказанной 12-м
Прусским
синодом верующих критикой массового уничтожения психически больных
и людей
"чужой расы". Впрочем,
это был единственный случай, когда
евангелическая
церковь протестовала против
преследования евреев, хотя,
с
другой
стороны, были люди, считавшие
своим христианским долгом
совести
помогать
преследуемым евреям36.
В целом можно сказать, что представители
католической церкви тоже
не
решались
заклеймить преступления "третьего рейха". Это связано
было с
соображениями
церковной политики, поскольку католические епископы Германии и
папа опасались, что слишком явные
протесты могут побудить
национал-социалистское
руководство расторгнуть конкордат. Лишь тогда,
когда
нарушения
национал-социалистами положений конкордата стали слишком очевидны,
папа
Пий XI решился критиковать
эти нарушения. Однако
в энциклике "С
неустанной
заботой" нет ни слова протеста против преследования евреев, а тем
более борцов
Сопротивления из рядов
запрещенного рабочего движения.
Энергичны
и - по крайней мере, временно -
успешны были протесты
епископа
Мюнстерского графа
Галена против умерщвления национал-социалистами
душевнобольных.
В 1943 году католические епископы в
пастырском послании о
десяти заповедях атаковали
религиозную и расовую политику
национал-социалистов
с резкостью, сравнимой с заявлением
евангелической
церкви
на 12-м Прусском синоде верующих. Но
это единственный документ,
в
котором
католическая церковь как учреждение
хотя бы косвенно
призвала к
борьбе. Однако
нельзя забывать о
католических священниках и
простых
верующих,
оказавших решительное сопротивление национал-социализму37.
В целом, высшей точкой немецкого движения
Сопротивления, несомненно,
было
покушение на Гитлера 20 июля 1944 года,
которое должно было
стать
сигналом
для общего восстания; но после некоторых
первоначальных успехов
движение
было быстро сломлено. Многое говорит в
пользу предположения, что
если бы
круги, участвовавшие в подготовке покушения, имели связь с группами
Сопротивления
- церковными, социалистическими и коммунистическими,- то в
случае
успеха задуманных заговорщиками действий могло бы возникнуть, как
в
случае
путча Бадольо, широкое и успешное движение Сопротивления.
Надо, однако, заметить, что эти люди
из буржуазных и военных кругов
преследовали
цели, далекие от представлений
парламентской демократии. Это
относится прежде
всего к крайне
консервативной группе вокруг
Карла
Герделера;
что же касается членов кружка,
собиравшегося в имении
графа
Мольтке
в силезском Крейзау, то они
строили утопические, нежизнеспособные
планы, ориентируясь на устаревшие модели
общества. В критике
этих
антидемократических социальных
и конституционных планов,
изложенных в
многочисленных
воспоминаниях, не следует упускать из виду два важных, может
быть, решающих
факта. Во-первых, это
уже упомянутая по
крайней мере
наметившаяся
попытка объединить все группы Сопротивления, от коммунистов до
консерваторов;
во-вторых - успешная попытка
привлечь к задуманному
путчу
также
высших офицеров. Эти борцы Сопротивления исходили из трезвого, вполне
реалистического понимания,
что успешная попытка
свергнуть господство
национал-социалистов
может исходить только от одной из
военных групп. К
несчастью,
лишь очень немногих офицеров можно было
убедить, что вопреки
присяге,
принесенной Гитлеру, они не обязаны были терпеть массовые убийства
и другие
злодеяния "третьего рейха". Но если даже
попытка восстания
полностью
провалилась - из-за случайностей и ошибок планирования, к которым
надо
прежде всего отнести не достигнутую, едва наметившуюся мобилизацию
общественности,-
то все же историческое и моральное значение этой попытки не
исчерпывается
его неудачей38.
То же относится ко всему немецкому
движению Сопротивления. Хотя оно в
основном
терпело лишь поражения, в конечном счете успех его состоял в
том,
что многочисленные акты и явления
неорганизованного
сопротивления и
непокорности
в повседневной жизни показали
победоносным державам и
самим
немцам,
что национал-социализм в конечном счете вовсе не был столь успешным,
как это
всегда изображала его пропаганда. Конечно,
большинство немецкого
"народного
сообщества", уменьшавшееся с течением времени, почти до самого
конца
восхваляло своего фюрера, но были и другие люди, не ликовавшие и не
приспосабливавшиеся,
оказавшиеся способными сопротивляться и в той или иной
форме оказывавшие
сопротивление39. Однако, несмотря
на это, оценки
и
традиции
немецкого движения Сопротивления в целом остаются предметом спора
между
двумя немецкими государствами и между партиями. В отличие от Италии, в
Германии
наследие и заповедь Сопротивления
не ощущаются как
объединяющий
элемент. Этот
факт до наших
дней оказывает большое
воздействие на
демократический консенсус, способность к компромиссам и немецкое
национальное
чувство40.
ГЛАВА 4
ФАШИСТСКИЕ
ДВИЖЕНИЯ С МАССОВОЙ БАЗОЙ
Фашизм и национал-социализм в Австрии
Австрия не только географически
расположена между Италией и Германией,
но
демонстрирует также оба главных варианта фашизма - свою собственную ветвь
национал-социализма и
хеймверовский фашизм, более
или менее отчетливо
ориентировавшийся на
образец итальянского фашизма.
Многие современники
считали
режимы Дольфуса и Шушнига "фашистскими", а многие исследователи и
сейчас рассматривают их таким образом.
Если, наконец, вспомнить,
что
австрийская Немецкая
рабочая партия (НРП,
"Deutsche
Arbeiterpartei"),
называвшая
себя с мая 1918 года
Немецкой национал-социалистской рабочей
партией
(ННСРП, "Deutsche National-sozialistische Arbeiterpartei"), была
старше
партии Гитлера, то становится ясно, что в этой стране в самом деле
наблюдается
широкий диапазон разновидностей фашизма.
Он простирается от
"раннего
фашизма" НРП через "нормальный фашизм" хеймвера до "радикального
фашизма"
австрийской ННСРП; между тем режим Дольфуса следовало бы назвать по
типологии
Нольте "филофашистским". Италия
породила
"классический" фашизм,
тогда
как Австрия была страной различных
фашизмов, история и
структура
которых могут
быть изложены и
поняты лишь с
помощью сравнительного
исследования фашизма.
Но сначала мы
должны заняться экономическими,
социальными
и политическими условиями, в которых проявился
каждый из этих
видов
фашизма1.
В то время как многие другие
европейские страны попали
после Первой
мировой
войны в кризисные условия,
угрожавшие самому их
существованию,
первая австрийская
республика была попросту
обречена на существование
победоносными державами2.
По национальным и
экономическим причинам
представители
всех партий - от консервативной христианско-социальной до
социал-демократической
- высказывались за присоединение к Германии.
Но это
пожелание, поддерживаемое также подавляющей частью
населения, было
решительно отвергнуто
союзниками, включившими в
Сен-Жерменский мирный
договор
отчетливое запрещение аншлюса. Если принять в расчет, что Германия,
в конце
концов начавшая и проигравшая войну, при таком присоединении Австрии
стала
бы больше и сильнее, чем была
в 1914 году, то это
решение с
политической
стороны понятно, хотя вряд ли
может быть оправдано
с точки
зрения провозглашенного американским
президентом Вильсоном принципа
самоопределения,
которым здесь явно пренебрегли.
Австрийская республика, возникшая вследствие
диктата победоносных
держав,
столкнулась с рядом почти неразрешимых экономических, социальных и
политических проблем.
Границы Австрии, проведенные по этническим
разделительным
линиям, но также с учетом
военно-политических интересов
соседей
Австрии - Чехословакии, Югославии и
Италии,- произвольно рассекли
исторически
возникшие связи между
хозяйственными зонами австро-венгерской
монархии. Промышленные отрасли
немецко-австрийского ядра страны
были
отрезаны
от их традиционных рынков сбыта
и источников сырья.
Поскольку
многие
предприятия должны были остановиться из-за недостатка угля, возникла
массовая безработица, обостренная
демобилизацией армии и
увольнением
многочисленных служащих,
не нашедших себе
места в учреждениях
малого
государства, в
которое превратилась послевоенная Австрия. Более того,
экономический
и социальный кризис еще усугубили
внешнеполитические угрозы.
Одна из
этих угроз исходила
от Югославии, стремившейся
насильственно
присоединить к
себе большую часть
Каринтии, где проживало
славянское
меньшинство.
Крайне угрожающими представлялись также
советские республики,
возникшие
в Венгрии и в Баварии.
Несмотря на эти огромные экономические, социальные и политические
трудности, удалось
создать парламентским путем
относительно прочное
правительство3.
На парламентских выборах, проведенных уже
16 февраля 1919
года,
сильнейшей партией оказались социал-демократы, получившие 72 места
и
образовавшие
вместе с Христианско-социальной
партией, имевшей 69
мест,
коалиционное правительство под руководством Карла
Реннера. Тем самым
австрийские
социал-демократы продемонстрировали, что они точно так же,
как
немецкие,
с которыми они чувствовали себя связанными, хотели проводить вовсе
не революционную, а реформистскую политику.
Впрочем, они были
более
последовательными,
а вначале и более успешными реформаторами. Сюда относятся
социальные меры,
введенные
социал-демократическим
статс-секретарем по
социальным
вопросам Фердинандом Ганушем, например,
восьмичасовой рабочий
день,
отпуска для рабочих, страхование от
безработицы и закон
о советах
предприятий.
Сюда также относилась военизированная организация
"Народное
ополчение" ("Volkswehr"), которой
руководил организовавший ее
социал-демократ
Юлиус Дейч. Правда, последовательно
реформистская политика
вызвала
в рядах австрийских социал-демократов некоторые разногласия, но
не
привела,
как в Германии, к расколу партии. Между тем как СДПА шаг за
шагом
унифицировала
и распускала рабочие и солдатские
советы, Коммунистическая
партия
Австрии (КПА, Kommunistische Partei Osterreichs) оставалась более или
менее
незначительной партией. Однако социал-демократы не могли преодолеть
недоверие
Христианско-социальной партии, поскольку они не могли и не хотели
отказаться от
определенных марксистских требований
своей программы -
например,
от замаскированного тезиса о "диктатуре пролетариата".
Уже в 1920 году социал-демократы были
изгнаны из правительства, после
чего на
выборах 17 октября 1920 года Христианско-социальная партия получила
большинство в
79 мест, тогда
как социал-демократы -
лишь 62.
Социал-демократы
перешли в оппозицию, в которой и оставались затем в течение
всего времени
первой австрийской республики. Чтобы справиться с
катастрофическим
экономическим положением, приведшим еще зимой 1920/21 года
к
тягчайшей ситуации с продовольствием, союзный канцлер Игнац Зейпель (из
Христианско-социальной партии)
обратился в октябре
1923 года к
правительствам
Англии, Франции, Италии и Чехословакии с просьбой о займе. За
этот заем
Австрии пришлось, однако,
уплатить очень высокую
цену. По
Женевскому
договору она обязывалась в течение
20 лет не отказываться от
своей
независимости, поддерживать
внутреннее спокойствие и
порядок и в
течение
двух лет стабилизировать свой бюджет.
Последнее требование было
невыполнимо
без массового увольнения служащих. Из
общего числа 270
000
государственных служащих
было уволено 100
000. Женевское соглашение
произвело волну
возмущения, в которой
социальные мотивы смешались
с
национальными, поскольку
именно международный контроль
и повторное
запрещение аншлюса
вызвали враждебное отношение
многих австрийцев. В
неофициальном
опросе общественного мнения, проведенном в Тироле и Зальцбурге
в 1921
году, почти 100% населения высказалось за присоединение к
Германии.
Возбуждение
населения по поводу Женевского
соглашения и его
последствий,
носившее и
национальный, и социальный характер, было использовано
австрийскими национал-социалистами, партия
которых уже не
была теперь
незначительной
группой.
Как уже было сказано, Немецкая национал-социалистская рабочая
партия
(ННСРП)
возникла из основанной в 1903 году Немецкой рабочей партии (НРП)4.
На
выборах в рейхстаг 1911 года она получила свыше 26 000 голосов
и три
места.
Центр влияния этой партии, где и в самом
деле преобладали немецкие
рабочие,
находился в Судетской области.
Наряду с социальными
целями она
преследовала
также и национальные, прежде всего античешские и антисемитские
цели. Хотя
депутаты этой партии
присоединились в рейхстаге
к
социал-демократической фракции,
ввиду связи НРП
с социальными и
национальными
требованиями она была гораздо ближе к группе "раннефашистских"
движений,
чем к исключительно националистически и антисемитски направленному
"Общенемецкому"
движению Шенерера
("Alldeutsche").
Это движение, в
свою
очередь,
можно сравнить с антипарламентскими массовыми движениями Германской
империи
(Общенемецкое движение, "Движение Остмарк", "Морской союз"
и т. д.)
и с
Итальянской националистической ассоциацией
("Assoziazione Nazionalista
Italiana").
"Общенемецкое движение" Шенерера
растворилось в "Велико-немецкой
народной партии" (GroBdeutsche Volkspartei), составленной из различных
группировок
и получившей на выборах 16 февраля
1919 года 26
мест, а на
выборах
24 октября 1923 года лишь 10
мест. Между тем
Немецкая рабочая
партия,
называвшая себя с мая 1918
года Немецкой национал-социалистской
рабочей
партией, сохранила свою самостоятельность.
Однако после отделения
Судетской
области, где она, главным образом, имела сторонников, она получила
на
выборах 16 февраля 1919 года
лишь 1% поданных
голосов. Впрочем, в
некоторых
городских округах Вены, где выставил свою
кандидатуру ее лидер,
адвокат
Вальтер Риль, ее доля составила 4%. Хотя
среди избирателей ННСРП,
как и
прежде, было некоторое число рабочих, она развилась скорее в партию
буржуазного
склада. С 1919 года ННСРП поддерживала тесные связи с немецкими
национал-социалистами,
которые завершились полным присоединением этой партии
к
НСДАП. Такой ход событий привел к тому, что уже в 1923 году ее
прежний
лидер
Риль вышел из партии, основав собственную незначительную группу под
названием
"Великонемецкий социальный союз" ("GroBdeutscher Soziale
Verein").
Его
последователь Карл Шульц также потерпел
неудачу, пытаясь сохранить
в
какой-то
мере независимое положение по отношению
к НСДАП и
примыкая к
псевдосоциалистическому
курсу старой НРП, которая, вместе с
ее этнически
ориентированными профсоюзами, находила некоторую поддержку
у немецких
рабочих
Австро-венгерской монархии. Наконец
подчинение воле мюнхенского
партийного
руководства зашло так далеко, что австрийская НСДАП не имела уже
собственного краевого
лидера (Landesleiter) и
управлялась различными
германскими гауляйтерами. Вследствие этого возникла ожесточенная
конкурентная
борьба внутри этой партии, отчасти утихшая с 1931 года, когда
Гитлер
назначил Тео Габихта ее краевым инспектором.
Несмотря
на эти внутрипартийные
противоречия, после возникновения
мирового
экономического кризиса австрийская НСДАП
смогла все же
добиться
некоторых
избирательных успехов. Если на парламентских выборах 1930 года она
получила
лишь 3% голосов, то на выборах в ландтаги и муниципальные органы в
1932
году, в которых приняло участие две трети австрийцев, она получила уже
в
среднем 16% поданных голосов. В Вене, Зальцбурге и других городах ее доля
голосов превысила
30%. Но эти
относительные успехи были
достигнуты
исключительно за
счет "Великогерманской народной
партии" и столь
же
"великогермански"
настроенного "Краевого союза"
("Landbund"),
которые в
дальнейшем в
значительной степени были
поглощены НСДАП; между
тем
избирательные
результаты СДПА и Христианско-социальной партии остались почти
без изменений.
На последних выборах
перед разгромом австрийской
парламентской системы
- муниципальных выборах
в апреле 1933
года -
национал-социалисты
сумели получить до 40% голосов, но им не удалось пробить
брешь в
рядах рабочих и консервативно настроенного
сельского населения.
НСДАП
осталась в основном в границах своего влияния в городах и промышленных
районах Австрии,
где ей удалось привлечь на
свою сторону, наряду
с
буржуазией,
значительную часть рабочих. Участие рабочих было особенно велико
в
вооруженных организациях НСДАП. Социальный состав австрийских СА
и - в
меньшей степени
- также СС
не очень отличался от состава
социал-демократического
"Республиканского союза стрелков" ("Republikanischer
Schutzbund").
В целом рост австрийской НСДАП, насчитывавшей
в январе 1933 года 40
000, в
конце 1934 года 87 000 и в феврале 1938
года 150 000
членов, был
намного
медленнее, чем в Германии, а успехи
были не столь
велики. Это
объясняется,
с одной стороны, довольно энергичными и,
по крайней мере
на
первых
порах, успешными защитными мерами австрийских социал-демократов, а с
другой
стороны - конкуренцией хеймверовского
фашизма, тесно связанного
с
Христианско-социальной
партией.
Отряды хеймвера (Heimwehr) образовались
после окончания войны из бывших
офицеров, солдат,
студентов, представителей академических профессий и
крестьян
и ставили себе целью
защиту границ и
целостности Австрии от
действительной
или мнимой угрозы со стороны Югославии, а также венгерской и
баварской
советских республик5. В этом они
весьма напоминали германский
"Добровольческий
корпус" (Freikorps), с
которым они вначале
поддерживали
тесные
связи, так же как с организацией Эшериха. В
отличие от германского
"Добровольческого
корпуса", хеймвер не
был распущен и
тогда, когда с
ослаблением
внешнеполитического напряжения исчезли мотивы его существования.
Отряды
хеймвера сохранились в отдельных землях
Австрийского союза в
виде
обмундированных,
отчасти вооруженных формирований, и
христианско-социальные
правительства
более или менее открыто
поддерживали и развивали
их как
внезаконное
орудие власти во внутриполитической борьбе с социал-демократами.
Ввиду существования и деятельности
хеймвера социал-демократы, также не
желавшие
распустить созданные и управляемые ими рабочие
отряды, основывают
вместо
них в 1923 году "Республиканский
союз стрелков" (Respublikanischer
Schutzbund},
По планам Юлиуса Дейча и Отто Бауэра этот союз, организованный
на
военный лад и сохранивший не сданное в 1918-1919 годах оружие, должен был
быть
приведен в действие, если бы буржуазные силы
не стали придерживаться
демократических
правил игры и попытались отнять у СДПА политическую власть,
которую
она уже однажды получила парламентским путем
и хотела получить
в
будущем6. Таким
образом, после распада большой коалиции
социал-демократическая
партия и Христианско-социальная
партия не только
враждебно
противостояли друг другу в области политики, но обе, сверх того,
располагали
вооруженными организациями на случай гражданской войны.
Это
положение, в высшей
степени опасное для
существования
парламентско-демократического
государства, каким, несомненно, была
Австрия,
еще более
обострилось вследствие одного
события, которого не
хотели обе
стороны,
но которое надолго
воспрепятствовало созданию демократического
консенсуса
между буржуазным и социалистическим лагерем. 30 января 1927 года
в
бургенландской местности Шаттендорф в результате стычки между социалистами
и
"фронтовиками" были застрелены восьмилетний мальчик и инвалид
войны. 14
июля в
Вене состоялся процесс,
завершившийся оправданием убийц.
Стихийно
возникшая
массовая демонстрация, которую не организовывали и не сумели взять
под контроль
социал-демократы, привела к
поджогу Дворца правосудия
и
кровавым
уличным боям, в которых погибло
89 человек, главным
образом
демонстрантов.
После этого события правящая
Христианско-социальная партия,
получившая
на выборах 27 апреля 1927 года лишь
73 места против
71 места
СДПА,
впала в панический страх перед "красной
опасностью",
представляемой,
по их
мнению, "австромарксистской" социал-демократией.
Правительство реагировало форсированным развитием
хеймвера. Он
превратился
в массовое политическое движение, все более подчеркивавшее свою
самостоятельность
и стремившееся стать независимым от Христианско-социальной
партии.
Будущий политический курс хеймвера
был предметом препирательств
между
его лидерами, хотя и согласными в своей ненависти к социал-демократам,
но
весьма различавшимися своей политической и идеологической ориентацией. В
то время
как
консервативно-католическое
крыло выступало за
дальнейшую
поддержку
Христианско-социальной партии, лидер хеймвера в Штирии, Пфример,
призывал заключить
союз с австрийскими
национал-социалистами с целью
насильственного
захвата власти. Но устроенный им 13 сентября 1931 года путч
полностью провалился,
так как остальные
лидеры хеймвера за
ним не
последовали7.
После этого процесс сближения
между штирийским хеймвером
и
НСДАП
продолжался и привел в конце концов к
далеко идущему слиянию
обеих
организаций.
Представителем третьего направления был
князь Рюдигер фон Штаремберг,
избранный
в сентябре 1930 года союзным лидером хеймвера; но ему не удалось
навязать
свое руководство всем хеймверовцам. Он
самым решительным образом
выступал
за превращение хеймвера из военного союза
в политическую партию,
которая
в корнейбургской "присяге" 18
мая 1930 года
приняла принципы
итальянского фашизма.
По настоянию фон
Штаремберга, вошедшего в
правительство
Вогуэна (Vaugoin) в качестве министра внутренних дел, хеймвер
участвовал
в парламентских выборах в ноябре 1930 года как отдельная партия.
Так как
последователи Пфримера бойкотировали выборы, а хеймверовцы
консервативно-католического направления явно
голосовали за
Христианско-социальную
партию, фон Штаремберг получил лишь
6% поданных
голосов.
Таким образом, хотя
партийно организованное крыло
хеймвера и
обогнало
национал-социалистов, получивших на
этих выборах лишь
3%, этот
достигнутый
парламентским путем успех оказался неожиданно
слабым и лишь
замаскировал
значительную численную и политическую силу всего хеймвера.
Перед лицом усиления
национал-социалистов хеймвер занимал
все более
оборонительную
позицию. Бескомпромиссное требование присоединения Австрии к
Германии
давало национал-социалистам пропагандистский аргумент, сохранивший
свою действенность и после начала
экономического кризиса. Между
тем
хеймверовцы занимали
в вопросе об
аншлюсе более осторожную
позицию,
поскольку они не хотели потерять
поддержку фашистской Италии
и
Христианско-социальной
партии, энергично возражавших против присоединения к
национал-социалистской
Германии. Отвращение Христианско-социальной партии к
расовой
идеологии национал-социалистов, которую ее члены рассматривали как
языческую, разделяла
и часть хеймверовцев, выражавшая вместо этого
умеренный, религиозно и социально мотивированный антисемитизм.
Идеологические
разногласия соответствовали различиям
в социальном составе
австрийской
НСДАП и хеймвера. Члены
и сторонники хеймвера
принадлежали
преимущественно
к буржуазии и крестьянству. Лишь в Штирии
хеймверу удалось
получить
некоторую поддержку рабочих, объясняемую
тем, что их
заставляли
вступать
в хеймвер работодатели. В целом доля рабочих в хеймвере оценивается
лишь в
10%, 20% были представителями буржуазии, и 70% - впрочем, по очень
грубой
оценке - были крестьяне.
Хотя
национал-социалистам
удалось усилить свое
влияние за счет
хеймвера, разрушение
австрийской парламентской системы,
произведенное
союзным
канцлером Дольфусом, пошло
скорее на пользу
хеймверовцам, чем
национал-социалистам8.
После того как в марте 1933 года
парламент был в
значительной степени
лишен своих полномочий,
Дольфус ввел дальнейшие
антидемократические
меры, опираясь на "закон об особых
военно-хозяйственных
полномочиях".
Эти меры были направлены как против социал-демократов, так
и
против
национал-социалистов. К ним относились весьма широкомасштабный запрет
собраний
от 8 марта 1933 года, введение цензуры печати, постановление от 30
марта о
роспуске "Республиканского союза
стрелков"
("Шуцбунда"), а также
опубликованное
19 мая запрещение членам НСДАП носить мундиры, за чем вскоре
последовал
полный роспуск этой партии в июле 1933 года вместе со связанным с
ней
штирийским хеймвером. 21 сентября 1933 года
Дольфус приказал учредить
так называемые
"лагеря
интернирования", из которых
особенно печальную
известность
приобрел лагерь в Веллерсдорфе. Здесь содержались без судебного
приговора политические противники - как
национал-социалисты, так и
социалисты.
После того как социал-демократы почти
без сопротивления перенесли
разрушение
демократии Дольфусом, 13 февраля 1934
года вспыхнуло восстание
"Шуцбунда"
под руководством его лидера в Верхней Австрии Рихарда Бернашека,
которое,
впрочем, ограничилось Линцем и
Веной. Правление СДПА
решилось
наконец
- не без колебаний - объявить всеобщую забастовку, которая, однако,
провалилась.
Несмотря на то, что подавляющее
большинство железнодорожников
было
организовано в профсоюзы, властям удалось беспрепятственно перебросить
в Линц
и в Вену союзные войска. Восстание привело
к гибели 180
солдат и
почти
200 членов "Республиканского союза стрелков". Лидеры
социал-демократии
и
"Шуцбунда", которым не удалось бежать, были арестованы.
Затем 25 июля вспыхнул путч национал-социалистов, в
котором приняли
участие
только эсэсовцы, в то время как австрийские штурмовики, реагируя на
"путч
Рема", остались пассивными9. Этот
путч провалился после
убийства
союзного
канцлера Дольфуса, так как Германия не оказала ожидаемой поддержки,
опасаясь
угрожающей позиции Муссолини. Преемник Дольфуса, Курт фон Шушниг,
утвердился
поэтому в мнении, что лишь
фашистская Италия хочет
и может
гарантировать и
защитить независимость Австрии.
В области внутренней
политики
была продолжена начатая уже
Дольфусом ориентация на
итальянский
образец.
Все еще оставшиеся партии были распущены, и вместо них была создана
единая
партия под названием "Отечественный фронт" ("Vaterlandische Front").
Влияние
хеймвера шаг за шагом ограничивалось; его
членов, а также
многих
служащих
вынуждали вступать в "Отечественный фронт". И все же новая система,
сменившая
демократию, вовсе не была столь сильной и сплоченной, как она себя
изображала.
Новая единая партия и созданные при ней организации по немецкому
образцу,
такие, как "Сила через радость"
("Kraft durch Freude"), "Зимняя
помощь"
("Winterhilfswerk"), "Штурмовой корпус"
("Sturmkorps") и т. д.,
а
также
корпоративная система, устроенная
по государственно-сословным идеям
Отмара
Шпанна10 и под фашистским влиянием, представляли собой искусственно
созданные
сверху конструкции, неспособные скрыть внутреннюю слабость новой
системы.
Впрочем, Шушнигу удалось в значительной
мере преодолеть экономический
кризис
и заключить в июне 1936 года договор с Германией, которая обязалась
прекратить экономическую войну против Австрии
и признала австрийскую
независимость.
Но эти экономические успехи и обещания Гитлера уже ничего не
стоили,
поскольку Италия все больше сближалась с
"третьим рейхом". Теперь
Гитлер
не просто поддерживал деятельность австрийских
национал-социалистов,
но 12
февраля 1938 года открыто пригрозил
фон Шушнигу интервенцией11. 11
марта
1938 года фон Шушниг вынужден был под давлением национал-социалистской
Германии
прервать подготовку намеченного референдума и уйти в отставку. В
утренние
часы 12 марта немецкие войска вступили в Австрию, где их повсюду
восторженно
приветствовали. Даже противники аншлюса, к которым принадлежали
и
ушедшие в подполье
социал-демократы, не проявляли
особой склонности
защищать
вместе с независимостью Австрии также и
режим, устроенный в
ней
Дольфусом
и фон
Шушнигом. Этот режим,
прозванный
"аустро"
("austro"),
нередко
считали "клерикально-фашистским" ввиду сильной поддержки, оказанной
ему -
по крайней мере до аншлюса - католической церковью.
Такой термин, пишущийся через дефис,
весьма проблематичен. Несомненно,
режим
Дольфуса - фон Шушнига был диктатурой. Но, в
отличие от Германии
и
Италии,
он не мог опираться на первоначальное массовое фашистское движение.
"Отечественный
фронт" представлял собой, несмотря на свою многочисленность,
искусственно
созданную и потому слабую организацию, возникшую вследствие
предписанного
свыше слияния некоторых частей
государственного аппарата со
значительно
ослабленным хеймверовским фашизмом.
Подражание организациям и
символам
фашистской Италии (а отчасти и
национал-социалистской Германии)
осталось
более или менее внешним. Ни
Дольфус, ни фон
Шушниг никак не
соответствовали
"идеалу" харизматического фашистского фюрера и
не были в
состоянии
развить привлекательную идеологию, чтобы
добиться плебисцитарной
поддержки
большей части народа. Они
полностью отказывались от
какой-либо
антикапиталистической
или псевдосоциалистической идеологии,
между тем как
идеология национализма оказалась, в некотором
смысле, "добычей"
великонемецкой пропаганды
национал-социалистов.
Поддержка католической
церкви,
в последнее время оказавшаяся очень
ненадежной, также не
могла
помочь
Дольфусу и фон Шушнигу приобрести
прочную опору в
австрийском
населении.
С другой стороны, временная поддержка этого авторитарного режима
католической церковью
сама по себе
не мешает называть
этот режим
"фашистским".
В конце концов, фашистские режимы в
Италии и Германии
тоже
долго
получали сильную поддержку соответствующих церквей.
Режим Дольфуса - фон
Шушнига был несомненно
антидемократическим и
авторитарным, но
не представлял собой
фашистской или
"клерикально-фашистской"
диктатуры. В заключение надо отчетливо
отметить,
что
высказанное утверждение, разумеется, никоим образом не "повышает"
оценку
этого
режима в политическом или моральном смысле. Различение авторитарного и
фашистского
режимов необходимо не только по
научным мотивам, но и ввиду
неотделимо
связанных с этим политических вопросов.
В противном случае
возникает опасность
преуменьшения
террористического и тенденциозно
тотального
характера фашистских диктатур и
демонизации антидемократических
черт
авторитарных диктатур. Возможности и границы демократической обороны и
антифашистской
стратегии в значительной степени зависят от решения этой, на
первый
взгляд, "чисто научной" проблемы, в аналогичной форме возникающей
-
как мы
увидим в дальнейшем - также при оценке других диктатур.
Режим Хорти и венгерские
"Скрещенные стрелы"
Точно так же, как немецкая Австрия
(Deutschosterreich), получившая
самостоятельность
венгерская часть Австро-Венгерской
монархии должна была
подписать
4 июня 1920 года в замке Трианон близ Парижа крайне тяжелый мирный
договор12.
Венгрия потеряла 71% своей территории
и 63% своего населения.
Впрочем,
речь идет при этом о территориях с
преимущественно невенгерским
населением.
Однако все венгерские правительства стремились освободить и
присоединить
к венгерскому государству
венгерские меньшинства в
Румынии,
Югославии
и Чехословакии.
При этом венгерские политики слишком
легко упускали из виду, что и в
"остаточной
Венгрии" были меньшинства. Это были немцы
и евреи, которые
в
условиях
преимущественно аграрной Венгрии в ходе медленной индустриализации
и
модернизации этой страны превратились в некий суррогат буржуазии. Но хотя
и
немцы, и в особенности евреи
в значительной мере
ассимилировались и
мадьяризировались,
они с самого начала оказались в неполноправном положении.
Уже
первое послевоенное венгерское правительство полностью изгнало евреев из
органов
государственного управления и ввело для еврейских студентов numerus
clausus
(процентную норму), по которой доля евреев среди студентов не должна
была
превышать их долю в общем населении (6%).
В дальнейшем антисемитское
законодательство еще
более ужесточилось. Этим
способом венгерские
правительства реагировали
на требования еще
очень слабой венгерской
буржуазии, стремившейся ограничить
экономическое преобладание евреев:
евреями
были 80% адвокатов, 50% врачей и 37% промышленников, между тем как в
офицерском
корпусе они составляли лишь 1,6%, а среди промышленных рабочих -
0,4%.
Антисемитизм, проявившийся в венгерском обществе еще до 1914 года, тем
более
усилился и ожесточился оттого, что многие лидеры венгерской советской
республики
были еврейского происхождения.
Крайне жестокая реакция на эту
советскую республику определила
также
построение
и структуру возникшей авторитарной системы
правления, ставившей
себе в
том числе реваншистские внешнеполитические цели. При этом советская
республика, провозглашенная 21 марта 1919
года объединенной
социал-демократической
и коммунистической партией Венгрии, вначале встретила
мало
сопротивления в населении, так как наступательная революционная война
против
соседних государств, возглавленная Бела Куном, воспринималась и
поддерживалась
преимущественно как национально-освободительная война. Лишь
когда
Красная Армия не пришла на помощь и
революционные венгерские войска
начали
терпеть поражения, образовалось контрреволюционное
правительство,
которому
удалось подавить советскую республику
с помощью чехословацких,
югославских
и главным образом румынских войск, дошедших до самого Будапешта.
За этим
последовал период беспримерно жестокого "белого террора", жертвами
которого
пали многие коммунисты и социал-демократы.
В январе 1920 года были
проведены парламентские выборы,
в которых
сильнейшую
фракцию выдвинула Партия мелких сельских хозяев, между тем как
вновь
организованная социал-демократическая партия, в знак протеста против
"белого террора" и продолжавшегося запрета
всех коммунистических
организаций,
не приняла в них участия. Но
из этих выборов
не возникла
парламентско-демократическая система.
1 марта 1920
года в окруженном
войсками будапештском парламенте адмирал Миклош
Хорти был избран
"местоблюстителем престола", поскольку перед этим
был принят закон,
устанавливавший
продолжение монархии. Но после неудавшейся
попытки путча
претендента
на трон Карла ему и всей австрийской
династии 16 ноября
1921
года
было отказано в праве
на королевский титул.
По настоянию Хорти,
занимавшего согласно
конституции очень прочную
позицию в качестве
"местоблюстителя",
консервативные и либеральные группировки
объединились в
правящую партию,
выигрывавшую все выборы
и назначавшую всех
премьер-министров.
Партия мелких сельских хозяев
вместе с очень
слабой
социал-демократической
партией, небольшой Христианской партией
и другими
мелкими
группами была вытеснена в оппозицию.
По новому избирательному
закону,
введенному в 1922 году премьер-министром Бетленом, в выборах могла
принимать
участие только половина взрослого
населения, причем эти
выборы
были
тайными лишь в Будапеште и других крупных городах, тогда как в деревнях
подача
голосов производилась открыто, что давало возможность манипулировать
этой
процедурой. При таких псевдовыборах правящей партии нетрудно
было
каждый
раз получать большинство. Сверх того Бетлен отменил свободу печати и
в
значительной степени ограничил гражданские права.
Крайне жесткий курс по отношению к
рабочему движению и
евреям был
продолжен антисемитски настроенным
премьер-министром Гембешем и
его
преемником Вела
Имреди. Изданные в
декабре 1938 года
антиеврейские
постановления
следовали образцу нюрнбергских законов.
Всем евреям, в
том
числе
участникам войны, и даже обращенным в христианство, с этих пор было
запрещено исполнение
определенных профессий. Кроме
того, была начата
"аризация"
еврейской собственности. Подражание
немецким законам о
евреях
соответствовало
все более тесному внешнеполитическому сближению с "третьим
рейхом",
после того как венгерское правительство еще в 20-е годы вступило в
тесный
контакт с фашистской Италией
для достижения своих
реваншистских
целей.
Если еще принять во внимание, что венгерская
экономическая политика
вполне
определялась интересами промышленников и крупных аграриев - так
что
настоятельно
необходимая аграрная реформа даже не имелась в
виду,- то все
это в
некоторой степени поддерживает тезис ряда марксистских теоретиков того
времени,
считавших режим Хорти фашистской диктатурой. Но, несмотря на
свои
бесспорно
националистические,
антидемократические,
антисоциалистические и
антисемитские
тенденции и цели, авторитарный
режим Хорти все
же не был
фашистским,
поскольку парламентская система не была
полностью устранена и
поскольку
этот режим не мог и не хотел
опираться на фашистскую
партию.
Венгерские
фашистские партии не допускались
к участию в
правительстве,
которое,
как правило, с ними ожесточенно боролось.
Еще в 20-е годы Венгрия стала
сборным пунктом и
убежищем правых
радикалов
и фашистов из различных европейских
стран, получавших здесь
некоторую поддержку
неофициальных и официальных инстанций13. Это,
несомненно,
относится к австрийским
хеймверовцам, получавшим материальные
средства
не только от фашистского правительства Италии, но также из Венгрии.
Однако
к собственным фашистским партиям венгерское
правительство с самого
начала
относилось далеко не столь позитивно.
Некоторым исключением была
основанная
в 1932 году Национал-социалистская венгерская
рабочая партия,
поскольку
ее лидер Золтан Бесерменьи (Zoltan Boszormeny) открыто поддерживал
тесные
контакты с Гембешем, чья организация
"Движение зрелой Венгрии"
находилась под
сильным влиянием фашистского
и национал-социалистского
образца.
Партия Весерменьи ставила себе
цели подчеркнуто социалистической
окраски.
Многие из ее членов, число которых одно
время достигало 20
000,
происходили
из рабочих и сельского пролетариата.
После попытки путча
эта
партия была
запрещена, а Бесерменьи
осужден на длительное тюремное
заключение.
Он пережил войну и после 1945 года играл еще
некоторую роль в
Коммунистической
партии Венгрии.
Остальные фашистские группировки, которые
также более или менее открыто
следовали немецкому
образцу и выражали
подчеркнуто националистические,
антилиберальные, антисоциалистические и
- как правило, мотивированные
расовой
идеологией - антисемитские цели, тоже оставались незначительными. На
парламентских
выборах 1935 года они получили лишь два места.
Напротив, большее влияние приобрела
"Партия национальной воли",
основанная в
1935 году Ференцем
Салаши, которая после
нескольких
переименований
в конце концов стала называть себя, по ее
символу, "Партией
скрещенных
стрел". (Этот символ
венгерские фашисты и
национал-социалисты
начали применять
вместо первоначальной свастики,
когда венгерское
правительство запретило
ношение свастики, как
эмблемы иностранного
государства.) Салаши,
офицер действительной службы,
вначале
симпатизировавший
Гембешу, сумел объединить различные небольшие фашистские и
национал-социалистские партии.
К ним относились Национал-социалистская
партия сельскохозяственных и
промышленных рабочих Золтана
Мешкоша,
Венгерская
национал-социалистская народная партия графа Александра Фештетица
и
Национал-социалистская партия
графа Фиделя Палфи.
В отличие от
этих
группировок,
называвших себя народными или рабочими партиями, но состоявших
главным образом
из представителей венгерского мелкого дворянства,
чиновников,
офицерского корпуса и интеллигенции, "Скрещенные стрелы" Салаши
сумели
получить также весьма заметную поддержку
части рабочих и
мелких
крестьян.
По данным самой партии, в 1937 году 17%
ее членов были офицеры, 13% -
крестьяне
и не менее 41% - рабочие. И в
самом деле, как
видно из новых
исследований,
на парламентских выборах 28 мая 1939 года "Скрещенные стрелы"
достигли особенно
больших успехов в
предместьях Будапешта, населенных
преимущественно
рабочими, и в других промышленных и горнодобывающих центрах
страны
- за счет социал-демократов и Партии мелких
сельских хозяев. После
этих
выборов "Скрещенные стрелы", получив 18% поданных голосов и
49 мест,
стали
второй политической силой после правящей партии, получившей, впрочем,
70%
голосов и 183 места. В
предместьях Будапешта "Скрещенные стрелы"
получили 41,7%
голосов, тогда как
правящая партия только
27,5%,
социал-демократы
- 17,1% (лишь 5 мест во всей Венгрии) и Христианская партия
- 6,9%.
Таким образом, партия "Скрещенные стрелы", насчитывавшая в 1939 году
250 000
членов, имела массовую базу, поскольку ее
сторонники и избиратели
происходили
из всех слоев населения, и в
особенности из промышленных и
сельскохозяйственных
рабочих14.
Несмотря на заметные успехи на
выборах, "Скрещенные стрелы" были не
только
не допущены в правительство, но подвергнуты
строгим преследованиям.
Сам
Салаши был приговорен к длительному тюремному заключению за то, что
он
открыто
заподозрил жену Хорти в еврейском происхождении, что, по-видимому,
считалось
в Венгрии оскорблением. Конечно, это было лишь предлогом, чтобы не
допустить
к власти его партию. Лишь в 1940
году под давлением
Германии
Салаши
был освобожден из заключения.
Между тем Венгрия еще теснее
сблизилась с "третьим рейхом"15. Эта
политика,
отнюдь не вызывавшая в Венгрии общего одобрения, на первых порах,
казалось,
окупалась. В 1939 году Венгрия получила часть Чехословакии; в 1940
году ей
удалось, при недвусмысленном одобрении
Германии, стремившейся еще
теснее
привязать к себе Венгрию, вернуть себе области, отошедшие в 1920 году
к
Румынии. Эти успехи, завершившиеся аннексией югославских территорий после
немецкого
нападения на эту страну весной 1941
года, побудили венгерское
правительство
вступить в войну с Советским Союзом на стороне Германии. После
свержения
Муссолини Хорти пытался начать мирные переговоры с союзниками. Но
немцы
его опередили и оккупировали страну; вслед за тем гестапо и СС
под
руководством
Эйхмана приступили к депортации венгерских евреев в Освенцим.
После свержения Хорти, заключившего в
октябре 1944 года перемирие с
Советским
Союзом, немцы посадили Салаши на
его место в
качестве главы
правительства.
Члены его партии приняли участие в
уничтожении венгерских
евреев и в обороне страны против наступавшей Красной