Мемуары видного деятеля немецкого и международного коммунистического и рабочего движения, Почетного президента Германской коммунистической партии товарища Макса Реймана повествуют о борьбе между демократическими и реакционными силами в ФРГ, о деятельности западногерманских коммунистов, последовательно и стойко отстаивающих интересы трудящихся, интересы мира и социального прогресса.
СОДЕРЖАНИЕ
Антисоветский курс западных держав
Работа коммунистов в бизональном Экономическом совете
Дорогие советские читатели!
Победа Советского Союза и сил антигитлеровской коалиции над гитлеровским фашизмом, Потсдамские соглашения открыли в 1945 г. для всей Германии путь антифашистско-демократических преобразований. За это боролись мы, коммунисты, вместе с другими прогрессивными силами.
Однако Германия в нарушение Потсдамских соглашений была расколота империалистическими западными державами в союзе с силами немецкой реакции, чтобы создать в Западной Германии заградительный вал против общественного прогресса, против мирового социализма. Принятие Основного закона (конституции) для трех западных оккупационных зон и включение Федеративной Республики в агрессивный блок НАТО закрепили раскол Германии.
После длительного периода «холодной войны» в Европе произошли серьезные изменения. Империалистическая «политика силы» потерпела крах, натолкнувшись на растущую мощь социалистических стран. Мирные инициативы Советского Союза и других государств социалистического содружества, а также усилившаяся борьба антиимпериалистических сил других стран вызвали к жизни процесс разрядки, который отвечает потребностям народов.
Правые силы в ФРГ с целью подрыва разрядки и тех новых позитивных отношений, которые возникли между Федеративной Республикой и Советским Союзом после заключения ими договора в 1970 г., пытаются оживить ложь о том, что Советский Союз якобы расколол Германию. Чтобы еще раз опровергнуть ее, чтобы разъяснить рабочему классу и особенно молодежи роль западногерманских коммунистов в борьбе за национальные интересы нашего парода, за мир и безопасность в Европе, их действия в послевоенном развитии пашей страны, написал я эту книгу, охватывающую период с 1946 по 1956 г.
Этим трудом я хочу внести свои вклад в борьбу против национализма, антисоветизма и антикоммунизма, которые принесли столько бед, вклад в развитие столь необходимых дружественных отношений между Федеративной Республикой и Советским Союзом в интересах мира и безопасности в Европе, вклад в дело укрепления Германской коммунистической партии, являющейся наследницей лучших традиций рабочего движения нашей страны.
Макс Рейман
Реакционные силы в своей политике делают ставку на незнание, прежде всего рабочим классом и молодежью, послевоенной немецкой истории. Потому я и написал эту книгу. В ней рассматривается политическое и экономическое развитие в период с 1945 по 1956 г. Она не случайно носит название «Решения». Решения эти имели столь глубокий характер, что, только зная их, можно понять, почему развитие на немецкой земле пошло по двум совершенно различным путям.
Процесс разрядки напряженности, отражающий стремление пародов, новый обнадеживающий ход развития характеризуется усилиями по созданию системы коллективной безопасности в Европе. Ему отвечают международно-правовые договоры, заключенные в Москве и Варшаве, четырехстороннее соглашение по Западному Берлину и Договор об основах отношений между Федеративной Республикой Германии и Германской Демократической Республикой.
В основе этих различных договоров и соглашений лежат принципы мирного сосуществования государств с различными общественными системами. Отношения Федеративной Республики Германии с Германской Демократической Республикой не представляют собой в этом смысле никакого исключения. Оба немецких го-царства существуют на территории бывшего германского рейха вот уже более четверти века, т. е. дольше, чем Веймарская республика или фашистский режим.
Однако, несмотря на Договор об основах отношений между ФРГ и ГДР, ХДС/ХСС и другие правые силы упорно продолжают держаться своей прежней политики.
Если после второй мировой войны национализм использовался для проведения «политики силы», то его новый вариант имеет целью затруднить установление добрососедских отношений с ГДР. В трогательном согласии между собой заклинают блюсти «единство нации» и твердят о каких-то особых, «внутригерманских» отношениях именно те, кто в нарушение Потсдамского соглашения вместе с империалистическими западными державами расчленяли Германию, шаг за шагом вырывая западные зоны из немецкого национального союза и в конечном счете осуществив раскол принятием сепаратной конституции. Они отклоняли все предложения коммунистов и других демократических сил созвать общегерманский Парламентский совет, который выработал бы конституцию для всех четырех оккупационных зон. Они отвергали все предложения Советского правительства и других социалистических стран провести общегерманские выборы, образовать единое германское правительство и заключить мирный договор.
По мнению даже некоторых буржуазных политиков, 1952 год свел на нет последний шанс на восстановление германского единства. Аденауэр предпочел включить Федеративную Республику в агрессивный западный военный союз и тем самым зацементировать раскол Германии. В результате запрета движения Народного конгресса за единство и справедливый мир воля населения в западных зонах была подавлена.
Ответом на эту антинациональную политику явилось создание трудящимися ГДР своего собственного суверенного государства. С установлением рабоче-крестьянской власти и построением социалистического общества в ГДР развивается социалистическая нация, В Федеративной Республике буржуазная нация по-прежнему расколота на антагонистические классы.
Как нет на свете никаких «внутренних отношений» между капиталистами и рабочими, между капитализмом и социализмом, так не может быть и никаких «вну-тригерманских отношений» между капиталистической ФРГ и социалистической ГДР. До тех пор, пока ФРГ является империалистической страной, отношения между нею и ГДР должны базироваться на принципах мирного сосуществования суверенных государств с различным общественным строем. Это могут быть лишь нормальные международно-правовые отношения, как записано в Договоре об основах отношений между ФРГ и ГДР.
Тот, кто искренне хочет содействовать разрядке, должен сказать национализму решительное «нет». Нам нужны дружественные отношения с ГДР и с другими социалистическими государствами на основе одобряемых западногерманским населением договоров, нам нужен конструктивный вклад правительства ФРГ в дело европейской безопасности.
Я хотел бы выразить мою благодарность всем товарищам, оказавшим мне помощь своими советами по освещению рассматриваемого в книге периода, особенно Грете Тиле, с которой я работал в бундестаге первого состава, а также Фрицу Рише, входившему вместе со мной в бизональный Экономический совет и первый бундестаг.
Макс Рейман
В ночь с 8 на 9 мая 1945 г. представители верховного главнокомандования вермахта — генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Штумпф и адмирал Фридебург — подписали в берлинском пригороде Карлсхорсте акт о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии. Военные действия прекратились. В Европе закончилась вторая мировая война, стоившая 55 миллионов жизней, опустошившая и превратившая в щебень и пепел бесчисленное множество городов и деревень. Антигитлеровская коалиция одер/кала полную победу. Германский фашизм развязал войну, чтобы захватить всю Европу, разгромить Советский Союз и установить свое мировое господство. Он порабощал и грабил другие пароды, организовывал массовые убийства повсюду: в гестаповских застенках, концентрационных лагерях и газовых камерах. И вот с этим покончено: германский фашизм повержен.
Ради этого сражались армии стран антигитлеровской коалиции и народы Европы: партизаны в горах Греции и Югославии, французские маки и польские патриоты, участники Словацкого национального восстания, повстанцы Праги, освободительный фронт Норвегии и Дании и борцы немецкого антифашистского Сопротивления. Все народы Европы внесли свой вклад в эту победу, но самый огромный вклад, бесспорно, внес Советский Союз: Советская Армия сражалась на фронте, в тылу обеспечивали победу труженики на производстве, мужественно стояли защитники Москвы, Сталинграда, Севастополя и других городов-героев, в оккупированных областях наносили удары партизаны. Битву вел весь советский народ.
Войска доржав-победительниц заняли Германию, уничтожили фашистский террористический режим, его аппарат власти, его военную машину, его политические организации. Над рейхстагом реяло красное знамя Страны Советов — символ победы.
8 МАЯ - КАТАСТРОФА ИЛИ ОСВОБОЖДЕНИЕ?
Значение 8 мая фальсифицируется буржуазной историографией: крах Гитлера, разгром германского империализма изображается как «поражение Германии», а 8 мая — как «черный день», как «день катастрофы» для немецкого парода, как «национальное бедствие».
Нет никакого сомнения: 8 мая 1945 г. наш народ стоял на краю пропасти. Горящий Берлин, горы руин Гамбурга, Дрездена, Мангейма и Кёльна, нескончаемые потоки беженцев на дорогах, разрушенные фабрики и заводские цехи, миллионы лишившихся крова после бомбардировок, развал транспорта и снабжения — да, конечно, все это было катастрофично. Но эти катастрофические условия — результат не безоговорочной капитуляции, а нацистского господства и войны, которую германский крупный капитал вел, не останавливаясь даже перед превращением собственной страны в выжженную пустыню. Катастрофой было не 8 мая, а 30 января 1933 г., которое привело к войне.
Фашизм пришел к власти, планируя установить свое господство над Европой и тем самым обеспечить себе военный потенциал для нападения на Советский Союз и уничтожения социализма. Катастрофический итог был закономерен, его можно было предвидеть. Еще в годы Веймарской республики мы, коммунисты, доказывали; Гитлер — это война и катастрофа. Только покончив с гитлеровским режимом и войной, можно было дать нашему народу шанс начать новую жизнь — жизнь в условиях мира и демократии.
Черным днем 8 мая было для тех, кто породил фашизм, для тех, кто извлекал из него выгоду,— для промышленных и банковских концернов, которые привели Гитлера к власти и шли вместе с нацистами не только до последнего удара часов, но и пятью минутами дольше, для «вервиртшафтсфюреров» * и военных промышленников: таких, как Абс — один из заправил «Дойче банк», как Флик, Крупп, Мессершмитт, Рёхлинг, Сименс и Цанген или Вурстер из «ИГ-Фарбен».
«Трагическим и роковым» этот день должен был стать и для тех, кто и по сей день рассматривает Федеративную Республику Германии как преемницу великогерманского рейха, кто считает 8 мая просто досадной «производственной аварией» (Ф.-Й. Штраус) и по-прежнему ставит перед собой цель сделать обратимыми исторические итоги второй мировой войны.
Для нашего народа, для трудовых людей города и деревни, которых фашизм с первого для своего прихода к власти притеснял и преследовал, уничтожив профсоюзы и партии, ликвидировав все демократические права, установив террор штурмовиков, эсэсовцев и гестапо, 8 мая означало нечто иное: наконец-то люди смогли свободно вздохнуть, хотя поначалу им и приходилось жить среди развалин разрушенных городов. Больше теперь не стреляли, по ночам не падали бомбы. Миновала опасность быть запросто повешенным на ближайшем дереве как «предатель», оказаться преданным чрезвычайному суду, арестованным гестапо по доносу, принудительно направленным на работу в военную промышленность или же мобилизованным на верную гибель в «фольксштурм». 8 мая 1945 г. вместе с окончанием войны принесло нашему пароду освобождение от фашизма.
В отличие от первой мировой войны, среди держав-победительниц на этот раз имелось социалистическое государство — Советский Союз. Это увеличивало шансы нашего народа пойти по другому, новому пути — по пути мирного, антифашистски-демократического развития.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ КОНЦЛАГЕРЯ
Для меня, как и для десятков тысяч моих товарищей по каторжным тюрьмам и концлагерям, окончание войны явилось освобождением в самом прямом смысле этого слова.
водителям крупнейших концернов поенной промышленности. (Здесь и далее все примечания, отмеченные звездочками, принадлежат переводчику.)
После пяти лет подпольной антифашистской работы я в 1938 г. попал в руки нацистов. Поскольку суд не смог документально доказать ни моей роли, ни характера моей подпольной деятельности, меня приговорили «всего лишь» к длительному тюремному заключению, а затем отправили в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Но и там мы не прекращали борьбы против фашизма. Солидарность со всеми узниками, спасение тех заключенных, которым грозила особенная опасность в первую очередь, — советских военнопленных, политическая информация и ее обсуждение, связь с антифашистскими группами «на воле» (в данном случае с группой Антона Зефкова) — таков был наш ответ на эсэсовский террор,
Весной 1944 г. нам удалось спасти шестерых англичан, которые на парашютах выбросились со своего сбитого самолета, но затем были схвачены и отправлены в наш лагерь. Мы узнали, что их собираются расстрелять. Несколько дней мы скрывали их, а затем нам удалось дать им фамилии и номера умерших заключенных и отправить парашютистов из лагеря. Все шестеро уцелели. Однако другая попытка спасения, к сожалению, не увенчалась успехом. После покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. в лагерный лазарет был доставлен полковник Бек, родственник генерал-полковника Людвига Бека. Пытаясь покончить самоубийством, он перерезал себе вены. Бека было приказано «поставить на ноги», чтобы затем эсэсовцы смогли его расстрелять. По поручению подпольного руководства лагеря я установил с ним контакт и предложил спрятать от эсэсовцев, а потом отправить за пределы лагеря под фамилией умершего узника. Полковник Бек колебался, попросил дать ему время подумать. А на следующий день его расстреляли.
Чем ближе подходил конец нацистскому господству, тем все острее вставал перед каждым заключенным вопрос: жизнь или смерть.
Смерть — это приказ Гиммлера эвакуировать лагерь уничтожить узников. Еще остававшиеся в живых очевидцы фашистского варварства подлежали ликвидации, народы, в том числе и немецкий, должны были литься тех своих сыновей и дочерей, которые, имея опыт борьбы против фашизма и войны, могли бы идти в первых рядах строителей новой жизни.
Жизнь — это неподчинение приказу об эвакуации. Мы начали готовиться оказать эсэсовцам сопротивление, как только приближение фронта лишит главное управление имперской безопасности и ОКВ * возможности бросить против очага восстания подкрепления и новые части.
Надо было принять решения огромной важности. Для этого требовался сплоченный коллектив борцов.
Вместе с товарищами Альбертом Бухманом и Эрнстом Шнеллером (он был убит в 1944 г.), Хорстом Зиндерманом, Матиасом Теезеном, Максом Опицем, Августом Баумгарте, Фрицем Зельбманом, Вилли Перком, Эвальдом Кайзером, Куртом Мюллером, Карлом Ширдеваном, Гейнцем Юнге, Эрнстом Хардером и другими я входил в состав подпольного лагерного руководства нашей партии. В 1944 г. оно приняло решение направить меня в одну из команд филиала нашего лагеря Фаль-кензее с заданием создать там вооруженную группу Сопротивления.
Примерно 3 тысячи заключенных Фалькензее работали на танкоремонтном заводе концерна ДЕМАГ. Нам стало известно, что там имеются не только танки, но и ручное и скорострельное оружие, а также «фаустпатроны» и другое вооружение,— им надо завладеть для оснащения действующей организации заключенных. После создания группы связных, состоявшей из немецких узников (особенно запомнились мне товарищи Беркемейер и Малер), предстояло в первую очередь установить контакты с национальными группами заключенных — советскими военнопленными, французами, норвежцами, поляками, греками. Сделать это под строгим надзором лагерной охраны было довольно трудно, но необходимо для создания действующей совместно военной организации Сопротивления. Нашей неустанной работе благоприятствовало приближение советских войск. В результате удалось объединить в крепкие группы несколько сот борцов-антифашистов — преимущественно советских, польских и французских заключенных. Их представители выбрали меня руководителем. С помощью рабочих команд мы сумели тайком пронести с завода в лагерь оружие и, соблюдая строжайшую конспирацию, посвятить в это дело членов подпольных групп. Для бывших солдат обращаться с оружием было привычным делом, но многие заключенные не имели никакой военной подготовки.
Так мы готовились к тому долгожданному часу, когда можно будет начать в Фалькензее вооруженное восстание чтобы таким образом помочь и основному лагерю — Заксенхаузену. Однако это не вышло. Эвакуация Заксенхаузена была проведена в такой момент, когда вооруженное выступление с нашей стороны еще не было возможно. Для 30 тысяч узников Заксенхаузена марш в Шверин — как мы и опасались — стал маршем смерти. Тысячи их погибли от голода и истощения, тысячи были убиты эсэсовцами в самые последние дни перед разгромом фашизма.
В конце апреля нам удалось внезапно осуществить вооруженное выступление и захватить лагерь Фалькензее. Когда в лагерь пришел приказ об отправке заключенных пешим маршем в направлении Шверина, мы все, как один, отказались подчиниться. Все заключенные высказались за активное сопротивление. Оно облегчалось тем, что среди охраны лагеря появилась группа военнослужащих вермахта, которые были откомандированы в войска СС всего несколько месяцев назад и все чаще вступали в конфликты с теми, кто носил на фуражке эмблему «Мертвой головы». Последним комендантом лагеря был капитан, переведенный из обычной войсковой части. В решающий момент, когда кадровые эсэсовцы попытались силой привести в исполнение приказ Гиммлера об эвакуации, комендант со своими людьми не поддержал их и, более того, в конце концов перешел под нашу защиту. Воспользовавшись неразберихой, наши боевые группы захватили сторожевые вышки, заставили оставшихся эсэсовцев отступить и твердо держали лагерь в своих руках.
Но мы еще не были в безопасности. Ночью эсэсовцы обстреляли лагерь из минометов, однако потерь боевые группы не понесли. На следующий день снова возникла критическая ситуация: в район лагеря, ничего зная о происшедшем, вступило подразделение вермахта; но мы окружили его и вынудили отойти.
Через несколько часов над нами уже проносились заряды советской артиллерии и реактивных установок, сосредоточенных в районе Шпандау для подготовки наступления танковых и пехотных частей на Берлин. На другой день мимо лагеря, не обращая на него никакого внимания — им было не до нас,— проходили отступающие части вермахта. Ночью воцарилась тишина. Мы уже ощущали мир, но все еще не могли поверить в него.
Решили установить связь с внешним миром и привести в лагерь советские войска. Вместе с одним заключенным — советским врачом я покинул Фалькензее. Пожилая женщина, которая встретилась нам по дороге, сказала, что в нескольких сотнях метров отсюда стоят русские танки. И вот на окраине ближайшего населенного пункта увидели первых советских солдат! Нас отвели к командиру; надо сказать, поначалу он отнесся с недоверием. Объяснив офицеру наше положение, попросили, чтобы советские войска поскорее заняли лагерь. Три танка сразу же двинулись в Фалькензее. Итак, теперь мы находились под защитой Советской Армии. Мы выжили и в конце апреля 1945 г, обрели свободу.
Берлин еще не был взят. Мы как раз беседовали с советскими офицерами, когда их танковая часть получила приказ выступить на Берлин. Мимо нас волна за волною проходили советские войска — пехота и снова танки. Из штаба дивизии пришел приказ отпустить всех заключенных по домам, как только это позволит фронтовая обстановка и состояние здоровья каждого из них. При этом польские товарищи должны были присоединиться к действовавшей севернее Фалькензее дивизии Войска Польского. Нам же, немецким заключенным, надо было дождаться освобождения Берлина. Таким образом, первые дни мая мы провели еще в Фалькензее. Впервые за много лет устроили первомайский митинг. Я выступил перед примерно 500 жителей этого городка. Это были почти сплошь женщины и дети. Они и раньше знали, что в Фалькензее находился концентрационный лагерь, а теперь услышали от нас, что там происходило и что надо сообща делать для того, чтобы сейчас, когда война кончается, начать новую жизнь и построить иную Германию.
Война на несколько часов снова вовлекла нас в свой водоворот. Из Сименсштадта (район Берлина) прорвалась эсэсовская дивизия. Она стремилась соединиться с якобы подходившей к Берлину армией Венка (в действитетьностн это был миф). Спустя восемь часов критическая ситуация была ликвидирована. Попытка фашистских войск вырваться из окруженного Берлина провалилась. Это было последнее событие, пережитое много за время войны.
Радиоприемник, который мы получили от советских войск, давал нам возможность получать информацию извне. Так мы узнали, что в Берлин уже прибыли Вальтер Ульбрихт и другие товарищи. Мы стремились скорее попасть туда, и советские товарищи помогли нам в этом.
ПЕРВЫЕ НЕДЕЛИ В БЕРЛИНЕ
Берлин с первого взгляда потряс картиной необозримых разрушений и сразу заставил задуматься: кого же из старых товарищей, верных друзей найдем мы здесь? Кто из них уцелел, а кого фашисты убили в. последние педели и месяцы? В Фридрихсфельде я встретил товарищей, которые прибыли в Берлин еще во время боев за город. Это были Вальтер Ульбрихт, Антон Аккерман, Рихард Гиптнер, Карл Марон и Отто Винцер. В Берлин стекались активные работники нашей партии: од-пи — из концлагерей, другие — из каторжных тюрем. И каждый вместе с радостью встречи после многих лет разлуки испытывал чувство тревоги за других товарищей: что пережили и испытали они в Бухенвальде, Плётцензее и Дахау, а женщины — в Равенсбрюке?
Но если чувствами своими мы еще были связаны с ужасами прошлого, то мысли наши были обращены в будущее. Мы видели перед собой горы работы. Каждому из нас надо было определить свое место в строительстве новой жизни. Об этом я беседовал и с Вальтером Ульбрихтом. Я хотел как можно скорее вернуться в Рурскую область, где работал до 1933 г., знал соратников по партии, многих социал-демократов и коллег по профсоюзу. Товарищи согласились с моим предложением. Но возвращение мое в Рурскую область затянулось на несколько недель. Поскольку после многих лет заключения оставаться так долго без дела я не мог и не хотел, стал помогать организовывать в Берлине единое профсоюзное движение — создавать Объединение свободных немецких профсоюзов.
19 мая 1945 г. начал действовать демократический магистрат Большого Берлина. В его состав входил и наш товарищ по лагерю социал-демократ Йозеф Орлопп. Пост обер-бургомистра занял беспартийный антифашист д-р Вернер; организации здравоохранения посвятил себя известный хирург профессор Зауэрбрух, Реакционные силы на Западе, выступая против создания антифашистско-демократических органов самоуправления и против устранения нацистов с руководящих постов и ключевых позиций, заявляли, будто скомпрометированные фашистские чиновники и «вервиртшафтсфюреры» являются незаменимыми «специалистами». Наш опыт говорил о другом: именно их устранение способствовало демократизации и ускоряло темп созидательной работы.
То, что ныне является само собою разумеющимся, тогда представляло собой задачи, решение которых требовало крайнего напряжения сил: обеспечить снабжение населения продовольствием; восстановить полуразрушенные дома, чтобы дать крышу над головой бездомным; подключить первые 10 тысяч жилых домов к электросети. С помощью советских людей берлинские рабочие и техники за несколько недель восстановили и ввели в действие первые электростанции, газовые заводы и водопровод.
Но целью нашей было отнюдь не просто восстановление, а строительство новой общественной жизни на такой основе, которая навсегда бы исключила повторение катастрофы. Для этого требовалось сотрудничество всех антифашистов и демократов и прежде всего — достижение единства рабочего класса. Такой ход развития облегчался и поощрялся мерами, принятыми Советской военной администрацией в Германии (СВАГ). Так, в противоположность западным оккупационным зонам, приказом СВАГ уже 10 июня 1945 г., с целью обеспечения интересов и прав трудящихся, на территории советской оккупационной зоны разрешалась деятельность антифашистско-демократических партий и свободных профсоюзов.
Задачи строительства повой жизни не застали нас врасплох. На протяжении многих лет мы не раз занимались теми проблемами, которые теперь предстояло решить на практике. Еще на VII Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала и на Брюссельской конференции КПГ в 1935 г. мы поставили в центр внимания нашей партийной работы сосредоточение всех сил на борьбу против нацистского режима и надвигавшейся опасности войны. Уже тогда мы разработали и выдвинули антифашистскую альтернативу: борьба за демократический строй, определяющей силой которого должен быть рабочий класс со своими союзниками, а не выразители интересов монополистического капитала, как это было прежде.
Подтвердилось то, что предсказывал Тельман еще в 1930 г.: Гитлер — это война. Мы стали очевидцами создания вермахта и вступления германских войск в демилитаризованную Рейнскую область; мы видели, как была на полные обороты запущена машина военного производства на заводах Круппа, Флика, Маннесмана и других концернов, как фашистский крупный капитал в ходе подготовки к войне стремился уничтожить революционное рабочее движение и всеми мерами насилия и демагогии искоренить учение Маркса, Энгельса, Ленина из сознания немецких рабочих и молодежи.
Тем более необходимо было, несмотря на тяжелые условия подполья, знакомить партию с новыми выводами. Ведь расширение антифашистского Сопротивления зависело от того, какой путь изберем мы в борьбе против Гитлера, какие перспективы сможем мы наметить для свержения его диктатуры, для срыва политики войны.
Трудности были огромны. Любое сообщение о решениях и деятельности КПГ, любая пропаганда ее взглядов карались драконовскими мерами. Товарищи могли собираться только в самом узком кругу, зачастую лишь по двое, а каждый установленный ими контакт увеличивал опасность провала. Взаимная информация, обмен опытом антифашистского Сопротивления крайне затруднялись. И все-таки мы старались и в этих условиях как можно шире развернуть обсуждение актуальных политических вопросов. Ясно, что при этом возникали и разногласия, что антифашистская работа выдвигала все новые теоретические и практические вопросы. Потребовались многолетние усилия для того, чтобы довести до подпольной организации нашей партии решения VII конгресса Коминтерна и Брюссельской конференции КПГ, чтобы применить эти решения в антифашистской деятельности и обобщить ее опыт руководящих органах.
В 1938 г., когда я вновь переходил границу (на этот раз из Чехословакии в Польшу), меня схватило гестапо. После суда и вынесения приговора я был заключен в тюрьму в городе Хами. Там среди заключенных находилось сто товарищей, сражавшихся в Испании против фашизма. Они имели богатый опыт, были знакомы с политикой партии и являлись надежной опорой в антифашистской работе, которая проводилась и в тюрьме, и на каторге, и в концлагерях.
Вскоре фашистская Германия напала на Польшу. Затем последовали удары гитлеровской военной машины, направленные на Запад, Север и Юг. Германский империализм таким образом создавал военный потенциал и людские резервы для подготовки нападения на Советский Союз. Мы видели, как приближалось это нападение, и все-таки каждый из нас воспринял его как тяжелейший удар по нашему делу, по нашему народу. Но мы были коммунистами, мы знали и удачи и поражения в классовой борьбе. Это помогло нам не поверить в успех блицкрига гитлеровского вермахта, несмотря на первоначальные победные сообщения нацистов. Но сколь долго продолжится война, сколь долго продлится борьба, которая предстоит Советскому Союзу, от исхода которой в конечном счете зависит и наша судьба?
В те дни я, после отбытия срока тюремного заключения, вместе с группой товарищей, принимавших участие в антифашистской борьбе в Испании, был отправлен в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Я остался здесь в живых и смог снова принять участие в антифашистском Сопротивлении благодаря товарищам, которые поместили меня в лагерный лазарет. Моя койка стояла рядом с койкой Хорста Зиндермана — ныне члена Политбюро ЦК СЕПГ и председателя Совета Министров ГДР. Мы говорили — да и как могло быть иначе! — о нашей повседневной борьбе за жизнь: ведь она была неотделима от нашей работы, от необходимости обсуждать с товарищами в подпольных группах линию, намеченную Брюссельской (1935 г.) и Бернской (1939 г.) конференциями КПГ, чтобы шире развернуть антифашистскую борьбу. И действительно, в дальнейшем нам удалось установить связь с подпольной группой, возглавлявшейся Антоном Зефковом. Таким образом, и та политическая платформа, руководствуясь которой группа Зефкова действовала совместно с другими группами Сопротивления, вплоть до офицерских кругов, участвовавших в заговоре 20 июля 1944 г., явилась общим результатом подпольной работы внутри и вне концлагерей, движения Сопротивления в самой Германии и в эмиграции.
Каждая акция, весь опыт работы подтверждали: решающее для будущего нашей родины — преодоление раскола рабочего класса. Обсуждали ли мы эту тему между собой, беседовали ли с нашими социал-демократическими товарищами по лагерю Йозефом Орлоппом или Фрицем Хенсслером, никто из нас не сомневался в нашей общей будущей задаче: если только мы выйдем отсюда живыми, коммунисты и социал-демократы больше никогда не будут разъединены, будем действовать сообща, создадим единые профсоюзы и, наконец, единую рабочую партию. Вместе организуем в городах и общинах органы антифашистского самоуправления и начнем строительство новой жизни на демократической основе — вместе со всеми, кто стремится установить вместо фашистской диктатуры власть народа.
Обобщением опыта, накопленного партией в совместной антифашистской борьбе и в результате применения марксизма-ленинизма к нашим условиям, явилось программное воззвание Центрального Комитета КПГ от 11 июня 1945 г.
ВОЗЗВАНИЕ КПГ ОТ 11 ИЮНЯ 1945 г.
Воззвание нашей партии было обращено к трудящимся города и деревни, к мужчинам, женщинам и молодежи. В нем содержался призыв после ужасов нацистского господства и войны отдать все свои силы достижению повой, общей для всех цели «создания антифашистского, демократического режима, парламентарно-демократической республики, в которой народ пользовался бы всеми демократическими правами и свободами» 1.
Программа немедленных действий, состоявшая из 10 пунктов, связывала самые насущные, не терпящие отлагательства меры по ликвидации нужды и разрушений (возобновление производства, обеспечение урожая, восстановление транспорта, развертывание торговли) с ближайшими шагами демократического обновления.
«С уничтожением гитлеризма следует одновременно довести до конца демократизацию Германии, буржуазно-демократические преобразования, начатые и 1848 году...»2 Это означало: полное очищение всех учреждений от активных нацистов, образование демократических основ самоуправления, демократическую реорганизацию судоустройства и народного образования, разрешение деятельности демократических партий и свободных профсоюзов, выборы производственных представительств и защита трудящихся от произвола предпринимателей. Это была программа с широкой перспективой, ведь она требовала полного отказа от политики агрессии и насилия по отношению к другим народам; конфискации всего имущества нацистских главарей и военных преступников и обращения его в собственность народа; проведения демократической земельной реформы; передачи всех предприятий, которые служат удовлетворению жизненно важных потребностей населения (газовых заводов, водопровода, электростанций, транспорта), к ведение органов самоуправления; признания обязанности возместить ущерб, причиненный гитлеровской агрессией другим народам; справедливого распределения материального бремени по возмещению этого ущерба.
Меня часто спрашивали, почему воззвание не провозглашало в качестве непосредственной цели установление социалистического строя, а призывало к созданию на первых порах антифашистско-демократического порядка. Было ли это на самом деле «отказом от социализма», как изображали люди, группировавшиеся вокруг Курта Шумахера, или же «просто маскировкой», как утверждала пропаганда крупной буржуазии?
Ни то, ни другое: исторический опыт показывал, что социализм в Германии (к тому же в тогдашних условиях) не мог быть достигнут одним скачком; ему должны были предшествовать антиимпериалистическо-де-мократические преобразования. Наше воззвание сформулировало программу именно для этого периода борьбы; она была направлена на решение главной исторической задачи: не допустить в третий раз политики национальной катастрофы, полностью сломить власть военно-промышленного капитала, крупных индустриальных и банковских концернов, юнкеров и милитаристов и установить в Германии прочный миролюбивый строй.
Для этого был необходим союз рабочего класса с крестьянством, городскими средними слоями и даже с частью буржуазии. Таким образом, в результате преобразований должен был возникнуть тот антифашистский строй, который наше воззвание объявило своей целью.
Провозглашение в качестве непосредственной цели установления социалистического строя лишь затруднило, если бы не сорвало вообще, решение жизненно важного для нашего парода вопроса. Да и в самом рабочем движении не имелось тогда единого представления о социализме. После 12 лет фашистского господства и войны иначе и не могло быть: ведь нацистская пропаганда оставила свои следы и в сознании многих рабочих, а ежедневная борьба за существование, которую приходилось им вести, отнюдь не являлась идеальной школой для роста политического уровня рабочего класса. С 1933 г. КПГ и СДПГ были запрещены, разгромлены крупнейшие классовые организации рабочих, профсоюзы, а также их культурное и спортивное движение, которые теперь надо было сначала восстановить.
Но прежде всего необходимо было преодолеть существовавший в течение десятилетий раскол рабочего движения и установить единство действий рабочего класса, в особенности сотрудничество коммунистов и социал-демократов. Только так можно было создать ту силу, которая была призвана возглавить антифашистско-демократическое строительство, установить антимонополистический строй и тем самым сформировать общественные предпосылки для последующего перехода к социалистическому обществу. Непосредственная социалистическая ориентация не развила и не укрепила бы тогда единство действий рабочего класса; наоборот, она неизбежно способствовала бы возникновению разногласий в рабочем движении, ослабила бы его силы. И наконец, она не нашла бы также поддержки со стороны тех слоев населения, которые рабочий класс мог и должен
был привлечь на свою сторону в качестве союзников по созданию антифашистско-демократического строя. Это только помогло бы крупному капиталу снова переманить их в свой лагерь, изолировать рабочее движение и восстановить свою власть. И если Шумахер и на этот раз поставил «на повестку дня» социализацию, то он сделал это с той же целью и с теми же результатами, что и в 1918 г., когда таким образом рабочие и другие трудящиеся слои были разъединены и обманным путём лишены плодов своей революционной борьбы за демократическое и антиимпериалистическое развитие.
ЕДИНСТВО ДЕЙСТВИЙВО ИМЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ОБНОВЛЕНИЯ
Основная политическая ориентация Центрального Комитета нашей партии совпадала с линией руководящих деятелей социал-демократии. К их числу принадлежали оставшиеся в живых представители руководящего органа подпольной социал-демократии, позднее принявшего на себя функции Центрального комитета СДПГ,— Макс Фехнер и Рихард Вайман. По их инициативе 10 июня вновь конституировался Центральный комитет СДПГ, принявший решение о подготовке обращения, обнародованного пять дней спустя в Берлине. В нем Центральный комитет СДПГ приветствовал воззвание КПГ от 11 июня, а особенно поставленную в этом документе цель установления антифашистско-демократического строя, который надлежало создать с помощью совместных действий рабочего класса и сотрудничества всех демократических сил. Отрадное совпадение взглядов наблюдалось и в отношении актуальных задач: полное уничтожение всех следов гитлеровского режима, создание органов демократического самоуправления и образование свободных профсоюзов, демократическая реформа судопроизводства, обеспечение демократического образования и развития культуры, национализация банков, страховых обществ, добычи полезных ископаемых, горнорудной промышленности и энергетики, раздел крупных землевладений.
Позднее Курт Шумахер поставил под сомнение правомочность лиц, подписавших этот документ СДПГ, говорить от имени всей германской социал-демократии. Но еще в июне в Берлине состоялась первая конференция функционеров СДПГ. В отеле «Люкауэрхоф» собралось около 500 социал-демократических функционеров из Берлина и 300 представителей СДПГ из всех оккупационных зон. Отто Гротеволь, являвшийся до 1933г. депутатом рейхстага от СДПГ, выступил с обоснованием обращения Центрального комитета. Он вновь подчеркнул, с социал-демократической точки зрения, необходимость борьбы за демократическое обновление Германии на базе единства рабочего класса, после чего конференция утвердила обращение в качестве программного документа. Она приняла устав СДПГ и избрала Отто Гротеволя председателем Центрального комитета.
Через два дня представители обеих рабочих партий предприняли дальнейший шаг по осуществлению пашей клятвы, данной в годы подпольного Сопротивления: слить воедино оба потока рабочего движения, действовать сообща и общими усилиями внести ясность в идеологические вопросы. Это решение и приняли в Берлине представители КПГ и СДПГ. Они избрали общий Рабочий комитет и рекомендовали действовать подобным образом во всех округах, районах и населенных пунктах, чтобы развертывать борьбу за единство действий рабочего класса,
Так родилась первая в истории немецкого рабочего движения прочная программа совместных действий руководства КПГ и СДПГ. Последовательное продвижение по этому пути должно было бы превратить Германию в антифашистское, антиимпериалистическо-демократическое государство. Однако Курт Шумахер пошел иным путем. В своем обращении «Выводы из германской политики» (июль 1945 г.) он возобновил в немецком рабочем движении борьбу между братьями по классу. Шумахер докатился даже до клеветнического утверждения, будто в немецкой политике нет места КПГ. Это могло означать лишь одно: помощь хотя и разбитой, но еще отнюдь не уничтоженной реакции.
Дабы избежать повторения ошибок прошлого, представители КПГ и Центрального комитета СДПГ выступили за установление взаимного постоянного сотрудничества и за совместные действия со всеми другими демократическими и антифашистскими деятелями, организациями и партиями. КПГ и СДПГ совместно проявили тогда в Берлине инициативу по созданию вместе с христианскими и либеральными демократами (при условии взаимного признания их независимости) блока антифашистско-демократических партий.
Пусть тот, кто пытается объяснить это «советским нажимом», объяснит, каким же образом «нажим» мог давать себя знать в одно и то же время в Гамбурге, в Мюнхене и Дахау, во Франкфурте-на-Майне и Висбадене, в Эссене и Дортмунде. И повсюду — с осознанием одной и той же истины: «То, что нас сегодня объединяет, гораздо сильнее и важнее, чем то, что нас разъединяет». И повсюду — с одним и тем же результатом: укреплением антифашистско-демократических сил.
ПОТСДАМСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ
В это самое время правительства Советского Союза, США и Великобритании закапчивали последние приготовления к Потсдамской конференции. Она была призвана выработать основополагающие решения держав-победительниц, столь важные для нашего народа. Договорные основы предстоящих решений были согласованы еще в период войны. На конференциях в Тегеране (28 ноября—1 декабря 1943 г.) и в Ялте (4—11 февраля 1945 г.) три великие державы сформулировали общие для них цели борьбы против гитлеровской Германии. Они определили основные черты их совместной политики по обеспечению мира в Европе и приняли военные меры, необходимые для разгрома гитлеровского режима. Тем временем победа над гитлеровским фашизмом стала свершившимся фактом; союзные державы заняли территорию гитлеровского рейха, принудив его к безоговорочной капитуляции, взяли на себя всю правительственную власть и учредили Союзный контрольный совет в качестве верховного правящего органа. Разумеется, в Ялте союзники не смогли в деталях предусмотреть и урегулировать все многочисленные политические, экономические, правовые и прочие вопросы, которые теперь встали в порядок дня и требовали практического решения. Поэтому были необходимы новые договорные соглашения союзников.
Мы ожидали эти соглашения с нетерпением. Осуществят ли они желание народов и надежду немецких антифашистов на прочный мир? Тогда они опрокинут расчеты Гесса и Дёница, видевших свой шанс в распаде антигитлеровской коалиции, в заговоре тех кругов американского и английского империализма, которые всегда отвергали союз с СССР и стремились к сотрудничеству с германским крупным капиталом.
17 июля 1945 г. Сталин, Трумэн (занявший пост умершего в апреле 1945 г. Рузвельта) и Черчилль (которого во время заседаний сменил новый английский премьер-министр Эттли) собрались на конференцию в потсдамском дворце Цецилиенхоф. 2 августа 1945 г. главы правительств «большой тройки» подписали Потсдамское соглашение. Несколько дней спустя к нему присоединилось правительство Франции, также ставшее полноправным носителем верховной правительственной власти в Германии.
Переговоры в Потсдаме и их итоги с первого же дня сделались предметом ожесточенных споров. В позиции по отношению к Потсдаму вновь проявилась старая разделительная линия между интересами германской и иностранной реакции, с одной стороны, и стремлениями народов — с другой. Для всех, кто желал мирного, демократического будущего Германии, принципы Потсдама служили эффективной основой. Для реакции Потсдам, как позже признал Аденауэр, всегда был кошмаром3. Под лозунгом «Прочь от Потсдама» она стала собирать свои силы и подрывать принятые в нем решения.
Были ли обязательны эти положения Потсдама, были ли они вообще реалистическими? Или же — как позднее утверждали представители правительства ФРГ на процессе по делу о запрещении КПГ — являлись лишь «пустой словесной оболочкой», в которую каждая из оккупационных держав могла вкладывать любое угодное ей содержание?
Ознакомившись с текстом Потсдамского соглашения, мы прежде всего с удовлетворением констатировали: на конференции одержала верх точка зрения, гарантировавшая мирное послевоенное развитие и безопасность в Европе. Как известно, обе мировые войны в нашем столетии начались с немецкой земли. Поэтому мир и безопасность в Европе зависели прежде всего от мирного и демократического развития на немецкой земле, которое было призвано исключить любую возможность новой агрессии германского империализма. Если позиция союзников и определялась весьма различными по своему характеру социальными и политическими интересами, то в этом ключевом вопросе, в результате фашистской угрозы всему цивилизованному миру, их интересы совпадали. Еще в ноябре 1941 г. Сталин и Черчилль в своих личных посланиях определили, что «первая задача» будущего мирного урегулирования «будет состоять в том, чтобы помешать Германии... напасть на нас в третий раз» 4, лишить ее любой возможности «снова нарушить мир и ввергнуть снова народы в кровавую бойню» '5. При этом, как считали оба государственных деятеля, различный государственный и общественный строй союзников не может служить препятствием: напротив, интересы их безопасности требуют конструктивного сотрудничества и в послевоенный период. Эту точку зрения союзники подтвердили в Тегеране и Ялте. Несмотря на наличие в американской и английской политике (особенно после прихода на президентский пост Трумэна) тенденций к отказу от союзнических соглашений, она продолжала оставаться определяющей для Потсдамской конференции:
«Германский милитаризм и нацизм будут искоренены, и Союзники, в согласии друг с другом, сейчас и в будущем, примут и другие меры, необходимые для того, чтобы Германия никогда больше но угрожала своим соседям или сохранению мира во всем мире.
Союзники не намерены уничтожить или ввергнуть в рабство немецкий народ. Союзники намереваются дать немецкому народу возможность подготовиться к тому, чтобы в дальнейшем осуществить реконструкцию своей жизни на демократической и мирной основе. Если собственные усилия германского народа будут беспрестанно направлены к достижению этой цели, то для него будет возможно с течением времени занять место среди свободных и мирных народов мира» 6.
Эти положения представляют собой суть Потсдамского соглашения. Им отвечали те меры, которые надлежало провести в жизнь во всех оккупационных зонах. К их числу в первую очередь относились: полное разоружение и демилитаризация Германии; ликвидация ее военно-промышленного потенциала; наказание нацистских и военных преступников и полное уничтожение нацистской партии, а также всех остальных фашистских организаций и учреждений. Соглашение содержит подлежащую выполнению оккупационными державами, а равным образом и будущими германскими правительственными органами обязанность принимать эффективные меры против возрождения нацистских организаций, в какой бы форме оно ни происходило.
Общественная жизнь должна была подвергнуться демократизации. В соответствии с этим соглашение требовало удаления активных членов нацистской партии и тех, кто извлекал выгоду из гитлеровского режима, со всех руководящих постов в экономике, политике и во всей общественной жизни, а также замены их лицами, демократическое мировоззрение которых не вызывает сомнения. Общественная жизнь, административное управление, судебная система, образование и все области культурно-идейной жизни должны были строиться на демократических принципах. Законы фашистского содержания подлежали отмене, все нацистские и милитаристские лжеучения — ликвидации. Следовало разрешить и поощрять деятельность демократических партий и массовых организаций, а также свободных профсоюзов, обеспечить основные демократические права и прочно закрепить в немецком народе демократические идеи. Все военные предприятия подлежали переключению на выпуск мирной продукции, а картели, синдикаты, тресты и другие монополистические объединения — расформированию.
Тем самым был сделан вывод, который подтверждается во многих документах (скажем, в докладе американской сенатской комиссии под председательством Килгора): германский милитаризм и нацизм коренятся в господстве германского монополистического капитала. Соглашение включало, далее, положение, по которому все четыре оккупационные зоны должны были рассматриваться как экономическое и политическое целое; следовало создать германские административные департаменты под руководством немецких государственных секретарей, а затем, в соответствующее время, образовать центральное германское правительство.
Эти положения Потсдамского соглашения отвечали справедливым требованиям соседних с Германией народов относительно их безопасности, а также и нашим собственным жизненным интересам. Поэтому мы могли сказать соглашению лишь свое «да». Потсдам давал немецкому народу исторический шанс навсегда порвать с тем прошлым, которое вот уже много десятилетий не могло выйти из заколдованного круга: кризис, конъюнктура, вооружение, война, национальная катастрофа.
Буржуазные историки и публицисты в ФРГ и по сей день не перестают изображать Потсдам ухудшенным изданием Версаля. Но в Версале державы-победительницы как раз обошли главный вопрос: ликвидацию германского милитаризма и его социальных основ. Тем самым Версальский договор стал для нашего парода диктатом, миром, в котором уже было заложено зерно новых конфликтов и войн. Ведь в основе его лежали два несовместимых друг с другом намерения: с одной стороны — настолько ослабить правящие круги Германии, чтобы они не оказывали больше экономической конкуренции и не представляли собой военную угрозу победителям, а с другой — сохранить их власть для подавления рабочего класса внутри страны и превратить в ударную силу против молодого Советского государства.
Потсдамское соглашение было направлено к одной цели: не допустить новых агрессивных войн, обеспечить мир. Именно так оно и было понято тогда во всем мире. Три дня спустя после Потсдамской конференции либеральная нью-йоркская газета «Пост Меридием» писала:
«Потсдамское соглашение не является окончательным мирным договором. Оно лишь ясно указывает путь к миру. Оно не пытается одновременно сохранить Германию как щит против Москвы... Это повсюду возмутит реакционеров»7.
С тех пор я часто говорил о Потсдамском соглашении, выступая перед надеющимися и сомневающимися, перед друзьями и врагами. И меня всегда спрашивали: а как насчет восточных областей? Разве это не было диктатом держав-победительниц? Как может немец признавать линию Одер — Нейсе окончательной границей?
При определении в Потсдаме послевоенных границ были международно-правовым образом аннулированы результаты гитлеровских захватнических походов. Снова стала самостоятельной Австрия, была восстановлена. Чехословакия, Эйпен и Мальмеди — возвращены Бельгии, Эльзас и Лотарингия — Франции. Часть Восточной Пруссии отошла Советскому Союзу; в качестве западной границы Польши были определены Одер и Западная Нейсе. Из областей восточнее этой линии, а также из Чехословакии и Венгрии остававшееся там немецкое население подлежало переселению.
Могли ли мы, коммунисты, не согласиться с этими решениями?
Я сам родом из Эльбинга в Восточной Пруссии и тем не менее считал необходимым с 1945 г. повторять всем тем, кто возмущался территориальными изменениями, последовавшими в результате Потсдамского соглашения главных держав антигитлеровской коалиции: возмущаться теперь нечего. Возмущаться надо было раньше — до того, как гитлеровский фашизм лишил славянское население всех прав, превратил эти области в плацдарм для сосредоточения войск, в театр войны, в выжженную землю. Возмущаться надо было раньше — до того, как гитлеровский фашизм угнал в Германию в качестве рабов немецкой военной промышленности миллионы граждан Советского Союза, Польши и Чехословакии, заставил погибнуть от голода в гетто и вне их, истребил в концлагерях четвертую часть польского народа.
Потсдамское соглашение вполне определенно охарактеризовало области восточнее Одера и Нейсе как «бывшие германские территории» 8. И если потом Трумэн и Черчилль отмежевывались от него и заявляли, что в Потсдаме не намечалось никакого окончательного отделения восточных областей, то почему же, спрашивается, они приняли тогда решение о переселении немцев из этих областей? Ведь инициатива такого переселения исходила от западных держав. Их руководители выступали за него начиная с 1943 г. Кроме того, еще задолго до Потсдама было осуществлено массовое изгнание немецкого населения из восточных областей приказами нацистских гауляйтеров, распоряжениями германских генералов, командовавших войсками, и приказами об эвакуации, отдававшимися фронтовыми командами, У меня самого трое братьев и сестер были угнаны из Восточной Пруссии на запад по приказу гауляйтера; им тоже пришлось присоединиться к одной из бесчисленных колонн беженцев, которые, замерзая и голодая, истощенные до продела, брели навстречу неведомой судьбе.
И если боннские политики, представители партий
крупного капитала, главари всяких «землячеств», институты «остфоршунга», неофашистские организации и принадлежащая им пресса впоследствии на все лады распространяли подстрекательские лозунги о «краже восточных областей» и о «несправедливости изгнания», мы, коммунисты, всегда противопоставляли им правду. Мы говорили: из 10 миллионов немцев, проживавших до 1945 г. в восточных областях, примерно 80% были изгнаны оттуда приказами гауляйтеров и распоряжениями генералитета вермахта. Потсдам, по сути
дела, лишь зафиксировал факты, возникшие как результат военных действии. На долю мирной конференции осталось лишь маркирование точного начертанияграниц и обязывающее международно-правовое признание ее всеми участниками, чтобы не допустить повторения катастрофы, которая могла бы произойти в результате территориальных требований, нарушения границ, реваншистской пропаганды и националистического натравливания немцев на другие народы.
Мы постоянно выступали за то, чтобы уничтожить германский империализм и милитаризм и обеспечить нашей стране мир. Поэтому считали своим долгом противодействовать всем требованиям и стремлениям, направленным на пересмотр послевоенных границ. Такие стремления, как позже сформулировал Карл Ясперс, означали «по природе своей, угрозу войны» 9. Мы с самого начала подчеркивали, что они — к тому же после всего происшедшего — снова породили бы опасную напряженность и конфликты с нашими соседями на Востоке и навлекли на человечество угрозу новой войны. Такие требования и стремления шли на пользу только агрессивным силам германского крупного капитала, которые всеми способами реваншистской пропаганды и политики добивались восстановления своих господствующих позиций, возвращения себе потерянных в восточных областях предприятий, концернов, юнкерских поместий и прочей собственности.
В сущности говоря, вопрос о границах был раздут реакцией, чтобы вызвать настроения, враждебные Потсдамскому соглашению в целом. При этом западным державам бросали упрек в том, что в Потсдаме они капитулировали перед Советским Союзом и согласились отдать Германию под власть коммунизма. В действительности же Потсдамское соглашение было компромиссом. Разумеется, Советский Союз вел переговоры, опираясь на свой большой политический вес. Перелом в ходе войны в пользу антигитлеровской коалиции был достигнут советским пародом. Разгром главных сил фашистского вермахта Советской Армией, освобождение народов Восточной и Южной Европы во взаимодействии с освободительными движениями отдельных стран, подъем антифашистского Сопротивления во всех частях нашего континента и уничтожение нацистского режима — все это изменило соотношение сил на международной арене в пользу Советского Союза, укрепило его положение во всем мире, подняло его престиж среди народов. Даже реакция не могла игнорировать тот факт, что в глазах американской и английской общественности «сопротивление русских армий являлось единственным шансом на победу над Гитлером» 10.
Поэтому ко времени Потсдамской конференции у западных держав едва ли имелась возможность прекратить сотрудничество с Советским Союзом и перейти к образованию антисоветского блока. Это пришлось на собственном опыте испытать Черчиллю, когда летом 1945 г. он вступил в избирательную борьбу в Англии под антисоветским девизом и получил заслуженный урок от избирателей: консерваторы потерпели на выборах поражение, а сам он еще во время Потсдамской конференции оказался вынужден уступить место новому британскому премьер-министру лидеру лейбористов Кле-менту Эттли.
Все это неизбежно должно было сказаться на переговорах и решениях трех великих держав, помешать принятию диктата в духе Версаля и заранее исключить такое положение, при котором Германия была бы сохранена как часть антисоветского альянса, реакционного оплота и ударной силы против Советского Союза и демократических движений в Европе. В остальном же западные державы преследовали свои специфические намерения и даже собственные империалистические интересы. Это выразилось еще раньше в многолетнем затягивании открытия второго фронта в Европе, в черчиллевском выступлении за создание антисоветской конфедерации Балканских стран, в позиции западных держав по польскому вопросу, в англо-американских планах расчленения Германии и в других, частных вопросах. различные точки зрения и расхождения держав-победительниц должны были проявиться и в Потсдамском соглашении. Однако в ходе временами трудных переговоров в Потсдаме все же был достигнут компромисс, отвечавший сотрудничеству великих держав в духе мирного сосуществования между государствами с различным общественным строем.
Статьи Потсдамского соглашения об искоренении милитаризма и нацизма, уничтожении концентрации власти в руках монополистических объединений и о демократизации Германии отражали потребность установления стабильного мирного правопорядка. Ликвидация наиболее реакционных и могущественных монополий являлась требованием общедемократического характера.
Вопрос о том, какой быть будущей Германии — должен ли в ней установиться демократический порядок под руководством буржуазных сил или же антифашистско-демократический строй, опирающийся на рабочий класс и его союзников,— Потсдамское соглашение оставляло открытым. Вопрос этот должен был решаться нами самими — рабочими и их организациями, трудящимися города и деревни. И как все великие решения нашего времени, оно тоже могло быть принято лишь в ходе классовых столкновений, в борьбе за полное лишение власти агрессивных сил германского крупного капитала. Это подчеркивается признанием в Потсдамском соглашении права немецкого народа на демократическое самоопределение. Как раз в ном и заключался главный шанс: если удастся расширить и укрепить сотрудничество рабочих организаций, а также создать союз рабочего класса с демократическими силами других слоев населения, значит, антифашистско-демократические силы возьмут верх и именно они будут определять и формировать возникающий демократический строй. Тогда можно будет навсегда лишить власти традиционно агрессивные круги монополистов и милитаристов и заложить фундамент мирного антифашистско-демократического развития.
Здесь наша классовая линия находила точки соприкосновения с принципами Потсдама. Потсдамское соглашение со всей ясностью исключало такой строй, при котором бы сохранялась власть агрессивных сил германской крупной буржуазии. В данном отношении оно было совершенно недвусмысленным, причем в гораздо большей степени, чем в некоторых других своих положениях. Это настоятельно обязывало как Союзный контрольный совет, глав военных администраций оккупационных зон, так и немецкие органы управления, партии, массовые организации и прочие институты общественной жизни к безусловному выполнению данного требования. Если же в последующие годы в западных зонах власть крупных промышленных и финансовых монополий была восстановлена, то виной этому являлось не какое-то различие в толковании Потсдамского соглашения, а прямое его нарушение.
Впрочем, крупным индустриальным и банковским монополиям было ясно с самого начала, что Потсдам вынес им уничтожающий приговор. Именно поэтому они сразу же стали заклятыми врагами Потсдамского соглашения и предусмотренного им мирного договора. Будь соглашение осуществлено во всех зонах, с экономической и политической властью монополий было бы покончено раз и навсегда. Неудивительно, что они всячески срывали и саботировали Потсдамские решения всеми имевшимися в их распоряжении средствами, извращали их смысл и цели, оспаривали их международно-правовую обязательность. В духе этой саботажнической пропаганды Аденауэр уже осенью 1946 г., выступая в ландтаге земли Северный Рейн — Вестфалия, заявил, что не фашизм и не война, а «Потсдамское соглашение со всей его основой» несет ответственность «за нужду и нищету... за голод и катастрофическое положение хозяйства» 11. В этих словах отразилась позиция тех кругов, которые вступили в заговор против Потсдамского соглашения, чтобы спасти власть финансовых магнатов, банковских концернов, военно-промышленного капитала и всех других монополистических групп.
Однако непосредственно после Потсдама казалось, что он едва ли оставил какой-либо выход германскому империализму и милитаризму. Уже в июле 1945 г. по распоряжению союзнических военных властей были арестованы многие «вервиртшафтсфюреры» и прочие военные преступники, в том числе Отто Шпрингорум, Гуго Стиннес и другие руководящие деятели рейнско-вестфальского угольного синдиката. В последующие месяцы был взят под стражу еще ряд заправил концернов и других боссов нацистского времени, среди них — Крупп и Флик, а также Вурстер и Амброс из «ИГ-Фарбениндустри». В ноябре 1945 г. начался Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками, за ним следовали процессы против влиятельных магнатов военной промышленности и «вервиртшафтсфюреров» нацистского режима. В этот период Союзный контрольный совет принял решения о конфискации всех предприятий и имущественных ценностей концерна «ИГ-Фарбен», об отмене всех нацистских законов и роспуске всех нацистских организаций, о демократическом преобразовании суда и органов юстиции, об устранении видных нацистских функционеров со всех руководящих постов в экономике и общественной жизни.
Таковы были первые результаты совместной, координированной оккупационной политики союзников. До осени 1945 г. она в общем и целом шла по намеченной в Потсдаме линии. Хотя западные державы и тормозили осуществление записанного в Потсдамском соглашении разрешения демократических партий и организаций, мы сумели создать новые, более широкие возможности для своей деятельности. Товарищи из нашей партии выполняли обязанности обер-бургомистров, городских советников, были членами городских собраний депутатов принимали деятельное участие в административных органах, приобрели лицензии на право издания нескольких газет, работали в школах и на радио.
Однако эти зачатки демократической деятельности уже в то время стали все сильнее подавляться англоамериканскими империалистическими кругами, выступавшими за резко антисоветский курс политики США и Великобритании. Наряду с крупными военными концернами это были прежде всего монополистические группы, тесно связанные с западноевропейскими, а особенно с германскими, концернами своими капиталовложениями, займами, акциями, филиалами или же картельными соглашениями. Таковы были группа Моргана и Рокфеллера; банкирский дом «Диллон, Рид энд компани»; концерны «Дженерал электрик», «Юнайтед стэйтс стил корпорейшн», «Дженерал моторс» и другие гиганты угольно-металлургической и химической промышленности. Они насадили своих людей в американском правительстве и военной администрации. К числу непосредственных защитников их интересов принадлежали такие политические деятели, как Трумэн, Стеттиниус, Бирнс, Ачесон, Даллес, Клейтон, Перкинс, Мэрфи и Макклой, военные Стимсон, Форрестол, Дрэйпер и Клей, сенаторы Гувер, Ванденборг, Тафт и Маккарти.
Все они, в сущности, отстаивали тот самый курс, который эти монополистические группы проводили еще до войны, когда поощряли фашистскую агрессию, стремясь как можно скорее направить германскую военную машину на Советский Союз. Для этих кругов США и Англии Потсдамское соглашение явилось ударом, последствия которого должны были ощутимо поразить их самих: «Решения по Германии,— писала упоминавшаяся выше американская газета,— означают полное поражение тех финансовых и промышленных кругов США я Англии, которые до войны склонялись в пользу фашизма, а после войны питали надежду на восстановление германских крупных монополий, поддерживавших Гитлера» 12.
В таких условиях мы должны были готовиться к предстоявшей длительной и суровой борьбе. Потсдамское соглашение было подписано, но, чтобы осуществить его положения и проложить дорогу антифашистско-демократическому развитию, необходимо было противопоставить проискам внутренней и зарубежной реакции совместные действия всех антифашистов и демократов, и прежде всего рабочих и их организаций. Эти задачи стояли перед нами, когда в конце августа 1945 г. я вместе с моим старым другом и товарищем Вилли Перком возвратился в Рурскую область,
СНОВА В РУРСКОЙ ОБЛАСТИ
Первым, кого я посетил в Руре, был активист организации горняков Вальтер Яррек в Гельзенкирхен-Бюре. Он входил в состав первого временного руководства КПГ в Рурской области. Там, в Герне, я встретил и других старых друзей и соратников по борьбе еще во времена до 1933 г., в том числе товарищей Юппа Лед-вона, Фрица Рише, Макса Шефера, Адольфа Принца. И снова, как и в Берлине: немало товарищей нам никогда уже больше не увидеть. Вильгельм Флорин умер в Москве, Альберт Функ и многие другие отдали свои жизни в борьбе против фашизма, за дело рабочего класса, во имя нашей партии.
Нацистский режим обрушил на Коммунистическую партию неслыханный террор; десятки тысяч товарищей были убиты — и все-таки партия никогда не переставала действовать и бороться. Теперь она вышла из подполья с крепким ядром, усиленным новыми молодыми товарищами. Эта работа началась еще задолго до того, как английские оккупационные власти начали выполнять свое обязательство по союзническому соглашению официально допустили существование партий — первоначально лишь на локальном уровне.
Очень скоро стал возникать конфликт: мы желали установления антифашистского строя по демократической инициативе снизу, а оккупирующая держава тормозила это развитие. Более того, в конце апреля 1945 г она дошла до того, что ответила на первые проявления демократической активности в Бохуме, Эсеене, Гельэенкирхене, Герне, Ахене и в других городах и районах английской и американской зон запретом всех политических организаций и любой политической деятельности, а также роспуском возникших антифашистских, производственных и профсоюзных комитетов. Эти комитеты уже начали очищение общественной жизни от нацистских активистов. Действовавшие в них единым фронтом социал-демократы и коммунисты приступили к решению самых безотлагательных задач.
Против рабочих и антифашистских организаций и была направлена та «негативная политика подавления», при помощи которой, как сообщал Мэрфи (одна из главных фигур американской военной администрации) в своей телеграмме от 28 июня 1945 г., «подавлялись все демократические элементы» 13. В той же телеграмме Мэрфи утверждал, будто в западных зонах возник «политический вакуум». Однако надо заметить, что западные оккупационные державы изо всех сил старались поскорее заполнить его: на предприятиях, в органах самоуправления и общественных учреждениях они весьма охотно ориентировались на «специалистов», которых мы знали как верных слуг крупного капитала и опору нацистской диктатуры.
Тем важнее было дело, начатое социал-демократами и коммунистами, которые в таких условиях взяли на себя работу в городских самоуправлениях. Я вспоминаю об Отто Куне в Герне, о моем товарище по лагерю Фрице Хенсслере, о Гейнце Реннере — первом после войны обер-бургомистре Эссена. Положение этого города казалось безнадежным. Городской район Зегероп и другие районы, где жили рабочие, были совершенно разрушены бомбежками. Не было ни воды, ни электричества, ни газа. Большинство предприятий, которые прежде работали исключительно на войну, теперь стояли частично разрушенные в результате бомбардировок, а частично — гитлеровскими войсками при отступлении. В состоянии такого же хаоса находился и транспорт. Вместе с социал-демократами, коммунистами и другими антифашистами Гейнц Реннер начал восстанавливать город из руин, вселять в людей мужество, создавать им возможности для существования. Это можно было делать только при помощи такого городского управления, которое, бескомпромиссно выступая против всех виновников катастрофы, привлекало всех людей доброй воли к строительству новой жизни на демократической основе. Работа, проделанная Гейнцем Реннером, остается образцом, и она всегда будет говорить в пользу КПГ, в пользу силы единства действий коммунистов и социал-демократов. Там, где гитлеровский фашизм оставил после себя лишь разруху и нужду, за дело строительства повой жизни взялись рабочие-активисты.
В трудных условиях созидательной работы между коммунистами и социал-демократами, разумеется, могли возникать и разногласия. Они преодолевались в ходе товарищеского обсуждения. Но цель у нас была, общая: ликвидация власти монополий на пользу рабочим. На такой основе мы создавали профсоюзы и производственные советы. В этой области с первого дня трудился наш товарищ Вилли Агарц, возвратившийся в Рурскую область из Италии, где он отбывал наказание в 999-м штрафном батальоне. Вилли Агарц, социал-демократический функционер горняков Адольф Шмидт и я выступили на конференции рабочих горнорудной промышленности в Гельзенкирхене. И никто из нас не сомневался: профсоюз горняков может быть только единым профсоюзом, их классовой организацией.
Когда я вспоминаю о положении в горнодобывающей промышленности, болтовня, будто в хозяйстве никак не обойтись без частнопредпринимательской инициативы, и по сей день воспринимается мною как насмешка. Где, спрашивается, была инициатива угольных баронов в 1945 г., когда рурские шахты стояли затопленные водой? Ведь не кто другой, как сами горняки, общими усилиями пустили в ход насосные установки и возобновили добычу угля; и здесь тоже в первых рядах шли коммунисты, социал-демократы, противники нацизма. Заправил монополий, их генеральных и прочих директоров даже и близко не было видно, они скрылись в укромных порах и только спустя некоторое время постепенно стали вылезать на свет божий. Рабочие сами проявляли инициативу, вместе с инженерами и техниками задувая первые доменные печи, заботясь о восстановлении транспорта. Так же было и с предприятиями коммунального хозяйства в городах, с водопроводом, газовыми вводами и электростанциями, хлебозаводами и бойнями. Рабочие вытаскивали машины из-под груды развалин. Функционеры рабочих организаций брали, на себя ответственность за то, чтобы то немногое, что имелось, распределялось как можно более справедливо. И они были первыми, кто дал людям цель, ради которой стоило жить и трудиться. Даже тот, кто пока все еще не верил в это, видел: рабочие, инженеры и техники — мужчины, женщины, молодежь — могут руководить производством, этой основой всей жизни общества, без монополистов, без финансовых магнатов.
ОСЕНЬ 1945 ГОДА
То, что происходило тогда в Рурской области, было типично для положения в Западной Германии летом и осенью 1945 г. Наш народ воочию убедился, к чему привел тот режим, «фюрер» которого однажды заявил: дайте мне всего четыре года, и вы не узнаете Германии! В его распоряжении оказалось 12 лет, и Германию в самом деле больше нельзя было узнать. Повсюду высились горы щебня и развалин. Лица женщин и детей носили на себе печать долгих лет тревог за мужа и отца, воевавших где-то вдали от родины, страха перед ночами, полными грохота рвущихся бомб. Целых 12 лет выступать в этой стране против самого закоренелого и самого агрессивного антикоммунизма значило подвергать себя смертельной опасности. Целых 12 лет было опасно для жизни иметь у себя хотя бы одну-единственную книгу Маркса, Энгельса или Ленина, Августа Бебеля, Розы Люксембург или Карла Либкнехта. Не меньшая опасность грозила и тому, кто читал Томаса или Генриха Маннов, Брехта или Бехера, Горького или Маяковского, Арагона или Барбвдса. Выдающиеся деятели искусства Барлах и Кэте Кольвиц, Грундиг и Нагель, Густав Малер и Бруно Вальтер были объявлены носителями «вырождения». В «немецкой» философии больше не существовало никакого Спинозы, в «немецкой» физике — никакого Эйнштейна, в «немецкой» медицине — никакого Фрейда. Миллионы молодых людей не были обучены никакому иному ремеслу, кроме как убивать и умирать. Миллионы людей принимали глупость и преступление за идеалы и теперь оказались перед пустотой.
А те, кто привел их к этому, скрылись от общественности. У них имелись на то достаточно веские причины. Против крупной буржуазии говорили очевидные всем результаты нацистского господства, за которое она несла полную ответственность. То, что сегодня кажется нам всего лишь голыми цифрами, свидетельствующими об итогах «тысячелетнего рейха», тогда определяло всю нашу жизнь: Эссен потерял почти четверть, а Дюссельдорф — одну пятую своего прежнего населения. Еще большие потери понес Кёльн — 36% жителей; в его развалинах весной 1945 г. находило себе жалкое пристанище всего 45 тысяч человек. Из 9 миллионов квартир, имевшихся на территории английской и американской зон до войны, свыше 2 миллионов были полностью уничтожены, а остальные, особенно в рабочих центрах, сильно повреждены.
В результате волны беженцев и переселенцев численность населения в Шлезвиг-Гольштейне возросла на 67%, в Нижней Саксонии — на 42%, и это при почти полностью разрушенных жилых кварталах, предприятиях коммунального обслуживания и транспорте, а зачастую также фабриках, заводах и кустарных мастерских. Покупательная способность марки падала все ниже и ниже. Совершенно подорванная военными расходами, она теперь окончательно приканчивалась «сигаретно-водочной валютой», имевшей широкое хождение на «черном рынке». Продовольствие, выдававшееся по карточкам, едва обеспечивало прожиточный минимум, да и эти нормы выдачи не всегда полностью обеспечивались.
Зато на «черном рынке» имелось все, что угодно: полтора килограмма хлеба стоили там столько, сколько рабочий зарабатывал за целую неделю. Килограмм сала продавался в Рурской области за 300 марок, а месячный заработок квалифицированного забойщика едва превышал 200 марок. Голод, борьба за то, чтобы выжить, забота о каждом куске хлеба, о каждом глотке молока, о кошелке картофеля и о каждом брикете угля — такова была тогда жизнь. Но если этот гнет повседневности и мешал глядеть вперед, он все же укреплял в каждом ощущение: все это нужно измелить. И тогда никто еще в решался выдавать фашизм за «производственную аварию» или же за единоличное господство одного лишь Гитлера и его нацистской верхушки.
Мы, коммунисты, еще раньше первыми сказали: крупная промышленность и крупные банки — вот кто давал деньги нацистской партии. Теперь каждый день вновь и вновь подтверждал правоту этой истины: заправилы концернов являлись гитлеровскими «вервиртшафтсфюрерами»; главари крупного капитала создали, «Кружок друзей Генриха Гиммлера». С тех пор виновники фашизма и войны не брезгали никакими средствами, чтобы как-нибудь «опровергнуть» эти доказательства, замолчать их, дабы тем самым мотивировать продолжение своего господства даже и после всех преступлений фашизма во второй мировой войне. Но никакая фальсификация истории не в состоянии уничтожить факты: данная нами характеристика фашизма как открытой террористической власти крупного капитала, и прежде всего его самых реакционных и агрессивных групп, нашла полное подтверждение в архивных документах и деловых бумагах Флика, Крупна и Сименса, Маннесмана и Тиссена, «ИГ-Фарбен», «Дойче банк» и «Дрезднер банк».
Работа нашей партии приобрела теперь массовый характер, далеко вышла за рамки того круга решительных антифашистов, который мы могли привлечь, находясь в подполье. При этом во многих коренных вопросах наши взгляды совпадали со взглядами руководящих деятелей социал-демократии. «Ликвидация не только руководящей верхушки, но также политических и экономических основ фашизма — вот чего требовал Вилли Брандт в июле 1944 г. в Стокгольме. Одним из первых требований будет — лишить юнкеров их поместий. Ответственность тяжелой индустрии и крупного финансового капитала за нацизм не подлежит никакому сомнению. Желая сломить власть воинственного монополистического капитала, необходимо передать монополии и финансовые учреждения в общественное управление» 14. Курту Шумахеру пришлось констатировать летом 1945 г.: «Монополистический капитал помог Гитлеру прийти к власти, а тот по его заданию подготовил и вел огромную разбойничью войну против Европы» 15.
В заявлении лондонской группы руководящих деятелей социал-демократической партии, возглавлявшейся Олленхауэром, Эйхлером и Шёттле, говорилось: «Союз с тяжелой промышленностью, крупным землевладением и военным командованием, всегда игравший роковую роль в истории Германии, привел к власти и Гитлера. Господствующее положение этих общественных столпов германского милитаризма следует уничтожить, если стремиться к тому, чтобы борьба против национал-социализма привела к действительно обеспеченному миру» 16- Вывод отсюда гласил: необходимо передать ключевые позиции в экономике в общественную собственность, а хозяйство, после его освобождения от оков частнокапиталистической монопольной собственности, должно планово вестись самим народом и для народа. Это настроение было в народе настолько сильно, что на время ему не мог воспротивиться даже ХДС. Так, в «Кёльнских принципах» ХДС (июль 1945 г.) было записано: «Господство крупного капитала и частных монополий должно быть сломлено» 17.
БЫЛ ЛИ КАПИТАЛИЗМ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МЕРТВ?
Если в этой обстановке Курт Шумахер объявил капитализм «мертвым», то это могло возыметь лишь одно-единственное действие: сбить антикапиталистические настроения и затормозить демократические акции по изменению положения в экономике и обществе, направленные против концернов и основ их могущества.
Ведь каждая работавшая или восстановленная машина, все источники сырья и финансовые средства, все шахты и металлургические заводы, предприятия сталелитейной и химической промышленности, все электростанции продолжали оставаться собственностью крупных акционеров. На крупных предприятиях сохранились штабы преданных им специалистов-хозяйственников, а вскоре доверенные лица монополий вновь завладели и другими рычагами: в политических и административных органах, в полиции, судопроизводстве, в системе воспитания, прессе и на радио. Не в первый раз германские промышленные и банковские концерны су-мели использовать свои немалые международные связи, которые по большей части продолжали функционировать даже во время войны, в интересах крупного капитала и в ущерб народам. Поддерживали эти связи порой прежние доверенные лица монополий, занимавшие теперь влиятельные посты в военной администрации западных держав. То, что сказал конгрессмен Дж. Вуррис в американской палате представителей, с полным завом относилось ко всем западным оккупационным зонам: «Многие из занимающих ключевые позиции американских служащих принадлежат к тем фирмам, которые были до сих пор связаны с германскими промышленными предприятиями» 18.
Благодаря этим внутригерманским и зарубежным связям крупному капиталу удалось сравнительно быстро занять важные позиции в административных органах, а позднее и в правительстве ФРГ, в буржуазных организациях и партиях, прежде всего в ХДС, ХСС и СвДП. Крупный кёльнский банкир Пфердменгес стал «серым кардиналом» ХДС: без него в эру Аденауэра не принималось почти ни одного решения. В мемуарах Германа Пюндера можно прочесть о том, какую роль сыграла в его политической карьере беседа после файвоклока у Пфердменгеса: он был назначен директором бизонального Экономического совета во Франкфурте-на-Майне.
Большим преимуществом для этой партийно-политической группировки, которое никак нельзя недооценивать, явилось то, что, вставив в сокращенные названия своих партий — ХДС и ХСС — букву «X», реакционеры тем самым для маскировки набросили на себя христианские покровы.. Ведь им удалось с помощью высшего клира (достаточно напомнить о роли кардиналов Фрингса и Фаульхабера) заполнить тот идеологический вакуум, который оставил после себя крах фашизма. Более того, они выдавали себя за продолжателей традиции антифашистского Сопротивления, связанной с именами таких представителей церкви, как пастор Мартин Нимёллер, Шнайдер, Грюбер, Бонхёфер, Мюллер и Дельп. При этом они умалчивали о том, какую роль в то же самое время играли высшие сановники церкви на благо фашизма. Так, бывший нунций, а позже римский папа Пачелли и до и после 1933 г. постоянно помогал нацистам своим посредничеством; епископ Дибелиус, а также верхушка священнослужителей вермахта благословляли оружие гитлеровских вооруженных сил и даже тогда, когда катастрофа была уже неизбежна, все еще призывали «держаться до последнего». От этих националистических, антикоммунистических традиций ХДС/ ХСС и начинался в дальнейшем тот путь, который вскоре сделал их центром реставрации прошлого и реакции, возрождения власти крупного капитала в западных оккупационных зонах.
Германской крупной буржуазии благоприятствовало также то, что руководители западных оккупационных властей придерживались традиций тех сил, которые еще во время войны все больше делали ставку на германский потенциал в качестве ударной силы против Востока, против Советского Союза, против социализма. Быстрое продвижение Советской Армии перечеркнуло их план не допустить тотального поражения гитлеровской Германии. Провалилась и попытка Черчилля сохранить в боеспособном виде капитулировавшие на севере Германии части вермахта и установить там власть правительства бывших гитлеровских генералов. Давление, которое противопоставляли пароды стран антигитлеровской коалиции империалистическому заговору, было еще достаточно сильным, чтобы сорвать такие планы. Однако реакционеры никогда от них не отказывались, и их планы играли решающую роль в реставрации капитализма в западных зонах, в расколе Германии и ремилитаризации ФРГ.
Существовала лишь одна-единственная сила, которая могла навсегда покончить с традицией насилия и войны,— рабочий класс. Он был призван взять на себя руководство обществом. Империализм являлся смертельным врагом всех его интересов, всех его надежд и чаяний. Именно рабочий класс вынужден был понести в двух мировых войнах величайшие жертвы, оплатив их своей кровью. В его рядах родилось самое упорное сопротивление фашизму. Каждый второй член КПГ (по се численности к 1933 г.) отдал свою жизнь в борьбе против фашизма и войны.
Мы, коммунисты,— часть рабочего класса. Мы знали, какой разброд внес фашизм и в его ряды, насколько классовое сознание рабочего класса было затуманено националистической пропагандой и антикоммунизмом. Отрицательное воздействие оказывали и изменения, происшедшие в составе занятых на производстве: на предприятия пришли сотни тысяч переселенцев из восточных областей, много людей из деревни да еще десятки тысяч бывших кадровых военных различных чинов, которые в результате поражения питали ненависть к СССР и видели начало бедствий не в 1933 годе и более раннем периоде, а в 1945-м и последующих годах.
И все таки у рабочего класса росло убеждение: все изменится только в том случае, если мы, рабочие, изменим существующие условия. В этом мы видели предпосылку того, что нам удастся довести до сознания рабочих понимание их силы и ответственности. Они — самый главный класс в количественном отношении, большинство общества. Непосредственно связанные с крупным производством и в огромной степени сконцентрированные в нем, они прежде всего являются производителями материальных благ, создателями всех ценностей, а также и выразителями общественной жизни. Только они делают ее возможной. Отсюда вытекает их общественная задача: создать сильные классовые организации, в союзе со всеми прогрессивными силами ликвидировать старый строй — строй эксплуатации, угнетения и войны — и создать общество на новых экономических, политических и идейных основах.
Какие задачи выдвигало это перед нашей партией? Что надлежало делать в Рурской области? В начале сентября 1945 г., через несколько дней после моего возвращения в Рурскую область, собралось на совещание руководство (тогда еще временное) нашей партии. Самой актуальной проблемой была жизнь населения, его положение. В рабочих семьях царили голод и нужда. Все больше возникало трудностей со снабжением и из-за отсутствия жилья, возросла опасность возникновения эпидемий. Приближалась осень, а за ней зима. Необходимо было принимать срочные меры по снабжению населения продовольствием, одеждой, топливом, по восстановлению жилищ, по обеспечению водой и электроэнергией. К тому же предстояло возобновить работу еще многих шахт, электростанций, коммунальных предприятий, металлургических заводов.
Справиться со всеми этими задачами можно было только одним путем: развертыванием инициативы снизу, силами рабочего класса и его организаций, интеллигенции, ремесленников и кустарей, демократической части буржуазии, молодежи и женщин.
Наши предложения по осуществлению немедленных мер мы сформулировали в программе, состоявшей из 12 пунктов и обращенной ко всем людям доброй воли. Для того чтобы решить проблему снабжения, ликвидировать безработицу и наладить производство, не определяемое более диктатом стремящихся к прибылям крупных капиталистов, мы требовали укрепить органы самоуправления в городах и сельских общинах и дать им право принимать решения в области экономики. Виновники войны подлежали отстранению от всех рычагов власти; следовало очистить общественные учреждения и предприятия монополий от активных нацистов и передать управление испытанным антифашистам и демокраам. Крупные банки, предприятия концернов горнодобывающей, металлургической и химической промышленности, а также электроэнергетики — передать в ведение провинциальных администраций. Надо было создать производственные советы на предприятиях и осуществить участие рабочих и служащих, а также профсоюзов в управлении производством.
Для ознакомления партии с новыми задачами и информации общественности о наших предложениях мы решили созвать 15 сентября 1945 г. конференцию партийных работников Рурской области. Она состоялась в Гельзенкирхен-Бюре на следующий день после того, как английская военная администрация наконец официально разрешила деятельность политических партий (однако пока еще только в местном масштабе). Конференция обсудила и приняла программу из 12 пунктов, которая уже через несколько дней начала широко распространяться. Она направила Центральному Комитету КПГ письмо, в котором приветствовала воззвание от 11 июня 1945 г., заявив: «Программа действий — платформа нашей работы». Конференция подчеркнула готовность членов партии к «неустанной борьбе против всех военных преступников и врагов народа на Рейне и Руре, против империалистических вдохновителей нацистской партии, магнатов тяжелой индустрии»19.
Во всех наших соображениях и обсуждениях центральную роль играло сотрудничество с социал-демократическими товарищами. Еще в августе временное руководство Коммунистической партии предложило окружному правлению СДПГ совместно обсудить актуальные вопросы. С целью усилить успешно начатое на предприятиях сотрудничество и создать в Рурской области и Вестфалии комитет действия КПГ и СДПГ мы решили провести ряд совещаний с руководящими работниками социал-демократами. При этом я с большой радостью себя переговоры в Дортмунде с моим товарищем по лагерю Фрицем Хенсслером. Так же сердечно и дружески, как мы приветствовали друг друга впервые освобождения из концлагеря, протекала и вся Фрицем Хенсслером, на которую он по собственной инициативе пригласил нескольких своих социал-демократических товарищей. Мы все еще находились под впечатлением того опыта, которому нас научило то тяжелейшее время.
Итак, на этой общей основе должны были по праву восторжествовать актуальные требования и здесь, в Дортмунде, и на всех других совещаниях по вопросу о единстве действий, которые велись в то время между представителями двух рабочих партий повсюду — от Гамбурга и Бремена до Фрайбурга и Мюнхена. В сущности, каждый раз речь шла об одних и тех же задачах, сформулированных в воззвании Центрального Комитета КПГ и обращении Центрального комитета СДПГ, а затем в соглашении обеих партий о единстве действий.
Единство действий было особенно настоятельно необходимо в Рурской области, которая представляла собой ядро довоенного германского хозяйства, экономический центр господства монополий. В Рурской области, по состоянию на 1937 г., концентрировалось около 75% всей германской добычи каменного угля, около 70% всего производства стали и почти две трети промышленности готовых изделий. Здесь находилось большинство предприятий крупных концернов: 66 из 92 заводов «Ферайнигте штальверке», 21 из 30 заводов концерна Маннесмана. Концерн «ИГ-Фарбен» имел в Рейнско-Вестфальском промышленном районе 11 крупных предприятий, концерн Хеша — 30 из 38-ми, Круппа — 11 из 18-ти и Клёкнера — 16 из 20-ти. Эти капиталистические группы представляли собой главную базу германского империализма и милитаризма, служили основной опорой гитлеровской агрессии. Через свои акционерные общества и картельные переплетения рурские концерны угольно-металлургической промышленности господствовали над многочисленными крупными предприятиями электропромышленности и энергетики, цементной и строительной промышленности и в других районах Западной Германии. Они распространяли свою власть на горнорудную промышленность и предприятия обрабатывающей промышленности, на экспортно-импортные компании и даже на доходные дома и отели.
В ходе совещаний с товарищами из социал-демократической партии все мы были единодушны в понимании, что необходимо лишить власти владельцев концернов и подчинить всю угольную промышленность и другие крупные предприятия энергетического хозяйства провинциальному управлению. Наглядным примером, как это делается, служила нам конфискация собственности концерна Флика, проведенная в Саксонии, в советской зоне оккупации. То же самое можно было осуществить и в Руре наряду с демократизацией и одновременно с решением проблемы снабжения населения. Это относилось как к углю и электроэнергии, так и к товарам народного потребления и продовольствию. Получить больше продуктов для голодающего населения городов можно было только борьбой против крупных землевладельцев, активных нацистов из «имперского продовольственного сословия», против ловкачей и спекулянтов «черного рынка». Для этого нам нужны были демократическая земельная реформа в деревне и расширение полномочий самоуправлений в городах и общинах, а также, если идти дальше, создание новой, демократической полиции и укомплектование ее командных кадров испытанными антифашистами. Это требование обеих рабочих партий и органов самоуправления натолкнулось на упорное сопротивление западных оккупационных властей.
В политической практике эти задачи можно было осилить только посредством тесного сотрудничества обеих рабочих партий. Таким образом, в результате многочисленных местных договоренностей 2 ноября 1945 г. было достигнуто соглашение между руководством СДПГ и КПГ Рурской области. Их представители — по двое с каждой стороны — приняли в Дортмунде решение и впредь совместно обсуждать все существенные вопросы рабочего движения, а также расширять сотрудничество обеих партий на уровне подокружных партийных комитетов. Товарищи из социал-демократической партии еще не решались создать постоянный комитет обеих партий в окружном масштабе. Однако мы смогли договориться о совместных действиях по решению ближайших практических задач и, кроме того, прийти к соглашению, «что обе партии совместно с созданным союзом горняков приступят к организации производства в угольной промышленности, а также к улучшению условий жизни горняков. Проявить инициативу в этом отношении и пригласить обе партии к ее обсуждению должен союз горняков. В данной связи предусматривается организовать совместное выступление производственных советов горняков на конференции, на которой следует выработать позицию по всем вопросам угольной промышленности и положения горняков20.
Мы, коммунисты, выразили надежду, «что в будущем, в результате осознания нашего искреннего стремления к единству, исчезнут последние препятствия и мы сможем всегда обсуждать в постоянном комитете не только все вопросы нашей общей борьбы за экономическое строительство нашей родины, за установление и формирование демократической республики, за денацификацию и демилитаризацию всех учреждений и отраслей хозяйства, но и ставить и решать те теоретические вопросы, которые возникают при объединении обеих партий» 2I.
Последующие недели показали, какой огромный импульс дали совместные решения и стремление обеих партий к единству действий. 14 ноября в Бохуме собрались члены производственных советов всех шахт Рурской области. Конференция единодушно высказалась в поддержку требований СДПГ и КПГ: «Горняки знают, что именно Объединение горно-металлургической промышленности, Тиссен, Клёкнер, Крупп и все акционеры финансировали НСДАП. Горняки знают, что эти германские угольные бароны при помощи рурского угля подготовили и вели две мировые войны. Германские угольные бароны — военные преступники. Чтобы не допустить новой войны, горняки требуют передачи шахт и предприятий в руки провинциального управления» 22. В целях осуществления этого требования производственные советы создали специальный комитет.
ЗА КОНФИСКАЦИЮ СОБСТВЕННОСТИ ВОЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ
16 ноября движение в Рурской области за экспроприацию собственности военных преступников достигло своей наивысшей точки. Производственные советы предприятий Крупна, обер-бургомистр Эссена Гейнц Реннер и члены гражданского комитета этого города, а также представители партий, профсоюзов и религиозных общин, председатель торгово-промышленной палаты и руководитель биржи труда — все они потребовали безвозмездной передачи крупповских заводов в коммунальную собственность. Подписавшие меморандум, направленный английской военной администрации, брали на себя обязательство превратить кузницу оружия в очаг мирного производства.
Мы, коммунисты, стояли в авангарде этого движения и безоговорочно выступали за требования горняков и металлургов. «От всего сердца поддерживаем требование бохумской конференции производственных советов рурской области о передаче всех предприятий горной промышленности этой области провинциальному правительству в Мюнстере,— заявило временное окружное руководство КПГ Рура — Вестфалии.— Мы также всеми силами поддерживаем решительное выступление производственных советов, профсоюзов и антифашистских инженерно-технических работников бывшего предприятия Крупна в Эссене за передачу заводов городу Эссену и рады согласию городского управления Эссена на заключение договора об их передаче».
Благодаря взаимодействию социал-демократов, коммунистов и членов профсоюзов на многих предприятиях и в городах Рурской области имели место аналогичные выступления. Так, коллективы и производственные советы предприятий «Бохумер ферайн», «Дортмундер унион», заводов Хёша и других крупных предприятий Рурской области заявили на общих собраниях рабочих и служащих и в резолюциях, направленных военной администрации, о своей решимости последовать примеру крупповских рабочих.
С целью ослабить нажим, оказываемый этими демократическими акциями против концернов, английские оккупационные власти еще 16 ноября 1945 г. формально конфисковали концерн Крупна, а через пять недель — 66 обществ каменноугольной промышленности. Таким образом, эти заводы и шахты поначалу были изъяты из сферы непосредственной власти крупных акционеров. Но сами крупнокапиталистические отношения собственности английская военная администрация оставила в неприкосновенности: в передаче предприятий провинциальному правительству было отказано. Хотя в официальных заявлениях английских оккупационных властей тогда вновь и вновь говорилось о «социализации», на практике они своими мероприятиями защищали основы господства монополистического капитала, базу его последующего восстановления. Так, в частности, оккупационные власти оставили в значительной мере без всяких изменений управление конфискованными предприятиями концернов. Многие активные нацисты и лица, нажившиеся на войне, прежние директора концернов, начальники отделов и подразделений и даже сами «вервиртшафтсфюреры» были подчинены непосредственно оккупационным органам и по прямому указанию военных властей ограждены от чистки. Не в последнюю очередь благодаря этому реакция из кругов крупного капитала получила возможность сохранить в производственной области аппарат власти концернов.
В своей оценке этих событий и процессов конференция тысячи функционеров нашей партии, состоявшаяся 20 января 1946 г. в Хамме, пришла к выводу, что конфискация рурских каменноугольных шахт английскими военными властями «еще не означает выполнения справедливых требований рурских горняков» 24. Конференция недвусмысленно потребовала от английской военной администрации не препятствовать очищению руководства концернов от активных нацистов и военных преступников, призвала усилить борьбу за их устранение и за передачу ключевых отраслей промышленности провинциальным управлениям. Решения конференции дали коммунистам, прогрессивным силам программу действий для дальнейшей борьбы за лишение крупного капитала власти и за начало новой жизни на антифашистско-демократической основе.
Уже тогда, в тот ранний момент, мы подчеркивали необходимость противопоставить пока еще лишь намечавшемуся расколу Германии политическое единство рабочего класса. Конференция, говорилось в резолюции, «видит в осуществлении единства рабочего класса решающую предпосылку обеспечения единства Германии и... гарантию успешного построения антифашистско-демократической республики» .
В докладе, который я сделал по поручению временного окружного руководства КПГ, подводился итог развития за период после нашей конференции в Гельзенкирхен-Бюре. Этот итог говорил о том, что в таких ключевых вопросах, как ликвидация монополий, демилитаризация, учреждение общегерманских административных органов и административно-государственное строительство, западные державы отошли от Потсдамского соглашения, блокировали его осуществление и начали действовать в своих оккупационных зонах сепаратно. Осенью 1945 г. их представители в Экономическом директорате Союзного контрольного совета сорвали принятие общего антимонополистического закона. Незадолго до того в самом Контрольном совете позицией западных держав было блокировано создание центральных общегерманских департаментов. В то же самое время безрезультатно закончилось Лондонское совещание министров иностранных дел четырех держав: в решающих вопросах представители США и Великобритании выступили против Потсдамского соглашения и заняли резко антисоветскую позицию. В то время как в советской оккупационной зоне положения Потсдамского соглашения шаг за шагом проводились в жизнь и успешно продвигалось вперед антифашистско-демократическое строительство, западные державы препятствовали в своих зонах экспроприации концернов и очищению руководства монополий от активных нацистов и лиц, нажившихся на войне.
Уже осенью 1945 г. западные оккупационные власти разрешили объединения предпринимателей. Новые центральные торговые и сбытовые организации крупного капитала были основаны в первую очередь в горнодобывающей промышленности. К этому добавлялись односторонние действия западных держав в области административно-государственного строительства, которые ставили нас в западных зонах перед свершившимися фактами. Это относилось не только к образованию центральных экономических управлений, которые, будучи по большей части укомплектованы из бывших фашистских властей, были непосредственно подчинены руководству заправил концернов и даже бывшим «вервиртшафтсфюрерам».
Американская военная администрация пошла еще дальше: 18 сентября 1945 г. она провела сепаратную административную реформу земель своей зоны и учредила три земельных правительства во главе с премьер-министрами. А еще через два месяца она образовала Совет земель американской оккупационной зоны, т. е. создала де-факто зональное правительство. Поэтому мы сделали вывод, что западные державы перешли к проведению такого курса, который подрывал принятые в Потсдаме основы четырехстороннего управления, блокировал создание общегерманских органов и положил начало сепаратному развитию Западной Германии. Такой ход развития способствовал реставрации прошлого, благоприятствовал сепаратистскому и партикуляритскому движению, был направлен на раскол и ослабление рабочего класса и тем самым влек за собой серьезную угрозу единству Германии.
АНТИСОВЕТСКИЙ КУРС ЗАПАДНЫХ ДЕРЖАВ
Вызывающие тревогу изменения в политике западных держав нельзя было больше не замечать уже к началу 1946 г. Они являлись выражением смены их политического курса, в результате которой западные державы с осени 1945 г. перешли к резко антисоветской политике. Своей внешней политикой, начатой при Трумэне, главные империалистические державы повели «холодную войну» против Советского Союза, международного рабочего движения и демократических сил всего мира.
Проводникам этой политики было ясно, «что американская общественность не потерпела бы столь быстрого после войны полного поворота. Поэтому необходимо было совершать его медленно, поэтапно, подрывая согласованную политику посредством целого ряда необычных искусных приемов...» 1 К числу таких приемов относились постоянные заверения Трумэна в том, что его правительство будет продолжать политику президента Рузвельта и придерживаться соглашений держав-победительниц. Однако уже в мае 1945 г., когда Трумэн послал своих личных представителей Гарри Гопкинса и Джозефа Э. Дэвиса к Сталину и Черчиллю, для посвященных больше не было тайной, «что теперешняя позиция американского правительства является полным отходом от позиции президента Рузвельта и государственного секретаря Хэлла»2.
Смена внешнеполитического курса объяснялась итогами второй мировой войны. Надежды, которые самые реакционные круги американского и английского финансового капитала связывали с победой над державами «оси», не сбылись. Черчилль строил свои спекулятивные расчеты на том, что США и Великобритания в конце войны «будут представлять собой наиболее вооруженный и экономически мощный блок, какой когда-либо видел мир» 3. Американское правительство полагало «что, опираясь на такую позицию, будет относительно просто покончить с локализованными устремлениями Советского Союза» 4.
На деле все оказалось по-иному. «Внутри структуры власти,— констатировал американский дипломат Джордж Ф. Кеннан,— произошло значительное смещение в пользу русских» 5. В странах Восточной и Южной Европы антифашистская освободительная борьба народов привела к коренным общественным преобразованиям, а в капиталистических государствах окрепли коммунистические партии и усилились демократические движения. Все это шло вразрез со стремлениями американского крупного капитала к «расширению своей материальной и военной мощи»: правительство Трумэна Её было готово «увековечить статус-кво, возникшее в результате военных операций и политического ангажемента второй мировой войны» 6, и перешло, к политике «отбрасывания» коммунизма.
Для нас эта смена курса стала первоначально видна на примере политики США и Англии в отношении Восточной и Юго-Восточной Европы. Уже на первой сессии Совета министров иностранных дел в Лондоне (11 сентября—2 октября 1945 г.) американские и английские представители выдвинули требование о преобразовании правительств в Венгрии, Болгарии и Румынии. Это требование было направлено на то, чтобы «заставить русских пойти на уступки в Восточной Европе» и «добиться создания там правительств, ориентирующихся на Запад» 7, Для того чтобы не допустить антиимпериалистско-революционных преобразований и спасти си-стему империалистического господства, США стремились «оказывать господствующее политическое влияние на послевоенную Восточную Европу»8. С этой целью западные державы вступили в указанных странах в союз с теми группировками капитала, крупного совладения и духовенства, которые еще совсем недавно служили опорой фашистского режима, и начали «кампанию прямого вмешательства во внутреннюю политику Венгрии. Болгарии и Румынии»9.
Монопольно владея тогда атомным оружием, правящие круги США считали себя достаточно сильными для осуществления своих стремлений к господству. Правительство Трумэна исходило прежде всего из того, что «атомная бомба вполне может позволить нам диктовать в конце войны свои собственные условия» 10. Когда же в Потсдаме из этого ничего не вышло, Трумэн на заседании американского кабинета 31 августа 1945 г. заявил: для США настало время «приступить к проведению новой военной политики. Если мы хотим сохранить руководство другими нациями, мы должны оставаться сильными в военной области» 11.
Так было положено начало «политике силы», атомной угрозы и шантажа. С целью отбросить назад рабочее движение, демократические силы была развернута антикоммунистическая пропаганда, а главный политический удар направлен против Советского Союза. «На англо-американской стороне,— заявил американский радиокомментатор Кингдом накануне Лондонской сессии Совета министров иностранных дел, прямо имея в виду речи Трумэна, Эттли, Бевина и Черчилля,— есть люди, которые с ликованием взирают на атомную бомбу, ибо считают ее единственным средством угрожать России... Наша политика направлена против России» 12.
Теперь этот курс все сильнее определял американскую политику в германском вопросе. Правда, в то время американские и английские оккупационные власти еще были вынуждены действовать, находясь в обороне, и выдавать свои меры за осуществление согласованной союзнической политики. Казалось, об этом говорили и некоторые факты: арест нацистских и военных преступников, ликвидация Рейнско-Вестфальского угольного концерна и «ИГ-Фарбен», Нюрнбергский процесс главных военных преступников. Однако в правительственных органах США уже давно были приняты решения, направленные в дальнейшем на срыв согласованной в Потсдаме политики.
15 апреля 1945 г., спустя три дня после кончины президента Рузвельта, влиятельные американские политики и военные, в том числе сенатор Ванденберг (член сенатской комиссии по иностранным делам), помощник государственного секретаря Вильям Клейтон (один из крупнейших в США миллионеров хлопчатобумажной промышленности), два высших военных чина из военного министерства, вице-президент концерна «Дженерал моторс» и Джон Фостер Даллес в качестве представителя банковского концерна «Диллон, Рид энд компани», на секретном совещании в Белом доме приняли решение «восстановить Германию и затем ремилитаризировать ее» 13.
Решающие посты в американской военной администрации в Германии заняли такие поборники этого курса, как Клей, Дрэйпер, Мэрфи, Уилкинсон, Дуглас и им подобные. 26 апреля 1945 г. в письме американскому военному министерству Клей ратовал за то, чтобы «Вашингтон пересмотрел свои соображения насчет ликвидации германского военного потенциала» 14. Едва лишь было подписано Потсдамское соглашение, как комиссия американской военной администрации в Германии в докладе Кэлвина Гувера выдвинула требование ревизии принятой в Потсдаме политики. Еще более категорично это требование было повторено в докладе Байрона Прайса, а в ноябре 1945 г. Клей и Мэрфи лично отправились в Вашингтон, чтобы ускорить принятие антисоветского курса. Произошло именно то, о чем откровенно писала 30 августа 1945 г. нью-йоркская либеральная газета «Пост Меридием»: «Потсдамские решения теперь саботируются АМГ (американской военной администрацией в Германии.— М. Р.)». Эти круги стремились создать «сильную Германию в качестве противовеса влиянию Советского Союза и других, просоветских государств Восточной Европы».
И в самом деле, лозунг «сильной Германии» в качестве «бастиона» против Советского Союза и антифашистско-демократических сил сразу пошел гулять по страницам немецкой прессы, издававшейся по лицензиям западных оккупационных властей. Все это мы уже однажды слышали — после первой мировой войны. В классовых боях того времени мы познали, что представляет собой в действительности этот курс: подавление рабочего движения в собственной стране, усиление сначала политической, а затем и военной мощи германского крупного капитала как ударной силы мировой реакции против Советского Союза и других стран Европы.
Свое наиболее страшное воплощение эта функция «бастиона» нашла в форме гитлеровского фашизма. Буржуазно-демократические конституции западных стран не помешали империалистической реакции поощрять фашистскую агрессию л надежде направить ее против Советского Союза. Уже по самой своей сути восстановление «сильной Германии» в качестве «бастиона» против прогресса могло быть осуществлено только с помощью сил немецкого крупного капитала, а потому этот курс неизбежно включал в себя реставрацию его власти. И если в то же самое время западные державы провозглашали высшей целью своей политики в германских делах записанное в Потсдамском соглашении сохранение «экономического единства Германии», то делали они это лишь с намерением не допустить антифашистско-демократических преобразований в советской оккупационной зоне и спасти власть немецкого крупного капитала. На сей раз эта власть должна была стать непосредственно контролируемым антисоветским инструментом господства западных держав.
Уже обозначились и последствия курса на восстановление власти германского крупного капитала. Антисоветская политика должна была подорвать основы четырехстороннего управления, положить начало сепаратному развитию западных зон, тем самым все более обнаруживая свое истинное лицо как политики раскола.
Именно в этом курсе представители германского промышленного и банковского капитала учуяли свои шансы. Перед угрозой полной потери своей власти германский крупный капитал сделал выбор в пользу трумэновского курса и спрятался под крылышко западных держав. Заправилы западногерманских концернов, которым отводилась в рамках американской глобальной стратегии роль антисоветского фактора силы, весьма быстро узрели шанс на восстановление собственной власти и шаг за шагом стали обретать простор для осуществления тех своих политических планов, от которых они ни на минуту не отказывались. Именно этого и ожидали все взятые под стражу или приговоренные к тюремному заключению воротилы концернов, все те, кто нажился на войне, активные нацисты — как с членским билетом гитлеровской партии, так и без оного,— а также те, кто находился на свободе и теперь все чаще назначался западными оккупационными властями на высокие посты.
Поэтому вполне естественно, что будущий канцлер ФРГ, а тогда еще кёльнский обер-бургомистр Аденауэр 5 октября 1945 г. в интервью английской газете «Ньюс кроникл» рекомендовал западным державам незамедлительно создать из трех западных зон федеративное государство. Другие представители германского крупного капитала (во время допроса их. оккупационными офицерами, в письмах, высказываниях и меморандумах) столь же беззастенчиво выдвигали перед западными державами свои предложения, а также требования «спасения немецкой экономики», создания того классового союза германского, американского и английского крупного капитала, который должен был послужить рычагом реставрации прошлого и раскола Германии.
«Я с большой тревогой вижу, как на нас надвигается коммунистическая волна»,— писал 12 июля 1945 г. в своей памятной записке английским военным властям председатель наблюдательного совета концерна «Клёкнер-верке АГ» в Дуйсбурге д-р Карл Яррес. Если оккупационные власти не вмешаются, «то недалеко то время, когда население промышленных центров станет тосковать по русским как по своим освободителям». А потому «проведение так называемого «процесса чистки» административных органов и экономики в том виде, как это намечено и происходит в настоящее время»,— ненужная и «ошибочная операция». С нацистским господством «покончено, и оно не требует никакого дальнейшего преследования со стороны оккупационных властей» 15,— констатировал в заключение бывший кандидат в президенты Германии от крайне правых сил.
Вместе с западными державами против Потсдама и Советского Союза — таков был лейтмотив плана «спасения германской экономики», предложенного в октябре 1945 г. .американской военной администрации монополистом калия Арнольдом Рехбергом. «По моему мнению, англичанам и американцам не избежать сотрудничества с германским капиталом,— заявлял в своем меморандуме Рехберг.— Поэтому необходимо амнистировать тех деловых руководителей германской промышленности, которые в настоящее время арестованы или смещены со своих постов, и восстановить их в прежнем положении» 16.
Меморандум генерального директора «Шеринг АГ» Ганса Беркемейера рассматривал экономические основы империалистического заговора против Потсдама и антифашистской демократии: «Мы должны затем попытаться установить контакт с Дюпонами и. предложить им, скажем, треть нашего акционерного капитала за их активное участие, а также раздел рынка и передать в их распоряжение наши патенты, наш опыт и наши открытия... Если Дюпон пойдет на наше предложение, фирма Шеринг (как второй по величине западногерманский химический концерн.— М. Р.) попытается получить более крупный гарантированный заем сроком на 6 дет. Тем самым мы получим следующие выгоды: 1) поддержку со стороны американского правительства; 2) большее количество иностранной валюты, что позволило бы нам расширить наши предприятия...» 17
Еще дальше шло предложение Рехберга, чтобы западные оккупационные власти взяли в собственное распоряжение до 30% капитала всех находящихся в западных зонах акционерных обществ и предоставили им крупные кредиты на восстановление разрушенных и поврежденных предприятий. Цель была недвусмысленна: участие западных держав в делах западногерманского монополистического капитала должно было заинтересовать их в спасении германских промышленных и банковских концернов.
Однако такие далеко идущие предложения Ярреса, Рехберга и Беркемейера все же были тогда преждевременными: в то время западные державы еще не могли повести против Потсдамского соглашения фронтальное наступление. Однако империалистический заговор против Советского Союза, рабочего класса, антифашистской демократии отвечал обоюдным политическим и экономическим интересам. Рехберга не только не привлекли к ответственности, но сделали советником американской военной администрации.
Однако вопрос о том, возобладает ли в западных зонах ход развития в направлении реставрации прошлого, все еще оставался открытым. Как у нас, в Рурской области, так и в других частях западной оккупационной территории имели место совместные действия рабочего класса и других антифашистских сил, выступавших за экспроприацию концернов и передачу их в общественную собственность.
В советской оккупационной зоне благодаря единству действий рабочего класса антифашистские силы в начале ноября конфисковали предприятия военного преступника Флика, а вскоре национализации подверглись угольные шахты. Следуя совместному призыву КПГ и СДПГ, рабочие и крестьяне приступили в сентябре к проведению демократической земельной реформы: она разрушила один из самых мощных бастионов реакции, передала награбленную юнкерскую землю в крестьянские руки, дала сельскохозяйственным рабочим — батракам, малоземельным крестьянам и переселенцам — новую основу их материальной жизни и заложила краеугольный камень демократического развития в деревне. Единство действий СДПГ и КПГ, сотрудничество всех антифашистских партий оправдало себя; оно укрепилось также в деятельности демократических административных органов, в проведении реформ судопроизводства и народного образования, в развитии демократической культурной жизни.
Под впечатлением этих успехов коммунисты и социал-демократы все теснее сплачивались и во многих городах западных зон.
Правда, в процессе повседневного сотрудничества с товарищами из социал-демократической партии мы сталкивались с возраставшим нажимом противников единства действий в лице группы Курта Шумахера. Но после пережитого в фашистские времена у многих рабочих — социал-демократов и функционеров СДПГ было живо сознание необходимости доверительного сотрудничества обеих рабочих партий как предпосылки строительства новой жизни на антифашистско-демократической основе. Это выражалось в создании комитетов действия КПГ и СДПГ на производственном и общинном уровне, в совместных конференциях работников обеих партий, в заявлениях на крупных митингах, в открытых письмах коллективов предприятий руководству этих партий, И происходило это на всей территории Западной Германии — от Бремена до Мюнхена.
Наша окружная партийная конференция в Хамме тоже получила много приветственных адресов от производственных советов и собраний коллективов предприятий, в которых коммунисты, социал-демократы и беспартийные рабочие требовали укрепления единства действий СДПГ и КПГ. Все они были согласны с тем, что писали нам члены производственного совета шахты
«Министр Штайн» в Дортмунде: «Конференция должна с особенной силой выступить за активизацию работы по объединению рабочего класса»13.
РЕАКЦИЯ СОБИРАЕТ СВОИ СИЛЫ
Тем временем реакция, представлявшая интересы крупного капитала, собирала свои силы. Она начала вновь организовываться и, более того, с конца 1945 г. опять получила в свои руки ряд важных ключевых позиций. С помощью западных оккупационных властей ей удалось во многом сохранить или восстановить руководящий и управленческий аппарат концернов. Так, в рейнско-вестфальской промышленности, как констатировали мы в декабре 1945 г., все еще господствовали концерны и тресты. Тем временем заново возникали многие организации крупного капитала. Своим «техническим» распоряжением от 20 октября 1945 г. английская военная администрация разрешила образование отраслевых промышленных союзов и объединений работодателей, а также прочих организаций предпринимателей. В результате, к апрелю 1946 г. в северорейнско-вестфальском промышленном районе уже насчитывалось 24 экономических объединения и 32 отраслевых союза, в том числе экономическое объединение по формовке чугуна и стали, в которое вошло свыше 1600 предприятий.
По указанию западных, военных администраций возобновили свою деятельность в старом, неизменном составе промышленные и торговые палаты. Во главе их стояли; в Кёльне — банкир Пфердменгес, в Дюссельдорфе — директора концерна Маннесмана и «Дойче банк» Карл Бунгерот и Герберт Дакке, в Эссене — д-р Эрнст Хильберт (концерн Ханиэля) и директор Вильгельм Унтер (акционерное общество Гуго Стиннеса), в Нойсе — Вильгельм Верхан из одноименного концерна семьи Аденауэра.
Организацию зональных хозяйственных органов английская военная администрация по большей части поручала непосредственным представителям концернов и даже бывшим «вервиртшафтсфюрерам». Из остатков имперского министерства экономики в начале октября был создан Экономический совет английской зоны. Во главе его английская военная администрация поставила внесенного союзниками в списки военных преступников монополистического босса Абрахама Фровайна — в нацистские времена он был членом имперского экономического совета, заместителем председателя имперского союза германской промышленности и советником имперского министра вооружений Шпеера. Бывший «вервиртшафтсфюрер» Отто Петерсен (во времена нацизма председатель объединения предпринимателей германской металлургии, а затем руководитель главного объединения («ринга») железоделательной промышленности при фашистском министерстве вооружений и военного производства) стал теперь главой управления металлургической промышленности английской зоны. Персонал этого управления набрали из распущенного «Объединения предпринимателей германской металлургии» и из остатков имперского министерства вооружений и военного производства. Возглавлять центральное управление сельского хозяйства и продовольственного снабжения поручили бывшему крупному землевладельцу из Померании Шланге-Шёнингену; в своей деятельности он опирался исключительно на фашистскую организацию «имперского продовольственного сословия», которая по-прежнему продолжала существовать.
То же самое можно сказать и об аппарате провинциальных административных управлений, а особенно об органах юстиции. Повсюду на ключевых постах сидели старые представители консервативных кругов. Реорганизацию аппарата судопроизводства английская военная администрация передала преимущественно тем юристам, которые в недавнем прошлом принадлежали к нацистской партии или же участвовали в процессах над антифашистами. «Важнейшие командные посты в полиции и юстиции все еще находятся в руках фашистских реакционных сил,— говорилось об этом в нашем обращении от декабря 1945 г.— Назначение таких людей, как бывший государственный обер-прокурор д-р Кессельбёмер или бывший обер-президент земельного суда Хермсен, на посты, соответственно, государственного обер-прокурора и обер-президента земельного суда в Хамме — не что иное, как провоцирование всех антифашистов Рурской области. Эти преступники творили при Гитлере произвол, попирая право, они приговорили к длительным срокам лишения свободы сотни противников Гитлера и войны, на их совести — гибель множества честных немцев» 19.
КРИЗИСНАЯ ЗИМА 1945 — 1946 гг.
Результаты такой политики были в буквальном смысле слова катастрофическими. Реакция использовала возвращенные позиции для того, чтобы всеми средствами саботировать деятельность демократических сил по восстановлению народного хозяйства, дезорганизовать торговлю, снабжение населения, ремонт жилищ, развитие транспорта, а также для того, чтобы по ростовщическим ценам спекулировать на «черном рынке» продовольствием, мукой, стройматериалами, медикаментами и топливом. Там можно было купить все, что угодно, а в лавках население не получало даже того скудного рациона, который официально предоставлялся ему по продовольственным карточкам. «Вот уже несколько недель как в крупных западногерманских городах нет никакого продовольствия,— были вынуждены констатировать мы в нашем обращении.— Голодают женщины и дети. Обещанный на зиму картофель так и не завезен» 20. Серийные обследования в Эссене показали, что более половины обследованных страдают от типичных последствий недоедания. Число смертных случаев в результате заболевания тифом удвоилось. В Дортмунде умирал каждый третий новорожденный.
Продовольственный кризис дополнялся кризисом угольным, который усугубил бедствия населения. Хотя добыча угля достигла в ноябре около 4 миллионов тони, для населения и даже для многих предприятий промышленности и ремесла его не имелось. Когда ударили первые морозы, пришлось закрыть школы и больницы, остановить предприятия и уволить рабочих. Безработица росла скачками. Теперь население окончательно лишилось всякого топлива. «Женщины и дети мерзнут в своих ветхих жилищах. Народные кухни и теплушки для обогрева беднейших из бедных, для лишившихся крова в результате бомбежек и беженцев не могут быть организованы, а существующие не могут продолжать свою работу, так как для них не выделяют угля» 21.
А тем временем в Ванне-Айкеле и Герне (Дортмундский район) лежали 1 миллион 175 тысяч тонн угля. Почему же этот уголь не шел на снабжение жизненно важных коммунальных предприятий, на удовлетворение минимальных потребностей населения? И куда же девался весь ежедневно добываемый уголь?
В июле 1945 г. Трумэн своей директивой по вопросу об угле распорядился предоставить до 30 июня 1946 г. для принудительного экспорта 25 миллионов т рурского угля. Уголь требовался повсюду; американцы и англичане могли сделать на нем весьма большой бизнес. Когда англичане захотели сами поторговать западногерманским углем и попытались противодействовать «угольной директиве» Трумэна, тот, недолго думая, 19 августа 1945 г. объявил о прекращении американских поставок в Англию по ленд-лизу. Англичанам, самим тяжело пострадавшим от войны, пришлось подчиниться американскому диктату. И вот теперь добываемый в Руре уголь транспортировался вниз по Рейну к морю, чтобы затем оттуда, уже в качестве «американского» угля, быть проданным во Францию, Бельгию, Нидерланды, Скандинавские страны и в западные оккупационные зоны. Грабительская нажива на чужой нужде была высока: за одну тонну принудительно экспортируемого рурского угля сами американцы и англичане платили 10 долларов, продавали же ее по цепам мирового рынка, т. е. за 25—30 долларов.
Одновременно американские и английские оккупационные власти сделали свой разбойничий бизнес политическим оружием против требований и боевых акций рабочих, против всех антифашистско-демократических сил. И если ограбление западными державами трудового населения и противоречило в какой-то степени интересам наживы западногерманских концернов, то в организации голода и расстройства всей жизни, в поощрении спекуляций на «черном рынке» классовые интересы немецкой и иностранной реакции совпадали. Проводившаяся повсеместно и преследовавшая вполне определенные цели пропаганда выдавала хаос за результат устранения «специалистов» из экономики и административных органов.
Все это было нацелено на то, чтобы сделать возможным возвращение виновников войны на ключевые позиции в экономике и политике и укрепить их положение. Несколько позднее даже такому антикоммунисту, как главный редактор западноберлинской газеты «Тагесшпигель» Эрик Регер, пришлось признать: «В Германии всегда злоупотребляли понятием «специалист», а теперь оно просто-напросто служит аргументом реставрации... Все эти промышленники, эти доверенные лица концернов, эти юрисконсульты, эти служащие желали восстановления своей анонимной политической власти» 22.
Так дальше не могло и не должно было продолжаться. Положить конец гнусным делам реакции, одолеть голод и холод, смягчить нужду беженцев и ликвидировать безработицу можно было только путем совместной борьбы обеих рабочих партий, профсоюзов, демократических сил. Наши непосредственные требования, которые мы зимой 1945 г. и весной 1946 г. обнародовали в своих обращениях к населению, указывали демократический путь преодоления кризиса:
проведение профсоюзами и комитетами потребителей учета и описи всего продовольствия, скрываемого в крупных поместьях; использование всех имеющихся транспортных средств для доставки продуктов питания и угля; прекращение всякого экспорта угля и электроэнергии; создание контрольных комиссий с целью обуздания «черного рынка» и обеспечения справедливого распределения;
образование в деревнях демократических крестьянских комитетов; полное соблюдение норм поставок всех продуктов сельского хозяйства; немедленная подготовка и проведение демократической земельной реформы, в результате которой должны быть осуществлены безвозмездная конфискация поместий Гугенберга и фон Папена, графов фон Бентхайм, фон Вестерхольт, фон Вестфаль и фон Зальм, а также и всех остальных поместий и их раздел между сельскохозяйственными рабочими, переселенцами и малоземельными крестьянами; ликвидация нацистских принудительных организаций и создание прочной основы для демократического развития деревни;
чистка административных органов и предприятий от активных нацистов и военных преступников; демократическая перестройка административных управлений при обеспечении в их составе большинства рабочих; полное осуществление права профсоюзов на участие в управлении предприятиями и в работе административных органов;
мобилизация всех демократических, прогрессивных сил посредством совместных действий обеих рабочих партий; создание блока антифашистских партий в каждом населенном пункте.
Только такая демократизация предприятий и хозяйства, местных и региональных административных органов могла придать силу нашему требованию учредить демократическую централизованную немецкую администрацию. Хотя в начале октября 1945 г. Союзный контрольный совет и обсуждал проект создания немецких центральных управлений, реальных результатов это не дало. Причиной тому служило не только - как утверждает господствующая в ФРГ историография - французское вето, которое блокировало учреждение этих управлений. Гораздо больший вес имела позиция американской военной администрации. Она определялась основной линией тогдашней политики США в отношении Германии: хотя по причинам империалистической конкуренции германский крупный капитал и следовало ослабить, его вместе с тем надо было восстановить в качестве фактора силы в борьбе западных держав против Советского Союза и немецких антифашистско-демократических сил. Тогдашние влиятельные представители американской военной администрации действительно считали, что смогут достигнуть этого при помощи центральных управлений.
Однако Потсдамское соглашение предусматривало создание общегерманских центральных управлений отнюдь не в качестве инструмента реализации направленных на реставрацию прошлого, антисоветских стремлений американского империализма, а как органов, призванных ликвидировать нацизм и милитаризм, уничтожить монополии и обеспечить строительство демократической жизни на новой основе. Таким образом, и представителям американской военной администрации с самого начала было ясно, что их стремления натолкнутся на сопротивление Советского Союза, который выступал в Контрольном совете за создание демократических германских центральных управлений.
Опасения США отчетливо проявились в не предназначенной для публикации памятной записке, в которой американская группа в Контрольном совете еще 15 августа 1945 г. указывала, что немецкие антифашистские административные органы советской оккупационной зоны могут "приобрести достаточный авторитет" и "де-факто превратиться в функционирующую национальную администрацию" 23.
К этому добавлялось соперничество между империалистами. Американская военная администрация была встревожена тем, что "весьма активные центральные управления английской зоны могли бы дать руководящих лиц для предусмотренных в Потсдаме национальных центральных органов?)24.
Таким образом, США решили действовать в своей оккупационной зоне обособленно и путем быстрого учреждения государственных органов создать инструменты для достижения собственных целей. Это стало заметно уже при сепаратной реформе административного деления американской зоны на земли. 19 сентября генерал Эйзенхауэр приказал образовать в американской золе три земли: Баварию, Гросс-Гессен и Баден-Вюртемберг, а также создать правительства этих земель, поставив во главе их премьер-министров, В октябре последовал дальнейший шаг. По приказу генерала Клея был создан "Совет премьер-министров" в качестве временного координационного органа земельных правительств. В ноябре он конституировался как "Совет земель американской оккупационной зоны". По своим функциям он фактически являлся сепаратным зональным правительством, которое Клей намеревался учредить для того, чтобы затем присоединить к американской зоне зоны других держав. Таков был смысл предложения, сделанного Клеем в декабре 1945 г. главнокомандующим английскими и советскими оккупационными войсками. Маршал Жуков решительно отверг это предложение, которое, однако, было принято английским генералом Робертсоном. Зависевшему от американских кредитов правительству Англии пришлось заявить о согласии на слияние своей зоны с американской.
Мы стали непосредственными очевидцами того, что происходило между США и Великобританией, когда английская военная администрация пригласила нас в Дюссельдорф для переговоров с английским министром по германским делам Хиндом, который как раз совершал информационную поездку по своей зоне. Нас принял полковник политического отдела, а затем представили мистеру Хинду. От социал-демократической партии присутствовали в числе других д-р Шумахер, Фриц Хенсслер из Дортмунда и Карл Зеверинг из Билефельда; от нашей партии - Гуго Пауль, Гейнц Реннер, Карл Шаброд, Герман Циллес, я и несколько других товарищей. Затем прибыла делегация ХДС. Я глазам своим не поверил: во главе ее в зал вошел д-р Аденауэр, еще совсем недавно арестованный британской секретной службой. Его арест был связан с тем, что Аденауэр вел за спиной англичан конспиративные переговоры с французскими оккупационными властями; предполагалось в перспективе создание рейнского федеративного государства и его тесное экономическое переплетение с Францией и Бельгией. Это никак не отвечало намерениям англичан, но после вмешательства американцев им вскоре пришлось выпустить Аденауэра на свободу.
Неужели теперь д-р Аденауэр может быть партнером по переговорам? Когда английский представитель дал на мой вопрос утвердительный ответ, я, ссылаясь на сепаратистское прошлое Аденауэра, заявил решительный протест. То, что английская оккупационная держава привлекла Аденауэра к переговорам со своим министром по германским делам, наглядно доказывало усиливавшееся подчинение англичан курсу американской военной администрации. Клею нужны были такие люди, как Аденауэр, которые всегда ставили интересы крупного капитала выше интересов немецкого парода. Сам Клей позже подтвердил это в мемуарах: собственными силами, без помощи таких фигур США свою политику осуществить не смогли бы.
НА ПУТИ К БИЗОНИИ
Получив английское согласие на сотрудничество обеих зон, Клей взял первый барьер; конкретные меры должен был предпринять Совет земель. Так гласило распоряжение Клея. Джеймс Поллок, начальник американского бюро связи с Советом земель, подтвердил это распоряжение 12 декабря 1945 г. в письме Роберту Мэрфи: "По различным причинам могло бы быть полезным, чтобы Совет земель американской зоны, к примеру, собрался вместе с немецкими руководителями административных единиц английской зоны с целью обсудить проблемы, касающиеся обеих зон" 25.
Совет земель оказался послушен: уже в январе 1946 г. состоялись его первые неофициальные переговоры с обоими обер-президентами из английской зоны - Робертом Лером и Хинрихом Копфом. Затем 6 февраля 1946 г., уже официально, последовала конференция премьер-министров в Штутгарте с участием Лера и Копфа. Ее задача стала видна из заявления гессенского премьер-министра Карла Гайлера (СДПГ): американцы настаивали на "объединении обеих зон; цель совещания - координация между английской и американской зонами" 26. Поставленной задаче соответствовал и результат: в своей резолюции участники конференции выразили готовность унифицировать управления обеих зон и развивать их сотрудничество. 26-27 февраля во Франкфурте-на-Майне состоялась конференция представителей продовольственного, сельскохозяйственного и экономического управления обеих зон. Выступивший на ней американский генерал Дрэйпер так охарактеризовал ее главную цель: "теснее связать обе зоны в экономическом отношении" 27. Конференция единогласно приняла директивы по вопросам добычи угля и производства стали в обеих зонах, об унификации контроля над ценами, а также об обмене представителями для связи между Советом земель и Экономическим советом английской зоны.
На следующий день в Бремене открылось заседание премьер-министров земель американской зоны и их коллег из английской. Представители обеих зон выразили согласие на их экономическое переплетение. Однако представители английской зоны высказали опасение насчет того, чтобы "превращать область, лежащую между Рейном и Эльбой, в политическое единство... Рейн и Одер, вероятно, явились бы более соответствующими границами" 28. Но Совет земель американской зоны целиком и полностью стоял на позиции тогдашней американской политики по германским делам. В своем вступительном докладе руководитель генерального секретариата Совета земель Эрих Россман вновь подчеркнул, что "тесная связь между обеими зонами необходима как подготовительная ступень к экономическому объединению Германии" 29. Во время дискуссии за дело активно взялся премьер-министр Баден-Вюртемберга Райнхольд Майер, выступивший за политическое объединение обеих зон и потребовавший создания общего для них Совета земель.
То, что эти конференции служили важными шагами на пути реставрации прошлого и раскола Германии, я могу подтвердить, на основании собственного опыта. В середине февраля 1946 г. по распоряжению английской военной администрации из представителей зональных управлений, правительств провинций, политических партий, профсоюзов и кооперативов был образован консультативный совет английской зоны. Вместе с товарищем Карлом Гофманом из Гамбурга в его состав в качестве представителя нашей партии вошел и я. В конце марта зональный консультативный совет получил приглашение на конференцию совместно с Советом земель американской зоны; она должна была состояться 3 апреля в Штутгарте. Президиум зонального консультативного совета решил принять это приглашение и направить в Штутгарт свою делегацию. Она состояла из следующих лиц: д-р Аденауэр, Лер и несколько других представителей ХДС; Курт Шумахер, Фриц Хенсслер, ставший впоследствии председателем Объединения немецких профсоюзов (ОНП) Ганс Бёклекр и министр культов земли Нижняя Саксония профессор Гримм. Нашу партию в делегации представлял я.
Когда мы вошли в зал заседаний, мне сразу же бросилось в глаза присутствие всего генералитета обеих военных администраций западных оккупационных держав: Клея - от американцев, Робертсона - от англичан, офицеров их штабов. Они занимали место на заднем плане. А впереди мельтешили люди, по всему своему облику и манерам типичные для старой министерской бюрократии. Я перебросился парой слов с Куртом Шумахером: в Веймарской республике он был депутатом рейхстага от СДПГ, возможно, он знает кое-кого из этих людей. "Пожалуй, ты прав",- ответил он. Мое подозрение подтвердилось: да, это действительно были представители старой бюрократии гитлеровского рейха, в том числе и несколько человек из риббентроповского министерства иностранных дел. Теперь они должны были занять новые посты и должности, которые сулило им дальнейшее слияние обеих зон. Это стало видно уже из вступительной речи премьер-министра Баден-Вюртемберга: перед конференцией, сказал он, стоит задача достигнуть соглашения о последующих шагах к дальнейшему экономическому и политическому сотрудничеству обеих оккупационных зон.
Мне было ясно: этого допустить нельзя. Как только начались прения, я сразу же попросил слова. В своем выступлении я показал, как влиятельные силы в Западной Германии саботируют Потсдамское соглашение,как они шаг за шагом ставят нас перед свершившимися фактами, чтобы сорвать восстановление единства, причем, не в последнюю очередь, и путем переговоров, которые служат сепаратному слиянию английской и американской оккупационных зон. Я энергично протестовал против этой заранее обговоренной игры за спиной общественности. Мое заявление вызвало некоторое возбуждение: ведь оккупационные власти, как и присутствовавшие немецкие представители, все-таки побаивались потерять свое лицо в глазах общественности. Это прежде всего относилось к представителям СДПГ во главе с Куртом Шумахером. Однако Аденауэр и другие представители ХДС настаивали на включении в резолюцию решения о сотрудничестве обеих зон и принятии соответствующих практических мер. Социал-демократы все-таки выступили против. Таким образом, на этой конференции нам все же удалось совместными усилиями помешать включению в резолюцию пункта о новых мерах по сепаратному объединению обеих зон.
После конференции генерал Клей пригласил нас на ужин на виллу в Ритценштайне. У меня было какое-то дурное предчувствие, и оно меня не обмануло. На вершине горы сияла огнями роскошная вилла, а внизу, у подножия, в полной тьме, лежал разрушенный фугасными и фосфорными бомбами, выгоревший Штутгарт. На этом впечатляющем фоне Клей давал прием участникам конференции. Потом нас попросили пройти в другой зал, предназначенный для танцев. Вдруг во время пашей беседы настежь распахиваются створчатые двери и в зал входят дюжины две представителей американской и английской прессы и фоторепортеров, а за ними джаз и еще десятка два американских "гёрлс". Вот этого я уж никак не ожидал! Итак, здесь перед всем миром хотели разыграть "братание", документально подтвердить статьями и фотоснимками доверительно близкие отношения немецких политиков с империалистическими оккупационными властями.
Я вышел на середину зала, потребовал внимания и заявил решительный протест. То, что разыгрывается здесь, сказал я, должно произвести на общественность впечатление согласия с теми, кто ведет дело к бизональному объединению, а тем самым - к расколу Германии. Для каждого, кто сидел в каторжной тюрьме и концлагере, кто боролся против Гитлера за новую Германию, это неслыханное оскорбление, на которое любой честный немец должен ответить, немедленно покинув зал. В противном случае я тотчас же расскажу на митинге населению о том, что здесь происходит.
Аденауэр сначала заколебался, должен ли он последовать этому требованию. "Скажите, господин Реймап, неужели в самом деле необходимо ответить на приглашение генерала Клея подобным образом?" Ну что же, раз он одобряет эту грязную игру, затеянную генералом, пусть остается! Для меня же лично, ответил я, участвовать в этом фарсе невозможно. Присутствовавшие социал-демократы согласились со мной. Это и решило дело: немецкие участники покинули зал. Клей опозорил не нас, а себя.
ЕДИНСТВО РАБОЧЕГО КЛАССА ПРОТИВ РЕАКЦИИ И РАСКОЛА
Уже первые месяцы после разгрома фашизма доказали, что рабочий класс, коммунисты и социал-демократы в советской зоне при поддержке советских военных властей успешно продвигались вперед по своему пути и шаг за шагом проводили в жизнь Потсдамское соглашение. Могли ли идти по этому пути и мы, в западных зонах, где империалистические оккупационные державы обладали правительственной властью, тормозили развитие рабочего движения и в целях своего политического господства поощряли реакцию?
Даже и в этих условиях, в процессе классовой борьбы против сопротивления империалистов можно было добиться антифашистского хода развития и тем самым обеспечить образование единой демократической Германии. Но для этого требовалось создать единство рабочего движения, всех миролюбивых, демократических сил нашего народа. Если бы все люди труда объединились для совместных действий, возникла бы такая мощная сила, которая смогла бы воспрепятствовать стремлениям немецкой реакции, перечеркнуть проводившуюся империалистическими оккупационными властями политику реставрации прошлого и проложить дорогу демократическому развитию.
Единство рабочего класса всегда было для нас ключевым вопросом борьбы против фашизма и войны. Именно так понимал его Георгий Димитров, когда перед лицом фашистских судей на Лейпциге ком процессе о поджоге рейхстага процитировал знаменитые строки Гёте:
На весах великих счастья
Чашам редко дан покой;
Должен ты иль подыматься,
Или долу опускаться;
Властвуй - или покоряйся,
С торжеством - иль с горем знайся,
Тяжким молотом взвивайся -
Или наковальней стой.
Единство действий оставалось главным направлением всех наших действий после разгрома фашизма; притом мы постоянно сознавали, что оно - лишь первый этап великого дела объединения немецкого рабочего движения на марксистско-ленинской основе, окончательного прекращения борьбы между братьями по классу.
Задача состояла в том, чтобы путем единства рабочего класса обеспечить единство демократической Германии. Во всех четырех оккупационных зонах собрания коллективов предприятий и производственных советов, товарищи из социал-демократической и коммунистической партий и их организации еще в ноябре и декабре 1945 г. в своих резолюциях и письмах, в собственном кругу и публично заявляли: центральные руководящие органы обеих партий должны начать переговоры с целью создания одной общей, социалистической единой партии немецкого рабочего класса.
20 и 21 декабря 1945 г. в Берлине состоялась конференция Центральных комитетов СДПГ и КПГ совместно с 60 функционерами обеих партий из округов, задачей которой было обсудить ближайшие шаги в этом направлении. Конференция решила, что в порядке подготовки объединения обе партии должны выступать на всех выборах с общей избирательной программой. Надлежало создать на всех уровнях их общие комитеты по вопросам экономики, социальной политики, культуры, продовольствия и др. Кроме того, была избрана специальная комиссия по выработке проекта принципов и целей социалистической единой партии и ее устава. Партийным организациям рекомендовалось проводить совместные собрания и вечерние учебные занятия. И наконец, было решено начать выпуск совместного теоретического журнала "Айнхайт" ("Единство") и основать совместное издательство под тем же названием.
Эти решения, как единодушно подчеркнули Вильгельм Пик и Отто Гротеволь, открывали путь к объединению обеих партий, а тем самым к установлению политического единства немецкого рабочего класса. Уже в начале января 1946 г. совместные земельные конференции обеих партий в Тюрингии, Галле-Мерзебурге, Саксонии, Мекленбурге и других округах советской оккупационной зоны приветствовали решения берлинской конференции и приступили к их осуществлению. Повсюду: на предприятиях, в городах и общинах - коммунисты и социал-демократы начали готовить объединении обеих партий, благодаря которому должна была возникнуть марксистско-ленинская партия немецкого рабочего класса.
Каков был отклик на эти события в западных зонах? Насчет нашей позиции никаких сомнений быть не могло: решения берлинской "конференции 60-ти" отвечали нашим собственным чаяниям. Это относилось не только к товарищам из нашего округа, которые приветствовали принятое решение и на своем партийном совещании в Хамме обратились ко всем социал-демократическим организациям, функционерам и членам СДПГ с настойчивым призывом укреплять единство действий обеих партий. Уже в начале декабря 1945 г. конференция земельного руководства КПГ американской и французской оккупационных зон охарактеризовала единство рабочего движения как сильнейшую гарантию единства Германии на демократической основе. Все окружные партийные организации в английской оккупационной зоне тоже были единодушны с решениями берлинской "конференции 60-ти".
Нам было совершенно ясно: объединение обеих партий в западных зонах явится делом несравнимо более трудным, чем в советской. Мы противостояли империалистическим оккупационным властям, которые решили во что бы то ни стало не допустить единства рабочего класса. Генерал Робертсон в личной беседе со мной не оставил на сей счет никаких сомнений. Он принял меня в своей штаб-квартире в Бад-Ойнхаузене. После долгих разглагольствований по поводу экономического развития английской зоны и Парижского совещания министров иностранных дел четырех держав он наконец добрался до сути дела: объединение СДПГ и КПГ - не в интересах его правительства. "Видите ли, господин Рей-май, КПГ имеет свою хорошую программу, а СДПГ - свою, и тоже хорошую; пусть оно так остается и в будущем". А затем, в дополнение, угроза: мы обязаны прекратить всякую подготовку к объединению обеих партий. Я не остался в долгу у генерала и ответил: я - деятель немецкого рабочего движения, и определяющим для меня является не политика английского правительства, а только и исключительно интересы немецкого рабочего класса, тем более что именно он служит самым сильным гарантом мирного развития, создания единой демократической Германии. Даст ли на то свое разрешение военная администрация или нет - для нас, коммунистов, установление единства рабочего класса останется основной заповедью наших действий.
Итак, точки зрения несовместимы, взаимопонимание исключено. Наша программа хороша, сказал генерал Робертсон, а в то же самое время английская военная администрация (так было и в других западных зонах) делала все для того, чтобы затруднить распространение этой программы. У нашей партии все еще не имелось собственной ежедневной газеты, хотя даже в соответствии с самыми элементарными законами восстановления справедливости нам обязаны были возвратить отнятые у нас нацистами типографии и издательства. Однако к тому времени их уже прочно прибрала к своим рукам немецкая буржуазия - со своими газетами, своими редакторами и своими идеологами.
Вместе с газетами оккупационных властей эти якобы надпартийные владельцы газет, издававшихся по лицензии военных администраций, направили весь огонь антисоветской и антикоммунистической агитации против сотрудничества, а тем более объединения рабочих партий. У нас просто не хватало бумаги, чтобы эффективно отвечать на эти повседневные нападки хотя бы выпуском листовок или заводских и местных газет.
Ко всему этому в конечном счете добавился тот решающий факт, что группа правых социал-демократических функционеров во главе с Куртом Шумахером все более усиливала свою подрывную деятельность против единства действий и сотрудничества обеих рабочих партий. Еще 5 октября 1945 г. Шумахер на конференций социал-демократических функционеров в монастыре Веннингсен (около Ганновера) провел решение против единства действий СДПГ и КПГ. Хотя Шумахер (он добился от конференции назначения его уполномоченным СДПГ для всех западных зон) и говорил постоянно о демократической легитимации и демократических "правилах игры", принятию веннингсенской конференцией такого решения он был обязан как раз тем, что ему подыгрывала английская военная администрация, которая просто-напросто запретила участие в этой конференции представителей Центрального комитета СДПГ.
Именно теперь нам, коммунистам, надо было твердо держать курс на единство действий и сотрудничество обеих партий. С этой целью наша конференция в Хамме предложила функционерам и членам СДПГ совместную программу действий. Мы разъясняли ее, выступая на предприятиях, в беседах с социал-демократическими функционерами, на собраниях и митингах в Эссене и Дортмунде, Золингене и Ремшейде, Дуйсбурге, Бохуме и Гладбеке. 10 марта я выступал по этому вопросу по радио. Я обращался прежде всего к трудовому населению Рурской области. Для того чтобы больше никогда не допустить превращения Рура в очаг угрозы миру во всем мире, говорил я, необходимо ликвидировать существующие концерны, передать предприятия в общественную собственность, очистить командные посты в рурской промышленности от всех реакционных элементов и реорганизовать органы самоуправления на демократической основе. А для этого необходимы совместные действия, единство рабочего движения. Немецкий рабочий класс должен сделать борьбу за единство своим собственным делом. "Единство Германии,- подчеркивал я,- зависит в первую очередь от осуществления единства рабочего класса во всех частях и зонах страны".
Если же руководящая группа социал-демократических функционеров, подчеркивал я дальше, оперирует аргументом, будто объединение СДПГ и КПГ означает гибель демократии, то это не что иное, как обман рабочего класса. В действительности же для немецкого рабочего класса есть только два пути. "Путь практического сотрудничества и единства действий ведет к единству рабочего класса и объединению обеих партий. Это - путь уничтожения реакции, путь. экономического восстановления и законодательного закрепления прав рабочего класса, путь к миру, свободе, работе и хлебу. Это - путь к национальному единству демократической Германии во главе с объединенным рабочим классом. Второй путь ведет к увековечению раскола рабочего класса и означает повторение ошибок 1918 г., возврат к вражде между братьями, к бессилию рабочего класса в борьбе против еще не уничтоженной реакции. Я спрашиваю каждого, кому предстоит избрать один из этих путей: кто пожелает взять на себя ответственность перед немецким рабочим классом, перед немецким пародом и народами Европы за второй путь?"
В ответ на утверждения шумахеровцев, будто в советской оккупационной зоне над СДПГ осуществляется насилие, я мог с полным правом сказать: "В западных зонах большинство членов СДПГ тоже стоит за единство обеих рабочих партий". По своей повседневной работе мы знали настроения многих членов СДПГ, особенно на предприятиях. Как и мы, они тоже хотели единства рабочего движения, создания единой социалистической партии немецкого рабочего класса. В Дуйсбурге, Оберхаузене, Эссене, Золингене, а также в прилегающем районе Детмольда имелись и действовали организационные комитеты обеих партий. Во многих местах устраивались совместные вечера учебы и собрания членов партий. Свою волю к единству рабочего движения подтвердили участники массовых митингов в Гамбурге, Ганновере, Брауншвейге и Хильдесхаиме, в крупных городах Рурской области, в Кельне и Майнце, во Франкфурте-на-Майне, Касселе и Дармштадте, в Штутгарте и Карлсруэ, в Аугсбурге и Мюнхене. Их многократно поддерживали коллективы и производственные советы предприятий и профсоюзные группы.
Однако подрывная деятельность группы Шумахера оказывала свое отрицательное воздействие. Используя свои посты в партийном аппарате, профсоюзах, земельных и провинциальных правительствах, такие функционеры СДПГ, как Шёттле, Олленхауэр, Тарнов, Рихтер и другие, грубо препятствовали установлению единства действий в западных зонах. Эта их деятельность все более усиливалась.
В первые дни января 1946 г. они на спешно созванной в Ганновере конференции социал-демократических функционеров приняли резолюцию против решений первой "конференции 60-ти". А еще через несколько дней этой группе удалось перетянуть на свою сторону и правление СДПГ земли Гессен. В последующие месяцы к линии группы Шумахера склонились и некоторые другие окружные и земельные правления СДПГ. Они усилили подрывную деятельность против единства рабочего движения.
Надо сказать, что первоначально группа Шумахера далеко не всюду имела успех в партийных массах. В Любеке и других городах конференции социал-демократических функционеров выступили против Шумахера и приняли решение продолжать сотрудничество с КПГ. Конференция СДПГ подокруга Регенсбург 1 марта 1946 г. заявила: "Собравшиеся приветствуют любую попытку достигнуть скорого политического объединения рабочего класса... До осуществления этого объединения следует продолжать сотрудничество с КПГ в товарищеском и братском духе" 30.
Тем временем в Берлине состоялась вторая конференция представителей КПГ и СДПГ для непосредственной подготовки слияния обеих партий. Конференция одобрила проекты документа о принципах и целях, а также устава Социалистической единой партии Германии и решила поставить их на обсуждение членов обеих партий. Партийным организациям и руководству КПГ и СДПГ рекомендовалось осуществлять объединение снизу вверх и укомплектовывать каждый пост на паритетной основе: одним представителем СДПГ и одним представителем КПГ. Конференция поручила руководству КПГ и СДПГ подготовить объединительный съезд. Комиссия по изучению данного вопроса была преобразована в Организационный комитет, которому надлежало переработать устав и документ о принципах и целях СЕПГ и подготовить объединение центральных учреждений.
Как активный выразитель стремлений к единству, как делегат 15-го съезда КПГ и Объединительного съезда, я могу сказать на основании собственного опыта: где бы и когда бы ни имело место слияние двух партий, оно не могло пройти более демократично, чем объединение СДПГ и КПГ в Социалистическую единую партию Германии. Сначала организации каждой партии собирались отдельно, чтобы самостоятельно принять свое решение об объединении, а уже затем, на совместных конференциях, создавали Социалистическую единую партию Германии. Весь этот процесс шел снизу по восходящей лилии: сначала в городах и общинах, потом в районах, округах и землях. Заключительным актом явились 15-й съезд КПГ и 40-й съезд СДПГ. Делегаты обоих съездов и 103 социал-демократических делегата из западных зон одобрили устав, принципы и цели повой партии, приняли решение об объединении обеих партий и избрали каждый по 40 своих делегатов в качестве кандидатов в будущее Правление СЕПГ.
На следующий день, 21 апреля 1946 г., в Берлине, в "Адмиральспаласте", собрался Объединительный съезд. Волнующий момент для 1055 его делегатов наступил, когда оба председателя СЕПГ - Вильгельм Пик и Отто Гротеволь - крепко пожали друг другу руку. Навсегда остались позади десятилетия борьбы между братьями по классу. Ради этого, ради единства не жалели своих сил и мы, коммунисты и социал-демократы западных оккупационных зон. Мы, присутствовавшие, находились под глубоким впечатлением переживаемого исторического момента: вместе с образованном СЕПГ немецкий рабочий класс получал единое политическое руководство. Таков был завет товарищей, павших в борьбе против реакции и фашизма, нам, живым. Здесь для немецкого рабочего класса стали реальностью слова боевой песни: "Братья, к солнцу, к свободе..." Да, теперь каждый яз нас чувствовал: "Мы наш, мы новый мир построим..."
Принятый съездом "Манифест к немецкому народу" давал историческую оценку свершившемуся: "Объединение обеих партий в Социалистическую единую партию Германии - великое национальное и социальное деяние для нашего народа и отечества... Политическое и организационное единство рабочего движения станет самой прочной гарантией Германии!"31 Товарищи Вильгельм Пик и Отто Гротеволь были избраны председателями СЕПГ. В состав Правления вошла 40 коммунистов и 40 социал-демократов. В Правление были избраны также и 20 товарищей из западных оккупационных зон, в том числе ряд социал-демократов. Вместе с другими товарищами, в частности с Альбертом Бухманом, Вальтером Фишем, Густавом Гунделахом, Ханной Мельцер, Гуго Паулем, был избран в Правление СЕПГ и я.
Вернувшись домой, мы, делегаты Объединительного съезда из западных зон, на многочисленных встречах и собраниях коллективов предприятий и профсоюзных групп, на дискуссионных вечерах нашей партии подробно рассказывали о виденном и пережитом.
На первомайских митингах в Дюссельдорфе и Эссене, в Гамбурге и Дортмунде, в Золингене и Франкфурте-па-Майне, в Касселе и Аугсбурге трудящиеся требовали создать повсюду единую партию рабочего класса, единым фронтом выступать против реакции, национализировать тяжелую промышленность и крупное землевладение для того, чтобы смогла возникнуть единая демократическая Германия.
Но тем временем не сидели сложа руки и враги рабочего единства. Сигнал к наступлению подали английские оккупационные власти. Не успели избранные на съезде в Правление СЕПГ делегаты из английской зоны вернуться домой, как уже 23 апреля 1946 г. каждый из них получил предписание британской военной администрации "немедленно выйти из состава вновь образованного Центрального комитета СЕПГ". СЕПГ, говорилось далее, не признается военными властями английской: оккупационной зоны32.
Начатое английской военной администрацией наступление продолжила группа Шумахера. На съезде СДПГ в Ганновере (9-11 мая 1946 г.) руководящие функционеры западногерманской социал-демократии снова высказались против единства германского рабочего движения. Мы от имени руководства всех округов КПГ английской оккупационной зоны обратились к съезду с посланием, предложив ему принять совместные меры по улучшению и обеспечению продовольственного снабжения населения, подготовке земельной реформы, сотрудничеству в комиссиях по денацификации, совместному ведению избирательной борьбы и поддержке профсоюзов в их борьбе за осуществление участия рабочих в управлении производством. Но вследствие происков группы Шумахера съезд прошел мимо нашего предложения и заявил, что членство в СЕПГ и агитация за нее несовместимы с пребыванием в СДПГ. Этим решением, продиктованным антикоммунистическим ослеплением, съезд СДПГ вновь продолжил роковую политику раскола немецкого рабочего движения.
Однако решение не смогло сбить нас с пути борьбы за объединение обеих партий. В этом нам помогали и товарищи из СЕПГ. На массовых митингах в Брауншвейге, Эссене и Вуппертале, Мюнхене, Нюрнберге, Фюрте и Хофе перед десятками тысяч: собравшихся выступали Вильгельм Пик, Отто Гротеволь, Вальтер Ульбрихт и Макс Фехнер; они рассказывали об Объединительном съезде, разъясняли принципы и цели СБПГ. Товарищи могли сообщить об успехах, достигнутых в советской зоне. Так, 30 июня 1946 г. во время народного голосования в Саксонии большинство населения - свыше 77,6%- высказалось за безвозмездную конфискацию собственности нацистских и военных преступников и передачу ее в руки народа. День народного голосования стал днем рождения народных предприятий в советской зоне. Это означало окончательное лишение крупного капитала его прежней силы и создание социально-экономической базы антифашистско-демократического строя в советской оккупационной зоне.
На совещаниях с членами производственных советов бывших имперских заводов в Ватенштедт-Зальцгиттере, с доверенными лицами главных заводов "Континенталь" в Ганновере, на встречах с антифашистами из различных партий, с представителями профсоюзов, деятелями искусства и науки мы вместе с товарищами из СЕПГ разъясняли нашу совместную точку зрения: объединение рабочего движения и сотрудничество всех демократических и миролюбивых сил нашего народа - коренные предпосылки единой демократической Германии. Эта разъяснительная работа дала свои результаты; во всех частях западных зон летом 1946 г. наблюдался явный подъем движения за единство рабочих.
Но противник тоже отчетливо почуял опасность, которой грозило ему движение за единство. Там, где социал-демократы и коммунисты делали шаги к слиянию СДПГ и КПГ, сразу же вмешивались западные оккупационные органы, запрещая объединение. Характерно в этом отношении письмо английских оккупационных властей округа Зиг. В нем говорилось, что слияние СДПГ и КПГ не в интересах политики английской военной администрации, что "ввиду вышесказанного любые собрания, имеющие целью таковое слияние, не допускаются" 33. Несколько погодя английская военная администрация запретила проведение созывавшегося в Брауншвейге совместным комитетом коммунистов и социал-демократов митинга, на котором должны были выступить Вильгельм Пик и Отто Гротеволь, а еще через некоторое время руководящим товарищам СЕПГ было отказано в дальнейшем пребывании в английской оккупационной зоне.
Под защитой этих запретов шумахеровская группа смогла перейти к дальнейшему усилению своей борьбы против движения за единство и начала исключать из рядов СДПГ всех тех социал-демократов, которые к нему стремились. Так где же, спрашивается, подавлялась демократия - в советской оккупационной зоне, где руководство обеих партий выполнило волю их большинства и осуществило объединение, или же в западных зовах, где та же воля к единству в результате взаимодействия империалистических оккупационных держав, крупной буржуазии и правых лидеров социал-демократии была задушена беспощадными запретами и окончательно подавлена к концу лета 1946 г.?
ПРОТИВ ПОЛИТИКИ СОЗДАНИЯ БИЗОНИЙ, ЗА ЕДИНСТВО И СПРАВЕДЛИВЫЙ МИР
В борьбе за то, чтобы направить общественное развитие в выгодном им направлении, западные оккупационные державы не довольствовались одним лишь запретом движения за единство рабочего класса. Для достижения своих политических целей и ограждения своего стремления к восстановлению прежних порядков от угрожающего воздействия объединения обеих рабочих партий и антиимпериалистско-демократических преобразований в советской оккупационной зоне западные державы стали прибегать к новым мерам, направленным на сепаратное бизональное развитие. Это казалось западным державам тем более необходимым потому, что советский министр иностранных дел Молотов на 2-й сессии Парижского совещания министров иностранных дел настаивал на обсуждении германских дел. В принципиальном заявлении от 10 июля 1946 г. он изложил позицию Советского Союза. СССР считает, что настало время для того, чтобы на заседаниях Совета министров иностранных дел четырех держав обсудить вопрос о судьбах Германии и мирном договоре с нею. Советский Союз выступил за единую, миролюбивую, демократическую и экономически сильную Германию и требовал скорейшего учреждения общегерманских центральных управлений в качестве первого шага к образованию общегерманского правительства, которое должно было быть достаточно демократическим для того, чтобы искоренить все остатки фашизма и честно выполнять все обязательства по отношению к союзникам по антигитлеровской коалиции.
Нет никакого сомнения: этот курс в самой основе своей противоречил стремлениям западных держав, особенно американского империализма. Хотя западным державам и пришлось согласиться с советским требованием о созыве специальной конференции министров иностранных дел по германским долам, они решили использовать время, остававшееся до ближайшего совещания министров иностранных дел в Москве, чтобы ускоренным бизональньм развитием поставить Советский Союз перед свершившимися фактами. Под давлением США английское правительство 30 июля 1946 г. согласилось на постепенное слияние своей зоны с американской и образование, таким образом, Бизоний - зоны двух держав. Это согласие являлось одним из условий, с которым американское правительство связывало предоставление Великобритании военного кредита.
Теперь объединение обеих зон пошло весьма быстрым темпом, поначалу - за спиной общественности. "В августе и сентябре 1946 г. чиновники обеих зон достигай соглашений, согласно которым были созданы бизональные органы в области экономики, продовольствия и сельского хозяйства, транспорта и телеграфа" 34. 5 сентября 1946 г. главнокомандующие оккупационными войсками американской и английской зон подписали соглашение о слиянии своих зон. 6 сентября 1946 г. американский государственный секретарь Бирнс, выступая с речью в Штутгарте, дал совершенно ясно понять, что правительство США решило порвать с Потсдамским соглашением и что политика в западных зонах будет определяться открытой враждебностью к Советскому Союзу. И сентября министры хозяйства английской и американской зон по указанию своих военных администраций решили создать совместный Экономический совет с местопребыванием в Миндене. В качестве исполнительных органов ему был придан ряд других бизональ-ных учреждений. Тем самым, по существу, реакции удалось в известной степени предрешить в свою пользу вопрос о власти.
Было необходимо довести до сознания всего трудового населения, всех миролюбивых, демократических сил нашего народа эту опасность и показать им выход из создавшегося положения. Следовало усилить нашу партию притоком в нее новых членов, укрепить ее в идеологическом отношении, а также усилить наше влияние на трудящееся население в ходе предстоящих социальных и политических боев, а также на выборах. Вместе с тем безотлагательно важно было скоординировать деятельность окружных организаций КПГ в английской зоне. Поэтому 27 августа 1946 г, представители окружных организаций создали временное зональное руководство КПГ на территории английской зоны; председателем его избрали меня. В своем заявлении мы выступили против стремления реакционных сил к новому административно-территориальному устройству английской зоны и вновь потребовали создания общегерманских статс-секретариатов, которое бы послужило шагом к образованию демократического правительства. Наша партия призвала рабочих усилить борьбу за роспуск монополий, за конфискацию собственности военных преступников и передачу их предприятий административным органам, за полное осуществление права профсоюзов на участие в управлении производством и за проведение демократической аграрной реформы.
15 сентября на совместное совещание собрались руководящие органы КПГ английской и американской зон. Мы приняли резолюцию, в которой осудили раскольнические планы западных держав и охарактеризовали предложение о немедленном создании общегерманских статс-секретариатов как ключ к восстановлению политического единства и как первый шаг к образованию общегерманского правительства. Мы вновь указали на неразрывную связь между борьбой за демократию, за единство Германии и за единство рабочего движения и сформулировали ближайшие задачи: очищение всех ключевых позиций в экономике и администрации от реакционных элементов, лишение власти крупного капитала и проведение демократической земельной ре-Формы.
Дальнейший ход событий весьма скоро подтвердил, что мы правильно оценили опасность бизонального развития для демократии и единства. По указанию английских оккупационных властей 15 октября 1946 г. было создано немецкое опекунское управление по "декартелизации в области металлургической промышленности"; во главе его поставили бывшего финансового директора концерна "Ферайнигте штальверке АГ" и бывшего "вервиртшафтсфюрера" Генриха Динкельбаха. Если бы английские оккупационные власти и в самом деле перешли к ликвидации монополий, как того требовало Потсдамское соглашение, то, назначив Динкельбаха на этот пост, они все равно поистине пустили бы козла в огород. В действительности же так называемая "декартелизация" уже очень скоро показала себя как мера, направленная на реорганизацию германского крупного капитала. Она осуществлялась вопреки ясно выраженной воле большинства нашего народа. Это доказывали по только стачки и демонстрации протеста трудящихся: Рурской области, требовавших национализации концернов, но и народное голосование в Гессене. 1 декабря 1946 г. 76,7% всех избирателей Гессена проголосовали за проект конституции этой земли, которая закрепляла некоторые важные демократические права трудового населения и содержала положения об аграрной реформе, о праве рабочих на участие в управлении предприятиями, о равной оплате за равный труд. Статья 41 конституции предусматривала передачу горнодобывающей, чугуно- и сталелитейной промышленности, энергетического хозяйства и железнодорожного транспорта в общественную собственность. Крупные банки и страховые учреждения должны были перейти в подчинение государства и управляться под его надзором. По приказу генерала Клея статья 41 голосовалась отдельно от всей конституции. Но приказ Клея оказался бумерангом: за эту статью проголосовало 71,9% избирателей! Вот тут-то американский генерал и показал свое истинное лицо: он приказал лишить статью 41 гессенской конституции законной силы и запретил правительству Гессена осуществлять ее.
На фоне этих событий американский государственный секретарь и английский министр иностранных дел день спустя подписали в Нью-Йорке соглашение о сепаратном объединении американской и английской зон в Бизонию; оно вступало в силу с 1 января 1947 г. Тем самым территория Бизоний в значительной степени исключалась из системы четырехстороннего управления. Созданная в качестве основы империалистического урегулирования германских дел, Бизония была призвана значительно усилить развитие по пути восстановления старых порядков, a также влияние в западных зонах реакционной крупной буржуазии. Тем самым противоречие между развитием в советской и западных зонах еще более углубилось. Создание Бизоний явилось решающим шагом к расколу Германии.
В нашем заявлении от 15 сентября 1946 г. мы отвергли создание Бизоний как попытку реакции "углубить пропасть между различными частями Германии" З5. Борьба за альтернативу двухзональному развитию все больше выдвигалась нами на первый план. Мы ориентировались на то, чтобы с помощью широкого народного движения, путем массовых выступлений рабочего класса и всех миролюбивых сил оттеснить усиливавшуюся в западных зонах реакцию и обеспечить единство Германии. Необходимо было добиться, чтобы голос нашего народа, отстаивающего свое право на урегулирование германских дел и на справедливый мирный договор, был услышан на созывавшемся 10 марта 1947 г. в Москве 6-м совещании министров иностранных дол четырех держав. В феврале 1947 г. мы направили всем политическим партиям предложение собраться на совместное совещание, чтобы выработать общую точку зрения по вопросам мирного урегулирования и создания общегерманского центрального правительства. Избранная делегация всех немецких партий и массовых организаций должна была бы затем высказать эту точку зрения на Московском совещании министров иностранных дел как мнение всего народа.
Однако это сорвало бы то намерение западных держав, которое достаточно отчетливо высказал американский представитель Роберт Мэрфи на совещании специальных уполномоченных министров иностранных дел, проходившем в Лондоне с 14 января по 25 февраля 1947 г. В то время как советский представитель Гусев выступал за заключение мирного договора, Мэрфи высказался за "мирный статут", который должен был бы быть навязан державами-победительницами. Это предложение было направлено на то, чтобы заранее исключить подготовку мирного договора. Наша партия связывала борьбу за национальное представительство немецкого народа с массовыми выступлениями рабочих, забастовками и демонстрациями протеста многих коллективов предприятий против катастрофического продовольственного положения.
16 ноября 1946 г. 86,9% горняков Рура поименным голосованием высказались против введения сверхурочных смен; они потребовали улучшения продовольственного снабжения и условий труда, а также повышения заработной платы, национализации предприятий горной промышленности и полного осуществления права профсоюзов на участие в управлении предприятиями. 9 декабря 1946 г. 2000 доверенных лиц профсоюза "ИГ Металл" из земли Северный Рейн - Вестфалия от имени примерно 160 тысяч организованных рабочих-металлистов потребовали ответить на искусственно вызванный реакцией голод прекращением работы. Требования доверенных лиц были категоричны: отставка руководителя Центрального управления продовольствия и сельского хозяйства Шланге-Шёнингена, ликвидация фашистского "имперского продовольственного сословия", устранение реакционных чиновников из продовольственных органов и других административных учреждений, назначение вместо них демократически настроенных доверенных лиц, конфискация крупных концернов, передача ключевых отраслей промышленности в общественную собственность, полное осуществление права профсоюзов на участие в управлении предприятиями. Все это были основные идеи нашей политики в отношении требований масс.
За стачечными боями в Руре, Нюрнберге и Ганновере, Гамбурге и Штутгарте 27 января - в годовщину встречи Гитлера с заправилами концернов в "Промышленном клубе" * - последовали многочисленные забастовки и акции протеста в районе Дюссельдорфа. В начале февраля в знак протеста против политики голода забастовало около 6 тысяч рабочих заводов Круппа. К ним примкнули рабочие многих других предприятий и шахт; происходили демонстрации протеста.
"Вот уже примерно 12 дней, - сообщала газета "Франкфуртер рундшау" 4 февраля 1947 г.,- в Эссене нет даже приблизительно такого количества муки, кото-
рое требуется для удовлетворения нужд населения. Женщины стоят с часу ночи в очередях за получением хлеба. Утром в понедельник (3 февраля 1947 г.- М. Р.) забастовали коллективы шахт "Готфрид-Вильгельм" и "Виктор-Матиас", они решили отправиться к ратуше. Точно так же поступили рабочие шахт "Стиннес" (I и II), затем шахт "Цолльферайн" (I - III). Бастовали 30 минут и горняки шахты "Амалия". Все коллективы направили к ратуше своих представителей. Свои делегации во все районы города направили и женщины... К полудню около ратуши собралось уже 30 тысяч человек, бурно требовавших создания комиссий по контролю за продовольствием. Во второй половине дня на площадь у ратуши пришли рабочие фирмы "Крупп", так что теперь здесь собралось еще примерно 10 тысяч человек, которые потребовали немедленного прекращения продовольственного кризиса". Действия рабочих порядком напугали английские оккупационные власти: "К ратуше прибыли и представители военной администрации... Они указали на то, что забастовка горняков лишь ухудшит положение. Английский полковник заявил, что военная администрация ни в коем случае не потерпит, чтобы эти демонстрации переросли в угрозу" 3S.
Хотя СДПГ и правления профсоюзов и отмежевались от действий рабочих (в Кёльне забастовщикам даже угрожали исключением из профсоюза), боевое движение рабочих продолжало шириться. 4 февраля 1947 г. забастовало в Мюльгейме 12 тысяч, в Оберхаузене - 5 тысяч рабочих металлургического концерна "Гутехоффнунгс-хютте". 7 февраля конференция производственных советов всех эссенских предприятий вновь потребовала смещения Шланге-Шёнингена, очищения всех административных и хозяйственных органов от фашистских и реакционных элементов, национализации горнодобывающей промышленности, ключевых отраслей промышленности и предприятий военных преступников. В последующие дни снова забастовали коллективы многочисленных предприятий в Оберхаузене, Реклингхаузене, Дуйсбурге и других городах. Этими боевыми акциями рабочие выражали свой протест не только против политики голода и угнетающе катастрофического положения. В сознании многих бастующих все еще жила мысль, что дело не только в этом, а в гораздо большем: надо использовать всю силу рабочего класса и не допустить, чтобы старые заправилы концернов еще раз получили возможность приобрести такую же власть, какую они имели прежде.
Направляя главный удар против концернов, наша фракция в ландтаге Северного Рейна - Вестфалии внесла на обсуждение проект закона о безвозмездной конфискации всех каменно- и буроугольных шахт на территории этой земли. По предложению д-ра Аденауэра, занимавшего тогда пост председателя ХДС в Северном Рейне - Вестфалии, реакционное большинство ландтага отклонило наш законопроект. В ответ на это земельный секретариат КПГ решил ходатайствовать перед ландтагом о проведении народного голосования по вопросу о национализации в Рурской области ключевых отраслей промышленности. Когда в начале февраля социал-демократическая фракция ландтага внесла аналогичное предложение, мы поддержали его и призвали рабочих добиться его принятия. Во время демократического пробного голосования на 15 шахтах 89% горняков высказалось за безвозмездную конфискацию собственности владельцев предприятий горной промышленности. Рабочие еще 32 шахт и многих металлургических заводов приняли резолюции о безвозмездной конфискации рурских предприятий и высказались за плебисцит.
Под давлением этих выступлений ландтаг был вынужден в начале марта доставить предложение о проведении народного, голосования на повестку дня. На обсуждение этого предложения коллективы шахт и других крупных предприятий прислали 95 делегаций (насчитывавших в общей сложности 300 человек), которые от имени более чем 100 тысяч трудящихся передали ландтагу требование о безвозмездной экспроприации концернов. Наша фракция внесла ходатайство о допуске делегации рабочих на заседание, но ХДС и СДПГ его отклонили. На следующий день трудящиеся Рура узнали, что наш законопроект о безвозмездной национализации рурских предприятий и наше предложение о проведении народного голосования отклонены другими фракциями. Однако при этом около 20 депутатов от СДПГ проголосовали за наше предложение или же воздержались.
Когда делегаты, избранные рабочими предприятий, отчитывались перед ними, дело доходило до драматических сцен. Рабочие Рейнско-Рурской области ответили новой волной забастовок и демонстраций. 25 марта 1947 г. в Вуппертале забастовали 85 тысяч рабочих, через три дня - 80 тысяч в Дюссельдорфе, 1 апреля - 30 тысяч в Дортмунде и 25 тысяч - в Хагене. Своей высшей точки движение достигло в первые дни апреля. 2 апреля профсоюзы всех шахт Рурской области на конференции в Бохуме подтвердили требование горняков о национализации угольных предприятий и демократизации административного управления. С целью добиться осуществления этих требований конференция решила объявить 24-часовую всеобщую забастовку всех горняков. На следующий день 320 тысяч горняков Рурской области прекратили работу и провели митинги под лозунгом "Шахты - в руки народа! Шланге-Шёнингена - вон!" К стачке присоединилось свыше 10 тысяч горняков Аахенского бассейна. Из всех районов западных оккупационных зон поступали выражения солидарности с горняками Рура.
Боевые выступления в борьбе за труд и хлеб, за национализацию ключевых отраслей промышленности, чистку административных органов от реакционных элементов не ограничивались только Рурской областью. Еще 25 марта в знак протеста против предусматривавшейся отмены карточек на выдачу дополнительного продовольствия забастовали рабочие и служащие акционерного общества "Роберт Бош" в Штутгарте. В результате прекращения работы им удалось добиться предоставления дополнительных продовольственных карточек даже при 45-часовой рабочей неделе. 1 апреля начали забастовку рабочие всех предприятий Брауншвейга; массовыми демонстрациями они протестовали против политики голода, проводившейся внутренней и иностранной реакцией. 30 тысяч бастующих потребовали отставки Шланге-Шёнингена, хлеба, угля для жилищ, выдвинули лозунг "Смерть всем спекулянтам". К вечеру английские военные власти двинули против демонстрантов броневики; таким образом "было восстановлено спокойствие" 37. Немного погодя, следуя призыву местного комитета ОНП, устроили митинг протеста против политики голода 200 тысяч рабочих и служащих Гамбурга. В Ганновере коллективы крупных предприятий провели массовый митинг с требованием принять строгие меры против виновников созданного бедственного положения. Подобные акции имели место и в других крупных городах Бизоний.
Своими классовыми боями, забастовками, демонстрациями и митингами рабочие в самой различной форме поддерживали паше требование, чтобы на Московском совещании министров иностранных дел четырех держав выслушали немецкий народ в лице общенациональной делегации, созданной из представителей всех партий. Рабочие все больше высказывались за те самые требования, которые выдвигали мы, коммунисты, и многие социал-демократические товарищи: немедленное образование общегерманских центральных управлений, создание демократического общегерманского правительства, заключение мирного договора, отвечающего демократическим интересам немецкого народа. Таким образом, массовые акции рабочих являлись одновременно и кульминационной точкой борьбы за единство демократической Германии.
Это повергло внутреннюю и зарубежную реакцию в настоящую панику. ХДС, СвДП и СДПГ западных зон отвергли наше предложение направить на Московское совещание министров иностранных дел общенациональную представительную делегацию и провести народное голосование по вопросу о создании единого государства с демократическим самоуправлением земель и общин. Западным державам было совершенно ясно, что массовые выступления рабочих представляли собой серьезную опасность для их курса и ослабили бы их позицию в отношении Советского Союза на Московском совещании. Соответственно жесткой была и их реакция: они перешли к открытому подавлению боевых акций рабочих.
Насколько беззастенчиво они это делали, ясно говорит обращение полковника Джеймса Р. Ньюмена к немецкому населению:
"Забастовки и прочие бесчинства против политики военной администрации, могущие каким-либо образом поставить под угрозу требования или планы оккупационных держав... допущены не будут. Имеют ли они политическую цель или какую-либо иную, никакой роли не играет. Любое лицо или группа лиц, действующие подобным образом, будут подвергнуты наказанию. Не забывайте, что по законам оккупационных армий и военной администрации виновные могут быть даже преданы смертной казни... С агитаторами будут расправляться немедленно, независимо от занимаемого ими положения. Наряду с прочими карами и наказаниями я имею полномочия - и я ими воспользуюсь!- снижать нормы выдачи дополнительного продовольствия тем рабочим главарям, которые подстрекают к стачкам и другим беспорядкам, а также и тем, кто следует их подстрекательствам. Это сокращение норм будет беспощадным и распространится на неопределенное время". В некоторых районах, добавлял Ньюмен, может оказаться необходимым, "ввести осадное положение или даже взять все под полный военный надзор, если поведение народа не изменится к лучшему..." 38.
Так запретами и репрессиями было блокировано движение за единство обеих рабочих партий; так угрозами и безжалостным применением силы подавлялось то народное движение, которое было в состоянии положить конец реставрации прошлого в западных зонах и предотвратить опасность раскола. Только так империалистические западные державы, в союзе с немецкой реакцией, могли продолжать курс на срыв принципов Потсдама и в пределах своих оккупационных зон проводить "политику свершившихся фактов", направленную против успешного рассмотрения германских дел Московским совещанием министров иностранных дел. На переговорах в Москве они всячески саботировали любое продвижение вперед по решающим пунктам: образование центральных управлений, создание общегерманского правительства, подготовка мирного договора.
Во время обратного полета из Москвы с совещания министров иностранных дел американский государственный секретарь Маршалл прибыл в Берлин вместе с генералом Клеем. При этом Клей получил указание создать в Бизоний предпосылки для ее вовлечения в "план Маршалла". Включение обеих зон в экономическую концепцию империалистической стратегии США должно было фактически означать экономический раскол Германии. Инструментом этого служил бизональный Экономический совет, который был создан под режиссурой генерала Клея и с согласия генерала Робертсона 29 мая 1947 г. и конституировался месяц спустя.
РАБОТА КОММУНИСТОВ В БИЗОНАЛЬНОМ ЭКОНОМИЧЕСКОМ СОВЕТЕ
Непосредственно перед первым заседанием двухзонального Экономического совета Центральный комитет Рабочего содружества СЕПГ/КПГ охарактеризовал создание этого органа как "шаг к расколу Германии". "Образованием этого Экономического совета,- говорилось в документе,- явно стремятся предвосхитить исход предстоящего в Лондоне совещания министров иностранных дел и затруднить переговоры о восстановлении единства Германии" 1. Сам факт объединения двух зон заранее доказывал, что "речь идет о решении не экономических проблем, а вопроса о политической власти". Экономический совет - это, констатировалось в документе, авторитарный орган, "введенный военной администрацией и исключающий применение законодательного права демократически избранными ландтагами" 2. Тем самым западные оккупационные власти и их немецкие пособники намеревались одновременно блокировать демократические выступления народа и под маской деятельности так называемых специалистов полностью передать ключевые позиции в экономике и административном управлении реакционным силам. Мы предостерегали массы от иллюзии, будто создание двухзонального Экономического совета сможет улучшить положение трудящихся: "Ни о каком праве профсоюзов на участие в управлении предприятиями, совершенно необходимом для развития экономики, нет ни слова. Реакционная хозяйственная и государственная бюрократия в минденском двухзональном Экономическом совете, доказавшая свою полную неспособность, получает, однако, в этом совете даже авторитарную исполнительную власть в отношении земель" 3.
Все это в дальнейшем подтвердилось самим составом Экономического совета, политикой заправлявших в нем сил, а также и принятыми им законами.
Хотя линия эта и была несомненна, мы, коммунисты, стремились использовать трибуну Экономического совета и деятельность в его комиссиях в интересах трудового народа, разумеется строго придерживаясь при этом нашей основной линии борьбы против реставрации прошлого и раскола Германии.
В нашей фракции, председателем которой являлся я, нас сначала было трое, а после расширения Экономического совета в нем работали (к сожалению, уже скончавшийся) товарищ Людвиг Фиккер, д-р Альфред Крох и Фриц Шперлинг из Баварии, Курт Мюллер из Нижней Саксонии, Людвиг Беккер, Генрих Нибес, Фриц Рише и я из Северного Рейна - Вестфалии.
Во всех фазах нашей работы в Экономическом совете мы выступали против антикоммунизма, защищали интересы людей труда, поддерживали теснейший контакт с производственными советами и профсоюзами, а многого добивались и личной энергией. Пусть кое-что сегодня покажется мелким делом, но тогда для рабочих много значило, например, что построен первый после войны моторный рыболовный траулер, что вновь налажена работа медных рудников "Зонтра" в Северном Гессене, что снова выпускают покрышки для автомобилей резиновые заводы в Фульде. Мы выступали против последствий демонтажа промышленности и добились помощи горнякам и металлургам Рейна и Рура, в первую очередь повышения продовольственных норм.
В своих выступлениях в Экономическом совете наша фракция старалась показать, что Клей и его вашингтонские хозяева созданием этого органа предприняли еще один решающий шаг на пути восстановления прежних порядков и раскола Германии. Только одна КПГ решительно протестовала против такой линии. Депутаты от других партий фактически с этой политикой соглашались. В своих воспоминаниях Клей вполне откровенно высказался относительно новой структуры власти германского империализма, усиливавшего свои позиции в государственных и административных учреждениях: "Имелся законодательный орган, облеченный широкими полномочиями в налоговой и хозяйственной области; он состоял из нижней палаты, члены которой были избраны парламентами земель и хотя бы косвенно несли ответственность перед народом, и верхней, в которой были представлены земли. Имелся ответственный перед законодательным органом председатель Исполнительного совета - упрощенно говоря, он уподоблялся премьер-министру, а сам Исполнительный совет - его кабинету. Существовали, далее, управление кадров, статистическое управление и юридическое. Дальнейшие дополнения распространяли административные полномочия на широкие области жизни. Хотя мы и не имели правительства, но имели правительственный аппарат" 4.
Американцы добились и того, что из первоначально 52 членов Экономического совета 31 был из американской зоны и только 21 - из английской. Сами представители партий в этом совете, словно в зеркале, отражали его классовый характер. ХДС английской зоны по совету Аденауэра сколотил реакционную основную команду, некоторые ее "игроки", вроде д-ра Пфердменгеса, числились в американском списке военных преступников или же совсем недавно, как д-р Хенле, один из заправил концерна Клёкнера, были выпущены из союзнической тюрьмы. Председателем фракции СвДП являлся старый доверенный человек "Дойче банк", ставший впоследствии вице-канцлером ФРГ, а затем переметнувшийся в ХДС Франц Блюхер. Фракцию СДПГ возглавлял сначала д-р Виктор Агарц, но его вскоре вытеснил с этого поста влиятельный функционер из партийного аппарата, владелец лицензии на издание газеты "Штутгартер цайтунг" Эрвин Шёттле.
ПОЛИТИКА РЕАКЦИИ В ЭКОНОМИЧЕСКОМ СОВЕТЕ
Столкновения начались сразу же при избрании председателя Экономического совета. Депутат ХДС д-р Хольцапфель из Герфорда, инициатор создания ХДС в английской зоне и затем беззастенчиво оттесненный от руководства партии Аденауэром, предложил на этот пост д-ра Эриха Кёлера из Висбадена.
От имени нашей фракции я отклонил это предложение: состав Экономического совета не отражает действительного соотношения сил партий в английской и американской зонах. Если бы с демократией не совершали всяких манипуляций, то сильнейшей фракцией был бы не ХДС, а СДПГ. Поэтому последняя и должна внести предложение по кандидатуре председателя.
Примечательным для поведения фракции СДПГ было то, что она не поддержала наше предложение, а вместе с ХДС проголосовала за д-ра Кёлера, который и был, вопреки нашим голосам, избран председателем на первый период деятельности совета. Так ХДС пришел к руководству Экономическим советом и его фактически правительственной деятельности.
После выборов все фракции, кроме КПГ, заявили о своем принципиальном согласии с сепаратной конструкцией бизональных органов. От имени нашей фракции и партии я потребовал вместо организации зональных и бизональных учреждений учредить центральную общегерманскую администрацию. "Только тогда, когда Германия будет управляться централизованно, станет возможно ликвидировать бедственное положение нашего народа и лучше наладить экономику". Это попало господам из военной администрации и кругов немецкой реакции не в бровь, а в глаз. И вот тут-то в парламентской сфере начался такой же террор, который мы уже видели до этого во внепарламентской борьбе за единство и справедливый мир.
С целью скомпрометировать меня и таким образом лишить возможности выступать в Экономическом совете в качестве представителя нашей партии, при содействии одного из редакторов газеты "Франкфуртер рундшау", Лотара Франка, была пущена в ход фальшивка. Мне приписывали, будто бы я сказал на пресс-конференции следующее: "В результате организации бизональной администрации создано западногерманское государство, а все те, кто пытался при помощи бизональной хартии разделить Германию,-это изменники родины". Но таких слов я не произносил.
16 марта 1948 г., прежде чем перейти к повестке дня, Д-р Кёлер зачитал письмо нескольких фракций, в котором они ссылались на лживое сообщение "Франкфур-тер рундшау". Кёлер, отлично знавший, что за спектакль тут разыгрывается, попытался спровоцировать меня на инцидент инквизиторскими вопросами. Я наотрез отказался подвергнуться подобному допросу. Задуманная выходка против меня и фракции КПГ сорвалась. Заседание было прервано. Но тут совет старейшин срочно принял заранее подготовленное постановление об изменении порядка деятельности Экономического совета, в результате чего исключение депутата признавалось допустимым. Пленарное заседание Экономического совета придало этому постановлению обратную силу, и, таким образом, меня на два месяца отстранили от участия в заседаниях. Протест моих товарищей был отклонен.
У франкфуртских марионеток руки для провокаций против КПГ, против нас, были развязаны: принимая произвольные решения, они выполняли желания главнокомандующих западными оккупационными войсками.
Это пришлось испытать на собственном опыте не только нам, по даже и первому директору управления хозяйства д-ру Земмлеру. Ему довелось получить достаточно ясное представление о методах внешнеторговой ноли-тики, проводившейся американскими империалистами при помощи специальной организации ДЖЕИА (Joint Export and Import Agency). Эта внешнеторговая монополия западных оккупантов изымала огромные долларовые ресурсы для экспорта и импорта, диктовала цены, по которым закупались и затем перепродавались немецким покупателям хлеб или фуражное зерно. Д-ру Земмлеру пришлось познакомиться с такой практикой ведения дел, которая даже по буржуазным критериям превосходила все мыслимое: "Нам присылали кукурузу и корм для кур, а мы платили за это втридорога. Мы платим за это долларами и немецким экспортом да еще вынуждены благодарить" 5.
После такого заявления д-р Земмлер, с благословения своих коллег по фракции, был смещен американцами. Найти подходящего преемника ХДС поручил банкиру Пфердменгесу и представителю концерна Клёкнера д-ру Хенле. Кандидат действительно оказался подходящий. Имя его было: профессор Людвиг Эрхард. Он был избран на этот пост неожиданно, даже вопреки Зеебому - политику от Немецкой партии.
Д-р Земмлер был так ожесточен всем этим, что позднее назвал все своими именами. В памятной записке от 5 марта 1948 г. он вскрыл тот факт, что американцы, по существу, организовали в западных зонах голод. "Несмотря на всеобщий продовольственный кризис при свободном распоряжении импортом было бы возможно получать большее число калорий и высококачественного витаминозного продовольствия. Вопреки всем опровержениям жиры и мясо можно было получать без нарушения международного планирования"6. Кроме того, сообщал д-р Земмлер, немецкие машины, предназначенные для производства мирной продукции, вывозились в Англию, где вместе с документацией и чертежами передавались конкурентам. Хотя по Потсдамскому соглашению демонтаж промышленных предприятий должен был закончиться к июню 1947 г., он все еще продолжался. Технически вполне пригодное оборудование вывозилось в Англию под видом железного лома. Если я в чем-либо виновен, писал д-р Земмлер в своей памятной записке, я должен был бы подвергнуться осуждению военным судом; "вместо этого меня просто уволили" 7.
Аналогичный скандал вызвали махинации СТЕГ (Государственная компания по учету общественного имущества). Эта организация совершала весьма выгодный для США бизнес с излишками имущества американской армии. Благодаря своему положению в Экономическом совете в этих махинациях участвовал и Пфердменгес. Он нес личную ответственность за выгодную перепродажу немцам американского старья, которую армия США в течение ряда лет вела прямо под открытым небом, сбывая главным образом негодные ткани и сгнившие кожаные товары. Барахло это обошлось дорого: навязанные за него цены правительству Федеративной Республики Германии впоследствии пришлось признать и выплатить по Лондонскому соглашению о долгах.
Когда наша фракция в Экономическом совете 8 ноября 1948 г. потребовала участия немецких экспертов в ревизии баланса ДЖЕИА, наше предложение было без прений передано хозяйственной комиссии, а та рекомендовала пленуму оставить предложение КПГ без последствий. Так был замят скандал с многомиллионной спекуляцией. Почему? Во-первых, потому, что столь крупные дельцы, как Пфердменгес, были заинтересованы в том, чтобы общественность узнала об этом как можно меньше. Во-вторых, потому, что крупные немецкие фирмы нередко сами были замешаны в таких жульнических сделках с американцами и, несомненно, принимали активное участие в организации дефицита и нужды. По меньшей мере 50% продукции - а ее выпуск тем временем уже достиг 90% довоенного уровня - припрятывалось, а затем утекало по каналам "серого" и "черного" рынка в результате различных компенсационных сделок и спекуляции валютой.
"ПЛАН МАРШАЛЛА" И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
Все существенные решения, характерные для деятельности Экономического совета, были предопределены "планом Маршалла" и его целями. Этот план, провозглашенный 5 июня 1947 г. государственным секретарем США Джорджем Маршаллом, отражал изменение стратегии американского монополистического капитала. То была попытка посредством создания антисоветского Западного блока экономически, политически, а в конечном счете и в военном отношении усилить руководящую роль американского империализма. Прикрываясь фасадом экономической помощи послевоенному восстановлению Европы, "план Маршалла" служил экономической базой доктрины "отбрасывания" коммунизма; тем самым он стал основой новой фазы агрессивной внешней политики США, запланированным следствием которой и явился раскол Германии и Европы. С помощью "плана Маршалла" правящие круги США использовали экономические и политические трудности ослабленных войной стран и собственных западных союзников для их полного подчинения американскому господству. При этом целью США и реакционеров всех стран было ограничить влияние демократических сил в западноевропейских капиталистических государствах и остановить прогрессивное политическое развитие в народно-демократических странах Восточной Европы. Ключевая роль отводилась при этом возрождению западногерманского империализма - с его промышленным потенциалом и людскими резервами, с его реваншизмом и особенной агрессивностью в отношении Востока.
По этим причинам мы, коммунисты, отвергали "план Маршалла" и боролись против него. Впрочем, не надо было быть марксистом для того, чтобы осознать сущность этого плана; даже в американских газетах можно било прочесть: "Это отнюдь не альтруистская политика. Программа помощи Европе не что иное, как средство поддержки тех собственных союзников, на которых мы можем рассчитывать... Это - вложение капиталов с целью обеспечения порядка и стабилизации. Западная Европа это весьма хорошо понимает. Участвующие в данном деле страны просто не находят слов для выражения своей благодарности за нашу помощь... Они приписывают эту помощь тому обстоятельству, что мы не упускаем из виду свои интересы, и они ценят эти мотивы так же, как и нашу способность действовать в наших собственных интересах. Европа должна... подчиниться нашему руководству, и играть эту роль, вступающую в противоречие с их собственными взглядами, правительствам европейских стран порой тяжелее, чем это могут представить себе американские государственные деятели" 8.
Эти факты были, разумеется, известны и членам Экономического совета. Какую же позицию занимали лидеры буржуазных партий и СДПГ?
Как и западногерманские промышленники, ХДС приветствовал "план Маршалла" прямо-таки с восторгом. В своих воспоминаниях Аденауэр подробно рассказывает о предыстории плана и заявлениях государственного секретаря США Маршалла. Аденауэр цитирует тогдашнего помощника американского государственного секретаря Дина Ачесона, который 8 мая 1947 г. без обиняков заявил в Кливленде (США): Соединенные Штаты не остановятся перед тем, чтобы приступить к "восстановлению Европы" и без согласия "большой четверки". Аденауэр выразительно ссылается на ту часть речи Ачесона, в которой тот подчеркивал притязание США на мировое господство: "Американская экономика нуждается в европейском рынке сбыта, и Соединенные Штаты из соображений стабильности своей экономики и своей безопасности перед лицом мирового коммунизма заинтересованы в оздоровлении Европы"9.
В действительности же все последствия этой политики реставрации крупного капитала в западных зонах Должны были вести к эксплуатации, кризисам и в конце концов к ремилитаризации. Более дальним следствием такой политики был экономический и политический раскол Европы на два противостоящих друг другу блока. Пониманием этой опасности была проникнута и позиция Советского Союза. В Парижском совещании министров иностранных дел, начавшемся в конце июня 1947 г., принял участие и советский представитель. Вся конструкция "плана Маршалла", все его цели в области экономики и политики делали отклонение его Советским Союзом неизбежным.
В то время мы вели очень много публичных дискуссий относительно положений "плана Маршалла" и его последствий. Мы решительно выступали против предусматривавшегося им отчуждения немецкой промышленности американским капиталом. Мы выступали за систему таких соглашений, которые бы принимались странами Европы в интересах всех и к обоюдной пользе. Мы подчеркивали: обеспечение наших потребностей в сырье требует установления и расширения торговых отношений и с Восточной Европой. Быстрый экономический подъем в этой части мира открывает огромные возможности для расширения торговых связей. Было бы в высшей степени близоруко, если бы мы, уступая отрицательному отношению тех или иных политиков к государственному и общественному строю других стран, позволили бы изолировать себя от этих рынков.
К сказанному добавлялись внутриполитические причины, требовавшие от нас выступать против "плана Маршалла" и его реставрационных намерений. В заявлениях КПГ и нашей фракции в Экономическом совете мы указывали на то, что "план Маршалла" направлен против передачи ключевых отраслей промышленности в общественную собственность. С принятием "плана Маршалла" экономическая политика оказалась бы подчиненной принципу "свободного рыночного хозяйства". Под идеологической завесой "плана Маршалла" и при помощи долларовых инъекций в Западной Германии фактически происходило восстановление монополистического капитала.
Доля заработной платы в валовом национальном продукте постоянно отставала от доли прибылой. Это вызвало у многих руководящих профсоюзных деятелей состояние глубокого внутреннего конфликта: с одной стороны - требования рабочих и служащих, несовместимые с курсом "плана Маршалла"; с другой - нажим шумахеровской верхушки СДПГ, выступавшей за этот план. Мне все еще помнится речь тогдашнего председателя профсоюза работников коммунального хозяйства, транспорта и связи, коллеги Куммернусса, на чрезвычайном съезде ОНП английской зоны (16-18 июля 1948 г.) в Реклингхаузене. Куммернусс попытался обосновать свое сдержанное одобрение "плана Маршалла": ведь члены профсоюза и рабочие постоянно спрашивали его, не отказываются ли профсоюзы, говоря "да" "плану Маршалла", от собственной прогрессивной концепции в области экономической политики. В связи с этим Куммернусс сказал: "Я не могу не заявить, что, если будет безусловно доказано, что мы, профсоюзы, в результате "плана Маршалла" окажемся вынужденными отказаться от идеи социализации, нам следует открыто и честно сказать: лучше уж мы поголодаем еще два-три года" 10.
Несмотря на свое согласие на "план Маршалла", Ганс Бёклер тоже был вынужден заявить в заключительном слове на том же съезде в Реклингхаузене, что свободная внешняя торговля дала бы нам валюты раз в 10-15 больше. И тем не менее "оккупационные державы просто-напросто пожелали по-иному". Как и они, Ганс Бёклер в конечном счете желал вот чего: "Отбросим прочь все сомнения, воспользуемся теми выгодами, которые дает нам план,- а он дает большие выгоды и нам, профсоюзам..." 11
Особенно ревностным поборником "плана Маршалла" являлся Курт Шумахер. Лидеры СДПГ превозносили план так, словно долларовая стратегия не имела ничего общего с социальной реакцией и политикой реставрации прошлого в западных зонах. Только впоследствии, связавшее себя с "планом Маршалла", Правление СДПГ было вынуждено в своем предвыборном обращении 16 июля 1949 г. взглянуть на некоторые факты критически: "За стенами крепости борющейся социал-демократии правые партии вели дело к созданию несоциальной эпохи развития немецкой экономической политики. Прибыль снова стала высшим законом" 12.
Хотя руководство СДПГ и в то время болтало о "приливе сил", вызванном поставками по "плану Маршалла", ему приходилось признавать: "Однако франкфуртская экономическая администрация еще не исключила опасности возникновения кризисов. Она функционировала лишь как инструмент классовой борьбы сверху, она сделала бедных еще беднее, а богатых - еще богаче" 13.
"План Маршалла" вовсе не означал "прилива сил"" как утверждалось в обращении Правления СДПГ, а вносил решающий вклад в восстановление германского крупного капитала, содействовал обогащений? богатейших. Монополии использовали долларовую инъекцию для усиления мощи своего капитала. Правда, около 90% всех средств по "плану Маршалла" поставлялось в виде товаров. Зато полученная компенсация и проценты предоставлялись в виде "средств по программе восстановления Европы" предпринимателям. При этом нельзя забывать, что все, что США перекачивали тогда по "плану Маршалла" в Западную Германию, потом подлежало оплате в многократном размере в форме оккупационных расходов и поставок на военные нужды. Еженедельник "Ди Виртшафт" сообщал, например, что прямые и косвенные оккупационные расходы к концу 1949 г. составили в общем 40 миллиардов марок, т. е. примерно 8 миллиардов марок в год. Для сравнения: по "плану Маршалла" с апреля 1948 г. до конца июля 1952 г. в Западную Германию поступило всего лишь 1,3 миллиарда долларов 14.
В то время как Ганс Бёклер видел "выгоды" для профсоюзов, мы, где только могли, предостерегали наших коллег от иллюзий. Товарищ Вилли Агарц, заместитель председателя профсоюза горнорудной промышленности, сформулировал это на том же съезде ОНП английской зоны одной фразой: "То, что на пользу капитализму,- во вред профсоюзам" 15.
Мы постоянно пользовались любой трибуной для выступлений против "плана Маршалла" перед общественностью, на заседаниях Экономического совета. Разумеется, его сторонникам это было весьма не по вкусу. Когда в июне 1948 г. западногерманские представители администрации "плана Маршалла" в Париже докладывали комиссии Экономического совета по осуществлению "программы восстановления Европы" об уровне помощи, оказываемой Западной Германии по этому плану, заместитель председателя совета Дарендорф (СДПГ) внес предложение провести обсуждение в закрытом порядке и отстранить коммунистов от участия в нем. Когда же наши товарищи стали настаивать на своем праве, буржуазные партии и СДПГ, недолго думая, закрыли заседание, а потом продолжили его как межфракционное совещание своих партий.
Председатель Экономического совета д-р Кёлер пытался оправдать и этот политический скандал: мол, в комиссии по "плану Маршалла" необходимо было обсудить такие вопросы, о которых нельзя просто так сообщать общественности. Тогда мы задали контрвопрос: что же за обязательства приняли на себя бизональные представители в Париже, если они так боятся держать ответ перед избранными депутатами?
Поскольку в результате политики "плана Маршалла" весьма быстро усиливался переход немецкого хозяйства в руки американского капитала, наша фракция 19 апреля 1948 г. внесла проект закона об отчуждении. "Экономический совет,- говорилось в нем,- постановляет: Административному совету поручается незамедлительно представить Экономическому совету проект закона о регулировании продажи, передачи и залога немецких ценных бумаг и имущественных акций негерманским физическим и юридическим лицам (Закон об отчуждении)" 16.
Через четыре дня, на 14-м пленарном заседании Экономического совета, и это предложение в результате происков д-ра Хольцапфеля (ХДС) было просто-напросто снято с повестки дня.
Может быть, наши опасения были все-таки несколько необоснованны; может быть, нам мерещились привидения? В середине 60-х годов такой находящийся вне подозрений свидетель, как "Союз промышленности Европейского экономического сообщества" (ЮНКЕ), сообщил, что более двух третей всех американских валютных капиталовложений Б Западной Европе (которые были предоставлены в общей сложности 3 тысячами американских фирм) принадлежали 18 крупнейшим концернам США. По другим источникам, только три крупнейших американских концерна - "Дженерал моторс", "Стандард ойл" и Форд - сосредоточивали в своих руках 40% всех американских долларовых инвестиций в Западной Европе. Центр тяжести этих долларовых капиталовложений опять же лежал прежде всего в наиболее быстро развивавшихся и ключевых отраслях промышленности, таких, как электроника, автомобилестроение и нефтяная промышленность. Вот на какой путь были переставлены тогда стрелки в Экономическом совете!
Сторонники "плана Маршалла" руководствовались теми же мотивами, которые и по сей день побуждают империалистических политиков, военщину и их идеологов проталкивать и пропагандировать американские капиталовложения в качестве экономической гарантии политического и военного участия США в делах Западной Европы. И по сей день боннской практикой осталось Укрепление военно-политического союза Бонн - Вашингтон, благоприятствуя переплетению капиталов, особенно в области военной промышленности. Вместе с тем между ними идет острая борьба за власть, за господство и за руководство в ключевых и развивающихся областях промышленности, и эта борьба постоянно ведется за счет рабочих и потребителей. Восстановление западногерманского крупного капитала, затем "малая Европа" монополий, переплетение капиталов с американскими концернами и механизм ЕЭС, образование в ФРГ военно-промышленного комплекса - все это прямые или косвенные последствия "плана Маршалла".
ДЕНЕЖНАЯ РЕФОРМА И ПЕРЕОРИЕНТИРОВКА ЗАПАДНОЙ МАРКИ
От "плана Маршалла" прямой путь вел к денежной реформе в западных зонах - новому и поистине решающему шагу к расколу Германии.
Денежная реформа позволила банкам и промышленным монополиям сконцентрировать свои силы и приобрести новые средства для беспримерной финансовой экспансии. Сепаратная денежная реформа с самого начала проводилась односторонне по планам американского правительства. В его намерение входило при помощи этой реформы разорвать в клочки Потсдамское соглашение, исключить возможность единого демократического развития во всех четырех зонах и положить начало непосредственному созданию западногерманского государства как аппарата господства восстановленного капитализма над народом. Именно по осуществлению этой цели и велась систематическая работа как американцами в военной администрации Клея, так и заправилами германской индустрии и банков. Ведь они сообща стремились к тому, чтобы создать денежно-финансовую базу для реставрации всех прежних имущественных отношений и власти капитала.
Империалистические оккупационные державы и западногерманский финансовый капитал, проводя денежную реформу, делали ставку и на то, чтобы оказать усиленный нажим на советскую оккупационную зону. Они надеялись произвести ошеломляющий эффект, поставив ее перед лицом свершившихся экономических и финансово-политических мероприятий. Это должно было также уменьшить воздействие на Западную Германию демократических антимонополистических реформ, проведенных в советской оккупационной зоне.
Нет никакого сомнения в том, что с инфляционным ходом развития надо было кончать; требовалось провести перестройку всей денежной системы.
Мы, коммунисты, желали денежной реформы социального характера. Она должна была бы, в соответствии с Потсдамским соглашением, распространяться на территорию всех оккупационных зон и привести в здоровое соотношение находившиеся в обороте денежные знаки, заработную плату и цепы. Денежное обращение, возросшее в Германии в результате политики войны до 70 миллиардов рейхсмарок, следовало теперь приноровить к действительному экономическому развитию. Главное бремя оздоровления денежной системы должны были бы нести собственники основных средств производства и крупных реальных ценностей. Таким образом, денежная реформа, по нашим представлениям, была нужна, чтобы защитить покупательную способность заработной платы и не допустить повой инфляции. Она была призвана, как это позже и произошло в советской оккупационной зоне, оказать поддержку новому демократическому строительству - без монополистов, валютчиков и спекулянтов.
Поэтому мы, коммунисты, говорили: воспринятая от военной экономики и до сих пор сохраняемая в западных зонах анормальная денежная и имущественная структура не может быть изменена, если равное бремя будут нести и без того неимущие, и владельцы крупных капиталов и реальных ценностей. После того как миллионы немцев понесли большие потери, такого рода денежная реформа лишила бы бедняков последнего, а богачи стали бы в итоге еще богаче. Мы требовали увязать денежную реформу с социальным распределением ее тягот. При таком распределении денежная реформа крепко ударила бы по владельцам крупных капиталов и имущественных ценностей, с тем чтобы мелкие вкладчики сберкасс сохранили свои накопления в возможно большем объеме. Денежная реформа, которая была проведена представляла полную противоположность. От нее выиграли только капиталисты, спекулянты и торговцы "черного рынка".
Из позднейших публикаций известно, что еще в мае 1946 г. США имели детально разработанный план денежной реформы. Это был подготовленный по указанию Клея "план Кольма -- Доджа - Голдсмита". Определявшийся целями американской оккупационной политики в Германии, план предусматривал обмен всех наличных денежных знаков в отношении 10:1, причем "в общих чертах это должно было оставаться обязательным и в дальнейшем" 17.
Затем, с середины 1947 г., приготовления к сепаратной денежной реформе в западных зонах ускорились. Более для маскировки, нежели для серьезного сотрудничества в июне 1947 г. было создано "Особое бюро денежно-кредитного дела" при уже существовавшем сепаратном финансовом управлении в Бад-Хомбурге. Это "Особое бюро" получало основные указания от администрации Клея, в том числе и задание подготовить план решения денежной проблемы. Все было предельно засекречено. Об этом свидетельствуют и строжайшие предписания участникам сообщать о результатах их совещаний только вышестоящей англо-американской инстанции - Bipartite-Control-Office. Информировать Экономический совет - высший тогда орган для всех западных оккупационных зон - запрещалось.
Кто же такие были немецкие партнеры но этому валютному покеру? "Сплошь специалисты", но ни один из них не представлял интересы коллективов предприятий, профсоюзов, рабочего класса. Зато весьма широко были представлены финансовые интересы западногерманского и иностранного капитала. В качестве видимых публике актеров на авансцене "Особого бюро" с ноября 1947 г. подвизались доверенный человек Клея Эдвард Теннеибаум, англичанин Роблок, а затем его преемник сэр Эрик Коатс. Франция направила лишь одного контролера. Среди немецких участников "Особого бюро" были: д-р Людвиг Эрхард, сменивший председателя городской палаты Мюнхена Эрвина Хильшера; затем, в той же должности, д-р Пфляйдерер; д-р Фриц Кан-Гарнир, президент центрального банка земли Баден-Вюртемберг; д-р Вальтер Дудек, сенатор по финансовым вопросам ганзейского города Гамбурга; Генрих Хартлиб, вице-президент центрального банка земли Бавария. Этому изысканному кругу господ были приданы еще восемь лиц с совещательными функциями. Обязанности научного секретаря выполнял профессор Зауэрбрух. Нити от Бад-Хомбурга к Экономическому совету с января 1948 г. шли через валютную комиссию, состоявшую из доверенных людей фракций ХДС/ХСС, СвДП и СДПГ. В состав этого тайного клуба входили депутаты Пфердменгес (ХДС), Блюхер (СвДП) и Кридеман (СДПГ).
В том же месяце был создан Эмиссионный банк, а в феврале 1948 г.- Банк германских земель; и тот и другой - в качестве готовых учреждений финансовой системы сепаратного государства. Для участия в валютном заговоре Клея сотрудников "Особого бюро" 20 апреля 1948 г. в строжайшей тайне перевезли в Ротвестен (около Касселя) и разместили в казарме американской авиационной части. Таким образом намеревались разыграть спектакль "немецкого участия". Эта хорошо подкармливаемая труппа отрабатывала там до начала июня 1948 г. свой урок по теории занятости населения, а также готовила обширные планы перестройки денежной системы. Тем временем американцы уже паковали тюки с новыми банкнотами для транспортировки через Атлантику, твердо решив не менять ни единой запятой в своих планах денежной реформы. Поэтому я и сегодня задаю все тот же вопрос: разве эти немецкие господа не являлись, в большей или меньшей мере, "вспомогательным персоналом союзников"?
Д-р Пюндер, поддерживавший как обер-директор Экономического совета постоянную связь с Ротвестеном, в своих воспоминаниях, более или менее совпадающих с сообщениями Хильшера, свидетельствует, кто в действительности дирижировал этой денежной симфонией. "8 июня 1948 г. работа конклава в Ротвестене была закончена. Руководство ею все больше переходило в руки американца Эдварда Тенненбаума... Усилия немецкой группы внести в союзнические проекты изменения также и по содержанию оставались безрезультатными". И далее: "Нам пришлось примириться с тем, что американцы были полны решимости, в противоположность основной тенденции их франкфуртского статута, разрабатывать денежную реформу как их собственный законодательный акт, придавая, однако, величайшее значение немецкому сотрудничеству" 18.
Хотя свидетельство Пюндера и доказывает полное раболепие перед оккупантами, оно никак не может служить оправданием ответственным немецким политикам, подлизавшимся на подмостках и за кулисами денежной реформы. Уже одно их молчание делало их виновными за те социальные последствия, которые легли тяжким бременем на плечи миллионов людей труда, за разрушительное воздействие на таможенно-денежное единство, за всю политику раскола Германии. Они знали (за исключением некоторых деталей) совершенно все насчет намерений, содержания и целей сепаратной денежной реформы. Пюндер пишет в своих воспоминаниях, что этот самый крупный законодательный акт и положения о его осуществлении (речь идет о 4 законах и 32 инструкциях) "до последнего дня обсуждались во франкфуртском здании "ИГ-Фарбен" при участии экспертов обеих сторон главнокомандующими оккупационными войсками и Административным советом, а также некоторыми представителями Экономического совета и Совета земель" 19.
Если в самом деле были какие-то разногласия, действительные противоречия, почему же эти господа держали язык за зубами? К чему было это бесполезное утирание слез после содеянного зла, когда Пюндер, выступая по радио накануне реформы, заявлял: "Мы, немцы, такого разделения нашей страны на две валютные области не желали" 20.
В результате сепаратной денежной реформы, объявленной 21 июня, по наверняка неполным данным, были изъяты из обращения в банкнотах и со счетов в сберегательных кассах 183 миллиарда рейхсмарок. Еще и по сей день часто можно слышать, будто денежная реформа сделала тогда всех одинаково бедными, все подверглись одинаковым условиям ее проведения, все получили один и тот же старт. Это самая примитивная и наглая ложь. Денежная реформа явилась гигантски выгодным делом для концернов, для крупных держателей акций и владельцев реальных ценностей. Они не только не понесли ответственности за причиненный войной ущерб, в котором были виновны, но и смогли в последующий период полностью реализовать свои нажитые на войне прибыли. А расплачиваться, бесконечно расплачиваться должны были трудовые люди.
Закон определил для всех граждан квоту в 40 марок на человека. 60 рейхсмарок подлежали обмену на новую западную марку в соотношении 1:1. Официальное соотношение обмена остальных денежных сумм было установлено 10:1. Но свободно получить можно было только половину этой суммы, другая зачислялась на "блокированный счет". В сентябре 1947 г. 70% этих сумм были постфактум ликвидированы, 20% переведены на свободные счета, а 10% обращены на покупку ценных бумаг. Окончательная квота обмена равнялась, таким: образом, 100 рейхсмаркам, что соответствовало 6,5 новой западной марки, т. е., иначе говоря, соотношение было 16:1. Ущерб для мелкого вкладчика составлял в среднем 93,5%. По состоянию на 31 марта 1948 г. общая сумма вкладов, числившихся на счетах в
государственных сберкассах, равнялась 45191,1 миллиона рейхсмарок. После пересчета они к 31 декабря 1949 г. составляли лишь 2193 миллиона западных марок.
Это говорит о том, что вкладчики, т. е. трудовое население, потеряло даже больше - 95,1%!
Зато акционеры, как показал позже баланс обмена, вышли из игры без всяких потерь, более того, они даже нажились на нем, во много раз увеличив свой реальный капитал. 20 июня 1948 г. акционерный капитал 2241 акционерного общества, согласно их итоговым балансам, составлял круглым числом 12030 миллионов рейхсмарок. В их начальных балансах от 21 июня 1948 г., выраженных в западных марках, указывалось 10 116 миллионов. Таким образом, номинальный ущерб акционеров равнялся 1911 миллионам марок, или 15,9%. При этом акционерные общества засчитали в эту сумму все потери от войны, а также от демонтажа предприятий военной промышленности, за который они впоследствии, при распределении налогового бремени, были компенсированы до последнего пфеннига. Кроме того, номинальные потери акционеров более чем компенсировались повышением курса: с июня 1948 г. до января 1950 г. индекс курса их акций возрос на 94%.
Из 2241 перечисленного в новую валюту баланса акционерных обществ 1520, т. е. 67,8% всех этих обществ, смогли обменять свой акционерный капитал в соотношении 1:1 или даже в еще более выгодном. Вот несколько примеров. Хеш обменял в соотношении 1:2,9, т. е., иначе говоря, за один пакет акций номинальной стоимостью 10 миллионов рейхсмарок акционеры этого концерна получили теперь, причем в более ценной валюте, 29 миллионов западных марок. За одну подвергшуюся инфляции рейхсмарку Флик получил 2,9 западной марки, ценность которой была выше прежней. Еще сенсационнее оказался результат обмена у Клёкнера: 1:3,08! Клёкнеровские акционеры ухитрились обменять пакет акций стоимостью 10 миллионов рейхсмарок на пакет в 30,8 миллиона новых марок!
Особенную выгоду обеспечили себе те концерны, которые теперь находились в иностранных, прежде всего американских, руках. Заводы "Форд АГ" имели акционерный капитал в 32 миллиона рейхсмарок; официальный их ущерб от войны составлял 30,3 миллиона, т. е. 94,7% акционерного капитала. Тем не менее Форд обменял весь номинальный акционерный капитал из расчета 1:1. У фирмы "Опель" (дочернее предприятие концерна "Дженерал моторс") при акционерном капитале в 80 миллионов рейхсмарок "чистый" ущерб от войны был объявлен равным 98,9 миллиона рейхсмарок, т. е. 123% акционерного капитала. В пересчетном же балансе вдруг появился вызванный денежной реформой ущерб в 124 миллиона марок. Тем не менее фирма "Опель" получила при обмене из расчета 1:1 целых 80 миллионов западных марок! Машины и оборудование, которые уже ряд лет числились в балансах и даже в итоговом балансе лишь как "ценные воспоминания", теперь были зачислены на новый баланс от 26 июня 1946 г, в сумме 42749800 западных марок.
Все эти данные показывают, как обогатился монополистический капитал благодаря денежной реформе и последующим законам. Совсем как сегодня, дирекции концернов утаивали огромные прибыли под видом "скрытых резервов". Во время денежной реформы они на миг приоткрыли свои соответствующим образом "причесанные" балансы, чтобы реализовать собственные военные прибыли. Такие концерны, как Форд, "Опель" и "Унилевер", в которых преобладал американский или английский капитал, даже приобрели то преимущество, что получали прибыли от обеих воевавших друг против друга сторон.
Социальное положение рабочих и служащих после денежной реформы по сравнению с имущим слоем дополнительно ухудшилось в результате политики свободного установления цен, арендной платы за жилища и тарифов на предприятиях. Таким образом, в нашей стране было положено начало крупным социальным перераспределениям национального дохода в пользу невероятной концентрации собственности и экономической мощи в руках государственно-монополистического капитала. Эту ситуацию, возникшую после денежной реформы, охарактеризовал Научно-экономический институт профсоюзов в своем отчете за 1946-1949 гг.:
"1. Население на Западе [Германии] уже до реформы распалось на владельцев реальных ценностей и голодающих, на живущих и прозябающих, на одетых и оборванных.
2. После 20 июня 1948 г. слой обедневших стал, в результате обесценения даже небольших накоплений, находившихся на вкладах, еще больше. Судьба пенсионеров и беженцев едва ли улучшилась. Число проживающих в кое-как приспособленных помещениях (по крайней мере что касается слоя не владеющих реальными ценностями) уменьшилось не намного" 21.
Сверху, с вершин богатства и власти, "день X" (он же "час нуль") денежной реформы представляется совершенно иным. Так, супруга Тиссена (сообщивший об этом Курт Прицколейт не называет ее фамилии, а вежливо именует ее "в высшей степени предприимчивой и весьма энергичной дамой") через несколько лет после "дня X", во время чая на своей дюссельдорфской вилле, заявила гостям: "Ничто не доказывает так хорошо, как денежная реформа, что крупные социальные и экономические различия, которые используются красными в качестве повода для их разрушающей государство и общество агитации, заложены в самой природе человека. Ведь как тогда обстояло дело? В день денежной реформы все были равны. Каждый, будь он беден или богат, будь он предприниматель или рабочий, имел в кармане не больше 40 марок. Но во что превратили их, к примеру, вы и во что - ваши рабочие". Прицколейт замечает: "Это звучит невероятно, но это так" 22.
Наша партия расценила результат денежной реформы по классовой сущности лежавших в ее основе законов, по ее воздействию на положение трудового народа: "КПГ заявляет решительный протест против денежной реформы, продиктованной капиталистическими интересами. Эта реформа означает раскол Германии и перекладывание бремени войны и "плана Маршалла" на плечи немецких трудящихся" 23.
Раскол тяжело отразился и на Берлине. Первоначально генералы Клей, Кениг (глава французской военной администрации в Германии.- Перев.) и Робертсон в письме маршалу Соколовскому категорически отрицали свое намерение распространить денежную реформу на западные секторы Берлина. Тем не менее 23 июня 1948 г. она была проведена и там. Таким образом, Клей достиг дальнейшей цели своей стратегии; теперь не только Западная Германия, но и Западный Берлин оказывался отрезанным от советской оккупационной зоны в валютно-политическом отношении.
Мы постоянно требовали: пусть платят богатые! Теперь стало ясно: платить опять придется бедным. Чтобы смягчить самую острую социальную нужду, мы требовали: запретить любое повышение цен, увеличить заработную плату на 30%, не допускать увольнений, немедленно использовать для снабжения населения все припрятанные запасы товаров, продолжать выплачивать пенсии в прежнем объеме новыми деньгами.
Из опыта денежной реформы КПГ сделала тот политический вывод, который мог гласить лишь одно: всей силой объединенного рабочего класса противостоять объединенной реакции, западногерманскому ж иностранному крупному капиталу. "Должно ли было все произойти именно так? - говорилось в заявлении КПГ.-- Да, при Шланге-Шёнингене и Пюндере иначе быть не могло. Но так могло случиться только потому, что рабочий класс не выступал единым. На памятном ночном заседании Экономического совета имел место примечательный эпизод. Когда социал-демократические и коммунистические депутаты совместно проголосовали за запросы обеих фракций, поднялся председатель земельного правления СДПГ Шёттле и сказал: так дело дальше не пойдет; его фракция не должна больше голосовать ни за одно предложение КПГ. На это Макс Рейман ответил: "Это не помешает КПГ голосовать за социал-демократические предложения, если те отвечают интересам трудящегося населения. Мы находимся в Экономическом совете не для того, чтобы вести межпартийную политику, а для того, чтобы отстаивать интересы народа от реакции справа". Связанное с денежной реформой генеральное наступление предпринимателей со всей неумолимостью потребует от трудящихся единых действий. На предприятиях решается исход битвы за право на участие в управлении производством. Предпосылка успеха: единство и еще раз единство" 34.
Период непосредственно после денежной реформы был для нашей партии чрезвычайно тяжелым в финансовом отношении. Правление КПГ находилось тогда во Франкфурте-на-Майне. Поскольку партия не имела никаких акций, а также членов или кредиторов из среды крупных владельцев реальных ценностей, 21 июня 1948 г. наша касса оказалась совершенно пустой. На другое утро после обмена у нас не хватило новых денег даже на рассылку только что принятого заявления и директив партийным организациям. Тогда товарищи из секретариата Правления сложились и пожертвовали свои собственные деньги из полученной в воскресенье подушной квоты, чтобы партия смогла продолжать действовать.
У других партий таких финансовых забот не было. Кстати, тогда повсюду говорили, что буржуазные партии щедро финансировались из фондов западных оккупантов. К тому же в их распоряжении были бумажники предпринимателей, которые обильно смазывали деньгами машину своего партийного аппарата.
Только одна организация в Западной Германии находилась в таком же положении, что и мы: профсоюзы. Денежная реформа опустошила и их кассы, особенно забастовочный фонд, а он, ввиду нараставшей волны повышения цен, был важной опорой в неизбежных классовых стычках. Реакция, насколько это было в ее силах, использовала в погоне за наживой и этот результат денежной реформы.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА МОНОПОЛИСТИЧЕСКОГО КАПИТАЛА ПРИНИМАЕТ ЧЕТКИЕ ОЧЕРТАНИЯ
В лице профессора Эрхарда крупный капитал поставил на важный пост идеолога и защитника своего строя, который действовал, руководствуясь лишь одним девизом: "Все для свободной инициативы предпринимателей!" Уже в качестве директора Управления хозяйства бизонального Экономического совета Эрхард показал себя неизменным врагом всякого общественного прогресса, лютым противником партии рабочего класса и профсоюзов. С невероятной самовлюбленностью выступая с трибуны Экономического совета, он произносил брюзгливые речи против всего, что для него было "левым", Демонстрировал свое презрение к людям труда.
Для руководящих буржуазных деятелей послереформенной экономической политики типичным являлось то, что все свои меры, направленные на содействие крупному и монополистическому капиталу, они снабжали этикеткой "свободное рыночное хозяйство".
Экономическая политика Эрхарда заключалась - как тогда, так и в дальнейшем - в том, чтобы предоставить монополиям все свободы, а плюс к тому еще и всяческое финансовое содействие со стороны государства: огромные налоговые привилегии и преимущественное субсидирование и даже миллиард марок "инвестиционной помощи", который средние слои должны были дать для обеспечения кредитами тяжелой промышленности. Особый трюк проводившейся профессором Эрхардом экономической политики состоял в том, чтобы посредством якобы "свободного соревнования" за "предложение товаров населению" пропагандистски подготовить законодательство о картелях. Однако закон о картелях, принятый якобы для охраны этого соревнования, никогда и никоим образом не препятствовал ни одному крупному слиянию или даже какому-либо объединению фирм с целью господства на рынке. Концентрация экономической и политической власти поднялась при Эрхарде на еще невиданную дотоле ступень. Объединение власти государства с властью монополий превратилось во всеохватывающую систему и широко разветвленный аппарат господства.
На 14-м пленарном заседании Экономического совета 21 апреля 1948 г., т. с. незадолго до денежной реформы, Эрхард уже объявил о двух "крупных решениях": о денежной реформе и об активизации осуществления "плана Маршалла". Относительно основной линии экономической политики после денежной реформы Эрхард сказал следующее: "Учитывая ограниченность наших экономических средств и исключающую новое капиталообразование налоговую политику, любые капитальные затраты могут производиться лишь посредством незримо навязанного отказа от потребления" 25.
"Незримо навязанный отказ от потребления" - такова была форма, таков был способ экспроприации населения в результате денежной реформы и ее последствий. Эта политика продолжалась отменой запретов на повышение цен и тарифов при наличии в принципе замороженной заработной платы. 17 и 18 июня 1948 г., на 18-м пленарном заседании, Эрхард получил от буржуазного большинства Экономического совета полное одобрение этой концепции, названной "свободное и социальное рыночное хозяйство". Наша фракция потребовала, чтобы в ходе повышения цен на такие основные промышленные продукты, как уголь, сталь и т. п., его последствия не перекладывались на трудящихся.
Выполняя желание миллионов членов профсоюзов, я от имени фракции КПГ внес предложение относительно подготовки Экономическим советом закона о реформе цен, чтобы таким образом привести их развитие в допустимое соотношение с ожидаемым реальным доходом. трудящихся. Наше ходатайство, опиравшееся на предложение бизонального совета профсоюзов, было отклонено. Фракция СДПГ проголосовала против него заодно с ХДС.
Во время третьего чтения "закона взвинчивания цен" наша фракция внесла еще одно ходатайство, согласно которому следовало создать при Управлении хозяйства, а также при высших хозяйственных инстанциях земель специальный орган по контролю за ценами из представителей промышленности, торговли, профсоюзов, домашних хозяек и крестьян. В обязанности его входило бы контролировать движение цен и устанавливать те случаи, когда их повышение необоснованно.
Предложение фракции КПГ, как указывается в официальном протоколе, было "отклонено явным большинством вопреки голосам его инициаторов". На самом же деле при голосовании фракция СДПГ раскололась: часть ее голосовала за наше предложение, которое было сформулировано фракцией КПГ по инициативе профсоюза горной промышленности. При обсуждении закона в экономической комиссии последняя отказалась поддержать инициативу нашего депутата Рише и внести в законопроект Административного совета запрещение сговора о ценах. Согласно этому законопроекту, подлежал наказанию каждый, кто принимал участие в совершаемых различными союзами предпринимателей, торговыми "рингами" и тому подобными объединениями сговорах о ценах, определении минимальных цен и налогов или же поддерживал меры по установлению монопольного производства какого-либо товара. Ни о чем подобном господа из Экономического совета, разумеется, и слышать не хотели. Отклонив наше предложение в комиссии, они официально оказали содействие монополистическим стремлениям в западногерманской экономической политике и политике цеп.
РОСТ КЛАССОВЫХ ПРОТИВОРЕЧИИ ПОСЛЕ ДЕНЕЖНОЙ РЕФОРМЫ
Следующие после денежной реформы месяцы проходили под знаком взрыва роста цен и прибылей. Цены на готовые товары ко времени этой реформы достигали примерно 200% от уровня 1936 г. В результате отмены большинством Экономического совета контроля над ценами цены на готовую продукцию возросли по сравнению с 1936 г. до 230%. В декабре 1948 г. розничные цены на ткани подскочили (опять же по сравнению с 1936 г.) до 304%, на обувь - до 339%.
Экономический институт профсоюзов констатировал, что рост прибылей предпринимателей из расчета на каждую произведенную готовую единицу продукции стал гораздо большим, чем до войны, и "по сравнению с 1936 г. увеличился в размере около 29 %"26. Далее в этом анализе говорилось: "Масса прибыли, т. е. сумма всех прибылей, к марту 1949 г. превысила довоенный уровень в 2? раза" 27.
За этими цифрами скрывались беспримерная эксплуатация и без того сильно подорванной работоспособности рабочих и служащих и их безжалостное ограбление. Бремя тягот, которое было возложено на них, в результате отмены запрета на повышение цен возросло. Возникло не скорректированное и по сей день несоответствие между прибылями и ценами, с одной стороны, и заработной платой - с другой. Тем самым еще в начальный период проведения политики ХДС/ХСС во главе с Эрхардом были открыты шлюзы инфляции. В результате за 25 лет западная марка потеряла свою покупательную способность более чем наполовину.
Еще на этом первом этапе после денежной реформы монополии переставили стрелки ведения хозяйства таким образом, что "часть населения вновь безответственно обогащалась за счет трудящихся, а социальные конфликты значительно обострились" 28. Трудовое население ответило на атаки реакции крупными массовыми выступлениями коллективов предприятий и профсоюзов. 50 тысяч человек вышли на демонстрацию во Франкфурте-на-Майне, 100 тысяч - в Мюнхене, десятки тысяч - в рурских городах. На демонстрацию возмущения в Штутгарте генерал Клей ответил 30 октября 1948 г. тем, что запретил всему населению выходить на улицу. фактически было введено военное чрезвычайное положение. Но возбуждение масс росло.
Штутгартские события нашли отражение и в прениях, состоявшихся в Экономическом совете в связи с первым чтением закона против махинаций с цепами (20-е пленарное заседание 17 августа 1948 г.). Депутат от ХДС д-р Хаффнер генеральный директор заводов фирмы "Саламандра", а впоследствии влиятельный человек в правлении Союза германской промышленности, бросил представленным в Экономическом совете левым партиям обвинение, что при обсуждении данного вопроса они подстрекают население против проводимой большинством экономической политики. Это клеветническое утверждение вызвало бурные аплодисменты правых партий.
Товарищ Рише выступил с опровержением клеветы на демонстрирующих и бастующих рабочих. "Кто же, собственно, занимается подстрекательством? Те, кто выходит на демонстрацию, те, кто выражает свое несогласие с политикой повышения цен, которая снижает жизненный уровень народа, или же те, кто несет за это ответственность? Неужели здесь хотят выдвинуть новый вопрос о виновности? Неужели здесь хотят назвать виновниками тех, кто голодает и страдает, а не тех, кто породил эту злосчастную экономическую политику? Я думаю, слово "подстрекательство" относится как раз к тем, кто его произнес. Именно они подстрекают своей экономической политикой" 29.
Рабочие предприятий заставили руководство ОНП пойти на решительные меры. 12 декабря 1948 г. состоялось подобное всеобщей забастовке выступление почти всего рабочего класса Западной Германии. В программе из 10 пунктов профсоюзы потребовали объявления состояния экономического бедствия, связав это с требованием социализации.
Свыше 9 миллионов рабочих и служащих - более 80% всех тех, к кому был обращен призыв,- приняли участие в этом мощном выступлении против тех, кто взвинчивает цены, против хозяйничанья концернов, за участие общественности в управлении производством, за проведение, наконец, социализации ключевых отраслей экономики. Экономический совет ответил на эту профсоюзную акцию провокационным высокомерием. Буржуазное большинство его отказалось провозгласить состояние экономического бедствия, чего требовали профсоюзы.
Наша партия поддерживала все профсоюзные акции и мобилизацию коллективов предприятий на борьбу за социальные и демократические требования. Нам было ясно, что рабочий класс нуждается в собственной политико-экономической альтернативе экономической политике внутреннего и иностранного крупного капитала. В качестве ближайших целей рабочего класса и всех демократов мы выдвигали:
1. Лишение власти заправил концернов и других военных преступников и активных нацистов в экономике Рура, Рейна и Саара, а также во всех других областях западных зон и передачу всех предприятий в собственность земель.
2. Национализацию ключевых отраслей промышленности (например, горнодобывающей, металлургической, производство основных химических продуктов).
3. Очищение государственных хозяйственных органов от нацистов и других активных проводников фашистской политики войны; замещение постов в этих органах прогрессивными элементами.
4. Полное осуществление права производственных советов и профсоюзов на участие в решении вопросов в области социальной политики, а также всех вопросов планирования и управления производством и распределением.
5. Роспуск прежних хозяйственных союзов, вновь появившихся в западных зонах под вывеской демократических хозяйственных объединений.
Паритетное замещение всех постов в промышленно-торговых палатах при участии рабочего класса;
устранение всех бывших нацистов и представителей монополистического капитала из президиума и управления делами этих палат 30.
Нам было ясно: демократический и социальный прогресс может быть достигнут только в результате единства действий всех рабочих, прежде всего социал-демократов и коммунистов. В борьбе против воздействия эрхардовской экономической политики, против все более мощных организующихся концернов у коммунистов и социал-демократов было, несмотря на прочие разногласия, много общего. Именно здесь, пожалуй, впервые за время после окончания войны коллективы предприятий осознали свою силу. Такой ход развития не на шутку встревожил крупный капитал, но тем беззастенчивее стремился он к созданию западнозонального государства в качестве инструмента своей власти.
Когда противоположный ход развития в советской и западных зонах стал вырисовываться все четче, наша партия должна была сделать из этого соответствующие выводы. 28 апреля 1948 г., выступая в Герне перед 289 делегатами от всех земель западных оккупационных зон, я обосновал необходимость единой политики и организации КПГ в западных зонах, чтобы таким образом обеспечить более эффективное представительство интересов рабочих. Конференция приняла решение о создании Правления и Секретариата КПГ. Председателем Правления единогласно избрали меня. Мы подчеркнули полное согласие КПГ и СЕПГ в принципиальных вопросах и общность обеих партий в борьбе прогрессивных сил всего мира за демократию, мир и независимость народов. Одновременно, учитывая особые условия борьбы в западных зонах, подчеркивали также актуальность выработки политики, соответствующей этим условиям. Вследствие организационного отделения КПГ от СЕПГ тем нашим товарищам, которые входили в Правление СЕПГ, пришлось выйти из его состава.
ОБМАН С "ДЕКАРТЕЛИЗАЦИЕЙ"
Следующий шаг крупного капитала по реорганизации своего господства был предпринят под кодовым наименованием "декартелизация". Это определение оказалось весьма на руку реакции для маскировки истинного характера ее мероприятий, направленных на осуществление за спиной населения процесса, прямо противоположного ликвидации картелей. Новый акт комедии "декартелизации" был поставлен явно под режиссурой самого генерала Клея. В документе под официальным названием "Закон № 75 о реорганизации горной и сталелитейной промышленности", в отличие от текстов прежних законов, уже не было и речи о передаче концернов в общественную собственность. На повестке дня стояла реорганизация металлургической промышленности, проводимая под американским руководством. Это сразу же проявилось в составе новой "Combined Steel Control Group" {"Совместная группа по контролю над производством стали"). Американцы имели в ней 12 представителей, хотя в 1949 г. в их зоне производилось только около 5% всей западногерманской валовой продукции; англичане же - всего четырех.
К апрелю 1948 г. наиболее высокопроизводительные металлургические предприятия прежних объединений - концернов подверглись мнимой "декартелизации", и из них были образованы 24 акционерные компании с акционерным капиталом 100 тысяч рейхсмарок каждое. Этим акционерным капиталом первоначально распоряжалось опекунское управление Динкельбаха по поручению "North Iron and Steel Control" ("Контроль за выплавкой чугуна и стали "Север""). Фактически же, как мы заявляли уже тогда, было создано новое центральное монополистическое объединение, стальной суперкартель во главе с испытанным "специалистом" по этой части Динкельбахом. После такого решения вопроса владельцы акций старых монополистических обществ остались также и юридически собственниками этих предприятий.
Динкедьбах, сам весьма мало показывавшийся на глаза общественности, однажды в интервью корреспонденту радио приоткрыл тайну своего плана "декартелизации": "Если бы мне посчастливилось быть владельцем пакета акций, ну, скажем, заводов Клёкнера или "Ферайнигте штальверке", я бы нисколько не почувствовал себя ущемленным в своих правах, а, напротив, мог бы в дальнейшем ходе событий ожидать достаточной компенсации в той или иной форме или соответствующей доли участия в прибылях" 31.
Впрочем, намерения реакции можно было распознать и без этого признания. Заправилы монополий ориентировались на сравнительно быстрый процесс полного восстановления своей власти, позволявшей им распоряжаться собственностью концернов. Именно так вели себя заправилы концернов Круппа, Флика, Тиссена, Хёша и Клёкнера. Что касается последнего концерна, то у пего благодаря Пфердменгесу дела шли настолько без помех, что это побудило христианско-демократического политика Гюнтера Хенле с ликованием написать: "Во всяком случае, клёкнеровскому кругу в целом удалось выйти из процесса декартелизации (пусть даже с некоторыми, так сказать, косметическими и конструктивными недостатками), отделавшись поистине дешево. Журнал "Дер Шпигель" даже заявил тогда, будто это именно я помог Клёкнеру в более или менее сохранном виде "перепрыгнуть через барьер". Да, действительно, удалось уберечь наследство Петера Клёкнера от угрозы раздробить его. Мы должны были быть довольны этим, а потому отпраздновали результат этого дела торжественным "обедом по случаю завершения декартелизации". Печально было лишь то, что д-ру Ярресу не удалось дожить до этой навязанной союзниками реорганизации концерна Клёкпера; мало кто другой стремился к этой цели с такой отдачей всех своих сил, как он"32.
На свой манер провел "декартелизацию" и Фридрих Флик. Еще находясь под почетным арестом в тюрьме Ландсберг, куда его для виду посадили американцы, он понял необходимость реорганизации своего концерна. В отличие от наследников Круппа, Флик не брал на себя обязательство отказаться от своих шахт и сталелитейных заводов. Он и без того желал избавиться от своих угольных шахт и вступить в новый растущий военный бизнес вместе с фирмами "Даймлер-Бенц", БМВ и "Краус-Маффай". Флик руководил концерном прямо из Ландсберга, поскольку имел возможность в неограниченном количестве принимать руководящих господ собственной империи. Свою долю акций в "Харпенер берг-бау АГ" Флик, по совету д-ра Конрада Аденауэра, продал за 100 миллионов западных марок группе французских капиталистов во главе с де Венделем. Акции эссенского "Штайнколе бергбау АГ" перешли концерну Маннесмана еще за 100 миллионов. Акции сталелитейного завода "Максимилиан-хютте" Флик вовремя передал вновь образованному обществу, обоими компаньонами которого стали сыновья Флика Отто-Эрнст и Фридрих-Карл. Поэтому "Франкфуртер рундшау" имела все основания писать о действиях Флика: "В упорных переговорах с союзническими декартелизаторами ему удалось в значительной мере осуществить свой собственный план реорганизации. Когда люди Флика наконец получили из рук союзников скрепленный красной сургучной печатью план декартелизации его оставшегося имущества, представитель Франции иронически заметил: "Господа, вы заслужили орден декартелизации - золотую змею, которая сама кусает себя за хвост!" Француз был прав: он понял, что у Флика все, по существу, осталось по-прежнему" 33.
То, что удалось сделать осужденному военному преступнику Флику, тем более смог добиться концерн "ИГ-Фарбен", "совет богов" которого имел крепкие международные монополистические связи, особенно с американским крупным капиталом.
О ситуации, которая существовала внутри американской Верховной комиссии, поведал после своего возвращения в Нью-Йорк летом 1947 г. Джеймс Мартин, руководитель отдела декартелизации американской военной администрации в Германии: "Я подал в отставку в знак протеста против махинаций, творимых в Германии крупными американскими акционерными обществами, особенно "Дженерал электрик компани", "Дженерал моторс" и "Стандард ойл компани"... Мои усилия были полностью сведены на нет заинтересованными американскими группами, желавшими создать в центре Европы Германию, контролируемую монополиями" 34.
Преемником Мартина стал Филипп Хаухэм, зять Дрэйпера и бывший американский банкир. Начальником отдела крупного хозяйства был генерал-майор Уильям X. Дрэйпер-младший из инвестиционного банка "Диллон-Рид". К числу его ближайших сотрудников принадлежал, в частности, Артур Дарроу, вице-президент американского концерна, подобного фирме Неккермана в Западной Германии. В отделе декартелизации подвизался также Робер Бен, глава компании "Интернейшнл телефон энд телеграф", имевшей разветвленные дочерние общества и в Германии. Прямым начальником генерала Клея являлся в Вашингтоне Джон Макклой, ставший впоследствии верховным комиссаром США в Западной Германии, а тогда помощник государственного секретаря в американском военном министерстве. Аденауэр находился с ним в близком родстве. Первым финансовым советником Макклоя был Льюис Дуглас, бывший президент крупного страхового общества. и член наблюдательного совета "Дженерал моторс". Благодаря им интересы германских концернов, в том числе и "ИГ-Фарбен", в конечном счете оказались в надежных руках (что, разумеется, не исключало конкурентной борьбы).
Нюрнбергский процесс по делу военных преступников 30 июля 1948 г. оправдал всех директоров концерна "ИГ-Фарбен", сняв с них обвинение в подготовке и ведении агрессивной войны. Между тем в советской оккупационной зоне все имущественные ценности владельцев "ИГ-Фарбен" были конфискованы и переданы в народную собственность. Совсем иное дело - в сфере западных оккупационных держав. Всего через шесть лет после принятия 30 ноября 1945 г. совместно всеми четырьмя державами решения о конфискации имущества "ИГ-Фарбен" и установлении контроля над ним, 7 декабря 1951 г., путем учреждения трех крупных обществ-преемников была создана сеть монополистических гигантов в химической индустрии. Отношения собственности остались неприкосновенными и в этом случае, зато старые акции оказались замененными новыми. За такое решение лично хлопотал перед верховными комиссарами западных держав в их резиденции Петерсберг (около Бонна) тогдашний военный министр США Роберт
П. Паттерсон 35.
Ядро образовавшейся тогда группировки в химической промышленности составили три крупные компании: "Фарбен-фабрикен", "Байер АГ", "Фарбверке Хёхст АГ" и "Бадише-анилин-унд-сода-фабрик АГ" (БАСФ). В рамках этой картелеподобной империи они представляли собой самостоятельные, собственные концерны с сотнями западногерманских и зарубежных дочерних и совладельческих предприятий. Преемники настолько бурно пошли в гору, что сегодня каждое из этих акционерных обществ в отдельности обладает большей мощью, чем прежний концерн "ИГ-Фарбен" в целом.
Вместе с нашей партией и коллективами соответствующих предприятий Правление и Совещательный совет ОНО в мае 1949 г. выступили против прогрессирующей реставрации старой власти и против проникновения влиятельных старых концернов на прежние позиции. В течение всего этого периода КПГ весьма часто вместе с профсоюзами и в рабочем содружестве со многими социал-демократами предпринимала большие усилия для того, чтобы разоблачить обман с декартелизацией и в совместной со всеми демократами и социалистами борьбе добиться демократической, антимонополистической реорганизации.
Весьма сложные по своему содержанию законы о декартелизации были почти непонятны даже многим профсоюзным работникам и производственным советам. Хотя формально предприятия заправил концернов были конфискованы, на поверхность вновь выплывали их директора, а старые боссы имели решающее слово в игре, причем многие из них были только что выпущены из тюрьмы для военных преступников, а некоторые (Цанген, Хенле, Крупп, Флик) даже продолжали там находиться. И это называлось декартелизацией? Зачастую я старался объяснить махинацию простым примером: такая декартелизация, по сути дела, новая картелизация! Вроде как с женской косой: расплели, расчесали и снова заплели - вот вам и прежняя коса! Точно так и происходило дело с Тиссеном, Круппом, Маннесманом и "ИГ-Фарбен". Такое образное сравнение хорошо доходило до рабочих и работниц. А прежняя коса - старые владельцы, которые опять вознамеривались стать "хозяевами в собственном заведении"; рабочие и служащие повседневно чувствовали это на предприятиях и в конторах.
После того как крупному капиталу удалось отразить непосредственную угрозу передачи его предприятий, банков и крупных страховых обществ в контролируемую обществом собственность, эти господа уже смогли поставить перед собой новую, далеко идущую задачу: подавление малейших зачатков подлинного участия рабочих и профсоюзов в управлении производством. Западногерманские крупные предприниматели своевременно получили поддержку со стороны администрации Клея и в этой области. Когда под руководством нашего товарища министра труда земли Гессен Оскара Мюллера там был разработан прогрессивный проект закона о производственных советах, генерал Клей 3 сентября 1948 г. приостановил действие всех положений об участии дроф-союзов в управлении экономикой. Между тем эти положения в значительной мере отвечали тем директивам, которые приняла межзональная конференция профсоюзов. В советской оккупационной зоне они давно стали само собою разумеющимся правом.
Аналогичным образом действовал Клей и в Баден-Вюртемберге. И здесь наш товарищ по партии министр труда Рудольф Коль представил основы прогрессивного закона о правах производственных советов, включая и право участия профсоюзов в управлении экономикой. Но Клей и в данном случае позаботился об охране интересов крупного американского капитала и его западногерманского партнера.
В повседневной борьбе за разоблачение политики реставрации прошлого большую роль играла коммунистическая пресса во всех землях Западной Германии. Таковы были, к примеру, в Рурскон области "Вестдойче фольксцайтунг", в Рейнланд-Вестфалии- наша "Фрайхайт". Вилли Перк, Карл Шаброд, Фриц Рише, Измар Хайльборн, Эмиль Карлебах, Вилли Бон, Карл Фёйрер, Вернер Штерценбах, Франц Аренс и Антон Преккель как политические деятели, депутаты и журналисты постоянно разоблачали связи концернов и обман с декартелизацией, не давая ни минуты покоя Динкельбаху, Косту, Цангену и Рёлену. Наши товарищи в профсоюзе горнорудной промышленности, прежде всего Вилли Агарц, Вальтер Яррек, тоже, не жалея своих сил, делали все для того, чтобы пробить ту стену молчания, которую монополисты воздвигли перед трудящимися, сорвать непроницаемую завесу с заведомо запутанно составленных законов и показать социал-демократическим и христианским коллегам, к чему вели дело Аденауэр, Пфердменгес, Абс, Динкельбах и Кост. Империалисты Рейна и Рура в заговоре с империалистическими оккупационными державами уже достигли важных промежуточных целей на пути восстановления своей власти. Продолжение этого пути должно было привести их к полному построению системы своего господства, к образованию аппарата собственной государственной и военной власти.
После того как бизональный Экономический совет достаточно зарекомендовал себя инструментом экономического раскола Германии в интересах восстановления западногерманского монополистического и банковского капитала, империалистические оккупационные державы во главе с США перешли к ее политическому расколу. Военные администрации западных держав направили премьер-министрам своих зон приказ № 1. Ландтагам предписывалось избрать депутатов, которые должны образовать Парламентский совет. Задача этого совета - разработать Основной закон, т. е. конституцию, для трех западных зон. Мнением населения западных зон не поинтересовались. Парламентский совет не имел мандата народа. Единственной его легитимацией служил приказ № 1 военных администраций.
Поскольку слово "приказ" принижало членов Парламентского совета в глазах; западногерманского населения, немецкие буржуазные представители, а также и представители СДПГ, начали переговоры с оккупационными властями о том, чтобы заменить это одиозное слово каким-либо другим. После споров и разговоров сошлись на понятии "рекомендации". На Лондонском совещании министров иностранных дел западных оккупационных держав, в котором приняли участие и министры иностранных дел стран Бенилюкса, было решено впредь пользоваться только этим словом. Однако сей компромисс в словоупотреблении ровным счетом ничего не менял в том факте, что начало расколу Германии положил "приказ", или, как позже, несколько более возвышенно, сказал один из комментаторов Основного закона, профессор Гизе, "указание",
Приказ расколоть Германию был поддержан заправилами монополий и банков, крупными аристократическими и вновь разбогатевшими землевладельцами столь же радостно, сколь и громогласно. Сами они еще частично скрывались в тени, а вперед выслали своих верных паладинов - таких, как д-р Аденауэр, старый сепаратист, который после первой мировой войны хотел отрезать от Германии рейнский промышленный район, чтобы создать рейнское государство. Тогда за спиной Аденауэра стояли угольные и стальные бароны Крупп, Тиссен, Клёкнер, Стиннес да и ряд других. Монополисты и финансовые магнаты боялись в Веймарской республике за свою власть, хотя буржуазные партии, а также представители СДПГ Эберт, Шейдеман, Носке и Зеверинг и не помышляли затрагивать ее. Если правые социал-демократические лидеры и бахвалились насчет того, что "социализация шагает", то это были пустые слова с целью лживой пропагандой удержать рабочий класс от действительной борьбы за социализм. Владельцы банков и монополий, в 1945 г. снова боявшиеся за свою власть, нуждались в таких политиках, как д-р Аденауэр и его подголоски из ХДС/ХСС, СвДП и так называемой Немецкой партии. Им снова требовались такие правые социал-демократические лидеры, которые бы, следуя линии антикоммунизма, продолжали проводить свою старую политику раскола рядов рабочего класса.
Мы с самого начала выступали против приказа западных оккупационных держав, устраивали крупные митинги, собрания коллективов предприятий, встречи с молодежью, беседы со студентами в университетах, разъясняли народу смысл мероприятий оккупационных властей и разоблачали тех "немцев", которые протягивали руку иностранным империалистам, чтобы, пренебрегая национальными интересами, расколоть Германию. Без помощи этих "немцев" военные администрации свое сепаратное западное государство создать бы не смогли. Прямое применение военной силы привело бы к тяжелому конфликту с населением трех оккупационных зон. Империалистические западные державы не решились бы пойти на такой риск, тем более что им приходилось считаться с недвусмысленной позицией Советского Союза, который твердо придерживался Потсдамского соглашения о единстве демократической Германии и уничтожении фашизма и милитаризма вместе с их экономическими корнями.
Именно представители КПГ со всей силой выступали против антинациональной политики и стремились к единству демократической Германии. Если бы удалось отстранить от рычагов власти могильщиков Германии, власть перешла бы в руки рабочего класса и его союзников, Германия была бы спасена, а мирное будущее всей немецкой нации обеспечено. Таков был урок, извлеченный нами, марксистами-ленинцами, из двух мировых войн и всего опыта немецкого рабочего движения в борьбе против империализма. Мы противились приказу оккупационных властей, оказывали сопротивление реставрационным планам германских монополистов и крупных землевладельцев, мы выступали против тех немецких политиков, которые были готовы приложить свою руку к расколу Германии.
Итак, Парламентский совет собрался в Бонне. На его открытии присутствовали представители трех западных оккупационных держав, премьер-министры земель всех трех западных зон, а особенно господа, принадлежавшие к старой министерской бюрократии, которые не желали остаться в стороне от создания сепаратного западного государства, хотели занять в нем теплые местечки. Они как моль кружились вокруг влиятельных политиков из буржуазных партии, а также и представителей СДПГ. Ведь пока еще не было точно известно, кто именно получит доступ к кормушке этого государства.
После конституирования Парламентского совета председательское место в нем занял д-р Аденауэр. Уже само произнесенное им вступительное слово представляло собой характерную для него смесь полуправды с явной ложью:
"Позвольте мне сказать несколько слов о деятельности и задаче Парламентского совета. Он вызван к жизни актом глав военных администраций трех западных зон, актом, изложенным в том документе, который был передан премьер-министрам трех западных зон 1 июля этого года. После того как конституирование Парламентского совета состоялось, он, в рамках поставленных перед ним задач, является совершенно свободным и независимым. По моему разумению, самым благородным долгом совета, а также председателя оного я его заместителей будет постоянно блюсти и обеспечивать эту свободу и эту независимость... Мы, члены Парламентского совета, находящиеся в этом зале,- и я желал бы категорически подчеркнуть это в связи с высказываниями господина коллеги Реймана - представляем здесь 46 миллионов немцев" 1.
Сколь "свободен" и "независим" был на деле Парламентский совет, было видно хотя бы из одного того, что каждая из трех империалистических оккупационных держав прикомандировала к каждой его комиссии такое число офицеров и юристов, что оно равнялось численности самого совета. И вот эти рабочие группы, сначала каждая сама по себе, сформулировали для Парламентского совета свои концепции в соответствующих статьях будущей конституции. Таким образом, они сами создали комплекс Основного закона. Каждая статья, каждое предложение фракций, каждая речь шли на апробацию к ним. Они контролировали работу Парламентского совета, а затем давали председателю свои рекомендации в качестве общего согласованного ими предложения. Эти "рекомендации" заполняли все "бреши" проекта Основного закона. Парламентский совет был столь "свободен" и "независим", что все приходившееся не по вкусу оккупационным властям в Основной закон не попадало.
Что же касается 46 миллионов немцев, о которых говорил Аденауэр, то большинство населения Западной Германии было против. Народный опрос подтвердил бы это подавляющим большинством. Опираясь на волю населения, я заявил на открытии Парламентского совета:
"Парламентский совет собрался на основании лондонских рекомендаций, чтобы создать западногерманское государство и дать этому западногерманскому государству конституцию. Тем самым совершается раскол Германии... Для нас, немцев, нет никакого смысла мешать начинающимся переговорам союзных великих Держав. Отсутствие единства между всеми союзными великими державами в конечном счете отзовется на немецком народе, и мы как немцы имеем все основания в любой момент устранить эту помеху.
(Реплика с места: "Для этого вы уже опоздали на три года!")
Поэтому я вношу следующее предложение:
Парламентский совет прекращает свои заседания по обсуждению сепаратной западногерманской конституции (оживление в зале).
Основание:
1. Образование Парламентского совета произошло на базе лондонских рекомендаций. Сами же они, однако, являются нарушением обязательных в международно-правовом отношении договоров, заключенных в Ялте и Потсдаме. (Выкрики и оживление.) В этих договорах три великие державы взяли на себя функции государственно-правового суверенитета в Германии с обязательством позаботиться о создании единой демократической Германии и затем передать эти суверенные права самому немецкому народу. До этого момента любые государственно-правовые изменения могут предприниматься только по совместному решению всех четырех великих держав.
2. Парламентский совет не имеет мандата от немецкого народа. Более того, он учрежден вопреки воле большинства немцев. (Оживление.)
Немецкий народ желает единой демократической республики с такой конституцией, которая будет выработана избранным всем народом Национальным собранием и затем поставлена на всенародное голосование" 2.
От имени КПГ я предложил членам Парламентского совета: пусть представители всех демократических партий совместно с Народным советом (Народного конгресса за единство Германии и справедливый мир.- Перев.) представят союзникам единое немецкое предложение о создании единой германской демократической республики.
Отмеченное в протоколе с самого начала "оживление" депутатов уступило место их не случайному молчанию: чувствовалась растерянность. Каждый, кто был знаком с нашей предыдущей деятельностью среди общественности, вынужден был считаться с тем, что мы, коммунисты, доведем наши аргументы до сведения всего народа и назовем настоящими именами всех прислужников империалистических оккупационных властей, монополистов, банковских воротил и крупных аграриев. Так оно и произошло. Причем на митингах высказывания по их адресу были куда резче: "исполнители приказов", "предатели", "изменники родины". Повсюду ходила злая притча: "Доктор Аденауэр продал единство Германии за пару сребреников". И даже популярная карнавальная песенка звучала тогда достаточно горько: "Туземцы Тризонезии, живем мы без забот!"
Но, может быть, все-таки на лицах "отцов Основного закона" проступила хоть краска стыда? Ничуть ни бывало! Работа по заданию трех оккупационных западных держав над актом раскола, которым усиливалась власть концернов и закреплялась реставрация общественного строя, где господствует монополистический капитал, продолжалась.
Почему же мы, коммунисты, заседали в Парламентском совете, почему принимали участие в выработке Основного закона? Мы знали, что Основной закон все равно появится на свет, что он расколет Германию и создаст государство, в котором снова воцарится система угнетения человека труда монополиями. Но, борясь против этой системы, мы не могли остаться равнодушными к тому, в какой степени в ее рамках удастся обеспечить права рабочего класса, трудящихся, молодежи, женщин.
В своем партийном руководстве мы не раз спорили: участвовать или нет? Во время этих споров мне вспоминался 1919 год. Тогда перед коммунистами стоял тот же самый вопрос: должна ли КПГ участвовать в выборах депутатов Национального собрания, которое должно было выработать конституцию для Веймарской республики? Учредительный съезд КПГ большинством голосов решил этот вопрос отрицательно, поскольку речь шла о буржуазной конституции для капиталистического государства. В то время я был солдат: контингенты рождения 1898-1900 гг. еще не подверглись демобилизации. Я принадлежал к КПГ со дня ее основания, и среди нас, солдат, тоже шли бурные споры насчет того, почему партия не участвует в выборах. Эти наши споры были такими страстными потому, что Карл Либкнехт и Роза Люксембург высказывались за участие в Национальном собрании. Но большинство делегатов Учредительного съезда КПГ проголосовало против их точки зрения. Вместе с другими товарищами Карл Либкнехт и Роза Люксембург остались в меньшинстве. Главным аргументом Карла и Розы было: германский рабочий класс - в связи с расколом его правыми лидерами СДПГ и предательством этими лидерами дела революции - не смог выйти победителем из боев 1918 г. Верхушка СДПГ и профсоюзов вступила в союз с буржуазией и классом капиталистов - они создали буржуазную, капиталистическую республику. Наша задача, говерили Карл и Роза,- отстаивать пролетарскую точку зрения против буржуазной, а также использовать веймарскую трибуну для защиты интересов рабочего класса, для развертывания борьбы за права и свободу трудящихся.
В ходе обсуждения вопроса, следует ли нам принять участие в выработке Основного закона 1948 г., мы признали правильной точку зрения Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Правильность этой точки зрения подтвердил и замечательно обосновал в 1920 г. В. И. Ленин в своей работе "Детская болезнь "левизны" в коммунизме" в разделе: "Участвовать ли в буржуазных парламентах?":
"Немецкие "левые" коммунисты с величайшим пренебрежением - и с величайшим легкомыслием - отвечают на этот вопрос отрицательно. Их доводы?..
"...со всей решительностью отклонить всякое возвращение к исторически и политически изжитым формам борьбы парламентаризма.…".
Это сказано претенциозно до смешного и явно неверно. "Возвращение" к парламентаризму! Может быть, в Германии уже существует советская республика? Как будто бы нет! Как же можно говорить тогда о "возвращении"? Разве это не пустая фраза?
"Исторически изжит" парламентаризм. Это верно в смысле пропаганды. Но всякий знает, что от этого до практического преодоления еще очень далеко. Капитализм уже много десятилетий тому назад можно было, и с полным правом, объявить "исторически изжитым", но это нисколько не устраняет необходимости очень долгой и очень упорной борьбы на почве капитализма...
Немецкие "левые", как известно, еще в январе 1919 года считали парламентаризм "политически изжитым", вопреки мнению таких выдающихся политических руководителей, как Роза Люксембург и Карл Либкнехт. Известно, что "левые" ошиблись. Одно уже это сразу и в корень разрушает положение, будто парламентаризм "политически изжит". На "левых" падает обязанность доказать, почему их тогдашняя бесспорная ошибка теперь перестала быть ошибкой. Ни тени доказательства они не приводят и привести не могут. Отношение политической партии к ее ошибкам есть один из важнейших и вернейших критериев серьезности партии и исполнения ею на деле ее обязанностей к своему классу и к трудящимся массам...
В... брошюре франкфуртской группы "левых"... мы читаем:
"...миллионы рабочих, идущих еще за политикой центра" (католической партии "центра"), "контрреволюционны. Сельские пролетарии выставляют легионы контрреволюционных войск"...
По всему видно, что это сказано чересчур размашисто и преувеличено. Но основной факт, изложенный здесь, бесспорен, и признание его "левыми" особенно наглядно свидетельствует об их ошибке. Как же это можно говорить, будто "парламентаризм изжит политически", если "миллионы" и "легионы" пролетариев стоят еще не только за парламентаризм вообще, но и прямо "контрреволюционны"!? Явно, что парламентаризм в Германии еще не изжит политически. Явно, что "левые" в Германии приняли свое пожелание, свое идейно-политическое отношение за объективную действительность. Это - самая опасная ошибка для революционеров... Для коммунистов в Германии парламентаризм, конечно, "изжит политически", но дело как раз в том, чтобы не принять изжитого для нас за изжитое для класса, за изжитое для масс. Как раз тут мы опять видим, что "левые" не умеют рассуждать, не умеют вести себя как партия класса, как партия масс. Вы обязаны не опускаться до уровня масс, до уровня отсталых слоев класса. Это бесспорно. Вы обязаны говорить им горькую правду. Вы обязаны называть их буржуазно-демократические и парламентарные предрассудки предрассудками. Но вместе с тем вы обязаны трезво следить за действительным состоянием сознательности и подготовленности именно всего класса (а не только его коммунистического авангарда), именно всей трудящейся массы (а не только ее передовых людей)" 3.
В своем решении мы руководствовались тогда ленинским анализом этих разногласий, с которыми мне со времени основания КПГ приходилось неоднократно сталкиваться, ибо речь шла о борьбе как против правого, так и против "левого" оппортунизма. Во время дискуссии мы всегда помнили о нашем незабвенном Эрнсте Тельмане, под руководством которого КПГ стала настоящей марксистско-ленинской партией, твердо стоящей на стороне партии Ленина - КПСС, а верность ей служит пробным камнем для каждого коммуниста!
Итак, партийное руководство решило вести непримиримую борьбу за интересы рабочего класса, молодежи и трудящихся как внутри Парламентского совета, так и вне его. Это означало борьбу за то, чтобы в западных оккупационных зонах власть монополий и крупного землевладения была сломлена, чтобы их собственность была безвозмездно национализирована и тем самым империализм и милитаризм лишились бы своей экономической и политической базы. Нашей целью являлась демократическая германская республика, республика антифашистская, в лице которой объединенный рабочий класс в союзе с крестьянством, интеллигенцией и всеми демократическими слоями имел бы государство, обеспечивающее мир и безопасность в Европе и во всем мире.
Руководствуясь этой политикой, мы и действовали с 1945 г. во всех трех западных оккупационных зонах. Точно так же вели мы борьбу и в Парламентском совете. Когда я от имени КПГ сделал наше принципиальное заявление, Аденауэр и его компания из ХДС/ХСС, председатель фракции СДПГ Карло Шмид, а также три генерала западных оккупационных держав решили, что, таким образом, коммунисты уйдут из Парламентского совета и они смогут остаться в своем тесном кругу и делать свое дело без помех. Какое же разочарование постигло их! Гуго Пауль и я не ушли, и споры насчет демократии - так, как ее понимают трудящиеся,- борьба против засилья монополистического капитала разгорались при обсуждении каждой отдельной статьи Основного закона.
Очередная стычка произошла, когда профессор Карло Шмид внес предложение об участии в обсуждении представителей Западного Берлина. Ситуация была такова: в этот самый момент в Москве собрались представители держав антигитлеровской коалиции для того, чтобы внести ясность в положение Западного Берлина. И вот тут-то Карло Шмид и предпринимает свою диверсию. Это можно было понять только как желание торпедировать возможное соглашение четырех оккупационных держав, которое могло быть достигнуто лишь на базе того факта, что Западный Берлин не принадлежит к Западной Германии.
Товарищ Гуго Пауль выступил против включения в Парламентский совет представителей Западного Берлина: "Вы приняли решение, чтобы здесь появились представители Западного Берлина, и притом трех... партий - ХДС, СДПГ и ЛДПГ. Тем самым вы совершили акт, который окажет неблагоприятное воздействие на решение берлинского, а также и германского вопросов. (Реплика из зала: "А вы откуда знаете, господин Пауль?") Это докажет ход развития. Тем самым вы ясно и четко высказались за создание западногерманского государства, а не за достижение соглашения о единой Германии. (Оживление и реплика: "Вот так логика!") Да, логика истории тем временем показала нашу правоту, а не тех, кто бросает подобные реплики!" 4
После того как наше принципиальное заявление было отклонено большинством членов Парламентского совета, мы повели борьбу за содержание и формулировку каждой отдельной статьи; на различных собраниях и митингах информировали население о проблемах и разъясняли свои взгляды. Мы предлагали создать в городах и на предприятиях комитеты широкого состава, которые бы привлекли народ, в первую очередь рабочий класс, к совместной борьбе против раскола, за демократическую Германию. Пусть сами граждане вносят свои предложения насчет того, каким должен быть Основной закон, чтобы он обеспечивал мирные интересы, а также социальные и демократические права народа.
Началось обсуждение Основного закона. Первым выступил профессор Карло Шмид от СДПГ. С типичной для мелкобуржуазного деятеля псевдоученой напыщенностью он счел уместным прочесть никому не нужную лекцию о государственном праве, о свободе, о построении государства и тому подобном. И вот такому человеку СДПГ поручила возглавлять свою фракцию! Когда я в эти дни, будучи в Гамбурге, спросил Курта Шумахера, почему он сам не участвует в заседаниях Парламентского совета и каким образом СДПГ решила сделать председателем своей фракции какого-то Карло Шмида, тот ответил, что это не имеет никакого значения: "Пусть говорят, а мы будем действовать!" Насколько заблуждалось руководство СДПГ, мы скоро убедились сами. Действовали-то как раз воротилы монополий и банков; они при поддержке оккупационных держав создавали в Западной Германии свое государство, а Парламентский совет играл роль нужного им инструмента.
После Карло Шмида слово снова взял товарищ Гуго Пауль: "Мы не придерживаемся той точки зрения, что на Западе Германии может быть создана конституция, имеющая силу для всей Германии. Да, немецкий народ должен вновь обрести свою суверенную власть, чтобы обсудить этот вопрос по всей Германии и затем своим свободным волеизъявлением создать свою конституцию. Для этого нам нужен справедливый мирный договор. Вы же устами своего оратора, господина Карло Шмида от социал-демократии - это видно также и из заявлений представителей других партий - требуете оккупационного статута. Оккупационный статут - это односторонний диктат [западных] держав-победительниц, а отнюдь не мирный договор. Мы же придерживаемся взгляда, что необходим не оккупационный статут, а скорейшее заключение мирного договора, в котором будут ясно определены права и обязанности немецкого народа, а также установлен срок вывода оккупационных войск из Германии" 5.
Гуго Пауль разъяснил нашу точку зрения о проблеме государства и демократии:
"Что такое вообще государство? Вещь в себе? Меня особенно удивило, что представители социал-демократии характеризовали государство как нечто такое, что парит над обществом. Но государство, вне всякого сомнения, базируется на господствующих в обществе силах, оно прежде всего базируется на совершенно определенной экономической основе. Экономические условия нельзя запросто заменить государственно-правовыми выводами и целями. Веймарская конституция погибла не оттого, что она не во всех своих пунктах отвечала воле немецкого народа, а в значительной мере оттого, что фактические отношения власти в Веймарской республике не совпадали с томи принципами, которые закреплялись в этой конституции. В 1918 г. не извлекли никаких выводов из первой мировой войны. В 1918 г. также не было предпринято никаких существенных шагов в направлении демократизации экономики и осуществления права трудящихся на участие в управлении производством. Кстати, и тогда тоже, весьма много говорилось о так называемой социализации. Но господин министр Зеверинг несколько месяцев назад заявил в ландтаге земли Северный Рейн-Вестфалия, что, мол, в тогдашние времена от социализации ключевых отраслей промышленности пришлось отказаться потому, что иначе американцы не прислали бы немецкому народу продовольствие. Тогда не разделались с теми силами, которые организовали войну и по заданию которых велась эта первая мировая война. Административный аппарат и юстиция не были очищены, все осталось по-старому. Напротив, услугами этих людей пользовались очень охотно. Из прошлого не сделали ни малейших выводов, а просто-напросто подменили так называемое народное правительство государственной бюрократией, монополиями, юнкерской кастой и реакционным судейским аппаратом". В заключение Гуго Пауль сказал: "Если дебаты о новой западногерманской конституции будут вестись с этих позиций, то эта так называемая демократическая конституция представляется мне поистине в весьма мрачном свете" 6.
АДЕНАУЭР ПОКАЗЫВАЕТ СВОЕ ИСТИННОЕ ЛИЦО
Силы, выступавшие за раскол Германии, оказались в непростом положении. Во-первых, они сами знали, что действуют вопреки воле большинства западногерманского населения. Во-вторых, международное положение, как и прежде, оставалось сложным для них, особенно в результате воздействия советского предложения, чтобы державы-победительницы в интересах скорейшего урегулирования германских дел подготовили мирный договор и чтобы войска союзников были выведены из всей Германии. Эти предложения пользовались в Западной Германии значительной симпатией, с чем приходилось считаться и членам Парламентского совета. Данные предложения имели, в том или ином виде, определенный' резонанс даже на совещании министров иностранных Дел США, Англии, Франции и стран Бенилюкса.
В период неуверенности, когда одни колебались, а другие стремились ускорить обсуждение Основного закона в Парламентском совете, в Бонне неоднократно происходили непривычно длительные заседания, затягивавшиеся до глубокой ночи. Атмосфера была до крайности напряженной. В такой обстановке между мною и Аденауэром произошло столкновение, в котором особенно ярко проявились и его роль, и его характер.
Дело началось с пустяка. Когда мы выходили из зала заседаний, Аденауэр подошел ко мне и спросил: "Господин Рейман, что вы думаете теперь о положении, в котором мы находимся?" Я ответил: "Последуйте нашему совету и воле нашего народа - немедленно прекратите работу этого Парламентского совета. Давайте предпримем вместе попытку создать единый Парламентский совет, совместно с политиками и общественными организациями советской оккупационной зоны, чтобы выработать единую конституцию для всей Германии! Возвратитесь обратно в зал, созовите пленарное заседание и заявите, что мы прекращаем дальнейшую работу над нынешней конституцией и хотим достигнуть взаимопонимания с представителями советской оккупационной зоны!" В этот момент подошел секретарь, отвел Аденауэра в сторону и что-то сказал ему на ухо. Секретаря звали Бланкенхорн - это был будущий посол ФРГ во Франции. Переговорив с Аденауэром, он поспешил в телефонную кабину. Аденауэр прошел мимо меня, не сказав больше пи слова, направился в зал пленарных заседаний и звонком призвал членов Парламентского совета продолжить обсуждение. И тут произошло невероятное! Аденауэр поднялся и заявил: "Я только что беседовал с господином Рейманом. После этой беседы я решил рекомендовать вам как можно скорее закончить подготовку Основного закона".
Словно пораженный громом, я немедленно попросил слова. Но Аденауэр не захотел дать мне говорить. Тогда я вышел вперед, поднялся на возвышение, где стоял Аденауэр, отодвинул его в сторону, взял в руки председательский, колокольчик и стал звонить, чтобы заставить себя слушать. Затем я повторил членам Парламентского совета то же самое, что сказал Аденауэру. В возбуждении я заявил - и попал не в бровь, а в глаз,- что Бланкенхорн только что имел телефонный разговор с Лондоном и получил оттуда переданное Аденауэру указание ускорить работу над Основным законом. Западные державы, проводившие в этот момент свое совещание в Лондоне, дали членам Парламентского совета, прежде всего своему доверенному человеку Аденауэру, приказ, а те его беспрекословно выполнили.
На сей раз (дело происходило вечером) мои слова сорвали заседание. Некоторые члены Парламентского совета (первыми - Карло Шмид и д-р Менцель от СДПГ) подошли ко мне и спросили: "Господин Рейман, то, что вы сказали, это так?" Я отвечал: "Не стану же я вас обманывать! Это Аденауэр обманул вас. Я рассказал вам все в точности так, как это и было между мною и Аденауэром". Они пожали плечами, покачали головой и отошли. Затем ко мне подошел и Теодор Хейс, будущий президент ФРГ: "Господин Рейман, неужели это было именно так?" Я подтвердил и повторил еще раз. "Боже мой,- воскликнул Хейс,- для какого же дела нас используют здесь в качестве немцев!"
Во время дебатов по конституции в Парламентском совете Аденауэр попросил у губернаторов западных зон текст оккупационного статута для того, чтобы, как он сказал, ознакомиться с ним. Ответ американского генерала Клея был предельно ясен: дайте мне сначала проект конституции, выработанный Парламентским советом, а уж потом узнаете содержание оккупационного статута!
Какую же функцию могла выполнять в таких условиях предусмотренная конституция? Эта функция могла состоять только в том, чтобы гарантировать условия, созданные лондонскими рекомендациями. Начатое приказом премьер-министрам теперь должен был подтвердить созданный извне Парламентский совет: раскол Германии без воли народа и вопреки воле народа. Карло Шмид рьяно доказывал в Парламентском совете, будто суверенные полномочия, на основе которых обсуждался и подлежал принятию в Бонне Основной закон, следует считать исходящими от народа. Более того, он тщился доказать, будто Парламентский совет - это общегерманский орган. Однако никакая юридическая казуистика, никакое красноречие и искусство обтекаемых формулировок не могли опровергнуть простую, ясную и понятную каждому немцу мысль: боннский совет был создан извне, по приказу, для того чтобы закрепить расчленение Германии.
Так кто же все-таки расколол Германию? Ее раскололи империалистические западные державы вместе с германским монополистическим и банковским капиталом и их представителями в Парламентском совете, самым главным из которых был Аденауэр.
"ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЙ ПЕРСОНАЛ СОЮЗНИКОВ"
Мы, коммунисты, отстаивали эту точку зрения не только в Парламентском совете, где выступали против диктата трех империалистических оккупационных держав, прежде всего США, против реставрации монополистическо-капиталистического общественного строя в Западной Германии и против раскола. Вместе с тем мы сочетали парламентские методы борьбы с внепарламентскими. Так, в период дебатов мы, зачастую вместе с социал-демократами, буржуазно-демократическими силами, постоянно устраивали массовые митинги, собрания коллективов предприятий, совещания с профсоюзами и производственными советами, чтобы ознакомить рабочих, молодежь и остальных трудящихся с нашей концепцией создания антифашистско-демократического строя, при котором высшим законом была бы воля трудящихся.
На массовом митинге в дюссельдорфском зале "Рейнхалле" я по поручению партии выступил с речью о роковом пути развития в Парламентском совете. При этом я резко обрушился на империалистические оккупационные державы и назвал всегда послушных их приказам членов Парламентского совета, а особенно Аденауэра, квислингами. Как известно, со времени нападения Гитлера на Норвегию в апреле 1940 г. имя норвежского фашиста Квислинга стало вполне определенным понятием. Оно означало человека, который сотрудничает с империалистическими оккупационными властями, действуя вопреки интересам своего народа и нанося ущерб своей собственной стране.
Английская оккупационная держава через свою военную администрацию возбудила против меня дело и отдала приказ о моем аресте. Я обвинялся в том, что своими нападками на "вспомогательный персонал союзников" дискредитировал в глазах народа не только членов Парламентского совета, но и оккупационные власти. Руководство нашей партии решило, что я должен скрыться от ареста и до процесса, на котором я безусловно должен появиться, временно перейти на нелегальное положение. Мы установили контакт с Коммунистической партией Великобритании для того, чтобы она обеспечила мне английского защитника, что и было сделано.
Я отправился к товарищам в Тевтобургский лес и оттуда поддерживал связь с руководством партии. Мы обсуждали все политические вопросы, по которым КПГ должна была занять свою позицию. Тем временем акт политического произвола со стороны английской военной администрации вызвал не только возмущение населения трех западных оккупационных зон, но и международный скандал. Массовые митинги протеста против действий трех империалистических оккупационных держав проходили в Англии, Франции, Италии, Нидерландах, Люксембурге и Скандинавских странах, в Советском Союзе, а также в тогдашней советской оккупационной зоне - на территории нынешней ГДР. Ведь речь шла об антифашисте, о коммунисте, который после долгих лет преследования нацистами теперь подвергся акту произвола западных оккупационных властей. Тем, что они хотели арестовать и приговорить к судебному наказанию человека, который активно боролся против Гитлера, сидел, в тюрьмах и концлагерях, они еще более явно показали свое действительное лицо.
Даже члены Парламентского совета были поражены реакцией внутри страны и за границей. В английскую военную администрацию явилась делегация с просьбой отменить приказ, поскольку я являюсь членом Парламентского совета, что дает мне как депутату право на личную неприкосновенность. Ответ военных властей был таков: члены Парламентского совета для них - никакие не депутаты. Им известны только члены английского парламента, а никаких немецких они не знают. Столь грубый афронт подтвердил господам из Парламентского совета, что они действительно всего лишь "вспомогательный персонал союзников". На процессе им пришлось услышать еще и не такое.
В то время как я скрывался от ареста, произошло событие, весьма болезненное для меня лично. Неожиданно я получил от нашего руководства известие, что в результате несчастного случая в Дортмунде погиб мой брат - он был горняк. Быстро обменявшись мнениями, мы решили, что я поеду на похороны брата в Ален (Вестфалия) .
Нам было ясно, что английские оккупационные власти предпримут все возможное, чтобы схватить меня там. Приехав на кладбище, я сразу же заметил, что окружен немецкими и английскими сотрудниками тайной полиции, но все-таки подошел к могиле брата. На похоронах было много людей. Товарищи воспользовались этим, чтобы дать мне исчезнуть в толпе. Они провели меня к изгороди, в которой была проделана дыра. Я пролез через нее, а на другой стороне дороги уже стояла моя машина.
Началась погоня. За нами мчались машины английской военной администрации и немецкой уголовной полиции. Мы гнали и гнали, пока не остановились в большом крестьянском дворе. За нами - остальные машины. Преследователи думали, что я уже в их руках, но мой шофер быстро разузнал другую дорогу - позади амбара, и мы выехали на хороший широкий проселок. Но вот позади опять показалась английская военная машина. Что делать? И тут нам вдруг повстречалось стадо овец. Водитель отчаянно сигналил, а овцы все не давали нам дороги, и английская военная полиция сочла: теперь-то мне не уйти. Но моему шоферу удалось проехать сквозь стадо, потом оно снова сомкнулось за нами, а английская полиция так и осталась позади. Мы мчались все дальше. Через полчаса - новое препятствие. Крестьяне повалили ветлу, и крона перекрывала дорогу. Водитель, недолго думая, взял резко в сторону (а мы ехали по берегу реки), машина накренилась над водой; я думал уже, что мы сейчас перевернемся, но все обошлось благополучно. Перед нами лежала дорога в Зёст. В деревнях, через которые мы проезжали, по дороге разгуливали куры и гуси, и хозяева грозили нам вслед кулаками, но нам было не до того. Разрыв между нами и преследователями становился все большим и большим, вскоре они и совсем потеряли пас из виду. Мы свернули в Тевтобургский лес и без "хвоста" вернулись в Хайденольдендорф.
Следующий день я использовал для подготовки речи: в воскресенье мне предстояло выступать на собрании производственных советов Северного Рейна - Вестфалии. Тем временем мы узнали, что английские оккупационные власти приказали военной полиции и немецкой полиции перекрыть все дороги, ведущие в Рурскую область. Мы стали искать окольные пути, решив, что как-нибудь все-таки доберемся. Рано утром вблизи Зёста наткнулись на засаду - сначала немецкую, а за нею находилась английская. Машину остановили. Прочтя мою фамилию на удостоверении личности, сотрудник немецкой уголовной полиции сказал вполголоса: "И надо же, чтобы это случилось именно на моем участке!" Но немецкие полицейские иначе поступить не могли, так как тут же подошли агенты английской военной тайной полиции, и меня арестовали. Сначала доставили в Зёст, а оттуда на автомобиле английских военных властей - в Дюссельдорф, в "Стальной дом". Там располагалась английская военная администрация и, соответственно, ее тайная полиция.
Английский полковник зачитал мне приказ о моем аресте. Я не смог не улыбнуться услышав последнюю фразу: "Внимание! У господина Реймана шофер, умеющий быстро, очень быстро ездить. Просьба учесть при преследовании автомашины". Затем меня отправили в дюссельдорфскую следственную тюрьму.
Ежедневно меня навешали товарищи из партийного руководства, каждый день происходили демонстрации, требовавшие моего освобождения. Рабочие, молодежь - тысячи людей - шагали под стенами тюрьмы, скандируя: "Свободу Максу Рейману!" И так было не только в Дюссельдорфе: протесты, демонстрации, митинги повсюду. Непосредственно после моего ареста прибыл и защитник - адвокат мистер Коллард, левый лейборист.
Процесс начался в конце января. Перед зданием суда и в коридорах толпилось множество людей, которые возгласами и пением выражали свою симпатию ко мне. Суд заявил, что это мешает нормальному слушанию дела, и приказал полиции очистить помещение от публики. Но собравшиеся перед зданием суда не расходились до тех пор, пока первое заседание не закончилось, и демонстративно (на время процесса приказ об аресте был отменен) проводили меня домой по улицам Дюссельдорфа.
Для нас было очень важно то обстоятельство, что английское судопроизводство отличалось от немецкого. Для выяснения юридического вопроса адвокат ходатайствовал о разрешении выяснить сначала, что такое "вспомогательный персонал союзников". Кто принадлежит к нему, а кто нет? Ходатайство защитника было удовлетворено. Тут-то и началась игра адвоката с председателем суда.
Вопрос первый: "Несколько дней тому назад я приехал из Лондона, и английская военная администрация направила меня в офицерскую гостиницу. Там была горничная. Является ли данная горничная вспомогательным персоналом союзников?
Ответ председателя: "Да, это вспомогательный персонал союзников".
"Так. Затем я отправился в офицерскую столовую. Официантами там были немцы. Данные официанты тоже принадлежат к вспомогательному персоналу союзников?" Председатель отвечает утвердительно и на этот вопрос.
Защитник: "Потом мне понадобилось в туалет. Служитель туалета тоже был немец. Данный немец тоже принадлежит к вспомогательному персоналу союзников?" Председателю суда и на сей раз пришлось ответить: "Да".
Тогда защитник невинно спросил: "А д-р Аденауэр, он тоже принадлежит к вспомогательному персоналу союзников?"
Немного посовещавшись с заседателями, председатель ответил: "Да, и д-р Аденауэр тоже принадлежит к вспомогательному, персоналу".
Зал заседаний был переполнен до отказа: ни одного свободного места, здесь была представлена вся международная пресса. Как только председатель произнес свой последний ответ, журналисты бросились к телефонам, и через час уже весь мир знал: на процессе против коммуниста Реймана суд юридически констатировал, что Аденауэр и Парламентский совет являются вспомогательным персоналом союзников, точно также, как горничная, официант или служитель туалета в английском офицерском казино. Я же был арестован в зале суда и опять препровожден в следственную тюрьму Дюссельдорфа.
Произошло то, что и должно было произойти: немецкое население и мировая общественность были возмущены. Снова состоялись массовые митинги и демонстрации с требованием освободить меня. Отзвуки демонстраций проникали даже через тюремные стены, и я знал, что население поддерживает меня в борьбе против западных союзников и их персонала - против Квислингов.
12 февраля я был освобожден с отсрочкой: отбывания наказания. Собравшиеся во дворе тюрьмы с воодушевлением приветствовали меня. Итак, теперь я снова мог непосредственно участвовать в партийной работе и даже присутствовать на заседаниях Парламентского совета, где тем временем в центре конституционных дебатов оказался вопрос об основных правах граждан.
Именно теперь было необходимо как можно шире и интенсивнее информировать широкую общественность о ходе обсуждения проекта Основного закона. После сотен бесед с коллективами предприятий, молодежными группами и рабочими кружками состоялось центральное совещание в Бад-Годесберге, на котором представители различных групп населения с различными политическими убеждениями и мировоззрением обсудили концепцию демократического проекта Основного закона. При этом я ссылался на предложение нашей фракции Парламентского совета (28 статей), в котором мы обобщили предложения, выдвинутые в ходе демократического обсуждения проекта конституции.
В своем выступлении я следовал той основной линии, которая была изложена мной в Парламентском совете..
НАШИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ОБ ОСНОВНЫХ ПРАВАХ ГРАЖДАН И ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ КОНСТИТУЦИИ
Есть два рода основных прав. Первый - свобода личности. Со времени Великой французской революции это является: само собою разумеющейся основой любой демократии. Но было бы роковой ошибкой ограничиваться только основными правами личности. Одна лишь декларация таких прав отнюдь не изменяет всей совокупности государственных, общественных и экономических условий. Корень всего зла, источник порабощения и тех темных сил, которые ныне сковывают и унижают человеческую личность,- именно в этих общественных условиях. Итак, для того чтобы получить ответ на вопрос о том, что же представляют собой основные права, надо с самого начала ставить его как право народа на изменение этих условий. Таково единственное и исторически верное понятие прав человека. Это - право народа на формирование своей собственной общественной жизни.
Нынешние буржуазные политики и теоретики слишком легко забывают, что права человека, провозглашенные французской революцией, были не только правом на свободу личности, но и правом на разрыв с феодальным строем, с его оковами и его крепостничеством. Без этого разрыва не было бы вообще никакого человеческого достоинства и никакой человеческой свободы.
Так и сегодня, к праву свободы личности принадлежит то, что можно было бы назвать правом формирования жизни. Должна ли конституция предоставлять народу право определяющим, формирующим образом воздействовать на общественные, государственные, экономические условия жизни или же нет? Те, кто ограничивается одними лишь правами личности, отвечают на этот вопрос отрицательно. Тем самым они отрицают самое существенное сегодня: право народа на самоопределение своих общественных условий. Мы, как коммунисты и последовательные демократы, ставили в качестве кардинального вопроса при создании конституции именно эти права. Поэтому огромное место в основных правах для нас занимает вопрос об экономическом строе и возможности народа влиять на него.
Исходя из этого, статья 10 внесенного фракцией КПГ в Парламентский совет предложения требовала следующих социальных и экономических основных прав. "Экономика призвана служить благу и потребностям всего народа и гарантировать каждому справедливую долю результатов производства. В рамках этих задач и целей обеспечивается экономическая свобода. Путем введения: законов при равноправном участии профсоюзов следует принять все меры, необходимые для того, чтобы правильно руководить добычей сырья, производством продовольствия и готовой продукции, а также обеспечить их справедливое распределение" 7.
Для гарантирования достойной человека жизни каждому гражданину правительство обязано составить общественный экономический план, контролируемый народным представительством. В статье 22 предложения фракции КПГ в Парламентском совете говорилось: "Для обеспечения жизненных условий и повышения уровня благосостояния граждан необходимо через законодательные органы при непосредственном участии граждан составить общественный экономический план. Контроль за его осуществлением - задача народных представительств, действующих в согласии с профсоюзами" 8. Совершенно четко в нашем предложении была сформулирована и статья 18: "Собственность гарантируется конституцией" 9, Однако собственность не должна вести к концентрации политической и экономической власти, осуществляющей насилие над народом. Поэтому в нашем проекте основных прав концентрация крупной собственности в промышленности путем образования монополий, а также в виде крупного землевладения площадью свыше 100 га запрещалась. В статье 20 говорилось: "Собственность налагает обязанности. Пользование ею не должно идти в ущерб общему благу" 10.
Злоупотребление собственностью для приобретения господствующего политического и экономического положения, т. е. во вред общественному благу, должно было пресекаться безвозмездной конфискацией этой собственности и передачей ее народу. Статья 11 гласила: "Собственность военных преступников и тех, кто нажился на национал-социалистской системе, подлежит передаче народу без всякого возмещения"11. В стастье 12 было записано: "Все частные монополистические организации, картели, синдикаты, концерны, тресты и прочие организации, имеющие целью повышение прибылей путем производства, регулирования цен и сбыта, ликвидируются и запрещаются". Статья 15: "Частные крупные землевладения площадью более 100 га, со всем принадлежащим им живым и мертвым инвентарем, национализируются и распределяются между малоземельными крестьянами, сельскохозяйственными рабочими и переселенцами. Наследование дворянских имений одним членом семьи отменяется" 12. И наконец, статья 16: "Крупная собственность, приобретение которой служит достижению таких общественных целей, как строительство жилищ и дорог, создание поселений или освоение пустошей и т. п., может быть, согласно более детальным положениям, национализирована с выплатой соответствующей компенсации... Завышение стоимости земельных участков путем спекуляции и т. п., без предшествовавшего вложения труда и капитала, влечет за собою передачу их в общественную собственность" 13.
Как правовое, так и экономическое положение каждого работающего находило в нашем предложении всесторонние конституционные гарантии. Так, в статье 1 об основных правах в социальной области говорилось: "Рабочая сила человека находится под особой защитой закона. Право на труд гарантируется. Благодаря руководству экономикой каждому гражданину обеспечиваются работа и средства к существованию. Если же соответствующая работа ему предоставлена быть не может, государство берет на себя заботу о его необходимом пропитании" 14.
Другими статьями гарантировалось равноправие Женщины во всех вопросах общественной и экономической жизни. Согласно статье 3, мужчины, женщины и молодежь должны были получать равную плату за равный труд. Особыми предписаниями надо было обеспечить женщине "возможность сочетать свои обязанности гражданки и создающей ценности личности со своими обязанностями как жены и матери" 15. Далее в статье 3 говорилось: "Молодежь подлежит защите от эксплуатации. Условия труда не должны ставить под угрозу ее нравственное, физическое и духовное развитие. Детский труд запрещается" 16.
Надо было гарантировать не только право на труд, но и право на отпуск и отдых. Это делалось статьями 4 в 5 нашего предложения. Статьи 7 и 8 должны были обеспечить право работающих на заключение коллективных договоров и на забастовку. Локауты запрещались. Статьей 9 гарантировалось право рабочих и служащих на участие в управлении производством и право профсоюзов участвовать в решении всех социальных, кадровых и экономических вопросов на предприятиях.
Особый раздел нашего предложения об основных правах касался прав граждан в области воспитания и образования. Образование и профессиональная подготовка молодого человека не должны были зависеть от толщины кошелька отца; пусть решают способности. Статья 26 нашего предложения гласила: "Каждому ребенку должна быть предоставлена возможность всестороннего развития его физических, духовных и нравственных сил. Путь молодежи к получению образования не может зависеть от социального и экономического положения родителей. Следует дать возможность обучения в школах второй ступени и в высших учебных заведениях одаренным людям из всех слоев народа. Обучение в школах - бесплатное. Учебные пособия и средства обучения предоставляются безвозмездно; для учебы в школе второй ступени и в высшей школе в случае необходимости оказывается материальная поддержка или же принимаются иные меры помощи" 17. Статья 27: "Цель воспитания - привить молодым людям настоящий характер и подготовить их к профессиональной деятельности, а также выработать у них способность нести политическую ответственность. Как очаг культуры школа имеет своей задачей воспитывать молодежь свободной от национал-социалистских и милитаристских взглядов, в духе мирного, и дружественного добрососедства народов, в духе подлинной демократии и гуманизма. Лица преподавательского состава, не отвечающие этим педагогическим целям, подлежат устранению из школ" 18.
Таким образом, это были положения, которые не могут отсутствовать ни в одной демократической конституции. Со времени французской революции человечество прошло большой путь вперед. Останавливаться на формальных правах человека, провозглашенных в 1789 г., сегодня: уже было недостаточно. История показала, что, устанавливая свое господство, капитализм превращается в оковы для народа. Огромный рост производительных сил все больше увеличивает пропасть между владельцами средств производства и трудящимися. Регулярно повторяющиеся экономические кризисы и постоянная опасность войны отчетливо показывают, что капиталистическая экономическая система стала угрозой человечеству. Сколь мало значат права личности при капиталистической системе без экономических прав, метко обрисовал Анатоль Франс в сцене, когда нищий предстает перед судом за то, что ночевал под мостом. В отчаянии он спрашивает судью, почему же это так происходит, что законы - всегда против бедных. Судья глядит на него с удивлением и в полном недоумении отвечает, что, мол, закон, руководствуясь высшей справедливостью, равным образом запрещает попрошайничать на улицах, ночевать под мостом и воровать хлеб как богатым, так и бедным.
Современные основные права народа, права человека нашего времени должны защищать народ от действительных врагов человеческой свободы - от капитализма и его страшных порождений. Поэтому основные права в нашем проекте означали нечто гораздо большее, чем просто индивидуальное право, чём юридические претензии отдельной личности к государству. Наряду с превращением парламента в высший государственный орган они должны были стать ядром конституции.
Коммунистическая фракция в Парламентском совете внесла предложение, в котором говорилось, что конституция должна быть поставлена на всенародное голосование. Только сам народ имеет право решить вопрос о своей конституции.
Свое выступление в Бад-Годесберге я закончил словами: "Концепции боннского Парламентского совета, созданию сепаратного западногерманского государства, которое по своей структуре является реакционным и антидемократичным, мы противопоставляем концепцию единой демократической германской республики. Мы требуем образования общегерманского правительства, выборов общегерманского Национального собрания, которое подготовит проект конституции демократической германской республики и затем представит его на окончательное решение немецкому пароду. Мы требуем заключения союзниками мирного договора с немецким пародом, вывода всех оккупационных войск.
Мы хотим привлечь всех сынов нашего народа - рабочих, служащих, чиновников, крестьян, ученых, деятелей искусства - к единой борьбе... и мы мечтаем о таком отечестве, в котором будем свободны и сможем заниматься мирным трудом. Это - та Германия, которая больше никогда не пойдет по пути военных действий против других пародов...".
Предложения КПГ по Основному закону обосновал в Парламентском совете товарищ Гейнц Реннер, который тем временем заменил товарища Гуго Пауля на посту нашего представителя в этом органе. Он сказал: "Тот, кто следил за проходившей здесь дискуссией по вопросу об обеспечении неприкосновенности священной частной собственности, согласится со мной в констатации того прискорбного факта, что эта конституция не содержит пи одного из социальных и экономических основных прав, т. е. именно тех прав, в которых особенно заинтересованы массы трудового парода.
Карло Шмид в своем выступлении относительно основных прав заявил здесь, что в знак признания их особенной важности эти права надо поставить в самом начале конституции, в противоположность Веймарской, где они перечислялись в конце. Но я считаю, что дело тут не в месте. Будут ли основные права стоять в начале, середине или даже в конце Основного закона, совершенно безразлично. Если не позаботиться (чего, - как известно, не было сделано в Веймарской конституции) о том, чтобы они были эффективны, вопрос их текстуальной субординации является совершенно второстепенным, ибо тогда все основные права, сколько бы их ни было записано в конституции, останутся не чем иным, как просто ни к чему не обязывающей декорацией...
Но еще интереснее выяснить, почему же в Основном законе перечисление основных прав вообще отсутствует. Все-таки просто удивительно, что представители профсоюзов в таком высоком органе так и не сочли своим долгом закрепить эти основные права в конституции. Это целая история, и мой долг перед общественностью - поведать ее. К началу дискуссии в данном высоком совете между СДПГ и ХДС/ХСС было заключено, так сказать, джентльменское соглашение, если это выражение вообще применимо в данной связи. (Оживление в зале.) Я имею в виду не заключивших это соглашение, а самую суть дела. Сие джентльменское соглашение определяло, что СДПГ откажется от внесения в текст конституции социальных и экономических основных прав, а ХДС/ХСС - мировоззренческих и церковных. Благодаря их большой - не позволю себе сказать пройдошливости, а скажу лучше: большому тактическому искусству господам из ХДС удалось, используя прорехи этого соглашения, все-таки внести в закон свои основные требования церковно-политического и общемировоззренческого характера. Господа же социал-демократы, порой замечая такой ход событий, только немного роптали и грозили: погодите, если не откажетесь от такого образа действий, мы снова выдвинем социальные и экономические основные права! Такая возможность даже взвешивалась на знаменитом заседании Правления социал-демократической партии в Годесберге. Но все так и осталось по-прежнему: все, в чем был заинтересован ХДС, в закон включено, а то, что важно для трудящихся, в него из-за капитуляции СДПГ не попало.
И вот теперь коллега Шмид говорит, что государство, которое мы создаем, должно быть государством социальным! Нет, государство, которое строите вы,- это ясно доказывается отсутствием в конституции социальных и экономических основных прав - будет государством реакции!" 19.
Борьба против такого процесса развития, за осуществление Потсдамского соглашения и образование демократической германской республики определяла и содержание, и сам ход конференции пашей партии в Золингене. Это была самая представительная встреча Функционеров и партийных работников КПГ. Свыше 1110 делегатов и гостей собрались 5-6 марта 1949 г. в золингенском "Штадтхалле" под лозунгами: "Нет- Рурскому статуту!", "Наш народ хочет не оккупационного статута, а мирного договора!", "Мы желаем свободной, независимой, демократической Германии!"
В речи на Золингенской конференции я подчеркнул, что только рабочий класс может возглавить борьбу нашего народа против Рурского статута и оккупационного статута, против жульничества с декартелизацией, против грозящего раскола Германии и ремилитаризации Западной Германии. При этом я четко отграничивал нашу точку зрения от шовинизма и национализма, а также выступал против нигилистического отношения к нашей стране и к нашему народу. "Мы,- говорил я,- ненавидим наше рабское прошлое, мы ненавидим прусских юнкеров и промышленных магнатов Рура, всех этих круппов, тиссенов, стиннесов и рейшей, которые угнетали немецкий народ и другие народы и ввергли нас в беспримерную нужду. Но мы любим свой народ и любим свою родину. Мы гордимся тем, что наш народ дал миру основоположников научного социализма Карла Маркса и Фридриха Энгельса, что из рядов нашего народа вышли такие героические борцы за мир, демократию и социализм, как Карл Либкнехт и Эрнст Тельман, отдавшие свою жизнь за дело народа. Именно потому, что мы любим свой народ, мы хотим мира и не хотим еще pas стать мячом в игре, ведущейся ради интересов германских и иностранных империалистов" 20.
Поэтому нам приходилось предостерегать наш народ: нельзя подпадать под влияние злостной антисоветской агитации и отвлекать свой взор от того, что действительно происходит в мире и в Западной Германии. Я охарактеризовал антисоветское и антикоммунистическое подстрекательство как дымовую завесу, под прикрытием которой западногерманский крупный капитал и империалистические оккупационные державы готовят и ведут свои атаки на интересы трудовых людей. Я указал на то, какой огромный позитивный интерес проявляет Советский Союз к тому, чтобы наше развитие шло по миролюбивому демократическому пути, каким выгодным партнером он мог бы стать для нашей мирной промышленности, и закончил словами: "Кто хочет мира, должен выступать на стороне Советского Союза!" 21
В резолюции Золингенской конференции мы подвели итог нашего обсуждения. КПГ призвала рабочий класс, прежде всего наших социал-демократических я христианских коллег, а также всех честных немцев сплотиться в борьбе против создания сепаратного западногерманского государства, за образование общегерманского правительства из представителей демократических партий и профсоюзов.
Мы требовали, далее, отвергнуть Рурский статут, прекратить демонтаж предприятий мирной промышленности, заключить с Германией мирный договор, вывести оккупационные войска, с корнем уничтожить нацизм и милитаризм и построить миролюбивую, демократическую Германию. Мы направили приветствие СДПГ, выразив в нем нашу боевую солидарность.
Золингенская конференция обратилась с призывом и к членам Парламентского совета (хотя они уже дважды отклоняли наше предложение) прекратить его работу. Заявление военных губернаторов от 2 марта 1949 г., которым они, грубо говоря, бросили кошке под хвост всю проделанную Парламентским советом работу, показало действительную цепу всей той болтовни о суверенитете и праве на самоопределение, которой предавались члены совета. Учитывая этот опыт, мы еще раз призвали тех немецких политиков, которые до сих пор работали над грамотой, скреплявшей раскол Германии: "Остановиться - и ни шагу дальше!" Но и этот последний шанс не был использован. Парламентский, совет продолжал свое дело.
После того как в конце апреля - начале мая были устранены некоторые последние противоречия между требованиями империалистических оккупационных держав и интересами немецкой реакции (кстати, к этому моменту относится заявление глав западных оккупационных властей, что Западный Берлин не может рассматриваться как земля будущей Федеративной Республики Германии), 8 мая 1949 г. Парламентский совет собрался для заключительных прений и голосования по представленному проекту Основного закона. В связи с этим я еще раз обосновал нашу принципиальную позицию:
"В принятой вами преамбуле Основного закола, который вы лживо именуете Основным законом Федеративной Республики Германии, содержатся некоторые формулировки, явно вводящие немецкий народ в заблуждение и представляющие собой искажение исторической истины. Вы утверждаете, будто Основной закон создан для охраны национального и государственного единства Германии. Вы утверждаете, что немецкий род принял этот Основной закон, пользуясь принадлежащей ему законодательной властью. По вашей фикции Германия должна стать равноправным членом объединенной Европы и служить делу мира во всем мире. Вы утверждаете, далее, в преамбуле, что немецкий народ действовал и от имени тех немцев, "которым было отказано в участии" в выработке этой конституции.
Остановлюсь сначала на этой, последней формулировке. Немецкий народ в Западной Германии не принимал в выработке этой конституции ни малейшего участия. Члены Парламентского совета были назначены ландтагами различных земель Тризонии. (Выкрик со скамей социал-демократов: "Избраны!")
Народ не призвал депутатов Парламентского совета к этой работе в результате выборов...
Приняв на себя этот пост, вы тем самым признали приказы оккупационных держав в отношении федеративного характера этого государства. Вам было совершенно ясно, что создание сепаратного западногерманского государства должно разрушить национальное и государственное единство Германии...
Таким образом, явной фальсификацией истории является формулировка преамбулы, будто народ Тризонии воспользовался своим правом принятия конституции...
Более того, вы утверждаете в преамбуле, что действовали и от имени тех немцев, которым "было отказано в участии". Что же, вы полагаете, будто приказы западных оккупационных держав имеют силу и в советской оккупационной зоне, а также, возможно, считаете, что немецкий парод в советской зоне оккупации должен подчиниться этой конституции, в выработке которой он не участвовал, как не участвовал в ней вообще немецкий народ ни на Западе, ни на Востоке Германии? (Депутат Реннер: "Прекрасно!")
Это, к примеру, значило бы, что трудовой народ советской оккупационной зоны, ученые и другие работники умственного труда должны были бы отказаться от всех политических, экономических и социальных завоеваний, которых они достигли путем осуществления положений Потсдамского соглашения. Я утверждаю, что, когда народ в Западной Германии узнает содержание этого вашего конституционного творения, когда он поймет все его значение, он отвергнет его народным плебисцитом, О том, что мое утверждение отвечает истине, говорит ваш страх поставить эту конституцию на народное голосование...
Вы, уважаемые дамы и господа, пытались втолковать немецкому народу, что вы - за единство Германии. Но вы торпедировали все усилия отдельных политических деятелей, направленные на организацию совместного общегерманского обсуждения. А тот, кто оказывал этому сильнейшее сопротивление, был не кто иной, как господин д-р Аденауэр. Вы придерживались этой линии - отказа от разговора всех немецких политиков - до самого сегодняшнего дня. Вы отклонили все наши предложения, нацеленные на прекращение деятельности Парламентского совета, а теперь еще избрали и Правительственный комитет. Вы отклонили, далее, все наши предложения дать возможность немецким политикам всей Германии сесть за один стол. Позавчера, а также и сегодня вы отклонили наше предложение провести такие переговоры...
Вы полагаете, что весь немецкий парод присоединится к этой конституции. Но тот, кто поближе разглядит это конституционное творение, придет к выводу, что в нем отсутствует все, что направлено на защиту экономических и социальных интересов и прав широких масс трудового народа.
Трудящемуся, работающему народу вы не дали даже того, что он имел по Веймарской конституции: конституционно гарантированного права на забастовку. Служащим государственных учреждений и административных органов вы в этом праве отказали прямо. Еще несколько дней назад, 1 мая, в день праздника трудящихся, социал-демократические политики, выступая перед массами, рассказывали им басни насчет осуществления социализма. При этом они выдвигали требование социализации основных отраслей промышленности, завоевания права профсоюзов на участие в управлении производством. Господа из социал-демократической фракции!.. В этом своем конституционном творении вы отреклись от всего того, что обещали 1 мая! У истоков вашей политики в Парламентском совете была готовность к компромиссу с ХДС/XСC, и этой политики вы придерживались до самого конца. Тут ничего не меняет тот театральный гром, который вы устроили 20 апреля в Ганновере. Под руководством господина Карло Шмида СДПГ с начала до конца действовала так, словно речь идет о принятии устава какого-нибудь увеселительного клуба. Вы предали вечно остающийся верным принцип своего Фердинанда Лассаля: вопрос о конституции - это вопрос о власти...
Так кто же является политическим представителем реакционных сил в Западной Германии? Это не кто иной, как господин д-р Аденауэр, председатель Парламентского совета, который ныне подводит заключительную черту под выработанным вами по приказу западных оккупационных властей Основным законом сепаратного западногерманского государства. Какое, верно, удовлетворение дает господину д-ру Аденауэру, который еще в 1919 г. действовал как сепаратист, тот факт, что ему наконец, спустя столько лет, удалось то, чего он, в сущности, желал всегда!
Господин д-р Аденауэр! Ровно 30 лет назад вы, как обер-бургомистр Кёльна, призывали проявить инициативу по созданию сепаратного западногерманского государства, которое вы тогда называли рейнским, государством. Господин д-р Аденауэр, в своей речи перед депутатами кёльнского городского собрания вы заявили тогда, что прусский министериаль-директор Пройсс, который должен был разработать проект намечавшегося раздела Пруссии, положил это дело под сукно. По этой причине, а также исходя из того соображения, что Англия никогда не согласилась бы на то, чтобы Рейнские области отошли к Франции, говорили вы, население этих областей само должно сдвинуть дело с мертвой точки. При этом рейнское население, говорили вы дальше, не должно считаться с ложной оглядкой на восточные провинции Германии. Вам, господин д-р Аденауэр, известно, что германский Восток отрицательно относился к проекту рейнского государства, поскольку, экономически бедный и слабый, он не смог бы существовать без экономически богатого Запада. Однако Рейнские земли, говорили вы, не могли бы и не должны были бы и дальше считаться с этим; напротив, надо, чтобы рейнское население само и как можно скорее осуществило свои интересы - скорее потому, что тогдашние союзники по Антанте еще не пришли к единому мнению, что же им сделать с этими землями. Учитывая эту неповторимую и своеобразную ситуацию, говорили вы, следует действовать очень быстро; рейнское население должно подхватить инициативу - иначе все пропало.
Это говорили вы, господин д-р Аденауэр, в 1919 г. в кёльнском городском собрании депутатов. В то же самое время тот же самый д-р Аденауэр, выступая в старом доме "Ганза" в Кёльне на общем собрании акционеров только что созданного (по инициативе господина Зильферберга из синдиката бурого угля) Объединения рейнской торгово-промышленной палаты, развивал план насильственного отторжения Рейнланда, начиная от Саара до голландской границы, включая Вестфалию и Эмденские гавани. Он доложил тогда, что этот план, за который стоит также председатель кёльнской торгово-промышленной палаты тайный советник Луис Хаген, одобрен английскими оккупационными войсками в Кёльне. Такую же акцию он провел и со своими коллегами по должности - обер-бургомистрами этих областей.
Мои утверждения подтверждаются сделанным под присягой заявлением одного человека, присутствовавшего на тогдашнем заседании. (Аденауэр с места: "Назовите фамилию!") Сейчас вы ее услышите! 1 января 1919 г. был образован парламентский комитет из восьми депутатов, который должен был обсудить положение Рейнских земель и принять решение. Председателем этого комитета были вы, господин д-р Аденауэр. Вот видите!
10 марта 1919 г. в казино в Кёльне состоялось собрание сепаратистов. Речь идет о так называемом Специальном комитете по подготовке народного голосования на Рейне. "Дойче цайтунг" писала 15 марта 1919 г. об этом собрании, что кёльнский обер-бургомистр Аденауэр, главный дирижер рейнской комедии, сам на первом плане не фигурировал; он даже занял место не в президиуме, а в зале, среди публики. Депутат от партии Центра священник Кастер сообщил собравшимся, что д-р Аденауэр, его близкий друг по партии, будет и впредь поддерживать работу этого Специального комитета.
Господин д-р Аденауэр, однажды вы в свое оправдание говорили, что приняли на себя председательствование в этом комитете сепаратистов для того, чтобы не допустить худшего. Это утверждение вы распространяли повсюду, вплоть до самого правительства Германской империи. Я могу доказать и это. Я считаю это весьма неумной отговоркой. Посмотрите, господин д-р Аденауэр: сегодня есть такие активные нацисты, как Шеп-ман. И вот Шепман встает и заявляет, что хотя он и был в прошлом обер-бургомистром и начальником штаба СА *, но никогда не являлся национал-социалистом!
Когда вы, господин д-р Аденауэр, поняли, что ваши взгляды натолкнулись на опасения не только в тогдашней коллегии депутатов кёльнского городского собрания, но и на заседании Объединения рейнских торгово-промышленных палат и что даже сам народ занимает фронт против вас, вы весьма ловко переключились и стали выступать за сильную, единую Германию. Почему партия Центра провозглашала в то время "Порвать с Берлином!", понятно: тогдашние капиталистические хозяева Рейна и Рура, нажившиеся на войне, боялись возможности национализации, поскольку в 1919 г. и 1920г. она все еще была столь же возможной, как и сегодня. Если бы Потсдамское соглашение было осуществлено во всех зонах, это грозило бы конфискацией собственности господам Пфердменгесу, Тиссену и Клёкнеру, которых вы представляете.
Тогда вы, господин д-р Аденауэр, являлись председателем этого Специального комитета. Сегодня господин д-р Аденауэр - председатель Парламентского совета. Тогда вы хотели оторвать Рейнланд от Германии. Но это вам не удалось, ибо рабочие - социал-демократы, коммунисты и христиане вместе с прогрессивными кругами буржуазии боролись против сепаратистов. Сотни немцев на Рейне и Руре погибли в результате политики этого Специального комитета. Название Эгидиенберг вошло в историю как победа рабочих и прогрессивных граждан над сепаратистами.
Сегодня господин Аденауэр - председатель Парламентского совета, избранный голосами также и социал-демократической фракции. Вы, господа социал-демократы, на этот раз не боролись, как тогда члены Социал-демократической партии Германии, против сепаратистских устремлений. Сегодня вы оказываете им и господину д-ру Аденауэру активную поддержку в их стремлении расколоть Германию" 22.
После моих заключительных слов: "Мы отвергаем Основной закон, так как он означает раскол Герма-
нии!" - в протоколе записано: "Заместитель председателя: "Слово имеет господин д-р Аденауэр"".
"Деп. д-р Аденауэр (ХДС): "Уважаемые дамы и господа! Я хотел бы сказать несколько слов относительно тех событий, которые происходили 30 лет тому назад, вовсе не для того, чтобы ответить господину Рейману - к нему я еще вернусь,- а лишь для того, чтобы констатировать насчет его утверждений следующее. Если господин Рейман говорит, что я когда-либо добивался отделения Рейнланда от германского государства, то он говорит неправду и прекрасно знает это. (Выкрики: "Слушайте! Слушайте!" и "Фу, какая гадость!")
Я хотел бы констатировать здесь также следующее. В 1933 г., во времена национал-социализма, национал-социалистским министр-президентом Пруссии против меня была создана специальная следственная комиссия прусского министерства внутренних дел. Эта национал-социалистская следственная комиссия пришла к выводу, что предъявленные мне обвинения не соответствуют истине. В своих мемуарах Клемансо писал, что, когда я был председателем парламентского комитета, с этим делом было покончено. И я думаю, что Клемансо - наилучший свидетель по данному делу.
В остальном же я не в состоянии пускаться в дальнейшие разговоры с такими господами, как господин Рейман, и отнюдь не потому, в частности, что в четверг господин Рейман просил меня о личной встрече и во время этой беседы, как он сказал, последний раз предупредил меня, что я должен провалить этот Основной закон, ибо иначе он выступит с разоблачениями. ("Слушайте! Слушайте!")
Дамы и господа! Предоставляю каждому из вас самому судить, под какой параграф уголовного кодекса подпадают подобные действия! ("Великолепно!")
Но сейчас мне не так-то важен уголовный кодекс. Я думаю, политик - а господин Рейман хочет считаться политиком - такими методами действует только себе во вред".
Какой именно политик только что сам осудил себя, я сразу же показал в своем заявлении Парламентскому совету: "Все сказанное господином д-ром Аденауэром насчет того, что я будто бы пытался методом добиться от него отклонения Основного закона и заявлял о своей готовности отказаться в таком случае от
159
моего выступления против Аденауэра-сепаратиста, является неправдой, чистейшим вымыслом" 23 .
Если же, впрочем, Аденауэр, стремясь оправдать свою прошлую сепаратистскую деятельность, ссылался на комиссию, которую возглавлял Герман Геринг, то это было такое бесстыдство, для оценки которого нет слов. Однако это характеризует личность Аденауэра. Он был столь же бессовестен, как и его класс, монополисты и банкиры, представителем которых он являлся в Парламентском совете точно так же, как прежде возглавлял сепаратистов. Именно потому следственная комиссия нацистов и не тронула его. А что, собственно, значит якобы принадлежащая Клемансо констатация, что, когда Аденауэр являлся председателем парламентского комитета, с "этим делом" было покончено? Сам Клемансо, известный как французский покровитель сепаратистов, - плохой свидетель. Да и о каком же деле, собственно, он говорит, что с ним покончено? Хотя там не говорится, что Аденауэр был сепаратистом, но когда он действовал в качестве председателя комитета, это в точности отвечало интересам Клемансо и Пуанкаре, представителей французского империализма, которые хотели отторгнуть Рейнланд от Германии руками самих немцев, чтобы создать Рейнскую республику под французской эгидой.
8 мая состоялось заключительное голосование Основного закона. "За" проголосовали 53 члена Парламентского совета, "против" - 12. Товарищ Гейнц Реннер и я отвергли Основной закон, поскольку он означал раскол Германии. 23 мая, после подписания его премьер-министрами западногерманских земель, председателями ландтагов и большинством членов Парламентского совета, Основной закон вступил в силу. Мы от подписания отказались, и от имени КПГ я сделал следующее заявление;
"Вы, уважаемые дамы и господа, одобрили этот Основной закон, определивший раскол Германии. Мы его не подписываем. Но еще настанет день, когда нам, коммунистам, придется защищать этот Основной закон от тех, кто его принял!" 24
Таким образом, наше отношение к Основному закону было ясным. И как скоро оправдалось, сколь правы были мы, делая свое заявление! До сегодняшнего дня этот Основной закон изменялся в интересах правящих кругов ФРГ 17 раз! Подумать только: в западных зонах проживало более 40 миллионов человек, а 53 члена Парламентского совета игнорировали волю большинства, действуя вопреки взглядам населения.
Когда в тогдашней советской оккупационной зоне Народный совет вырабатывал конституцию, то делалось это на максимально широкой демократической основе движения Народного конгресса за единство и справедливый мир. Где же, спрашиваю я, было больше демократии? В трех западных зонах, которые после принятия Основного закона стали Федеративной Республикой Германии, или же в советской зоне, где позже возникла Германская Демократическая Республика? Принятием Основного закона Германия была расколота, в результате чего стали развиваться два немецких государства с различным общественным строем. В ГДР возник социалистический общественный строй, в ФРГ получила развитие система государственно-монополистического капитала.
Закрывая Парламентский совет, Аденауэр заявил: "Мы желаем и надеемся, что скоро придет тот день, когда весь немецкий народ объединится под этим знаменем. В нашей работе всеми нами руководила та мысль и та цель, которая столь прекрасно выражена в преамбуле Основного закона: "В сознании своей ответственности перед богом и людьми, вдохновляемый волей блюсти национальное и государственное единство и служить в качестве равноправного члена объединенной Европы делу мира во всем мире принял немецкий народ... этот Основной закон"" 25. Единство Германии, о котором разглагольствовал Аденауэр, было ложью, обманом населения ФРГ. Если бы эти круги действительно желали единства, нашлось бы достаточно поводов прекратить раскольническую деятельность Парламентского совета и установить контакт с представителями общественных организаций тогдашней советской оккупационной зоны, чтобы совместно выработать конституцию для всей Германии. Вместо этого Германию раскололи. Историческую вину за это несут господствовавшие в трех западных зонах крупный капитал и империалистические оккупационные державы.
Кого же в таком случае имели в виду члены Парламентского совета, когда они - разумеется, без нас - встали и хором запели: "Предан тебе до конца"?
РЕМИЛИТАРИЗАЦИЯ ФЕДЕРАТИВНОЙ РЕСПУБЛИКИ ГЕРМАНИИ
Создав Федеративную Республику Германии, западногерманский империализм сделал решающий шаг на пути к своей цели: теперь он вновь обладал инструментом власти - государством.
Должны ли были мы считать теперь раскол Германии необратимым, или же еще имелась возможность повернуть ход развития? Первоначально мы считали; что возможность воссоединения обоих германских государств все еще существует, и в последовавшие за 1949 г. годы мы, в качестве единственной в Федеративной Республике партии, всеми демократическими средствами боролись, вне и внутри парламента, за то, чтобы не упустить этот последний шанс. Наша цель заключались в том, чтобы сохранять открытой перспективу единства Германии и превращения ее в важный фактор мира в Европе и во всем мире. Немедленными шагами к сближению и взаимопониманию между обоими немецкими государствами, их парламентами и правительствами все еще можно было, прямым путем и в кратчайший срок, прийти к созданию демилитаризованной, внеблоковой, парламентарно-демократической Германии. Для этого мы в ФРГ должны были сами проявить демократическую инициативу, дать толчок демократическим преобразованиям. Наша политика ориентировалась на то, чтобы до предела сократить пропасть между демократическими конституционными обещаниями и антидемократической конституционной действительностью. Реакция же тем временем стремилась подчинить конституционную действительность и текст самой конституции потребностям крупного капитала, стремившегося к реставрации прошлого.
Федеративная Республика с самого начала возникла как государство западногерманского крупного капитала, как его инструмент для полного восстановления власти капитализма. Это сочеталось с экспансионистскими интересами, подчиненными глобальной стратегии империализма США.
В 50-х годах эта стратегия гласила: политика roll back - "отбрасывания" социализма. Первоначально Федеративная Республика Германии даже самими ее создателями понималась как "временное образование", как "временное решение переходного периода". Она служила в этой концепции средством распространить восстановленную власть крупного капитала на территорию - для начала, по крайней мере, в границах бывшего рейха 1937 г. Но для того периода существования ФРГ было характерным отсутствие главного инструмента политики силы - армии. Более того, еще не было конституционных и договорных предпосылок в области внутренней и внешней политики, необходимых для открытого начала ремилитаризации. Еще Парламентским советом был отбит натиск Аденауэра, требовавшего признать за новым государством атрибут "защиты от нападения извне".
В этом кроется первая причина того, что дальнейшие шаги к перевооружению ФРГ ряд лет проявлялись в виде "единоличных решений" Аденауэра, "кабинетной политики за спиной парламента", "тайной дипломатии канцлера даже без ведома своих министров". Другая причина типичных для аденауэровского режима действий -- массовое и глубоко отрицательное отношение со стороны западногерманской общественности, на которое первоначально наталкивались планы ремилитаризации. Доведенная до истерии антикоммунистическая пропаганда, пренебрежение к воле населения, обман и подавление его правительством - таков был ответ сил реакции и реставрации прошлого.
Однако именно ввиду отсутствия у западногерманского крупного капитала военных средств соотношение сил было таково, что все еще можно было при помощи политической борьбы добиться развития по такому пути, чтобы решающим фактором стала воля рабочего класса и большинства населения. Мы направляли свои усилия на расширение поля деятельности для максимального проявления демократической активности, пoстоянно боролись против крайней реакции, против монополистического капитала и политики Аденауэра. Таким путем шаг за шагом можно было изменить ход развития в ФРГ, добиться даже самоопределения западногерманского населения.
При этом мы и все прогрессивные силы ФРГ могли рассчитывать на такой важный фактор, как поддержка извне. В противоположность Федеративной Республике Германии, Германская Демократическая Республика с момента своего образования проявила себя фактором обеспечения мира в Европе. Лишив на своей территории империализм всех основ его власти, она со всей решительностью противодействовала любым попыткам империалистов вернуть власть. Рабоче-крестьянское государство и его правительство предпринимали все возможные попытки достичь взаимопонимания с органами Федеративной Республики, имея перед собой одну цель -Германию без империалистов и милитаристов.
Для обеспечения такого хода развития в ГДР были упрочены позиции рабочего класса и его союзников. Уже тогда дали знать себя успехи единства действий рабочего класса и политического объединения рабочего движения в рядах СЕПТ. Воля народа - экспроприировать военных преступников и передать их предприятия в народную собственность - была там осуществлена. В союзе с крестьянством была проведена земельная реформа, ликвидировано крупное землевладение, игравшее в прошлом зловещую роль оплота реакции. Была закончена денацификация, причем не как формальная акция против рядовых членов нацистской партии и ее организаций, а как экономическая, политическая и идеологическая акция, приведшая к уничтожению корней фашизма. Благодаря реформе судопроизводства юстиция перестала наконец быть слепой. Ликвидировалась привилегия имущих слоев на получение образования; одновременно школы и высшие учебные заведения подверглись очищению от нацистского гнилого духа. На прочной демократическо-гуманистической основе шло возрождение культурного наследия и создание новой культуры. Когда Бертольд Брехт во время посещения в 1950 г. Мюнхена охарактеризовал своим собеседникам роль ГДР как государства мира, а ФРГ в результате ее развития по пути восстановления капитализма как имеющую тенденцию к превращению в военное государство, он тем самым попал не в бровь, а в глаз.
Революционные преобразования, осуществленные в ГДР, означали решительный разрыв с плохим германским прошлым. Но они ни в коем случае не служили препятствием для совместного лучшего германского будущего. Напротив, они могли решающим образом укрепить фундамент этого будущего. Именно это и находило свое отражение в предложениях ГДР установить взаимопонимание с ФРГ в вопросе о единстве Германии и справедливом мире. Эффективную поддержку любой инициативы, направленной на укрепление дела мира и демократии, прогрессивные силы ФРГ ожидали и получали от Советского Союза. В своих предложениях о заключении мирного договора СССР шел так далеко, что открывавшиеся возможности создания демократической, стоящей вне блоков Германии находили значительный отклик даже в кругах крупной буржуазии. Даже наши противники часто сожалеют теперь о том, что Аденауэр торпедировал эти возможности, и называют это "потерей весьма большого шанса". И в самом деле: единая парламентарно-демократическая Германия была последним крупным шансом - по именно этой Германии и не хотели империалистические силы, потому что результатом мог бы явиться и - как боялись они и как надеялись мы - явился бы крах их агрессивных аланов и намерений.
Мы, коммунисты, были готовы к этому классовому решению в открытых политических столкновениях, в демократической борьбе за убеждение и привлечение на свою сторону широких масс населения. Такова была суть нашей политической позиции к началу 50-х годов. Империализм же на это идти не хотел. В лице Конрада Аденауэра он нашел человека, который в качестве проводника империалистической глобальной стратегии бессовестно применял все методы обмана и террора, шел на любой риск ремилитаризации и участия в военных блоках.
Такая политика - и мы ежечасно подчеркивали это - строилась на ложной оценке соотношения сил на мировой арене и была обречена на провал ввиду дальнейшего его изменения в пользу социализма. И она действительно провалилась, вызвав, однако, ряд кризисных ситуаций, в которых ФРГ показала себя нарушителем спокойствия и очагом военной опасности № 1 в Европе, неоднократно грозя превратиться в расположенный в самом центре нашего континента очаг третьей мировой войны. Так был вырыт глубокий ров между обоими германскими государствами и прегражден путь к воссоединению Германии.
ОШИБОЧНОЕ РЕШЕНИЕ 14 АВГУСТА 1949 г.
14 августа 1949 г. состоялись выборы в первый бундестаг. Несмотря на свое отрицательное отношение к созданию западногерманского государства, КПГ участвовала в них для того, чтобы в любом случае иметь возможность бороться и на парламентской почве за жизненно важные интересы народа. "Мы не доставим господам Аденауэру, Шумахеру и Блюхеру удовольствия оставаться одним в собственном кругу и без помех творить свои политические делишки, скрывая их от взоров народа. Депутаты-коммунисты будут в бундестаге глазами, ушами и совестью немецкого народа" 1.
После невероятно трудной избирательной борьбы, в ходе которой пашей партии пришлось столкнуться с почти немыслимой и порой даже доходившей до просто физического террора волной антикоммунизма и шовинизма, в бундестаг прошли 15 наших кандидатов. За нас было официально подано 1360 тысяч голосов, но фактические результаты выборов были беззастенчиво искажены, если не сказать просто фальсифицированы. Если для избрания одного депутата ХДС/ХСС было достаточно 54600 голосов, то КПГ имела одного представителя в бундестаге уже от 90 тысяч избирателей. В некоторых землях ФРГ применился пункт о так называемых минимальных 5% голосов; в результате, например, в одной только Баварии 195 тысяч избирателей, проголосовавших за КПГ, остались без своего представителя в парламенте.
Товарищи выдвинули меня кандидатом в избирательном округе Эрлинген-Ремшайд; баллотировался я по списку земли Северный Рейн - Вестфалия. В самой избирательной борьбе я смог участвовать только в первой ее фазе, так как с конца мая до конца июля снова был арестован английскими оккупационными властями для отбывания наказания. 31 июля 1949 г. я впервые после своего освобождения воспользовался случаем сердечно поблагодарить на большом митинге в Дортмунде всех немецких и иностранных друзей, которые так энергично и в конечном итоге успешно протестовали против моего несправедливого осуждения и заключения в тюрьму.
В полемике против антикоммунизма, против попытки наших противников вести предвыборную борьбу под лозунгом "Во всем виноваты коммунисты" я говорил: "Не буду спорить: коммунисты действительно виноваты в некоторых вещах, происходящих в этом мире. Русские коммунисты виноваты в том, что самая отсталая в Европе страна за 32 года превратилась в могучий Советский Союз. Они виноваты в том, что, несмотря на интервенцию, осуществлявшуюся под руководством Черчилля в годы после русской революции, и несмотря на гитлеровское нападение, Советский Союз является ныне еще более мощным, чем когда-либо, бастионом мира и лучшим другом всех угнетенных и эксплуатируемых... Мы, коммунисты, признаем себя виновными в том, что во всех странах стоим во главе борьбы за мир, за национальную независимость народов, за лучшую жизнь. Мы признаем себя виновными в том, что хотим вести эту борьбу, отдавая ей все свои силы и вместе со всеми людьми доброй воли". Отсюда я выводил особую обязанность нашей партии и ее будущих депутатов в предстоявших социальных и политических битвах - выступать "за жизненные интересы трудового народа - на предприятиях, в профсоюзах и во всех областях политической и социальной жизни; за переселенцев, социальных пенсионеров и инвалидов и жертв войны; за равноправие женщины и за благополучие и счастье молодежи; за единство и независимость Германии, за неотъемлемое право нашего народа на свое национальное самоопределение и свое мирное будущее" 2.
Правление КПГ оцепило итоги выборов как "ошибочное решение в исторический момент". Большинство населения ФРГ было заинтересовано в проведении политики мира и единства Германии, национальной независимости и демократических свобод. Но лживой пропагандой население ФРГ было отвлечено от этих своих жизненно важных вопросов. В результате позиции реакционных сил, группировавшихся вокруг Пфердменгеса, Коста, Рёйша, Динкельбаха и Цангена, усилились. Теперь они играли роль "политических выразителей воли народа", заняв влиятельные посты в аппарате новой власти. Президентом ФРГ стал Теодор Хейс, который в свое время проголосовал в рейхстаге за предоставление нацистам чрезвычайных полномочий. Затеи большинством всего в один голос федеральным канцлером был избран Аденауэр. Пост министра внутренних дел на ближайшие годы занял Лер, который все еще хвастался своей былой ролью "человека, открывшего дверь Гитлеру",- старый доверенный человек концерна "ИГ-Фарбен". Другие министерские посты получили сильно скомпрометированные своим служением фашизму закоренелые шовинисты Оберлендер и Зеебом, а среди министерской бюрократии хозяйничали такие господа, как Глобке, Виалон и Тедик.
Это должно было встревожить не только коммунистов. То были сигналы опасности для всех демократов за рубежом и в самой ФРГ; именно так это (к сожалению, зачастую лишь ретроспективно) и было понято. "По воле союзников в Федеративной Республике вновь приобрели влияние старые политики, несущие ответственность за то, что немцы подчинились гитлеровскому режиму. Эти политики, а также те, кто примкнул к ним, конституировали правительство и определили облик Федеративной Республики. Они вышли снова на сцену политической жизни не благодаря ее новому ходу развития, а фактически были навязаны и утверждены выборами, при которых никакого иного выбора не имелось" 3.
СДПГ, во главе с Куртом Шумахером выдававшая себя за "защитный вал от Востока", понесла на выборах разочаровывающее поражение. Она не только проиграла бой за руководство правительством в Бонне, но и, как результат, потеряла в дальнейшем многие позиции в землях ФРГ. Вновь подтвердилось, что "борьба против левых сил всегда укрепляет только правых, реакцию" 4.
Тому, кто был очевидцем всхлынувшей тогда волны антисоветизма и шовинизма, невольно приходили на память воспоминания о 1932 г. Мы снова слышали с трибуны бундестага (и немало социал-демократов были также возмущены этим, как и коммунисты) такие слова: "Еще несколько месяцев - и мы снова будем петь наш гордый гимн "Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!". И впрямь: территориальные требования нового правительства ни в одном пункте не уступали притязаниям пангерманцев, "великогерманцев": "даешь границы от Мааса до Мемеля, от Этча до Бельта!"
В этой ситуации было необходимо, чтобы СДПГ и КПГ извлекли уроки из ошибок 30-х годов. Только сообща могли социал-демократы и коммунисты воздвигнуть дамбу против шовинистического потопа, против грозящей социальной и политической реакции. Поэтому и при решении персональных вопросов у нас не было никакой иной альтернативы, кроме как голосовать за избрание председателя СДПГ Курта Шумахера на пост федерального канцлера. Партийная же верхушка СДПГ, наоборот, по-прежнему считала, что ее главный враг - слева, а потому направляла свой огонь именно против нас.
Значительная же часть СДПГ, многие ее функционеры думали и действовали по-другому. Так, в Гамбурге 200 членов социал-демократической партии и ее функционеров приняли по приглашению КПГ участие в совместном обсуждении политических вопросов. От имени социал-демократических товарищей Вилли Хайдорн сказал: "Я хотел бы заранее подчеркнуть, что я, как и прежде, верен СДПГ и по сей день придерживаюсь взгляда, что, памятуя традиции Августа Бебеля, социал-демократы идут правильным путем. Итоги выборов в бундестаг показывают, что положение накануне предстоящих выборов в гамбургскую палату депутатов для нас очень серьезно, а потому надо предпринимать все для того, чтобы в нашем родном городе не повторилось то, что произошло в Бонне... Дело заключается в том, чтобы повсюду, а особенно на предприятиях, создать единый фронт против всего, что угрожает жизненным интересам трудового населения" 5.
В своем ответе я обосновал причины нашего голосования за д-ра Шумахера; я подтвердил готовность КПГ не повторять старых ошибок и всеми силами повсюду - от предприятий и профсоюзов, от ратуш до парламентов - выступать за совместную работу СДПГ в КПГ, за общий фронт против угрожающего натиска реакции.
"ПОРЯДОК." И "ПРОВОКАЦИЯ" В БУНДЕСТАГЕ
Если взглянуть на последующее развитие внепарламентской и парламентской борьбы КП.Г, становится видно: острота конфронтации объяснялась той агрессивной ролью, которая заранее предназначалась новому государству, Федеративной Республике, империалистическими глобальными стратегами. По мнению государственного секретаря США Джона Фостера Даллеса, паша страна должна была стать "козырным тузом в руках Запада". "Вовлекая Восточную Германию в сферу господства Запада, она [ФРГ],- подчеркивал Даллес,- может приобрести значение выдвинутой вперед стратегической позиции в Центральной Европе, которая подорвет советские военные и политические позиции в Польше, Чехословакии, Венгрии и других прилегающих государствах" 6.
Эта принципиальная установка на "отбрасывание" коммунизма доказывает: наша партия отнюдь не преувеличивала, когда напоминала населению ФРГ о катастрофе, вызванной гитлеровской войной, в результате которой немцы, правда с большим запозданием, стали говорить: "Мы этого не хотели!" На наших глазах вырос тогда фашизм, мы сами пережили, к чему это в конце концов привело. Вне всякого сомнения: катастрофа третьей мировой войны была бы еще ужаснее; для нашего народа она стала бы поистине тотальной. Недаром Бертольд Брехт предостерегал: "Великий Карфаген вел три войны. Он оставался еще могучим после первой, еще неразрушенным - после второй. Он исчез с лица земли после третьей" 7.
Страшным, порой даже почти непостижимым в этой ситуации являлась бездумная и бессовестная готовность влиятельных политиков ФРГ, несмотря на этот явный риск, во что бы то ни стало толкать нашу страну на новые империалистические и военные авантюры. Аденауэр превратил антикоммунизм, смертельную вражду к Советскому Союзу в государственную доктрину. Его министр Якоб Кайзер бросил лозунг о "походе против коммунизма". Курт Георг Кизингер собирался внушить Советскому Союзу уважение к ФРГ военной силой и тем самым заставить его капитулировать перед требованиями империализма. Кай Уве фон Хассель даже пророчествовал, что 2000 год ни в коем случае не станет 83-й годовщиной Октябрьской революции. Министр Зеебом провозглашал "освобождение" народов Центральной и Восточной Европы и распространение "христианского Запада" на эту "освобожденную" Восточную Европу. А Франц-Йозеф Штраус вскоре заявил, что для него на свете есть только один-единственный план - "план рот" *, цель которого - стереть Советский Союз с географической карты,
Густав Хейнеман, одно время занимавший пост министра внутренних дел в кабинете Аденауэра, так характеризовал эту экспансионистскую линию аденауэровской эры, линию реставрации прошлого: "Руководящей идеей боннской политики было примкнуть к политике отбрасывания коммунизма, осуществляя ее путем вооружения и холодной войны, особенно с территории Западного Берлина. Советский Союз надлежало заставить уйти из Германии, чтобы тем самым освободить место для всего того, что, будучи позорным отрицанием Аленской программы 1947 г. **, получило развитие при д-ре Аденауэре в виде оживления старого общественного строя. Путь к тому должна была проложить опора на "сильнейшего союзника всех времен" - США. Эта тесная опора на Америку пропагандировалась в качестве предпосылки действий против Востока "с позиции силы", более того - преобразования, в духе нового порядка, "условий, существующих в Восточной Европе"" 8.
Соответствующие явления отражены в этом высказывании верно и названы своими именами. Последовательно бороться против них можно было, только воспринимая их как выражение особенной агрессивности и авантюризма западногерманского империализма. Для него речь, шла только о том, чтобы оснастить свое "временное государственное образование", Федеративную Республику, средствами политического господства, специфически военными инструментами, а также путем
применения или угрозы применения силы расширить сферу своей власти и влияния, пересмотреть в собственную пользу итоги второй мировой войны. При этом в политике тех лет многое кажется просто роковым, игнорировавшим и вытеснившим весь опыт истории. Из последствий недавней военной авантюры, приведшей к катастрофическому концу, господствующие круги крупного капитала всего каких-то пять лет спустя сумели сделать всего лишь один вывод: в следующий раз избежать Конфликта на два фронта и с самого начала нанести удар по Востоку, прикрывшись с тыла западной интеграцией под главенством США.
В правительственном заявлении Аденауэра содержались все элементы этого агрессивного курса: яростный национализм, а также ложь об "угрозе с Востока" как обоснование ремилитаризации и одновременно требование возвращения восточных областей, чтобы тем самым создать притягательную цель своей стратегии "движения вперед". За красивыми словами о "самоопределении немецкого народа" и "национальном достоинстве" Аденауэр скрывал свою фактическую готовность к распродаже национального суверенитета -- вплоть до подчинения Федеративной Республики "трем вице-королям - французскому, британскому и американскому губернаторам", до низведения правительства на положение "колониального административного органа" 9.
Не успел я в ответе фракции КПГ на правительственное заявление Аденауэра процитировать эти слова из "Нью-Йорк геральд трибюн", как председатель бундестага Кёлер тут же оборвал меня и пригрозил в случае повторения подобных высказываний применить ко мне "соответствующие меры" !0.
Когда же затем я перешел к задачам обеспечения мира в Европе и выразил протест против реваншистской пропаганды, особенно направленной против границы по Одеру - Нейсе, столкновение начало принимать все более острый характер. Буквально после каждой фразы меня прерывали выкриками из зала, диким шумом, устраивали мне настоящую обструкцию. Будь Польша сегодня, заявил я, старой Польшей с правительством Пилсудского или Миколайчика, ни Трумэн, ни Черчилль даже и не подумали бы о пересмотре границы по Одеру - Нейсе, а западногерманским политикам запретили бы даже заикаться об этом.
В протоколе заседания далее записано:
"Депутат Рейман: "Мы хотим мира и дружбы со всеми народами, и особенно с народами Востока и Юго-Востока. (Аплодисменты на скамьях КПГ. Выкрик со скамей Центра: "Вы отдали родину 12 миллионов человек!") Именно реваншистское подстрекательство пе только мешает нашим отношениям с Польшей, но и в конечном счете означает войну. {Деп. Реннер: "Прекрасно!") Этого не должно быть! Наш народ не должен быть уничтожен в третьей мировой войне! (Громкие выкрики.) Граница по Одеру - Нейсе - это граница мира. (Продолжительные выкрики: "Позор! Позор!". Общий шум в зале. Звонок председателя. Возбужденные реплики: "Кончать! Кончать!") Я не кончу, пока не скажу все до конца". (Продолжающийся шум в зале. Звонок председателя.)
Председатель д-р Кёлер: "Господин депутат Рейман, я уже со вчерашнего дня... (Продолжающийся шум в зале, выкрики: "Позор! Вон его!") Дамы и господа! (Продолжающийся шум и выкрики.) Господин депутат Рейман, вы только что заявили, что граница по Одеру - Нейсе - это линия мира. (Длительный шум.) Представители всех высказавшихся вчера партий единодушно отвергли линию по Одеру - Нейсе в качестве линии границы. Я хотел бы еще раз констатировать это. (Аплодисменты в центре и справа.) Высказывания, подобные вашим,- это провокация по отношению к подавляющему большинству этого высокого учреждения. Поэтому призываю вас к порядку! (Крики: "Браво!", аплодисменты в центре и справа, реплики и смех на скамьях КПГ.) Господин депутат Рейман, еще раз обращаю Ваше внимание на то, что Ваш регламент истек. (Оживленные выкрики в центре и справа, реплики: "Довольно! Хватит!") Господин депутат Рейман... (Продолжающиеся выкрики в центре и справа: "Перестать! Положить конец! Хватит!") Господин депутат Рейман… (Деп. Штраус: "Вон с трибуны! Хватит!" Шум.) Господин депутат Рейман... (Продолжительные выкрики: "Перестать! Достаточно! Уйти с трибуны!..)
Депутат Рейман: "Я отсюда не уйду!"" 11
Я не покинул трибуну и закончил свое выступление заявлением, что КПГ противопоставляет столь же бесперспективной, сколь и авантюристической политике империализма свою готовность сотрудничать и вести борьбу вместе со всеми теми, кто выступает за мирное и демократическое будущее. "И это будет, причем гораздо скорее, чем вы думаете!"12
Тут-то председатель бундестага д-р Кёлер и показал наглядно, что именно он, обвинивший меня в провокации, понимает под словом "порядок". Сам председатель бундестага инсценировал еще невиданную дотоле в истории германского парламентаризма провокацию. Он ангажировал актеров Тило Вагнера и Зигфрида Клюге, чтобы те под видом "бежавших военнопленных" эффектно для масс, как рассчитывала режиссура, устроили мне скандал в бундестаге. На самом же деле никогда они никакими военнопленными не были, ни из какого советского плена не убегали, а бежали только от западногерманской полиции и юстиции. Депутат от ХДС д-р Хефле подобрал их и передал дальше, д-ру Кёлеру и фон Брентано - тогдашнему председателю фракции ХДС/ХСС, а впоследствии аденауэровскому министру иностранных дел. Парней как следует накормили и напоили в ресторане бундестага, а на следующий день впустили в зал пленарных заседаний бундестага в тот самый момент, когда по регламенту должен был выступить с речью я. Д-р Кёлер сам дал соответствующее указание следившим за порядком служителям бундестага. По их команде: "Давайте, действуйте, возвра-щенцы!" - оба мошенника разыграли заранее подготовленную сцену "возмущенных немецких солдат", а затем пытались, в сговоре с руководством фракции ХДС/ХСС, затеять потасовку, чтобы дать Кёлеру повод с помощью уголовной полиции вывести из зала заседаний не провокаторов, а... меня. Подготовленный фарс был сорван решительным вмешательством нашей фракции и разумным поведением большинства социал-демократических депутатов. Кёлеру пришлось удалить полицию из зала. Вместе с нею исчезли и Вагнер с Клюге,- правда, затем их как почетных гостей слова кормили и поили в ресторане бундестага, а ведомство федерального канцлера даже заплатило им по 50 марок. Следующие "гастроли" обоих пройдох состоялись в апреле 1950 г. перед земельным судом в Карлсруэ. Здесь каждый из них получил по два с половиной года тюрьмы как рецидивист за "крупную кражу и постоянное мошенничество". Однако суд не поинтересовался политическими закулисными причинами их появления в бундестаге, "оставив без внимания, поскольку его заботила лишь юридическая сторона инцидента" 13.
Провокация, затеянная Кёлером, провалилась и на парламентской почве. По решению совета старейшин, в котором СДПГ решительно поддержала нашу точку зрения, по возобновлении заседания председателю пришлось вновь предоставить мне слово, поскольку мое выступление было прервано.
ПЯТЬ ВОПРОСОВ АДЕНАУЭРУ
Следующие недели доказали, что инциденты в бундестаге вовсе не какие-то побочные явления, а, напротив, симптомы, реальное выражение загнивания империалистической политики. К середине ноября 1949 г. мы уже имели полную ясность насчет того, что на совещании министров иностранных дел западных держав в Париже (9-11 ноября) было подготовлено присоединение Федеративной Республики к империалистическому западному блоку. Во время многочисленных секретных переговоров с верховными комиссарами западных держав в их резиденции Петерсберг около Бонна Аденауэр подтвердил и ловко договорно оформил эту интеграцию. Коренные интересы крупного капитала ФРГ и в данном случае полностью совпадали с такими же коренными интересами империалистических держав.
Федеративная Республика должна была официально признать Рурский статут. Это явилось, по существу, подписью под договором, открывавшим и юридически путь иностранным концернам в экономический центр Федеративной Республики. Тем самым Аденауэр оплачивал доступ западногерманских концернов на западноевропейский рынок. Дальнейший ход такого развития вел к "Европейскому объединению угля и стали", "Европейскому экономическому сообществу", к "Еврохи-мии", к участию в международных финансовых организациях Запада, а в конечном счете -- к НАТО и "Европейскому атомному сообществу".
Не только в результате подобных более поздних последствий такого развития, но и уже непосредственно в те ноябрьские дни 1949 г. стрелки были переставлены на перевооружение и милитаризацию ФРГ. После окончания Парижского совещания государственный секретарь США Дин Ачесон на несколько дней приехал в Бонн. 13 ноября 1949 г. он имел конфиденциальную беседу с Конрадом Аденауэром. Сразу же после нее мы получили информацию о том, что во время этой встречи в принципе было достигнуто соглашение о создании немецких военных формирований и включении ФРГ в военную организацию Запада. Эта информация подтвердилась, когда через три дня "Нью-Йорк таймс" сообщила из Бонна, что во время беседы между Ачесоном и Аденауэром речь шла о формировании пяти западногерманских дивизий.
Кроме того, уже некоторое время сообщения из Вашингтона не оставляли почти никаких сомнений относительно готовности США со всей решительностью форсировать осуществление своего плана создания западногерманской армии. С какой целью? Чтобы понять это, достаточно было всего лишь прочесть выступление председателя финансовой комиссии американского конгресса Кэннона на ее заседании 18 апреля 1949 г.: "Нечего приносить в жертву наших парней! Мы должны вооружить солдат других наций. Пусть они посылают на смерть своих парней, чтобы нам не посылать наших" 14. Это явилось всего лишь грубым уточнением того, что еще раньше сообщал журнал "Юнайтед Стейтс энд уорлд рипорт" из Пентагона о "военных руководителях США": "Они видят в лице Западной Германии военный потенциал намного более крупный, чем потенциал остальной Европы" 15. Один из этих военных руководителей, полковник Коллинз, выразился даже еще откровеннее: "Достаточно и того, что мы поставляем оружие; наши сыновья не должны истекать кровью в Европе. На это хватит и немцев, которые могут гибнуть за наши интересы" 16.
Таким образом, Аденауэр вполне мог рассчитывать на симпатию в США к Петерсбергскому соглашению и к курсу, начатому его секретными переговорами с Аче-соном. Иное дело - в бундестаге, а особенно если об этом узнает широкая общественность ФРГ. Поэтому 22 ноября Аденауэр подписал Петерсбергское соглашение, даже не проинформировав бундестаг ни об одном из его пунктов.
Парламент сначала не пожелал примириться со своим фактическим отстранением и не проявил готовности, вопреки духу и букве конституции, принять как свершившийся факт то, перед чем его поставил Аденауэр.
Поэтому 24 и 25 ноября дело снова дошло до острой полемики и бурных столкновений. Канцлер попытался изобразить свои действия как большую личную заслугу и выдать Петерсбергское соглашение за победу внешнеполитических интересов ФРГ: "Теперь впервые после краха официально признается наше равноправие, и мы впервые вновь войдем в сферу международной политики" 17. Когда же эти фразы не произвели желаемого впечатления, он бесцеремонно сменил тон; только что он рисовал все в розовых красках, а теперь принялся грозить, что, если депутаты не захотят поддержать его политику, будущее станет серым. Вопреки своему первоначальному утверждению, будто список предприятий, подлежащих демонтажу, в результате петерсбергских переговоров настолько сокращен, что многие сотни тысяч рабочих наверняка немедленно получат работу, Аденауэр теперь (и тут он более или менее был близок к истине) заявил: "Дело вовсе не обстоит так, будто демонтаж полностью приостановлен". Одновременно он использовал вопрос о демонтаже сначала в качестве пряника, а затем кнута, угрожая и шантажируя парламент. Мол, если Федеративная Республика де проявит готовности послать своих представителей в органы Рурского статута, то на основании заявлений генерала Ро-бертсона "демонтаж будет доведен до конца" 18. Однако дальше говорить Аденауэру не дали. Конец его речи был заглушен сущим столпотворением в зале. Уж слишком явно с трибуны говорил (выражение это принадлежит Курту Шумахеру) "канцлер союзников".
И все-таки тактика Аденауэра как в этом, так и во многих других случаях оказалась в конце концов выигрышной для крупного капитала, интересы которого он защищал. В неразберихе свершившихся фактов и опровержений, обещаний и угроз, полуправды и лжи общественное мнение оказалось сбито с толку, а первоначальное сопротивление многих депутатов сникло. Игра эта значительно облегчалась для реакции тем, что, несмотря на наши усилия, нам не удалось добиться совместного выступления оппозиции против действий Аденауэра на переговорах с тремя верховными комиссарами. Это имело бы большое значение для массового движения на предприятиях и в рядах профсоюзов, а также оказало бы свое воздействие и на колеблющихся депутатов правительственной коалиции. В результате фракции СДПГ и КПГ внесли предложение о вотуме недоверия правительству не совместно, а по отдельности.
В последующие месяцы аденауэровский метод действий, использованный при обсуждении Петерсбергско-го соглашения неоднократно повторялся с тем же самым результатом: при получении согласия на "план Шумана", на объединение западноевропейской добычи каменного угля и производства стали (18 апреля 1951 г.); при присоединении ФРГ к "Европейскому совету" 2 мая 1951 г. и, наконец, в начале процесса вступления в "Европейское оборонительное сообщество", создание 26-27 мая 1952 г. официальных предпосылок для предстоявшего вооружения.
В мемуарах Аденауэр пытается выдать этот ход развития за триумф своей политической целеустремленности и прямолинейности, за свою мужественную твердость, и все это якобы всегда только в интересах немецкого народа. Здесь нет ни единого слова правды. За этой политикой стояли интересы крупного капитала, с которым Аденауэр и его окружение имели тесные внутренние и зарубежные, а также родственные и имущественные связи. Эта клика финансового капитала в начале 50-х годов еще не была вполне уверена, насколько далеко удастся ей продвинуться вперед, что и объясняет, делает понятной тактику Аденауэра. За каждой фазой тайного зондирования следовала разведка боем, чтобы прощупать настроение общественности. В зависимости от ее реакции немедленно давалось полное или частичное опровержение, что сбивало население с толку, открывало реакции новое поле деятельности для новых дол, для новых секретных переговоров за закрытыми дверьми. А эти факты и результаты переговоров затем так преподносились министрам, парламенту, общественности, что в конце концов интересы капитала воспринимались как народные, а сопротивление правительственному курсу - как безответственный обструкционизм.
Вот особенно типичный пример. 4 декабря 1949 г. в газете "Кливленд плэйн дилер" появилось интервью с Конрадом Аденауэром, в котором впервые без обиняков говорилось о "самостоятельных германских вооруженных силах под европейским командованием". Проб-ный шар с треском лопнул, вызвав негодование и возмущение во всем мире. Но Аденауэр заранее имел наготове серию уточнений, конечный смысл которых, вопреки всем оговоркам, сводился все к тому же, о чем сообщила газета: "да" - "немецкому контингенту в составе европейских вооруженных сил".
По этому вопросу мы задали Аденауэру в бундестаге пять вопросов, предъявленных и обоснованных от имени фракции КПГ товарищем Фрицем Рише. Они гласили:
"1. Верно ли, что федеральный канцлер заявил газете "Плэйн дилер", что подлежащие по его предложению созданию "самостоятельные германские вооруженные силы" должны представлять собой "соединение под верховным европейским командованием"?
2. Представлял ли федеральный канцлер предложения в этом или подобном смысле Верховной комиссии или одному из верховных комиссаров?
3. Вел ли федеральный канцлер в духе своего интервью вышеназванной американской газете переговоры с каким-либо союзническим органом?
\ 4. Давал ли федеральный канцлер в связи со своими переговорами с Верховной союзнической комиссией какие-либо обязательства е духе своего интервью американской газете?
5. Намеревается ли федеральный канцлер выразить западным союзникам готовность федерального правительства на формирование в какой-либо форме западногерманских вооруженных сил?" 19
Председатель бундестага Кёлер попытался избавить канцлера от ответа, поначалу отклонив наши вопросы как "недопустимые". По мы обратились к общественности, и под ее давлением первоначальное решение было опрокинуто. 16 декабря 1949 г. Аденауэр дал свой ответ: на каждый вопрос он ответил категорическим "нет", Столько "нет", столько лжи, как это со временем узнал весь мир и как потом, правда по кусочкам, вынужден был признать и сам Аденауэр! Так, 24 января 1952 г. на приеме иностранных корреспондентов в Бонне oн сообщил, что "еще в декабре 1948 г. тайно поручил генералу Щпейделю подготовить разработку вопроса о перевооружении, его объеме и характере" 20. В середине 60-х годов Аденауэр счел момент подходящим для того, чтобы недвусмысленно подчеркнуть свою движущую роль инициатора вооружений Западной Германии: именно он предложил западным державам осуществить вооружение ФРГ.
Впрочем, факты не оставляли никаких сомнений и в 1950 г. Так, августовский "меморандум о безопасности" и вызванный им уход в знак протеста со своего поста тогдашнего христианско-демократического министра внутренних дел Хейнемана (вступившего в дальнейшем в СДПГ и ставшего президентом ФРГ при правительстве Брандта - Шееля.- Перев.) свидетельствовали об этом с неопровержимой определенностью. Если же в данной связи постоянно говорили о том, что Аденауэр принимал свои решения "в одиночку", то эти утверждения принадлежат к миру сказок. Один из непосредственных участников всего этого, офицер связи войск США в Бонне Чарлз У. Тэйер, так рисует события 29 августа 1950 г.:
"Это было ранним теплым вечером осенью 1950 г. Герберт Бланкехорн сообщил мне, что "Старик" сейчас как раз составляет послание, предназначенное нью-йоркскому совещанию министров иностранных дел и содержащее предложение сформировать 12 немецких дивизий". А теперь посмотрим, что это за "одиночество", в котором находился Аденауэр! "Вместе с целым штабом стенографистов и переводчиков,- продолжает Тэйер,- мы ознакомились с письмом, пересоставили его, подредактировали, перевели, затем просмотрели еще раз. Тем временем появился собственной персоной и сам "Старик", чтобы помочь нам... Ранним утром специальный курьер уже мчался по автостраде на аэродром, откуда вылетал в США Макклой". Тэйер заключает: "Этой ночью, всего пять лет спустя после того, как была разгромлена самая опасная в истории немецкая армия, родилась новая немецкая армия" 21. Кому же обстоятельства ее рождения знать лучше, чем самому акушеру!
Только одно в утверждениях о действиях Аденауэра "в одиночку" было правдой: дело заваривалось при участии целого косяка сотрудников американских военных властей и уже 30 августа через Макклоя попало в руки собравшихся в Нью-Йорке министров иностранных дел западных держав, а кабинет действительно никакого представления не имел. Документ, как свидетельствует д-р Хейнеман, стал известен правительству ФРГ только 31 августа, когда "д-р Аденауэр зачитал его" министрам. Когда же в ответ на это Хейнемап ушел в отставку и сообщил общественности о ее причинах, последовало еще одно, очередное боннское опровержение: "В официальных кругах федерального правительства говорят о том, что подавший в отставку министр внутренних дел д-р Хейнеман действует заведомо злонамеренно, утверждая после зачтения меморандума о безопасности, будто бы этим документом федеральное правительство дало понять союзникам, что оно в принципе согласно на ремилитаризацию" 22. Сам Аденауэр пошел еще дальше: "Если бы немецкая общественность знала содержание спора в федеральном правительстве из-за меморандума о безопасности, она сочла бы этот спор абсурдным" 23. От тех же, кто ожидал, что Аденауэр даст возможность вообще ознакомиться с текстом меморандума, отделались пустой отговоркой: мол, публикация дипломатического документа не может производиться без согласия на то партнера по переговорам.
Тем временем текст все-таки стал известен. Важнейшие пассажи этого меморандума были таковы: "Федеральный канцлер неоднократно просил об усилении оккупационных войск и ныне в самой настоятельной форме возобновляет эту просьбу. Лишь увеличение контингентов союзных оккупационных войск в Западной Европе и в Западной Германии могло бы наглядно показать населению волю западных держав в случае необходимости защищать Западную Германию" 24. И затем - главное: "Федеральный канцлер неоднократно заявлял, далее, о своей готовности, в случае создания международной западноевропейской армии, внести вклад в нее в форме немецкого военного контингента" 25.
Министры иностранных дел трех держав - США, Англии и Франции, а также остальные государства Североатлантического пакта согласились с этим предложением. Таким образом, их решение положило и официальное начало той фазе, в процессе которой Западная Германия должна была вооружиться и создать новую армию - бундесвер. Уже в течение ряда лет проводившаяся тайно подготовка (она красноречиво опровергает все попытки установить причинную взаимосвязь между войной в Корее и ремилитаризацией ФРГ) теперь вступила в свою открытую стадию. События в Корее имели с этим делом лишь ту связь, что волна антикоммунистической истерии открыла империалистическим стратегам новые возможности для того, чтобы хитро преодолеть имевшее различные формы (от скрытого недовольства до открытого возмущения) сопротивление не только в странах антигитлеровской коалиции, но и прежде всего в самой Федеративной Республике.
Что касается настроения западногерманского населения, то империалистические стратеги поначалу обманулись в своих ожиданиях. Во время выборов в ландтаги в Гессене (19 ноября 1950 г.) число мандатов ХДС упало с 28 до 12%, в тот же день в Баден-Вюртемберге --с 39 до 31%. Через два дня объединенные в ОНП профсоюзы заявили, что они не желают, "чтобы реакционные элементы в результате восстановления вермахта снова поднялись вверх и приобрели власть". В конце той же недели тяжелейшее поражение потерпел ХСС в Баварии: он потерял 40 из прежних 104 мандатов.
Наша партия могла рассчитывать на широкое одобрение общественности, когда устами своей фракции в бундестаге заявила, что "она не признает незаконный путь нью-йоркских сепаратных решений"26. Она действительно предложила четкую альтернативу. Пражское совещание министров иностранных дел социалистических стран, состоявшееся 20-21 октября 1950 г., внесло новые предложения в интересах стабильного мирного положения, в рамках которых можно было бы быстро прийти и к демократическому решению германских дел. Суть этих предложений заключалась в следующем:
"Безотлагательное заключение мирного договора с Германией с восстановлением единства германского государства, в соответствии с Потсдамским соглашением, с тем, чтобы оккупационные войска всех держав были выведены из Германии в годичный срок после заключения мирного договора"27.
СЪЕЗД КПГ В 1951 г.
Ремилитаризация ФРГ со всеми ее последствиями, прежде всего - превращение Западной Германии в опаснейший очаг беспокойства в Европе, в сочетании с отношением к ГДР как к цели № 1 в планировавшейся агрессии, делавшая навсегда непреодолимым раскол Германии, или же альтернатива этой политики: заключение мирного договора вместе с созданном, в духе принципов Потсдама, демократической Германии - вот-вокруг чего шла борьба в 1951 г.
Эта альтернатива означала для нас выработку всесторонней антимилитаристской программы борьбы КПГ и определяла работу партийного съезда, проходившего с 3 по 5 марта 1951 г. Свидетельством выходившего далеко за пределы ФРГ значения съезда, в работе которого участвовали 1148 делегатов и 154 гостя, явилось присутствие на нем делегаций 10 братских партий, в том числе представителей ЦК СЕПГ во главе с Вильгельмом Пиком и Вальтером Ульбрихтом, Коммунистическая партия Советского Союза и другие братские партии направили съезду приветственные послания.
Съезд обсудил тезисы. Центральным пунктом их, как и моего доклада, была борьба против ремилитаризации, за взаимопонимание и сближение обоих германских государств. Делегаты обсудили и приняли устав КПГ, и затем состоялись выборы ее руководящих органов.
В своей речи я охарактеризовал те опасности, которые могли возникнуть в создавшейся в результате событий в Корее и без того крайне напряженной международной обстановке, если бы западногерманской реакции и западным империалистическим державам удалось осуществить их планы ремилитаризации ФРГ. В Бонне под различными маскировочными наименованиями уже возникли отделы кадров, подготовительные штабы для проведения ремилитаризации и формирования армии. Создавались предшественники будущего бундесвера - различные военизированные "группы служебного назначения" при оккупационных властях, немецкая пограничная охрана (в виде лишь слегка задрапированных воинских частей на границе ФРГ с ГДР); росла численность "полиции готовности", осуществлялось ее военно-техническое перевооружение.
Влияние планов милитаризации стало заметным и в экономике. Я указывал на то, что среднегодовой уровень производства в важных в военном отношении отраслях промышленности в 1950 г. превысил уровень 1936 г.: например, в автомобилестроении - на 50%, в электропромышленности - на 30%, между тем как те отрасли промышленности, которые имели особенно актуальное значение для удовлетворения потребностей населения после многих лет нужды военного и послевоенного времени, не достигли даже довоенного уровня. Наступление на социальные права трудящегося населения становилось все более явным в результате падения доли заработной платы и роста удельного веса прибылей, и это - при одновременном сильном развитии инфляционных процессов. Количество находящихся в обращении денежных знаков возросло с момента денежной реформы до конца 1950 г. примерно на 40%; внутренняя задолженность федерации, земель и общин только за один 1950 г. более чем удвоилась.
Там, где марширует ремилитаризация, констатировал я, "права парода растаптываются военным сапо-гои"28. Число мужчин, женщин, юношей и девушек, осужденных за свои политические убеждения или за участие в мирных демонстрациях военными судами или брошенных за решетку по произволу западногерманской юстиции, насчитывалось сотнями. Я особенно предостерег рабочих и их профсоюзы: им может грозить распространение закона Тафта- Хартли, при помощи которого в США было ликвидировано право на забастовки. В ФРГ раздавались голоса в кругах СвДП, что статью о государственной измене следовало бы дополнить пунктом о подведении под нее участников массовой политической стачки. Ремилитаризация бросала свою зловещую тень и на идеологию и культуру. Это выражалось в пренебрежении со стороны государства к развитию важных образовательных и культурно-политических учреждений, с одной стороны, и в поддержке всеми государственными средствами реваншистской и антикоммунистической пропаганды - с другой.
Это налагало на нашу партию еще большую обязанность укреплять свои ряды и в политической, идеологической и организационной работе сосредоточить все усилия на том, чтобы преодолеть апатию и враждебные настроения среди населения, сплотить людей труда в борьбе за их собственные интересы, за их собственное мирное и демократическое будущее. Руководствуясь выводом, что даже и при империализме война не является неизбежной, если народ, наученный опытом истории, не позволит использовать себя во имя несправедливого дела тех, кто заинтересован в войне, я в своей речи привлек внимание партии к тем явлениям в Федеративной Республике, которые говорили о сопротивлении масс ремилитаризации.
"...Лозунг "Ремилитаризация - без нас!" нашел у западногерманского населения широкий отклик, он стал лозунгом широких масс - прежде всего молодежи, бывших солдат и офицеров, - отмечал я в докладе. - Однако западногерманское население не просто говорит американским военным планам "без нас", но и начинает оказывать активное сопротивление военным приготовлениям на немецкой земле... Выражением этого служит Эссенская конференция против ремилитаризации. Как по количеству участников, так и по авторитетности выступавших на ней общественных деятелей она является крупным успехом миролюбивых сил Западной Германии, признаком растущего движения против ремилитаризации. Наша партия отдаст все силы для победы этого широкого народного движения против ремилитаризации. Она считает решения Эссенской конференции обязательными для себя и готова сотрудничать со всеми другими людьми, выступающими против ремилитаризации" 29.
В связи с нашей политикой защиты мира я остановился на вопросе о допустимости компромиссов, о различии между оппортунизмом и революционным марксизмом. "Каждая уступка антисоветской пропаганде, подстрекательству против ГДР, против границы мира по Одеру и Нейсе означает уступку пропаганде войны" 30. Поэтому совершенно ясно, что члену партии недопустимо лавировать в этих вопросах или идти в них на компромиссы. С другой стороны, "компромисс с целью сохранения мира, ради восстановления единства Германии на демократической и миролюбивой основе, вне всякого сомнения, поднял бы уверенность нашего народа в своих боевых силах и победе, а потому это - такой компромисс, который наша партия может и должна заключить" 31.
Съезд согласился с указанными положениями: он поставил перед всеми коммунистами задачу внести в ряды рабочего класса и его союзников полную ясность по основным вопросам подлинной рабочей политики, перспективы мира, демократии и социального прогресса в нашей стране. Он призвал все организации повседневно выступать за единство действий рабочего класса и преодолеть все еще имеющее место сектантское отношение к рабочим - социал-демократам, крестьянам и интеллигенции. На съезде 1951 г. я был единогласно избран на пост председателя партии. Закаленные в борьбе старые и молодые товарищи, облеченные доверием съезда, вошла в состав Правления КПГ и его Секретариата.
НАРОДНЫЙ ОПРОС: МИРНЫЙ ДОГОВОР ИЛИ РЕМИЛИТАРИЗАЦИЯ?
Первоначально требование проведения народного опроса было направлено надпартийным комитетом правительствам обоих германских государств. В ГДР этот народный опрос был проведен официально: 95,84% всех имеющих право голоса в возрасте свыше 18 лет высказались за мирный договор; 4,16% ответили "нет". В Берлине соотношение было: 97,21% - "за", 2,79% - "нет". Еще поразительнее результаты оказались среди молодых избирателей в возрасте от 16 до 18 лет: "за" проголосовало соответственно 98,01 и 97,62%.
В Федеративной Республике Германии, после отказа в официальном проведении народного опроса и несмотря на запрещение комитетов по его организации, в результате проведения пробных голосований и опросов представителей, собраний производственных коллективов и профсоюзных органов было практически получено свыше 9 миллионов голосов протеста против ремилитаризации. Сам ход и итоги этих народных опросов, а также связанные с ними митинги и демонстрации служили неоспоримым доказательством того, что большинство населения отвергает создание новой армии. Подписи, бюллетени, письма и петиции парламенту и правительству, массовые митинги с сотнями тысяч участников (40 тысяч в Брауншвейге, 60 тысяч - в Дюссельдорфе, 100 тысяч-в Кёльне, 150 тысяч - в Гамбурге) - все это во многих местах принимало форму непосредственных антимилитаристских акций.
Кульминационный пункт борьбы все больше и больше перемещался из сферы парламентской во внепарламентскую. Так, во время дебатов в бундестаге по вопросу обороны в мае J952 г. все дюссельдорфские предприятия объявили забастовку. Решительно настроенные юноши и девушки, возглавляемые членами Союза свободной немецкой молодежи, замуровывали взрывные камеры на улицах и мостах. Мужественные молодые люди отправились на корабле в запретную зону Гельголанда и спасли остров, который использовался для учебного бомбометания, от угрозы полного уничтожения. Борьба против устройства атомных взрывных колодцев в воспетой Гейне скале Лорелеи стала делом самых широких слоев, и тысячи людей распевали повсюду сложенную молодежью песенку: "Ами, ами, гоу хоум *, для мира расщепляй атом!" Население защищало от посягательств оккупационных войск места отдыха горожан и крестьянскую землю; сопротивление превращению района Хаммельбурга в военный полигон послужило сигналом, которому последовали и в других местах - в Рейнланд-Пфальце, Эйфеле, в Люнебургской Пустоши.
Из широких надпартийных, локальных и региональных организаций действия все более и более выкристаллизовывалась руководящая группа, представлявшая всех противников ремилитаризации, всех сторонников политики мира и взаимопонимавия.
Одним из первых, кто подхватил идею народного опроса против ремилитаризации, был д-р Мартин Нимёллер, тогда президент церковного совета в Гессене. Он являлся особенно последовательным противником ремилитаризации еще и потому, что, будучи во время первой мировой войны командиром подводной лодки, стал убежденным антимилитаристом, а затем во времена фашизма принадлежал к группе так называемой исповедальной церкви и твердо оказывал сопротивление гитлеровцам.
Другой представитель поколения первой мировой войны непосредственно входил в состав президиума Главного комитета по проведению народного опроса. Это был Гельмут фон Мюкке, бывший капитан-лейтенант и первый офицер крейсера "Эмден". Когда-то, ошибочно понимая национальные традиции, он оказался первым депутатом от нацистской партии в саксонском ландтаге, но затем, начиная с 1933 г., стал решительным противником фашизма, а после второй мировой войны - одной из ведущих фигур антимилитаристского движения в ФРГ. Членом президиума Главного комитета по проведению народного опроса был также и генерал в отставке Хентшель, в конце второй мировой войны командовавший авиацией в районе Ла-Манша. Да, это производило огромное впечатление, ибо рядом с коммунистами и пацифистами в движении участвовали и бывшие кадровые военные.
Пацифисты были представлены в президиуме Главного комитета Кристой Томас из католического движенин "Пакс-Христи" и профессором, д-ром Кларой-Марией Фасбиндер, поборницей германо-французского взаимопонимания, что было естественным следствием ее жизненного пути; в дальнейшем она долгое время находилась на руководящей работе в международном движении женщин за мир. Из Мюнхена в движение за народный опрос включилась член городского совета со-циал-демократка Хёрет-Менге; она являлась и членом Президиума Всемирного Совета Мира. Особенно представительного соратника в борьбе против ремилитаризации это движение получило в лице одного из основателей ХДС - Вильгельма Эльфеса. В веймарские времена он был членом партии Центра, членом прусского Государственного совета и полицей-президентом; нацисты лишили его этого поста, а после 1945 г. он стал обер-бургомистром Мёнхен-Гладбаха. Я выступал вместе с ним на ряде митингов, например 25 сентября перед 40 тысячами демонстрантов в Дортмунде. Вильгельм Эльфес исходил из традиций христианства. Он понял, что антикоммунизм из главной глупости нашей эпохи * превратился в главное преступление нашей эпохи. А потому Эльфес с огромной страстностью боролся против политики Конрада Аденауэра и своих бывших друзей по партии, группировавшихся вокруг Якоба Кайзера. Эльфес осознал всю опасность и бесперспективность этой политики, ответив на нее выходом из рядов ХДС.
Такой же жизненный опыт и такие же выводы руководили и д-ром Йозефом Виртом, который в Веймарской республике неоднократно занимал пост министра финансов, а затем стал рейхсканцлером. С тех времен имя его неразрывно связано с Рапалльским договором. Как и тогда, его действия определялись пониманием простой истины: наше будущее навсегда зависит от того, как сложатся отношения с Советским Союзом; немцы больше не должны служить направленным против СССР острием копья западных империалистов, а должны являться равноправными партнерами в дружественном сотрудничестве на базе мирного сосуществования и разрядки напряженности и ослабления противоречий между Востоком и Западом. Таким образом, д-р Вирт был авторитетным поборником этих взглядов не только для ФРГ и Западного Берлина; в не меньшей степени он являлся признанным в международном масштабе партнером по диалогу с Парижем и Москвой. Д-р Вирт стал основателем "Общенемецкого движения!", в котором в конечном счете слились и пришли к общему знаменателю движение за народный опрос и движение под лозунгом "Немцы, за один стол!".
"ХОЛОДНАЯ ВОЙНА" ВНУТРИ СТРАНЫ
До сих пор меня часто спрашивают, как могло случиться, что это широкое антимилитаристское сопротивление в конце концов все же оказалось подорвано и заглушено.
Если бы столкновения из-за основного направления политики в начале 50-х годов велись на конституционной основе, демократическими средствами, политика Аденауэра потерпела бы провал. И ее представители это знали. Именно потому они отбросили конституцию, право и закон и перешли к уже проверенным реакцией методам - диффамации и запрету, насилию, полицейскому и судебному террору. Волна запретов стала особенно высоко подниматься именно к моменту появления аденауэровского меморандума о безопасности. К примеру, центральный орган КПГ газета "Фрайес фольк" была запрещена с 10 августа по 7 ноября 1950 г. "Распределение труда" в стане реакции осуществлялось так: военные комиссары налагали запреты, а западногерманские правительственные органы направляли свою полицию в наши типографии, чтобы их конфисковывать и закрывать.
В сентябре 1950 г. был конфискован партийный дом КПГ в Дюссельдорфе; по указанию английских оккупационных властей его надлежало очистить в 48 часов.
Тогда же правительство ФРГ приняло свое скандальное решение, продолжившее традиции нацистов. Оно запретило членам КПГ, Союза свободной немецкой молодежи, Комитета борьбы за мир, Немецкого куль-турбунда, Общества по изучению культуры Советского Союза, Демократического женского союза, а также всем антифашистам, принадлежавшим к Объединению лиц, преследовавшихся нацизмом, занимать посты в государственном и административном аппарате. Невероятно, но факт: этот отвратительный реликт "холодной войны" в феврале 1972 г. получил новое издание в виде решения премьер-министров земель лишить коммунистов и других демократов права занимать ряд должностей.
По мере роста движения против ремилитаризации усиливались и меры по его подавлению. При этом правительство направило свои репрессии прежде всего на движение народного опроса против ремилитаризации и за заключение мирного договора в 1951 г., и5о боялось, что именно оно послужит вотумом волеизъявления народа. О такой возможности говорили уже первые его результаты.
Когда в середине апреля 1951 г. возник Главный комитет по проведению народного опроса, он сразу же смог опереться по всей Федеративной Республике на земельные, окружные и местные комитеты с сотнями тысяч добровольных помощников. В Рейнланд-Пфальце в списки выступающих за народный опрос в течение всего двух дней внесли свои фамилии 25 тысяч лиц, имеющих право голоса, т. е. на 25% больше, чем требуется по конституции этой земли для проведения народного голосования. Перед воротами концерна "Бадише-анилин-унд-сода-фабрик" в Людвигсхафене 20 тысяч рабочих и служащих участвовали в голосовании, проведенном активистами движения. Иа вопрос: "Выступаете ли вы против ремилитаризации и за заключение мирного договора еще в 1951 году?" - "да" ответили 18 893 голосовавших. Положительный ответ дали и 11 921 из 12 308 голосовавших на предприятиях фирмы Крупп в Эссене.
Под впечатлением этих тревожных для него результатов правительство прибегло 24 апреля 1951 г. к запрету движения за народный опрос. С неслыханным обоснованием: опрос народа -- это "нападки на установленный конституцией порядок"32. Поистине требовалось присущее Аденауэру и его министру внутренних дел Леру понимание демократии, дабы игнорировать то обстоятельство, что в Основном законе записано: "Государственная власть исходит от народа". В осуществление этой власти конституция ФРГ гарантирует народу проведение свободных выборов и голосований, а кроме того, право на свободу информации и мнений. Исключение из данного положения конституции ФРГ представляют собой, согласно статье 26, все действия, "которые могут нарушить или предпринимаются с намерением нарушить мирное сотрудничество народов, а особенно служат подготовке к ведению агрессивной войны"33. Народное движение хотело на практике осуществить указанную статью Основного закона. За это оно и было запрещено, за это против него была предпринята 8781 полицейская акция, организации движения поставлены вне закона, 73381 активист арестован, свыше 1000 преданы суду.
От имени фракции КПГ в бундестаге товарищ Фриц Рише 26 апреля 1951 г. охарактеризовал запрещение комитетов народного опроса как "покушение на элементарные права народа". Этим правительство Аденауэра само разоблачило себя. "Кто хочет помешать народу высказать свободно и без помех то, что он - против ремилитаризации и за заключение мирного договора в 1951 г., тот тем самым на весь мир заявляет, что сам выступает за ремилитаризацию" 34.
Волна народных опросов и антимилитаристских акций продолжалась, как продолжалась и волна запретов. 26 апреля был объявлен вне закона Союз свободной немецкой молодежи. И вновь нарушители конституции выступили в роли обвинителей своих противников, действовавших сугубо демократическим образом, полицейскими дубинками избили участников мирного шествия молодежи к Петерсбергу.
Наша фракция в бундестаге снова назвала вещи своими именами. Товарищ Грета Тиле дала правильную оценку Союзу свободной немецкой молодежи, выдающейся активности, проявленной им "во главе лучшей части немецкой молодежи в борьбе за сохранение мира и за соблюдение демократических прав"35. Именно в этом и состояла "опасность" ССНМ для того правительства, которое всеми способами старалось все более урезать демократические права и всячески проводить политику, направленную против дела мира.
Выкриком из зала: "Пока мы это еще можем!" - Франц-Йозеф Штраус демонстративно подчеркнул одобрение террористических действий против ССНМ. Да, пока они еще могли - так же как и их юристы, которые затем, в Карлсруэ, нарушили депутатскую неприкосновенность члена ландтага земли Северный Рейн - Вестфалия, председателя ССНМ товарища Юппа Ангенфорта и приговорили его к пяти годам каторжной тюрьмы с лишением гражданских и избирательных прав.
Фракция СДПГ полностью согласилась с предложением ХДС отклонить требование нашей фракции об отмене запрета ССНМ и "перейти к дальнейшей повестке дня".
Другой решающий шаг против элементарных правовых основ - принятие 11 июня 1951 г. так называемого "блицзакона". Он получил такую кличку потому, что его протащили через парламент спешным порядком, всего за три дня. Характерным для него было безграничное расширение существовавших прежде карательных мер в сфере так называемой охраны государства. К этому добавлялись каучуковые формулировки, которые прямо или косвенно превращали забастовку в уголовное дело, а также новые параграфы уголовного права, распространенные на политическое мировоззрение, что во многом не только напоминало чрезвычайные законы нацистов, но даже и выходило за рамки нацистской практики начального периода.
Тем самым правительство Аденауэра создало ту юридически приукрашенную, противоречащую правовым нормам основу, на которой в последующем были осуществлены десятки тысяч полицейских акций и расследований, а также в конечном итоге инсценирована масса судебных дел с высокими мерами наказания, вынесенными Федеральным судом в Карлсруэ. К сотням лет каторги и заключения были приговорены именно партийные работники и активисты КПГ, Союза свободной немецкой молодежи, Главного комитета по проведению народного опроса, участники "Социалистической акции", движения в защиту мира, в том числе и многие из тех, кто прошел в нацистские годы через тюрьмы и концлагеря.
В ходе вынесения этих судебных приговоров были созданы новые важные реальности, оказывая внутриполитическое воздействие, они глубоко вторгались также и в отношения между ФРГ и ГДР. Симптоматичным явился так называемый "шестиброшюрный приговор" Федерального суда в Карлсруэ. Применяя слегка прикрытую юридической казуистикой претензию Бонна на исключительное представительство всех немцев, сей суд набрался наглости подвергнуть рассмотрению деятельность массовых организаций ГДР с точки зрения соответствия ее Основному закону ФРГ, или, вернее сказать, присущему этому суду пониманию конституции, а не ее действительному тексту. В результате лица, находившиеся в какой-либо связи с СЕПГ, ОСНП, ССНМ, ДЖСГ, Культурбундом или же спортивными объединениями ГДР, были объявлены уголовно наказуемыми, а их издания - запрещенными во всей Федеративной Республике на том основании, что они якобы враждебны конституции и представляют собой угрозу государству. Это фактически послужило реакции на долгие времена обоснованием для арестов, обысков, конфискации почтовых отправлений, запрещения доставки газет, журналов и книг, вплоть до научных трудов и произведении мировой литературы. И если исходный пункт такого хода развития общественностью ФРГ ныне уже довольно основательно позабыт, то последствия его постоянно ощутимы: например, в обосновании запрещения заниматься преподавательской деятельностью педагогу Клавдии Айзингер лежит тот факт, что она получила из ГДР пакет с книгами и тем самым действовала в антиконституционном духе. И это произошло не в 1951 г., а в 1972 г.!
Поздней осенью 1951 г. правительство сочло, что настало время применить непосредственно к нашей партии свои террористические методы борьбы с демократическим движением. 22 ноября министры иностранных дел западных держав заседали в Париже впервые с участием Аденауэра. На повестке дня стояли новые вопросы о Европейском оборонительном сообществе (ЕОС), об отношениях Бонна с НАТО, а также проблемы формирования западногерманской армии. Аденауэр преподнес этому совещанию предложение запретить КПГ. В качестве обоснования он заявил (и здесь, в порядке исключения, правительство ФРГ действительно верно охарактеризовало суть желаемого запрета), что наша партия, а особенно ее представители в бундестаге, "категорически одобрили лозунг активного сопротивления ремилитаризации"36 и фактически доказали это своей позицией во время проведения акции по народному опросу.
Да, мы действительно делали это! И именно потому стало ясно, что в предстоящие годы нам, защищая легальное существование своей партии, придется тем самым защищать и жизненные интересы трудового населения ФРГ, его право на мирное, свободное, прогрессивное будущее. Руководствуясь этой основополагающей мыслью, я 26 ноября 1951 г. заявил на пресс-конференции в Бонне по поводу приведенного выше предложения правительства ФРГ, что обоснование, при помощи которого министр внутренних дел д-р Лер требует запрещения КПГ, не имеет под собой почвы и проникнуто реакционным духом беззастенчивого попрания прав и свободы народа. Тем необходимее было напомнить об опыте 1933 г.
"За ударом по коммунистам,- сказал я,- последовал удар по СДПГ, по профсоюзам, по христианам и всем честным демократам. Сегодня вновь предпринимаются приготовления к тому, чтобы после запрещения КПГ применить террор и ко всем тем немцам, которые выступают за мир и за единство нашего отечества на демократической основе. Наилюбимейший метод правительственной коалиции - называть коммунистом каждого, кто атакует проводимую д-ром Аденауэром политику ремилитаризации... Председатель правления Федерального объединения немецкой промышленности господин Берг заявил, что 30% всех членов СДПГ - это замаскировавпшеся коммунисты. Выпады федерального министра юстиции (тогда им был д-р Делер из СвДП.- М. Р.) против профсоюзов, а также его заявление, что "профсоюзы созрели для каторжной тюрьмы", доказывают, куда намечается нанести следующий удар, если только федеральному правительству удастся осуществить свои меры против КПГ" 37.
Та агрессивность, с какой в это время реакция действовала против профсоюзов, объяснялась остротой политических и социальных классовых столкновений. Прежде всего, члены профсоюзов (вопреки попыткам таких руководящих функционеров ОНП, как Кристиан Фетте и фом Хофф, толкать это объединение на линию покорности и подчинения правительству) в своих резолюциях все более решительно брали курс на борьбу против ремилитаризации и неизбежно сопровождавших вооружение посягательств на социальные и демократические права трудящихся. Трудящиеся не оставляли никаких сомнений на тот счет, что намерены добиваться выполнения своих требований также и при помощи профсоюзных методов борьбы, включая забастовку.
Как раз это предприниматели и называли "нарушением мира на предприятиях", между тем как их министры и депутаты болтали об "насилии над парламентом". Что именно подразумевали предприниматели под "миром на предприятиях", видно даже из данных официальной статистики. Если соотношение заработной платы и окладов, с одной стороны, и прибылей и прочих доходов, с другой, в 1949 г. еще равнялось 64,2 к 35,8%, то к первому полугодию 1951 г. оно, в ущерб рабочим и служащим, изменилось на 60,1 к 39,9%. Тем самым прибыли предпринимателей впервые после второй мировой войны превысили даже уровень 1936 г.- года взлета дивидендов в период фашизма. Тогда соотношение заработков и окладов с прибылями и другими видами доходов составляло 61: 39 38.
Такой сильный натиск на заработки рабочих и служащих предприниматели могли оказывать не в последнюю очередь потому, что к началу 50-х годов (и это тоже следует постоянно подчеркивать для разъяснения истинного характера пресловутого "экономического чуда") в ФРГ существовала огромная безработица. В марте 1950 г. она достигла своей кульминационной точки - число безработных составляло 2 миллиона человек, т. е. равнялось 12,2% всех занятых, а год спустя 9,9%. Принципиальных перемен не принес даже бум, вызванный войной в Корее. В начале 1954 г. в ФРГ все еще имелось 4,7% безработных. Вплоть до лета того года, как признают даже прокапиталиетические авторы, повышение заработной платы было совершенно "незначительным" 39.
ПРОГРЕССИРУЮЩАЯ КОНЦЕНТРАЦИЯ, УСИЛЕННАЯ ЭКСПЛУАТАЦИЯ
Тем временем экономическое развитие шло таким образом, что во всех решающих отраслях промышленности и банковского дела концентрация на основе старой системы собственности и власть монополий были восстановлены, а в большинстве случаев и превышали предвоенный уровень.
Продолжив начатое в свое время фашизмом, правящие круги Федеративной Республики стали совершенствовать государственно-монополистическую систему, делая ее гораздо более мощной, во всяком случае по сравнению с тем, что когда-либо имело место в довоенное время.
В марте 1950 г. в ФРГ был достигнут довоенный уровень производства. К этому времени 86,6% производства чугуна и 86,5% стали были сконцентрированы в руках 15 частично связанных между собой обществ, причем здесь уровень производства превышал уровень 1938 г. примерно на 2%. В 1954 г. в этой отрасли промышленности "декартелизация" была закончена таким образом, что всего лишь восемь крупных фирм стали давать 13 миллионов тонн стали, т. е. около двух третей всей продукции ФРГ. В области электропромышленности имелись уже, как и сегодня две (тогда еще, однако, не столь сильно переплетенные между собой) монополии: Сименс и "АЭГ-Телефункен". В области химии преемники "ИГ-Фарбен" в 1951 г. превысили оборот старого концерна. В банковском деле все уже давно было как прежде: верхушку здесь образовывали три крупных банка. Они тесно переплетены с промышленным крупным капиталом и входили в число тех 100 семей про-мышленно-финансовой олигархии, которые как в экономическом, так и, все более явно, в политическом отношении вершили судьбы "бундесбюргеров", руководствуясь девизом "быть хозяином в доме".
В то время как Эрхард в своих пропагандистских речах выдавал концентрацию власти и резкое увеличение прибылей миллиардеров за "экономическое чудо" для всех и разглагольствовал о благах "свободного рыночного хозяйства", якобы несущего классовый мир, действительность выглядела совсем по-иному. На предприятиях год от года усиливалась эксплуатация. В результате обновления технического оборудования труд стал интенсивнее, рабочих заставляли отрабатывать сверхурочные часы, а порой и двойные смены. Едва избавившись от крайней нужды военного и послевоенного времени, многие рабочие доходили теперь до полного изнеможения. Преждевременное истощение рабочей силы, массовая ранняя инвалидность - таковы были последствия, о которых мы предупреждали рабочих еще тогда, когда они зачастую не понимали наших опасений.
Дополнительными тяготами, которые легли на плечи трудящихся, явилось отчуждение государством посредством налогов, вычетов, тарифов и т. п. все большего процента национального дохода, перераспределение его в пользу монополий. В результате того, что оно всюду и везде, всеми способами вмешивалось в экономический процесс в пользу крупного капитала, богатые становились все богаче. Монополии получали налоговые льготы, поощрительные экспортные премии, огромные инвестиционные дотации. И за все это платил народ. 17,4% государственных ассигнований шло в начале 1951 г. на инвестиционную помощь. До 1954 г. государство израсходовало две трети налогового фонда населения на долгосрочное финансирование капиталистов. К тому же в интересах обеспечения максимальных доходов наиболее могущественным концернам прибыли дополнительно перераспределялись в пользу тяжелой индустрии и энергетики. К этому добавлялись мотивировавшиеся политическими причинами не менее выгодные для крупного капитала расходы на так называемую "помощь [Западному] Берлину", которые шли на финансирование грубого вмешательства в общественную жизнь ГДР, на переманивание из ГДР квалифицированных кадров и рабочей силы с преимущественным упором на "скупку"
специалистов.
Если первоначально "корейский бум" дал крупному капиталу существенные импульсы и дополнительные шансы, то затем наступила некоторая нормализация условий конкуренции. Преимущества перед конкурентами, которые прежде были связаны с прямыми военными заказами, стали уравниваться. Сначала еще в значительной мере сохранявшееся фактическое замораживание заработной платы стало все больше ликвидироваться. Предприниматели испытывали страх перед крупными и все обострявшимися классовыми столкновениями, а особенно перед упорными стачечными боями. Благодаря этому в ряде случаев было достаточно лишь объявить о предстоящих профсоюзных акциях, чтобы добиться от предпринимателей уступок.
Так ФРГ постепенно перестала быть, по сравнению с другими промышленно развитыми капиталистическими государствами, "страной низкой зарплаты". Постепенно сокращалась и безработица. Именно эти тенденции, а к тому же растущая концентрация производства и капитала в руках немногих монополистических объединений все агрессивное толкали возродившийся и окрепший западногерманский империализм к овладению новыми рынками, сферами влияния и господства. Ожидаемый военный бизнес должен был в этом смысле принести крупному капиталу и то и другое - и рынки, и инструмент экспансии.
КЛАССОВЫЕ БОИ ВОКРУГ ЗАКОНА ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ПРЕДПРИЯТИЙ
Чтобы стабилизировать благоприятную атмосферу для получения монополиями наивысших прибылей и вместе с тем сломить антимилитаристское сопротивление рабочих коллективов и профсоюзов, был разработан закон об организации предприятий. Его официальное название "Соучастие лиц наемного труда в управлении предприятием" являлось чистейшим надувательством. В действительности достигнутое ранее право на участие в управлении, зафиксироваппое в инструкциях о производственных объединениях, в земельных законах и конституциях, а также в законе Контрольного совета № 22 теперь ликвидировалось. Предпринимательский принцип быть "хозяином в доме" вновь преграждал демократии путь у заводских ворот.
Парламентское обсуждение закона об организации предприятий длилось в общей сложности с 27 июля 1950 г. до 19 июля 1952 г. Этот период показал решимость производственных коллективов отбить атаку реакции на данном основном направлении. Он насыщен крупнейшими с 1933 г. социальными и демократическими боевыми акциями рабочего класса. Поздней осенью 1951 г. было проведено поименное голосование, в ходе которого 88,5% высказались за боевые действия, в поддержку забастовки 60 тысяч гессенских металлистов. В конце октября - начале ноября последовала стачка 10 тысяч гамбургских докеров, к которой затем примкнули их товарищи из Бремена. В апреле 1952 г. предупредительную забастовку объявили 60 тысяч горняков Саара. С апреля 1952 г. движение протеста все больше превращалось в крупные массовые акции. Требование повышения зарплаты, защита права на участие в управлении производством и протест против закона об организации предприятий все больше сочетались с активной антимилитаристской деятельностью, направленной прежде всего против готовившегося "Общего договора". Так, 22 апреля 2 тысячи рабочих металлургического завода "Хаген-Хасп" призвали своих товарищей в случае подписания "Общего договора" прекратить работу. Дюссельдорфские строительные рабочие в своей боевой программе выдвинули требование в случае необходимости противопоставить реакции самое сильное оружие профсоюзов - политическую всеобщую забастовку.
Под этим знаком проходили крупные демонстрации 1 мая и в последующие недели. 11 мая в Эссене собралось 30 тысяч молодых противников ремилитаризации. И снова реакция прибегает к террору: полиция обстреливает демонстрантов, и от ее пуль погибает молодой мюнхенский рабочий Филипп Мюллер. Даже в мирное время милитаризм требует кровавых жертв.
16 мая в Гамбурге в демонстрации участвовало 150 тысяч человек - это наиболее крупное с 1945 г, выступление рабочих. 23 мая в Ахене на улицу выходят 60 тысяч демонстрантов, на другой день в Дортмунде - 80 тысяч, а через два дня в Нюрнберге - еще 80 тысяч; все они протестуют против закона об организации предприятий и "Общего договора". В общей сложности во второй половине мая в земле Северный Рейн - Вестфалия приняло участие в подобных митингах, демонстрациях и предупредительных забастовках 700 тысяч трудящихся.
Верхушка ОНП под давлением этих акций вначале призывала к боевым выступлениям против закона об организации предприятий. Однако ведущие функционеры правления ОНП с самого начала не желали, чтобы проводимые акции были увязаны с борьбой против ремилитаризации. Они "обосновывали" это тем, что вооружение и "Общий договор" - дело исключительно политических партий и парламента. Как будто бы эти политические решения не вторгались глубочайшим образом во все сферы социальной и общественной жизни рабочего класса и не принадлежали, таким образом, к числу самых элементарных задач профсоюзов! За шесть недель до окончательного обсуждения в бундестаге закона об организации предприятий правые силы в ОНП настолько одержали верх, что потребовали прекращения борьбы против этого закона. Результатом явилось дальнейшее укрепление позиций монополистического капитала за счет рабочих и служащих.
Однако в те недели профсоюзы дали множество доказательств своей готовности продолжать борьбу. Двухдневная забастовка печатников газетных издательств; акции протеста в начале июня (в них участвовало в Бремене 35 тысяч, в Билефельде - 40 тысяч, в Ганновере - 100 тысяч трудящихся), служившие вдохновляющим примером и для других, пусть не таких крупных городов (3 тысячи демонстрантов в Бюнде, 6 тысяч - в Хамельне, по 10 тысяч - в Вормсе и Тройсдорфе),- все это свидетельствовало: рабочие массы все лучше и лучше понимают, что сейчас принимается решение о дальнейшем пути разлития Федеративной Республики Германии. Закон об организации предприятий и одновременно готовившийся "Общий договор" на долгие годы перевели стрелки развития ФРГ вправо.
"ОБЩИЙ ДОГОВОР" И ЕВРОПЕЙСКОЕ ОБОРОНИТЕЛЬНОЕ СООБЩЕСТВО (ЕОС)
Альтернатива такого развития была ясна, и я вновь и вновь разъяснял ее в ходе классовой борьбы как вне парламента, так и в его стенах. В своей речи в бундестаге 4 декабря 1952 г. я констатировал, что господа в Белом доме в Вашингтоне и верхушка западногерманской реакции во главе с Аденауэром, Пфердменгесом, Абсом, Хенле, Круппом и Цангеном торопятся поскорее ратифицировать "Общий договор", дополнительные соглашения к нему и договор о Европейском оборонительном сообществе. Такая спешка объяснялась опасением, что после окончания войны в Корее наступит некоторая разрядка международной напряженности, когда будет труднее реализовать предусмотренное договорами объединение западноевропейских людских ресурсов и военно-промышленного потенциала в рамках глобальной стратегии США. Аденауэр признавал позже в своих мемуарах, что тревожился, как бы "в результате какой-либо злосчастной расстановки сил вдруг не установилось бы взаимопонимание между Востоком и Западом", а потому лишился покоя до тех пор, "пока не произойдет обмена ратификационными грамотами" 40.
Пытаясь любыми средствами форсировать принятие бундестагом решения о ратификации, Аденауэр 18 ноября 1952 г. потерпел свое первое парламентское поражение. Его натиск, направленный на то, чтобы в кратчайший срок, 26 и 27 ноября, провести заключительное третье чтение договоров, был отбит 179 голосами СДПГ, КПГ и других депутатов. Аденауэр получил всего 166 голосов. В тот же день в интервью нашему центральному органу "Фрайес фольк" я заявил: "Это парламентское поражение Аденауэра, вне всякого сомнения, объясняется тем, что западногерманское население за последние недели значительно усилило свои акции протеста. Депутаты бундестага получили сотни писем от представителей всех слоев населения с требованием в интересах мира и единства нашего отечества не допустить ратификации "Общего договора". Население не жалело для этого своих усилий. Люди посещали депутатов бундестага на дому, спорили с ними, объясняли им, что избиратели - против ратификации. Акциями протеста на предприятиях и в профсоюзах рабочий класс недвусмысленно выразил депутатам свою волю". Было совершенно ясно: "Эта воля немецкого народа оказала свое воздействие и на депутатов бундестага в такой мере, что против Аденауэра голосовали даже некоторые депутаты партий правительственной коалиции" 41.
Насколько эффективным было воздействие акций протеста внутри страны и за границей, видно из слов, сказанных Аденауэром представителям трех западных держав во время переговоров по вопросу о создании ЕОС. Из хорошо информированных источников нам стало известно, что канцлер заклинал французского верховного комиссара осуществить создание ЕОС как можно скорее, пока он, Аденауэр, еще является главой правительства; мол, никому не известно, каков будет результат выборов в 1953 г. Аденауэр непрерывно торопил своих партнеров: "Население находится в анормальном состоянии", "коммунистическая подрывная деятельность" и "проводимые под влиянием коммунистов профсоюзные акции" против ремилитаризации осложняют ему жизнь; кроме того, камнем на шее у него висят Хейнеман, Нимёллер и женщины42.
Да, действительно, мы здорово отравили жизнь ему и всем тем, кого обуяла страсть к вооружению. И на шее у Аденауэра висели не только Нимёллер, женщины, борющиеся за свои права, и Хейнеман, но и рабочие массы, профсоюзы, а также крестьяне, которые защищали свою землю от грозившей конфискации для военных целей, значительная часть средних слоев. интеллигенция и прежде всего молодежь. Для того чтобы организовать их сопротивление, не требовалось никакой "подрывной деятельности".
Настроение было столь единодушным, что оно находило свое отраженно во всех выборочных опросах общественного мнения, проводившихся буржуазными институтами. В январе 1952 г., несмотря на интенсивную правительственную пропаганду, за участие в EOС высказалось не более 35% всех выборочно опрошенных лиц. Всего лишь 12% опрошенных были в декабре 1952 г. готовы нести военную службу в "европейской армии". За подписание "Общего договора" в январе 1953 г. высказывалось всего 29 из 100 опрошенных 43. В 1951 - 1954 гг, во всех опросах, проведенных различными институтами по изучению общественного мнения, число одобрявших "Общий договор" в среднем не превышало одной трети.
Агрессивный характер этих договоров был предметом усиливавшейся критики и опасений не только в кругу наших товарищей и сторонников. Так, газета "Ахенер нахрихтен" писала: "Неоднократные заявления федерального канцлера, что только после полного вовлечения Западной Германии в западную оборонительную систему будет создана необходимая база для переговоров с Советским Союзом, настолько сильно напоминают гитлеровские методы переговоров насчет "воссоединения с Австрией, Судетами и Данцигом" после завершения перевооружения Германии, что нельзя не увидеть здесь явной параллели с теми временами". И далее: "Этот путь к воссоединению Германии с такой большой степенью вероятности ведет к войне, и притом в первую очередь к войне между немцами-братьями, что любого немецкого политика должен охватывать ужас перед таким путем" 44.
Дабы отвлечь внимание населения и мировой общественности от этой истины, правительство ФРГ придумало "безвыходное положение", какую-то "особую международную ситуацию", которая якобы не оставляла никакого иного политического выхода, кроме как западную интеграцию, включая ее военные последствия. На это я отвечал:
Да, действительно, особая международная ситуация существует. Она заключается в несоблюдении Потсдамского соглашения тремя державами, в расколе имя Германии и в упорном, непонятном немецкому народу и всем миролюбивым народам отказе западных держав и их немецкого ставленника д-ра Аденауэра идти на заключение мирного договора для единой, независимой, миролюбивой, демократической Германии.
В противоположность упрямому отказу западных держав дать нашему народу мирный договор, Советский Союз в многочисленных нотах западным державам постоянно указывал на срочность, необходимость и возможность его заключения и всего лишь несколько месяцев назад вновь представил всему миру разработанный им проект такого мирного договора с Германией. В ответ на эти конкретные предложения три западные державы прибегли ко всяким отговоркам, в чем их энергично поддержал д-р Аденауэр.
Президент, правительство и Народная палата Германской Демократической Республики неустанно борются за создание общегерманского правительства на основе свободных демократических выборов и за заключение мирного договора.
Заместитель председателя Народной палаты Германской Демократической Республики Герман Матери при встрече с представителями прессы в Бонне заявил дословно следующее: "Мы безусловно выступаем за создание общегерманского правительства, но мы придерживаемся взгляда, что одновременно должны вестись переговоры о мирном договоре с Германией, которые и без того будут обширны и длительны. Затягивать заключение мирного договора и тем временем ратифицировать "Общий договор" не годится... Мы думаем, что пришло время незамедлительно сделать первый шаг и создать комиссию из представителей бундестага и Народной палаты ГДР для изучения условий проведения свободных выборов по всей Германии. Одновременно мы заявляем, что эта комиссия получит на территории Германской Демократической Республики любую требующуюся ей поддержку и полную возможность осуществлять свою задачу. При этом мы предполагаем, что такие же условия для работы комиссии будут созданы и на территории Западной Германии. Если мы будем действовать подобным методом, бесплодный спор насчет того, с чего начать и какой пункт должен стоять первым на повестке дня, станет никчемным" 45.
Поведение правительства Федеративной Республики можно было охарактеризовать только следующим образом: "Сначала оно вместе с оккупационными державами создает "особенности международного положения", в основе которых лежит его недостаточная готовность к переговорам, его страх перед делом мира, перед прекращением раскола Германии и окончанием военного бизнеса. Затем оно ссылается на эти им же самим созданные особенности, чтобы путем "Общего договора" создать значительно более опасные особенности, углубить раскол Германии, усилить зависимость Западной Германии и обострить опасность войны". Отсюда мы делали вывод: "Если эти особенности являются источником всего зла, их надо ликвидировать, а не увеличивать и множить. Так устраним же эти особенности и сделаем практический вывод, что вполне могут быть начаты переговоры о мирном договоре с Германией и созданы предпосылки для общегерманских выборов" 46.
СОВЕТСКИЙ СОЮЗ ПРЕДЛАГАЕТ ПРОЕКТ МИРНОГО ДОГОВОРА
10 марта 1952 г. Советский Союз предложил немедленно начать переговоры четырех держав о заключении мирного договора с Германией. Советский Союз выдвинул проект мирного договора с изложением его принципов, недвусмысленно заявив при этом о своей готовности обсуждать и другие проекты.
Основные положения выдвинутого Советским Союзом проекта мирного договора были таковы:
Германия восстанавливается как единое государство и получает возможность развиваться в качестве независимого, демократического, миролюбивого государства. С ним заключается мирный договор.
Все войска оккупационных держав подлежат выводу из Германии не позднее чем через год после вступления мирного договора в силу. Иностранные военные базы на ее территории впредь не допускаются.
Немецкому народу должны гарантироваться демократические права.
Надлежит гарантировать свободную деятельность в Германии демократических партий и организаций.
На территории Германии не должно существовать никаких организаций, враждебных демократии и делу сохранения мира.
Германия обязуется не вступать ни в какие коалиции или военные союзы, направленные против какого-либо другого государства, участвовавшего своими вооруженными силами в войне против нее.
204
На нее не налагается никаких ограничений в области развития ее мирной экономики и торговых отношений с другими странами.
Ей разрешается иметь собственные национальные вооруженные силы для обороны страны 47.
В интересах мирного и демократического будущего наша фракция 3 апреля 1952 г. внесла в бундестаге резолюцию, состоявшую из трех пунктов:
1. На правительство Аденауэра возлагается обязанность немедленно прекратить переговоры о заключении "Общего договора".
2. Правительство и бундестаг обращаются к четырем великим державам с призывом как можно скорее приступить к переговорам о заключении мирного договора.
3. Бундестаг назначит трех представителей на общегерманское совещание по вопросу о проведении свободных, демократических выборов в Национальное собрание 48.
От имени правительственной коалиции депутат ХДС Копф отклонил инициативу КПГ под тем предлогом, что, мол, в задачи бундестага не входит "обязывать" правительство. Это ясно говорило о том, что правящие классы Федеративной Республики просто-напросто боятся любого решения, свободно принятого народом, который, согласно конституции, является суверенным,- решения, будь то народный опрос или же свободные выборы в Национальное собрание. Если бы они действительно хотели выборов, то, на какой бы основе они ни проводились, для их осуществления, как заявил товарищ Фриц Рише от имени нашей фракции при обсуждении избирательного закона, имелся только путь переговоров. путь готовности к компромиссам. Если бы они действительно желали узнать, насколько серьезны предложения Народной палаты и правительства ГДР по данному вопросу, для этого надо было вступить в разговор с пими. "Впрочем,- сказал я на IV пленуме Правления КПГ,- вопрос о том, что честно или нечестно, решается лучше всего тем, что садятся за стол переговоров и каждый партнер со всей откровенностью излагает свои представления" 49.
Поэтому мы предложили: "Бундестаг избирает комиссию в составе пяти членов, которая вместе с уже избранными пятью представителями Народной палаты Германской Демократической Республики соберется для ускоренного обсуждения общегерманского избирательного закона по выборам в Национальное собрание. Этой комиссии надлежит рассмотреть одобренный бундестагом на его заседании 6 февраля 1952 г. законопроект, а также проект, уже принятый 9 января 1952 г. Народной палатой Германской Демократической Республики, и подготовить совместный проект закона о проведении общих выборов в Национальное собрание. Этот совместно выработанный проект должен быть затем представлен на утверждение бундестагу Федеративной Республики Германии и Народной палате Германской Демократической Республики". А затем мы стали очевидцами той же самой игры, только на сей раз с новыми нюансами: наше предложение вообще не было поставлено на голосование, поскольку тем временем в бундестаге был введен новый процедурный порядок, согласно которому численность депутатов КПГ считалась уже недостаточной для образования фракции, а следовательно, и для внесения резолюции50.
Наш собственный опыт (а я привел здесь в качестве примера только некоторые, особенно типичные ситуации) полностью совпадал с той оценкой, которая была дана в заявлении правительства ГДР при внесении на рассмотрение Народной палаты законопроекта о проведении общих выборов: Аденауэр и американцы боялась, что результат этих выборов будет против них. Созыв Национального собрания сорвал бы западногерманские планы ремилитаризации, а тем самым и "Общий договор" с соподчиненными ему договорами, ибо подавляющее большинство немцев их не желало.
КТО ЖЕ ДЕЙСТВОВАЛ АНТИКОНСТИТУЦИОННО?
Эта ситуация объясняет и то, почему мы, коммунисты, политика которых ни в коей мере не сводится к борьбе против отдельных личностей, должны были со всей остротой вести свою борьбу по предстоявшим решениям именно против режима Аденауэра. Он был характерен для той концентрации власти и одновременно для тех методов господства, в которых сочетались крайняя агрессивность и авантюризм, консервативные милитаристские и националистические традиции, безрассудное подчинение американской глобальной стратегии и включение в нее ФРГ, а также целая система террора и обмана масс.
В принятой Правлением КПГ 2 ноября 1952 г. "Программе национального воссоединения" наша партия охарактеризовала те внешнеполитические и внутриполитические опасности, которые навлекал режим Аденауура. В ней ставились задачи рабочего класса и всех миролюбивых сил по ликвидации этого режима, с тем чтобы сделать для нашего народа возможным путь мирного и свободного развития. Такие цели - мы можем сказать это и сегодня, бросая взгляд в прошлое,- были тогда правильны. Если же сформулированные в "Программе национального воссоединения" положения сразу же были злостно извращены правительственной пропагандой, а затем во время юридического похода против легальности КПГ выдавались за "план нападения" на основы демократического строя, то на деле это не имело ничего общего с действительными намерениями нашей партии, а являлось типичной для аденауэровското режима комбинацией политики подавления масс и манипуляции общественным мнением.
Еще до запрета КПГ мы подчеркивали ошибочность таких лозунгов, как "революционное свержение аде-науэровского режима", поскольку они не отвечали положению и условиям в Западной Германии и помешали бы установлению единого фронта рабочего класса, а также сплочению прогрессивных и национально мыслящих сил5l.
Пропагандировавшаяся нами цель, к которой мы стремились своими политическими акциями, а именно ликвидация режима Аденауэра, не имела ничего общего с установлением какого-либо строя, противоречащего принципам конституции ФРГ. При этом я сознательно оставляю в стороне тот факт, что Основной закон сам определял себя как "временный", статьи которого и без того должны были лишиться силы в результате требуемого в его преамбуле свободного решения всех немцев. Наша политическая борьба была направлена против правительства Аденауэра, целью которого являлась противоречащая Основному закону аннексия ГДР и ее включение в НАТО.
На этой базе реакционные силы ФРГ намеревались осуществить провозглашенное Хальштейном * уставовление "нового порядка" в Восточной Европе с целью "интеграции Европы до Урала", вновь возродить старую империалистическую концепцию завоевания мирового господства отмирающим капитализмом. Борьба КПГ против этой политики поставила под угрозу враждебные делу мира планы, антиконституционные позиции крупного капитала, сконцентрировавшего власть в своих руках, порождавшуюся им политику ремилитаризации. Ничему другому политика КПГ не угрожала.
Следовательно, наши цели были не только лояльны по отношению к конституции, но и прямо отвечали ее положениям. Такое понимание нашей политики подтверждается многочисленными разъяснениями руководящих деятелей КПГ во время дискуссий с социал-демократическими товарищами, в их речах на массовых митингах, а также в ходе парламентских дебатов. Так, в своей речи 4 декабря 1952 г. я непосредственно связывал наступление на правительство Аденауэра с мыслью о том, что правительство, выступающее за единство Германии, "должно немедленно восстановить ликвидированные в Западной Германии аденауэровским режимом права и свободы". На реплику из зала, что такое правительство будет состоять из коммунистов, я ответил: "Нет, не правительство из коммунистов! Это должно быть коалиционное правительство, но не такое, как нынешнее". Я определил его задачи: "Такое правительство, выступающее за единство Германии, должно было бы немедленно принять меры к проведению свободных общегерманских выборов. Оно должно было бы потребовать от четырех великих держав общегерманских шагов с целью скорейшего заключения мирного договора с Германией и вывода всех оккупационных войск. Оно должно было бы ликвидировать все договоры, навязан-ные населению Западной Германии и не отвечающие принципу равноправия. Оно должно было бы восстановить в полном объеме такие демократические права и свободы народа, как право свободного выражения мнений, свобода собраний, право на коллективные договоры и забастовки" 52.
Тому же, кто всерьез намеревался обнаружить план наступления на основы демократического строя, следовало обратиться к анализу политики аденауэровской коалиции. В игре империалистических держав Аденауэр был вовсе не влекомым объектом, а движущим фактором милитаризации ФРГ и ее включения в систему агрессивных западных блоков. Ведь отнюдь не верховный комиссар какой-либо из западных держав, а сам Аденауэр 24 мая 1950 г. назначил на пост "советника федерального канцлера по вопросам безопасности" в своем ведомстве бывшего генерала гитлеровского вермахта графа фон Шверина. Да, конечно, на первых порах приходилось соблюдать осторожность, и поэтому генерала и его сотрудников поначалу пришлось разместить в нескольких мансардах дворца Шаумбург. Но дело было сделано: первый де-факто штаб по планированию создания будущего бундесвера смог приступить к своим обязанностям: установлению контактов с бывшими офицерами и генералами вермахта, сочинению всяких секретных меморандумов, проведению военных исследований, которые - само собою разумеется - базировались исключительно на использовании "незаменимого восточного опыта"!
Первоначально и западные партнеры были весьма заинтересованы в конспирации этой деятельности. Так, еще летом 1950 г. договорились о том, чтобы фон Шверин и доверенный человек Аденауэра Бланкенхорн во время своих посещений заместителя Клея Джорджа П. Хэйса пользовались бы лишь предназначенным для курьеров черным ходом на его вилле в Мелеме*. О чем же совещались там эти господа? Еще 19 октября 1950 г., когда все вокруг было полно слухами насчет переговоров о ремилитаризации, заместитель американского верховного комиссара генерал Хэйс сделал заявление, что "между союзными верховными комиссарами и федеральным правительством никаких соглашений относительно германского вклада в европейскую оборону не имеется. Он опроверг также слухи, будто между немецкими и американскими генералами состоялись совещания по вопросу о таком вкладе в европейскую оборону, и категорически указал на то, что никакого иного оружия, кроме спортивного и охотничьего, в Западной Германии изготовлять не разрешается" °3.
Спрашивается: зачем же немецкие партнеры генерала по переговорам двумя неделями ранее (5-9 октября) затратили столько труда на составление "Памятной записки о формировании германского контингента в рамках международных вооруженных сил для защиты Западной Европы"? Об аденауэровской концепции здесь говорит не только название документа. Сам стиль и облик его во всех деталях весьма типичны для воплощавшегося в лице федерального канцлера слияния военной и клерикальной реакции. Руководил подготовкой документа генерал в отставке Фитингоф. Все без исключения участники были подобраны из числа тех генералов и адмиралов, которые до самого последнего момента ради "конечной победы" Гитлера бросали солдат в огонь бессмысленных сражений. Для внешнего мира это зловещее сборище было замаскировано названием "Комитет по созиданию". Он заседал в монастыре Химмеррод около Виттлиха (район Эйфеля). А настоятель монастыря не прикинул произнести на открытии слова благословения.
Так же тайно проходила и беседа, состоявшаяся 22 января 1951 г. в Бад-Хомбурге между американским верховным комиссаром Макклоем, генералом Эйзенхауэром (совершавшим кратковременный визит в ФРГ) и бывшими гитлеровскими генералами Шпейделем и Хойзингером. Важный пункт в повестке дня этого совещания - "честь" гитлеровского офицерского корпуса: ведь именно он предназначался поставлять кадры для командного состава нового вермахта. На следующий день генерал Эйзенхауэр передал прессе заявление о своих новых взглядах, согласно которым "существует подлинное различие между германскими солдатами и офицерами, с одной стороны, и Гитлером и его преступной кликой - с другой"54. Трюк достаточно неуклюжии. Вместо того чтобы провести разделительную линию там, где она действительно проходила, а именно между массой солдат и преступной гитлеровской кликой с ее "вервиртшафтсфюрерами", генералитетом CС и вермахта, Эйзенхауэр выдал квитанцию химчистки этим главным виновникам истребления народов, этим военным преступникам. Далее Эйзенхауэр дезавуировал процессы против военных преступников в генеральской форме: "За прошедшее время я осознал, что мое тогдашнее осуждение поведения германского офицерского корпуса вермахта не соответствует фактам". Главнокомандующий войсками НАТО закончил свое заявление словами, что он не постесняется попросить извинения за свои прежние взгляды 55. "Из банды заговорщиков они сразу же превратились в весьма почтенное общество",- прокомментировал этот успех визита Шпейделя и Хойзин-гера генералу Эйзенхауэру Чарлз У. Тэйер, прослуживший много лет в качестве офицера связи американской оккупационной комиссии 56 .
От Тэйера мы узнали и о дальнейшем ходе событий: две переодетые личности - это опять были Шпейдель и Хойзингер - 30 января 1951 г. снова отправились к Макклою, чтобы потребовать от него помилования осужденных военных преступников, ибо "на карту было поставлено нечто гораздо большее"57. 1 февраля 1951 г. многие приговоренные по всей законности к смертной казни военные преступники получили помилование, а часть сразу выпустили на свободу.
Таким образом, к переговорам об "Общем договоре" и EOС Аденауэр пришел отнюдь не с пустыми руками. Теперь он мог заведомо вести торг насчет предстоявших решений в духе товарообмена между желаниями западных оккупационных держав и желаниями подлежащего полному восстановлению западногерманского империализма, которому была открыта "зеленая улица" для создания последнего, главного для него атрибута власти внутри страны и силы вне ее,- для вооружения и формирования армии.
Оккупационным державам в договорном порядке гарантировалась оккупация ФРГ на последующие 50 лет, а также предоставлялось право решения по основным вопросам будущего всей Германии. Именно это, и ни что ипое, является содержанием статьи 7 "Общего договора". В ней говорится, что объединенная Германия останется подчиненной условиям "Общего договора". На практике это означало бы присоединение ГДР к ФРГ, распространение милитаризации и возглавляемых США империалистических блоков до границы по Одеру - Нейсе. Никакого иного толкования не допускает прежде всего абзац второй статьи 7, который (как это сформулировано в подписанном в Париже так называемом "Германском договоре") содержит положения о том, что объединенная таким образом Германия должна иметь внутренний строй, "подобный Федеративной Республике", и быть интегрированной "в Европейское сообщество", т. е. в его военные организации. Одного этого было бы достаточно, чтобы охарактеризовать ЕОС и "Общий договор" как агрессивные инструменты империалистической глобальной стратегии. Именно в этом пункте Аденауэр настаивал на том, чтобы еще более усилить те обязывающие положения статьи 7, которые выражали явное намерение приковать объединенную Германию к западному военному блоку.
Изучив документы, их исследователь Арнульф Баринг пришел к следующему выводу: "Когда 14 ноября (1951 г.) Макклой на последнем заседании пожелал переформулировать текст статьи 7, Аденауэр настоял на усилении обязывающего пункта. Он придавал значение тому, чтобы права и обязанности автоматически распространялись на объединенную Германию. Он требовал этого, ссылаясь на то, что "прежняя формулировка все еще оставляет свободу решения""58. Когда же английский верховный комиссар счел это слишком далеко идущим предложением и указал Аденауэру, что нельзя же обязывать будущее общегерманское правительство, канцлер ответил, что обсудил этот вопрос с руководителями фракций бундестага: "Все они придерживаются моего мнения. Мы должны связать будущую Германию в этом вопросе" 59.
Ту же игру Адепауэр вел и в отношении границ. Так же, как он намеревался связать объединенную Германию обязательством вступления в систему западных блоков, Аденауэр стремился - я снова цитирую Баринга - "договорным путем обязать западные державы к возвращению областей восточнее линии Одер - Нейсе" 60. Из протоколов переговоров ясно видно, что Аденауэр требовал ни больше ни меньше как того, "чтобы союзники направили свои, усилия на ликвидацию польского управления этими областями" 61.
Это было чересчур даже для самих западных держав. Вести авантюристическую игру западногерманских империалистов как свое собственное дело они не были готовы. Американский верховный комиссар Макклой не оставил у Аденауэра никаких сомнений на тот счет, что западные державы не примут на себя никаких обязательств по возвращению областей восточнее линии Одер - Нейсе. Английский верховный комиссар Кирк-патрик возразил Аденауэру вопросом: может быть, западные державы должны взять на себя обязательство, скажем, восстановить Польский коридор? Когда Аденауэр связал создание 400-тысячного нового вермахта с задачей возвращения этих областей, французский верховный комиссар Франсуа-Понсе реагировал на это с горечью. После таких высказываний канцлера, сказал он, во Франции создастся впечатление, что истинный смысл и цель интеграции Федеративной Республики состоит для Аденауэра в том, чтобы вооруженной рукой вернуть бывшие германские восточные территории. Когда в мае 1952 г. были подписаны договор о создании ЕОС и "Общий договор", до сведения бундестага не посчитали нужным довести не только эти решающие детали переговоров, но даже и само содержание соглашений. Когда же Аденауэр после неожиданной для него задержки с договорами на целый год наконец преодолел парламентский барьер, а затем путем всяческого маневрирования до известной степени ослабил внепарламентское сопротивление, стало ясно, что борьба против этих договоров велась все-таки не зря. По крайней мере нам удалось сорвать график ремилитаризации ФРГ, а это способствовало росту международного сопротивления планам создания ЕОС. Благодаря этому соглашение о ЕОС и "Общий договор" так и не вступили в силу. Их ратификацию сорвало в 1954 г. вето французского Национального собрания. Большинство его депутатов, в согласии с волей французского народа, проголосовало против этих договоров, дававших опаснейшему врагу мира в Европе инструмент для вовлечения народов и стран, еще совсем недавно явившихся объектом гитлеровской агрессии, в авантюристические планы, имевшие своей целью свести на нет итоги победы антигитлеровской коалиции, сделать обратимыми результаты второй мировой войны.
Каким образом французскому народу удалось заставить Национальное собрание прислушаться к своей воле, в то время как такое же стремление западногерманского населения не смогло воздействовать на бундестаг? Разумеется, во Франции имелись, базирующиеся еще на основе сопротивления немецко-фашистским оккупантам, иные, более благоприятные предпосылки, в первую очередь гораздо более сильное влияние братской Французской коммунистической партии как в стране, так и внутри парламентских органов. И все-таки в ФРГ расчетам Аденауэра вряд ли было бы суждено осуществиться, если бы руководство сильнейшей оппозиционной партии - СДПГ - не сыграло двойственной роли, по сути своей благоприятствовавшей ремилитаризации.
СДПГ И РЕМИЛИТАРИЗАЦИЯ
Этот вывод может показаться обескураживающим лишь тем, кто знаком только с различными заявлениями социал-демократических лидеров и парламентских представителей СДПГ, сформулированными порой в весьма резких выражениях. И в самом деле, во время дебатов в бундестаге, навязанных запросом фракции КПГ от 16 декабря 1949 г., Эрих Олленхауэр сделал от имени своей фракции четкое заявление: "Социал-демократическая фракция отклоняет даже предположительную постановку вопроса о германском перевооружении" 82.
Весьма решительно звучали поначалу и высказывания Курта Шумахера. В своей речи в бундестаге 8 ноября 1950 г. он, говоря о проекте создания Европейского оборонительного сообщества, пришел к выводу: "Европа не может стать выдвинутым вперед оборонительным поясом Америки, а [Западная] Германия - выдвинутым вперед оборонительным поясом других европейских государств"ез. В данной связи Шумахер подтвердил и то, насколько правильно оценила наша фракция еще в декабре 1949 г. позицию и особую роль Аденауэра в обострении международной ситуации. Прямо ссылаясь на подвергнутые нами тогда критике заявления и интервью федерального канцлера. Шумахер опроверг заверение Аденауэра в том, что "никакое выражение желания внести германский вклад никогда не имело места". Напротив, высказывания Аденауэра привели к тому, что в абзаце девятом нью-йоркского коммюнике дословно говорится: "Министры - а именно министры иностранных дел - приняли к сведению те чувства, которые были выражены недавно в [Западной] Германии и в других местах в пользу немецкого участия в интегрированных вооруженных силах". Такое соскальзывание на путь милитаризации, закончил свою речь Шумахер, "увеличивает опасность уничтожения Германии" 64.
Все это звучит правильно и убедительно. И все-таки именно эта речь содержит в себе уже все те элементы, который в дальнейшем суждено было стать симптоматичными для уступок, сделанных социал-демократической партией и руководством фракции СДПГ политике ремилитаризации. Уже тогда верхушка СДПГ стремилась к "общности". Она постоянно подчеркивала эту принципиальную общность с западными оккупационными державами и желала практиковать ее также и в отношениях с правительством Аденауэра. Таким образом, протест Шумахера в данном вопросе (речь шла конкретно об учреждении поста "уполномоченного по вопросам безопасности") определялся не столько сутью дела, сопротивлением этому агрессивному шагу, сколько раздражением по поводу того, что еще за сутки до обсуждения данного вопроса в бундестаге Аденауэр ни единым словом не поставил лидера СДПГ в известность о нем, а теперь требовал от парламента сказать свое "да" этому решению. Шумахер сетовал: "Что уж говорить постоянно об этой общности, когда ради шанса на успех гусарской атаки явно и непоправимо жертвуют самим духом этой общности?"65 Таким образом, оппозиция Шумахера в конечном счете ограничилась тем, что он потребовал предварительного учреждения ведомства безопасности в качестве государственного органа и его размещения вне ведомства федерального канцлера. Что же касается всего комплекса военных вопросов, то Шумахер внес предложение провести "анализ национальных и международных предпосылок действительного соотношения сил и объективных возможностей" 66. Сам же он (так, во всяком случае, Шумахер сказал) желает "создать факты успешной обороны" 67.
Обороны против кого, собственно? Главным звеном практиковавшейся верхушкой СДПГ, несмотря на все разочарования, политики общности с Аденауэром являлась постоянно повторяемая ею ложь об "угрозе с Востока". Будь то последствия сепаратной денежной реформы и откола Западного Берлина, будь то социалистическая революция в Чехословакии в 1948 г., шла ли позже речь о войне в Корее - все это использовалось верхушкой СДПГ для того, чтобы подтвердить "угрозу" Западной Германии со стороны "восточного тоталитаризма". Именно это закрывало от взоров общественности ту действительную опасность агрессии, которая исходила от империализма западных держав и реставрации прошлого в Федеративной Республике.
Том самым руководство СДПГ взяло на себя в те решающие годы значительную долю вины за дезориентацию населения ФРГ. Социал-демократическое руководство никогда не ориентировало его на принципиальное отклонение западногерманского перевооружения, не призывало его сказать ясное "нет" вовлечению ФРГ в систему империалистических военных блоков. Руководство СДПГ постоянно проводило лишь линию в пользу более или менее модифицированного, по сравнению с аденауэровским курсом, метода, в пользу другого, более непосредственного варианта военной интеграции - вступления ФРГ прямо в НАТО, без предварительного участия в ЕОС. Карло Шмид, точно так же как и Оллен-хауэр, неоднократно дословно формулировал это в своих парламентских речах. Результатом явилась в дальнейшем та трещина среди общественности, которая вела ко все большей неуверенности даже в первоначально антимилитаристски настроенных кругах западногерманского населения, включая и значительную часть рабочего класса.
Так СДПГ сама в большой степени содействовала созданию в ФРГ именно такого политического климата, какой был нужен наиболее реакционным силам. С приближением даты новых выборов в бундестаг, все безудержнее стремились социал-демократические политики во главе с Куртом Шумахером превзойти своими националистическими и реваншистскими замашками самого Аденауэра и его ХДС/ХСС.
Один из политических деятелей СвДП, Томас Делер, впоследствии как-то сказал, что сначала в западных зо-пах, а потом в ФРГ велась тридцатилетняя - то "горячая", то "холодная" - война против Советского Союза. Ее кульминационной точкой в результате как идеологического обострения, так и применения средств прямой преступной провокации стал 1953 год, а особенно события 17 июня *, имевшие целью вызвать новую волну антикоммунистической истерии и подстрекнуть к агрессии против Советского Союза, против ГДР.
Наша партия всеми силами противостояла этой массированной волне лжи и клеветы, но первоначально не могла преодолеть неразберихи в мыслях и чувствах западногерманского населения. Ведь тогда мало кто знал в Западной Германии о том (теперь это уже давно документально доказано в ФРГ и частично даже открыто признано в телевизионных передачах, посвященных 17 июня), что РИАС * и другие американские радиостанции вели систематическую подрывную и вредителе скую деятельность против ГДР, что западноберлинские "боевые группы" были вооружены оружием со складов всевозможных агентурных и эмигрантских организаций, что акты саботажа и террористические действия (вплоть до устройства железнодорожных крушений и отравления водопроводной воды) совершались специалистами-диверсантами из "Боевой группы борьбы с бесчеловечностью"! И делалось все это в сотрудничестве с военными секретными службами западных держав, с ведома, а во многих случаях и при прямой финансовой поддержке со стороны органов западноберлинского сената и боннского "министерства по общегерманским вопросам".
Подобная чудовищная игра на чувствах западногерманского населения велась и по вопросу о военнопленных. Хотя материалы немецких архивов и советские документы не оставляли уже больше никакого сомнения относительно судьбы сотен тысяч пропавших без вести немецких солдат и офицеров, в ФРГ их родственников и население об этом умышленно не информировали. Реакция сознательно оперировала колоссальными цифрами якобы задерживаемых в Советском Союзе немецких военнопленных, которые на самом деле уже давно погибли, они были принесены в жертву германским империализмом и милитаризмом.
ВЫБОРЫ В БУНДЕСТАГ В 1953 г.
В такой атмосфере проходили выборы в бундестаг 1953 г. Итоги их - и это было самое худшее - принесли 6 сентября абсолютное большинство ХДС/ХСС - 244 мандата из 485. ХДС/ХСС удалось выдать результаты созидательного труда западногерманского трудового
населения за результаты собственной дальновидной политики, за свое "экономическое чудо". Демагогической пропагандой о том, что ХДС/ХСС якобы выступала за дело мира, она замаскировала истинные цели своей агрессивной и реваншистской политики. Это удалось еще и потому, что на его стороне была помощь католического клира и влиятельных кругов протестантской церкви. К тому же ХДС/ХСС, как главная партия германского монополистического капитала, опиралась на аппарат власти, а также на американскую оккупационную державу и располагала огромными средствами для того, чтобы охватить своей пропагандой самые широкие слои населения. Это не только денежные, но и административные и пропагандистские средства государственного аппарата. Все это были методы, во многом напоминавшие гитлеровскую пропаганду, вновь введенную в действие для разжигания антикоммунизма и шовинизма в интересах реакции.
Мне вспоминается опыт многих товарищей, а также и мой собственный в ходе той избирательной борьбы. В Зальцгиттере пытались сорвать митинг, на котором я выступал. Для этого из всех прилегающих районов, частично на английских военных грузовиках, были доставлены эсэсовцы-иностранцы из бывшей дивизии "Викинг" и другие фашистские коллаборационисты, которые из-за своих военных преступлений и сотрудничества с нацистами не смогли вернуться в свою страну. Их как следует напоили, чтобы использовать для разгона и избиения участников митинга. То же самое пришлось испытать и Юппу Ледвону в Райне, где провокаторам, кроме того, помогала многочисленная немецкая полиция, Фрицу Рише в Брауншвейге, Гейнцу Реннеру в Оберхаузене, а также ораторам от нашей партии на многих собраниях и митингах.
И если мы, несмотря на это, все-таки проводили свои митинги, то обязаны этим самоотверженности членов нашей партии, а также поддержке со стороны многих беспартийных рабочих и молодежи, которые хотели знать наш политический ответ на вопросы, решавшиеся предстоявшими выборами.
СДПГ хотя и выступала на выборах против "Общего договора" и Европейского оборонительного сообщества (ЕОС), не противопоставила им никакой действительной альтернативы. Она вновь вела избирательную борьбу с позиций антикоммунизма, направляя свой главный удар против левых сил. В этом, а также в отклонении любых переговоров с ГДР руководство СДПГ было едино с правительственными партиями и, таким образом, действовало им на руку. В результате СДПГ едва удалось сохранить результаты выборов 1949 г.; она получила в бундестаге 151 место.
КПГ с тех пор в бундестаге больше представлена не была. Расчет реакции оправдался, посев антикоммунистической и шовинистической травли взошел пышным цветом. Кроме того, на многих избирателей отрицательно подействовала угроза запрещения нашей партии, и многие были озабочены тем, что мандаты коммунистов в бундестаге просто пропадут. И наконец (причем именно это явилось решающим для распределения мандатов), в 1953 г. был принят новый избирательный закон, который явился грубой манипуляцией против прогрессивных сил и значительно ухудшил их возможности добиться избрания своих депутатов по сравнению с первыми выборами в бундестаг.
Согласно пропорциональному избирательному праву, КПГ должна была бы иметь одного депутата от каждых 50 тысяч проголосовавших за нее избирателей, т. е. в итоге получить 12 мест. В результате распространения оговорки о минимально необходимых 5% голосов на результаты не только земельных выборов, но и выборов на всей территории ФРГ свыше 600 тысяч избирателей, проголосовавших за КПГ, были жульнически лишены своего представительства в парламенте. Таким образом, ХДС/ХСС со своими 45,2% голосов искусственно получил в бундестаге абсолютное большинство. Это позволило Аденауэру в еще большей мере, чем раньше, использовать своих партнеров по правительственной коалиции в качестве послушных исполнителей воли крупного капитала, а тем самым все непосредственнее воплощать в политические и военные решения усиливающиеся агрессивные устремления восстановленного западногерманского империализма.
Еще вечером в день выборов Аденауэр, опьяненный своим триумфом, призвал к "освобождению зоны" *. Затем, одно за другим, последовали те решения, которые надолго должны были определить место ФРГ в "холодной войне" и империалистическую "стратегию продвижения вперед": 1954 г.- подписание и 1955 г.-ратификация Парижских соглашений, вступление ФРГ в НАТО, создание "министерства обороны", первые поставки вооружения из США; 1956 г.- формирование первых соединений бундесвера, введение всеобщей воинской повинности, усиление требований о предоставлении бундесверу атомного оружия и, именно в этот самый период, запрет КПГ.
Опровергая утверждения буржуазной пропаганды о том, что выборы в бундестаг продемонстрировали одобрение населением аденауэровского курса, начавшийся 1954 год вновь проходил под знаком многочисленных выступлений прогрессивной общественности. Они были направлены прежде всего на то, чтобы сделать требование мирного решения германских дел очевидным для Берлинского совещания министров иностранных дел Советского Союза, Франции, Великобритании и США. Становилось все яснее: без осуществления лозунга "Немцы, за один стол!", без установления взаимопонимания между парламентами и правительствами обоих германских государств, без участия их представителей в международных совещаниях необходимых решений достигнуть невозможно.
Советский Союз, имея в виду меморандум Германской Демократической Республики о мирном решении германских дел от 30 января 1954 г., потребовал привлечения представителей обоих германских государств к участию в обсуждении вопросов, касающихся этих дел. Советский Союз предлагал провести народное голосование по вопросу об "Общем договоре", образовать временное общегерманское правительство, заключить мирный договор и осуществить свободные выборы. Все это должно было идти в одном русле с заключением общеевропейского договора о коллективной безопасности.
Западные державы отвергли все эти предложения. Английский министр иностранных дел выдвинул контрконцепцию, так называемый "план Идена". Хотя в нем и говорилось много о свободе, но в главном пункте будущее общегерманское правительство заранее лишалось свободы действий, ибо весь план был пронизан намерением присоединить "воссоединенную" Германию к НАТО.
Это никак не отвечало интересам безопасности нашего народа и остальных народов Европы, а потому было нереально. Суть возникшей альтернативы заключалась в следующем: ремилитаризация ФРГ и включение ее в империалистические военные пакты или создание миролюбивого общегерманского государства в рамках общеевропейской коллективной безопасности. Именно это решение должен был принять наш народ вопреки силам реставрации милитаризма в ФРГ.
Но не успели министры иностранных дел 18 января 1954 г. разъехаться по домам, как аденауэровское правительство нанесло следующий удар. Послушное ему большинство бундестага 26 февраля (против голосов СДПГ) приняло новое изменение конституции, позволявшее правительству ввести воинскую повинность с 18-летнего возраста, а также применять репрессивные меры к противникам ремилитаризации.
В ответ наша партия заявила, что правительство ФРГ срывает мирные международные переговоры. Наш призыв к усилению социальной и политической борьбы нашел широкий отклик. Состоялись многочисленные демонстрации и митинги протеста против подготовки к введению воинской повинности. Они особенно усилились, когда США как раз в тот момент стали размещать на территории ФРГ свои атомные пушки и другие виды оружия массового уничтожения. Наш призыв "Запретить атомное оружие!" был широко поддержан населением Брауншвейга, Гёттингена, Кёльна и Зальцгиттера, выступившим с внушительными демонстрациями. Годичное собрание кёльнских "Молодых социалистов" потребовало от СДПГ возрождения старых боевых традиций и решительного сопротивления любому перевооружению ФРГ. "Молодые социалисты" Южной Баварии единодушно высказались против введения воинской повинности. Земельный союз "Соколов" в Гамбурге призвал молодежь к отказу от несения военной службы.
И снова правительство Аденауэра ответило усиленным террором. В конце мая был отдан приказ об аресте ряда товарищей, участвовавших в выработке "Программы национального воссоединения", в том числе Фрица Рише, Вальтера Фиша, Рихарда Шерингера и Юппа Ледвона. Одновременно министры внутренних дел Баварии, Нижней Саксонии и Баден-Вюртемберга запретили западногерманским представителям участвовать в общегерманской встрече молодежи. Вдоль всей границы ФРГ были приняты строгие заградительные меры. Поезда из ФРГ зачастую задерживались, и западногерманская полиция, пограничная охрана и органы ведомства по охране конституции высаживали всех "подозрительных". Тем не менее во второй общегерманской встрече молодежи, прошедшей в Берлине в духе общей борьбы против милитаризма, за дружбу с молодежью всего мира, приняли участие 25 тысяч молодых граждан ФРГ.
Когда многие организации, профсоюзные группы, молодежные союзы, основанный д-ром Йозефом Виртом и Вильгельмом Эльфесом "Союз немцев", а также местные социал-демократические объединения и конференции функционеров снова поддержали идею народного опроса, правительство подтвердило свой принципиальный запрет на его проведение. Федеральный суд в Карлсруэ приговорил руководящих членов Главного комитета по проведению народного опроса Оскара Ноймана, Карла Диккеля и Вилли Бехтле к тюремному заключению сроком до трех лет, лишению права быть избранными в парламентские органы и другим дополнительным наказаниям.
Решающие по своим последствиям шаги были предприняты аденауэровским правительством осенью 1954 г. Это было заключение соглашения о включении ФРГ в НАТО в октябре 1954 г. и начало процесса по делу о запрещении КПГ 23 ноября 1954 г.
В Париже сессия Совета НАТО закончилась подписанием Парижских соглашений. Они состояли из целого пакета договоров, протоколов, решений, дополнительных заявлений и договоренностей. В их числе был т. н. "Германский договор", соглашение о пребывании войск западных держав в ФРГ, договор о "Западноевропейском союзе". Саарский статут, резолюция о вступлении ФРГ Б НАТО. К этому, после провала плана создания ЕОС в результате отклонения его французским Национальным собранием, добавилась заимствованная без существенных изменений часть "Общего договора" от мая 1952 г., в том числе о размещении войск западных держав на территории ФРГ и возмещении ею расходов на их содержание. Численность бундесвера была определена в размере до 500 тысяч человек; западногерманская армия должна была располагать самым современным наступательным оружием на земле, на воде и в воздухе. Был обойден содержавшийся даже в "Общем договоре" запрет ФРГ иметь атомное, биологическое и химическое оружие. Соответствующая статья формулировалась таким образом, чтобы оставить германскому милитаризму и его западным партнерам возможность свободно ввозить в ФРГ оружие массового уничтожения.
Всем своим содержанием Парижские соглашения, как только они вступили в силу, торпедировали любую мыслимую возможность объединения обоих германских государств. Ведь в соответствии с этим соглашением новое государство должно было быть создано по образцу ФРГ, оно должно было принять на себя все ее обязательства перед Западноевропейским союзом и стать составной частью НАТО.
ГАМБУРГСКИЙ СЪЕЗД КПГ В 1954 г.
Начало процесса против нашей партии с целью ее запрещения, а также Парижские соглашения, поспешно подписанные Аденауэром и уже в середице декабря незамедлительно принятые бундестагом в первом чтении, ясно обозначили те боевые задачи, которые нам предстояло обсудить на съезде КПГ, состоявшемся 28 - 30 декабря 1954 г. в Гамбурге в "Эрнст-Мерк-халле".
В своем приветственном слове товарищ Вилли Мон констатировал: съезд, в работе которого участвовало 537 делегатов с правом решающего голоса, пользуется в ФРГ симпатиями, далеко выходящими за рамки КПГ. С ним солидарны наши братские зарубежные партии. Делегацию СЕПГ возглавлял член Политбюро ЦК СЕПГ и заместитель председателя Народной палаты ГДР товарищ Герман Матерн. Товарищ Вилли Мон во вступительной речи сообщил: "В работе нашего съезда не может принять участие ряд товарищей, ибо им мешают антидемократические меры. К их числу принадлежат председатель нашей партии товарищ Макс Рейман, наши товарищи Оскар Нойман, Вальтер Фиш, а также члены Правления Фриц Рише, Юпп Ледвон, Юпп Ан-генфорт, Георг Гампфер, Карл Цемке, которые вопреки праву и закону брошены в тюрьму за свою борьбу за единую демократическую и миролюбивую Германию" 68. В общей сложности не смогли воспользоваться своим мандатом из-за судебного террора 23 делегата; многим делегатам предприниматели грозили увольнением и другими репрессиями.
Этими действиями реакция сама подтвердила то, что говорила наша партия в своих тезисах о последствиях Парижских соглашений внутри и за пределами страны: "Политика восстановления милитаризма ведет к уничтожению в Западной Германии демократических прав и свобод... Германские политики-реваншисты хотят захватить главенствующее положение в Западной Европе, чтобы подготовить нападение на ГДР, страны народной демократии и Советский Союз. Это привело бы к обострению всей обстановки в Европе и намного усилило бы опасность новой войны, которая явилась бы братоубийственнои войной немцев против немцев" 69.
С трибуны партийного съезда мы заранее заявили, что курс империалистической экспансии обречен на провал: "У германских милитаристов, даже в союзе с американскими империалистами, нет никаких шансов в третий раз подвергнуть народы Европы ограблению и угнетению. Они не получат никакой возможности уничтожить мирные завоевания Германской Демократической Республики... Московское совещание недвусмысленно показало: опираясь на свой исторический опыт, миролюбивые народы не пойдут ни на какие уступки германскому империализму и не дадут застигнуть себя врасплох. В декларации Совещания европейских социалистических государств по вопросу обеспечения мира и безопасности в Европе говорится: "Любая попытка нападения, любая попытка развязать войну и нарушить мирную жизнь наших народов получит уничтожающий отпор"" 70.
Мы противопоставляли опасному курсу милитаристских и империалистических сил конструктивные предложения Советского Союза, ГДР и других социалистических стран и указывали на то, что наши собственные интересы полностью совпадают с потребностью народов в мире и коллективной безопасности, с их требованиями добрососедских отношений, основанных на принципах мирного сосуществования государств с различными общественными системами.
Решение этих вопросов зависело в ФРГ от того, какой ориентации будет придерживаться рабочий класс, и особенно социал-демократические товарищи. В отчетном докладе Правления КПГ, сделанном товарищем Вилли Моном, мы констатировали: "Весь опыт социал-демократии говорит о том, что милитаризм является смертельным врагом рабочего класса, а тем самым и рабочих - социал-демократов, что его восстановление в Западной Германии ведет лишь к усиленной эксплуатации и подавлению народа, в первую очередь рабочего класса, а также к усилению опасности войны. Этот вывод сделан и обоснован социал-демократическими партийными организациями и конференциями в многочисленных запросах партийному съезду СДПГ... Процесс против КПГ также показал многим социал-демократам степень той опасности, которая исходит для рабочего класса и его организаций от германских монополистов и милитаристов, а также от аденауаровского правительства... Рабочие - социал-демократы говорят, что перед лицом грозящей опасности ремилитаризации и все более наглых действий милитаристов необходимо подкрепить парламентскую оппозицию фракции СДПГ в борьбе против Парижских соглашений внепарламентскими действиями. Они полны решимости сделать своим боевым лозунгом слова Бебеля: "Этой системе - ни единого человека и ни единого гроша!" " 71
Мы заявили: "Коммунисты приветствуют и поддерживают все шаги СДПГ, направленные против Парижских соглашений, против восстановления германского милитаризма и против сепаратных военных пактов, на установление взаимопонимания между немцами и великими державами для мирного решения германского вопроса и на заключение пакта коллективной безопасности... КПГ готова сотрудничать с СДПГ в решении жизненных вопросов рабочего класса и нации. Мы заявляем, что в этот решающий час германской истории, перед лицом грозящей опасности возрождения германского империализма... следует отодвинуть на задний план все разделяющее социал-демократов и коммунистов и что на первом плане сегодня стоит объединяющее их с целью вместе разбить милитаризм и спасти Германию и мир" 72.
Нам пришлось отметить, что в вопиющем противоречии с этим верхушка СДПГ продолжала и дальше тот курс, который мог лишь ослабить рабочий класс: "Вместо совместных действий немецкого рабочего класса руководство СДПГ, как заявил Олленхауэр, ориентируется "на Запад". Но там у власти находятся монополисты и империалисты, от которых, как свидетельствует опыт, рабочим ничего хорошего ждать не приходится... Двойственность политики руководства СДПГ проявляется и в том, что хотя оно и указывает на признаки все более авторитарного развития и реставрации в Западной Германии старых реакционных сил, однако называет государство монополистов и милитаристов демократическим. Это приводит рабочих к ложному представлению, будто они могут ожидать от этого государства демократических прав и свобод, которые они в действительности могут обеспечить и расширить только путем борьбы против смертельных врагов демократии - монополистов и милитаристов и против покушений государственной власти на права рабочих" 73.
Исходя из основополагающей идеи общности наших интересов и нашей борьбы за демократию, мир и социальный прогресс, я в своем заключительном слове, которое делегаты все же смогли услышать, сказал: "Наш партийный съезд служит выражением воли народных масс Западной Германии всеми силами бороться против ратификации и осуществления Парижских соглашений, против восстановления германского милитаризма, на мирное объединение Германии на демократической основе и заключение общеевропейского пакта о коллективной безопасности. Он продемонстрировал решимость рабочих не потерпеть нового перекладывания бремени вооружения на плечи трудящихся, не допустить вновь развития по пути разрушения демократии, по пути войны. Он выразил решимость молодежи никогда больше не идти по пути солдатчины в империалистической армии наемников, ни в коем случае не стрелять в своих немецких братьев, никогда не поднимать руку для нападения на соседние с нами народы. Особое значение нашего партийного съезда состоит в том, что мы - единственная в Западной Германии партия, показывающая рабочему классу и нашему народу не только смертельную угрозу, которую навлекают на них германские милитаристы и реваншистские политики Парижскими соглашениями, но и приемлемый, надежный выход, который может отвратить от нашего народа огромные опасности и страдания, тот путь и те силы, которые смогут обеспечить его мирное будущее" 74. Единственная сила, способная возглавить наш народ в борьбе за счастливое будущее,- рабочий класс. В борьбе за спасение демократии и мира он создает условия своего собственного освобождения. "Ради их собственного спасения... мы горячо призываем рабочих и наш народ: не позволить милитаристам еще раз разгромить рабочий класс и выступить в разбойничий поход на Европу, Не допустить, чтобы с немецкой земли в третий раз началась война. Она была бы равносильна разрушению европейской цивилизации на большей части континента, превращению Западной Германии в зону огня и уничтожения" 75.
"ДВИЖЕНИЕ ЦЕРКВИ СВ. ПАВЛА"
В последующие недели и месяцы призыв нашей партии получил широкий отклик. Уже в середине января 1955 г. в Бремене, Франкфурте-на-Майне, Пирмазенсе и Ванне-Айкеле состоялись внушительные демонстрации. Земельно-окружная конференция ОНП в Баварии от имени 900 тысяч членов профсоюзов приняла программу борьбы против ремилитаризации с требованием народного опроса и народного голосования, а также защиты противников военной службы.
Когда монополистический воротила Рёйш обвинил профсоюзы в "жестоком вымогательстве" за их требование участия в управлении предприятиями, 30 тысяч металлистов и горняков, поддержанные главными правлениями своих профсоюзов, немедленно ответили на это однодневной забастовкой протеста. Затем 22 января последовала самая крупная политическая массовая стачка более чем 800 тысяч рурских горняков и металлургов. Она была направлена против провокационных попыток монополистического капитала в связи с форсированием; вооружения все более урезывать права рабочих, их производственных советов и профсоюзов.
Под воздействием этих активных выступлений масс в первые недели 1955 г. стало развиваться широкое сотрудничество между рабочим движением и влиятельными представителями интеллигенции, буржуазных и церковных кругов. Так, в состав группы инициаторов созыва 29 января собрания противников Парижских соглашений в церкви св. Павла ("Паульскирхе") вошли деятели различных политических направлений - от председателя ОНП Вальтера Фрайтага и председателя СДПГ Эриха Олленхауара и Густава Хейнемана до профессоров Гельмута Гольвицера, Ренаты Римек и Альфреда Вебера. Собрание единогласно приняло "Немецкий манифест", в котором правительство Аденауэра обвинялось в том, что оно Парижскими соглашениями углубило раскол Германии и усилило опасность войны в Европе. Но и здесь влияние социал-демократических политиков привело к уступке реакции в решающем пункте - в вопросе о согласии западногерманской стороны на предложения ГДР о достижении взаимопонимания: руководство СДПГ по-прежнему оставалось при своем "нет". Кроме того, оно стремилось под любыми предлогами отстранить коммунистов от руководства "движением церкви св. Павла".
Собрание в церкви св. Павла дало в дальнейшем новые импульсы к самым широким массовым действиям, которые когда-либо имели место в антимилитаристской борьбе в ФРГ. При этом наша партия не давала сбить себя с твердой линии попытками внести в движение антикоммунистические тенденции; она последовательно вдохновляла и поддерживала все антимилитаристские акции. Участие коммунистов следует оценить особенно высоко еще и потому, что в это время наша партия находилась под гнетом процесса о ее запрещении; все большему числу руководящих товарищей приходилось вести свою деятельность в условиях полулегальности или даже нелегальности. Меры против нашей партии противоречили закону и конституции, но для правительства Аденауэра они служили важным рычагом для того, чтобы тормозить развитие народного движения именно в эти решающие месяцы.
В феврале производственный совет заводов Форда в Кёльне обратился с протестом против Парижских соглашений к депутатам бундестага. Во Франкфурте-на-Майне вышли на улицы 6 тысяч граждан, в Билефельде - 15 тысяч, в Дортмунде и Мюнхене - по 20 тысяч. Среди потока телеграмм, адресованных бундестагу, находились и резолюции производственных советов нюрнбергских заводов Сименса, собраний представителей профсоюза металлистов Штутгарта и Швеннингена, производственного совета золингенских "Кронпринцверке", местного комитета ОНП Эслингена и др.
Когда правительственные партии в конце февраля поставили на повестку дня ратификацию Парижских соглашений, дело дошло до забастовок протеста, например в Крефельде и Ремшайде. Из Саарбрюкена, Фёль-клингена, Нойнкирхена и других мест в Бонн прибыли делегации, которые от имени своих бастующих коллег выразили протест против ратификации Парижских соглашений. Прогрессивные профсоюзы увязывали политические вопросы с требованием 15-процентного повышения заработной платы, добивалась которого в Сааре всеобщая забастовка 310 тысяч рабочих и служащих. Правительство уже не раз во многих местах безжалостно расправлялось с демонстрантами при помощи полицейской силы. Теперь столица ФРГ Бонн превратилась в настоящий военный лагерь. Прикрываясь от давления народных масс вооруженной силой, правительство поспешило провести в бундестаге второе и третье чтение Парижских соглашений. 27 февраля состоялись заключительные голосования. Вопреки голосам СДПГ и некоторых других депутатов Парижские соглашения были ратифицированы. После депонирования ратификационных грамот странами-участницами Парижские соглашения, а с ними и ремилитаризация ФРГ и ее присоединение к НАТО 5 мая 1955 г. вступили в силу. Однако верхушка СДПГ обосновывала свое отклонение Парижских соглашений отнюдь не с последовательно антимилитаристских позиций. Она не отвергала принципиально вступления ФРГ в НАТО, а лишь хотела отсрочить его, пока не будут исчерпаны все возможности переговоров об объединении Германии. При этом руководящие социал-демократические политики вполне откровенно высказывали ту точку зрения, что объединенная Германия, как это уже предусматривалось планом английского министра Идена, станет членом НАТО.
Между тем насчет действительной альтернативы никакого сомнения быть не могло. Сразу же после ратификации бундестагом Парижских соглашений, но еще до вступления их в силу правительство ГДР, перед лицом грозящего бедствия, обратилось к бундестагу, ландтагам, районным и городским парламентам, а также ко всем руководящим органам ОНП в Федеративной Республике Германии с призывом: пусть народ сам, как это предложил премьер-министр ГДР Отто Гротеволь, сделает выбор между манифестом, принятым в церкви св. Павла, и аденауэролским курсом, между мирным объединением посредством свободных общегерманских выборов и Парижскими соглашениями, которые навсегда блокируют любую мыслимую возможность объединения. Последовательно проводя курс аденауэровского правительства и грубо игнорируя полю народа, христианско-демократический председатель бундестага Ойген Гер-стенмайер не пожелал даже принять это обращение. Было ясно: возродившийся германский империализм открыто и непосредственно перешел к политике своего "решения германского вопроса" путем угроз силой и применения силы. Мы стояли перед опасностью, что в центре Европы, с немецкой земли, может быть снова развязана война. Не допустить этого - вот что должно было отныне в первую очередь определять нашу политику в интересах рабочего класса и нашего народа.
Именно потому, что агрессивные силы западногерманского капитала и его аденауэровское правительство знали это, они в августе 1956 г. запретили нашу партию. Все события, предшествовавшие приговору Федерального конституционного суда, говорят о том, что приговор был не правовым, а противоправным актом. В связи с приказом о моем аресте и неприемлемыми условиями мне, избранному председателю партии и ее представителю на процессе, не дали защищать перед судом права КПГ. В качестве других представителей КПТ суду были названы Вальтер Фиш, Юпп Ледвон и Фриц Рише. Двое последних находились в заключении, им пришлось готовиться к процессу в камере, и на каждое заседание их доставляли из тюрьмы. Только в зале суда они получали возможность вести необходимые беседы с адвокатами. Поскольку был отдан приказ и об аресте Вальтера Фиша, суд согласился предоставить ему "свободный проход". Это значило: его не арестовали, но он имел право покидать Карлсруэ только с разрешения Федерального конституционного суда. Ему категорически запрещались публичные выступления или интервью прессе и радио. К этому добавлялись противоречащие процессуальным нормам встречи председателя суда Вннтриха с Аденауэром, т. е. с представителем противной стороны 76. Когда затяжка процесса и вынесения приговора стала угрожать выполнению аденауэровского графика вооружения, тогдашний федеральный министр внутренних дел Шредер предложил бундестагу изменить закон о Федеральном конституционном суде. Предлагавшийся закон об изменении предписывал, чтобы все не решенные первым сенатом суда дела, если приговор по ним не будет вынесен до 31 августа 1956 г., автоматически были переданы второму сенату. Это являлось прямым давлением на первый сенат с целью обязать его вынести приговор до указанного срока.
Приговор был объявлен 16 августа 1956 г.- в тот самый момент, когда закон о введении всеобщей воинской повинности положил начало созданию 500-тысячной армии и восстановленный западногерманский империализм был полон решимости форсировать свое вооружение, даже выходя за рамки Парижских соглашений, вплоть до рывка к атомному оружию. В этом смысле запрещение КПГ явилось последовательным актом реакции. Теперь кладбищенская тишина внутри страны должна была вновь сопровождать возрождение германского милитаризма.
* * *
Вели ли те реальности, которые были созданы к середине 50-х годов в результате восстановления империализма и милитаризма в ФРГ, к решающему изменению политической ситуации? Да, центральный до тех пор вопрос об объединении Германии в демократическое государство больше не мог стоять в повестке дня.
Стало ясно, что империалистическую Федеративную Республику Германии и социалистическую Германскую Демократическую Республику уже невозможно объединить в одно государственное образование. Между ними могли существовать не какие-то "особые" отношения, а лишь общепризнанные международным правом отношения между двумя суверенными государствами. Эти отношения должны были базироваться на мирном сосуществовании государств с различным общественным строем. Только так можно было разрешить главную задачу, состоявшую в том, чтобы обеспечить мирное добрососедское существование немцев обоих государств. К середине 50-х годов все возможности переговоров о единстве Германии оказались исчерпаны, все, что могло служить делу мира, совместному демократическому будущему немецкого народа, было правящим классом ФРГ отвергнуто. Силы, выступавшие в ФРГ за принятие решений за столом переговоров, были загнаны в подполье, запрещены, подвергнуты преследованию.
Германский империализм сделал свой выбор в пользу "политики силы", против компромиссного смягчения противоречий путем политических встреч и переговоров. Носители экономической и политической власти в ФРГ предпочли эту альтернативу, исходя из убеждения в том, что, выступая на стороне империализма США, они смогут не только стереть с географической карты ГДР - цель № 1 их агрессии, но и в третий раз, теперь уже с успехом, поставить в повестку дня свои старые агрессивные цели установления "нового порядка" в Европе. Для них война все еще оставалась продолжением политики другими средствами.
Дело доходило до серьезных кризисов, и не раз была близка опасность, что из очага реваншизма вспыхнет пламя третьей мировой войны, означающей атомное уничтожение. Этого не произошло благодаря растущей силе социализма и его разумной политике обеспечения защиты своих стран и своего созидательного труда. Это давало новые импульсы стремлению народов капиталистических стран, не в последнюю очередь также Западной Европы и ФРГ, к миру.
В результате твердолобой и давно обанкротившейся империалистической политики "отбрасывания", длившейся полтора десятилетия, межгосударственные отношения зашли в тот тупик, в который их загнали "холодная война" и гонка вооружений, угроза и применение силы. Однако соотношение сил за это время настолько изменилось в пользу социализма, что Западу пришлось полностью выбросить за борт свои прежние иллюзии насчет собственного военного превосходства.
Этот процесс был ускорен кризисными явлениями в капиталистическом лагере. Мечты о вечном росте производства рассеялись перед суровой действительностью экономических, валютных и финансовых кризисов. Иллюзия об общественной гармонии в условиях империализма рассеялась, натолкнувшись на растущее сопротивление, особенно со стороны молодежи, той системе, которая не может дать никакого ответа на вопрос о смысле жизни. В военной области кризис достиг своей наивысшей точки в результате тех преступлений и массовых убийств, которые творил империализм США во Вьетнаме, а затем в результате его поражения.
Итак, именно социализму, героической национально-освободительной борьбе, твердости революционного рабочего движения и всех миролюбивых сил обязаны мы тем, что сегодня стоим перед новым этапом европейского и мирового политического развития.
Московский и Варшавский договоры, соглашение по Западному Берлину и Договор об основах отношений между ФРГ и ГДР открыли важпый этап международного развития. При этом Федеративная Республика Германии не потеряла ничего, что она имела или на что имела право. Ей пришлось расстаться лишь со своим враждебным делу мира и провокационным по отношению к ГДР притязанием на исключительное представительство всех немцев, со своими агрессивными территориальными требованиями к соседям на Востоке. Если эти договоры благодаря твердой решимости населения ФРГ будут наполнены жизнью, то они укажут путь в будущее, построенное на базе добрососедских отношений со странами мировой социалистической системы. Новые, еще несколько лет назад немыслимые перспективы открываются благодаря совещанию по вопросам безопасности и сотрудничества в Европе. Между Советским Союзом и США заключены соглашения, призванные уменьшить опасность атомной войны, устранить мрачные тени, нависшие над будущим человечества.
Все это достигнуто при продолжающемся существовании империализма, которому органически присущи угроза делу мира, агрессивность, тенденция к войне. И на этот счет мы, как и раньше, не должны заблуждаться. Новые империалистические провокации на Ближнем Востоке, преступления колониализма в Африке и Азии, путчи и попытки путчей от Греции до Чили - все это говорит своим недвусмысленным и предостерегающим языком. Все основания для бдительности народных масс имеются и в ФРГ. Правительство ее еще не предприняло ровным счетом ничего для того, чтобы ограничить власть монополий, и прежде всего военно-нромышлеиного комплекса. Напротив, и при возглавляемых социал-демократами правительствах военные ассигнования каждый год побивают все новые рекорды. Но не империализм, а социализм определяет ныне главные линии мирового развития. Сегодня у нас гораздо больше возможностей преградить путь империализму, воспрепятствовать милитаризму, взять твердый курс на мир, международное сотрудничество и социальный прогресс. Мы живем в век перехода от капитализма к социализму. Веря в рабочий класс, в молодежь, в прогрессивные силы нашей страны, я убежден, что это развитие не обойдет стороной и Федеративную Республику Германии.
Мировая мемуарная литература обогатилась новым интересным произведением - воспоминаниями товарища Макса Реймана, видного деятеля немецкого и международного коммунистического движения.
Вся жизнь М. Реймана - это мужественная борьба за торжество идей марксизма-ленинизма, за интересы своего народа, за укрепление мирового коммунистического движения. Его хорошо знают на родине и далеко за ее пределами. Он относится к той несгибаемой когорте борцов-коммунистов, чьи дела будут служить ярким примером для многих поколений людей.
М. Рейман - подлинный сын трудового народа. Он родился 31 октября 1898 г. в городе Эльбинге (бывшая Восточная Пруссия) в семье рабочего. Атмосфера труда, борьбы за дело рабочего класса окружает его буквально с самого детства. Юношей поступает он на судостроительные верфи, с головой окунается в рабочую среду, получает первую трудовую и политическую закалку.
Политическая активность М. Реймана, его понимание нужд своих товарищей-рабочих, готовность бороться за их интересы приводят к тому, что совсем еще молодым человеком он становится одним из вожаков союза металлистов родного города. В 18 лет М. Рейман уже активно участвует в революционной деятельности союза "Спартак". Он тщательно изучает марксистскую литературу, знакомится с идеями и делами выдающихся революционеров А. Бебеля, К. Либкнехта, Р. Люксембург.
В 20 лет М. Рейман впервые испытал то, что столь часто выпадает на долю революционера,- тюремное заключение. Его приговаривают к году лишения свободы за революционную деятельность. В камере кёнигсбергской тюрьмы молодой революционер еще раз осмысливает тот путь, на который он вступил, и приходит к твердому убеждению: путь борьбы за дело людей труда - единственно правильный, единственно возможный для него, немецкого рабочего-марксиста.
Бурная осень 1918 г. в Германии приводит к резкому подъему революционного движения. В горниле Ноябрьской революции в самом конце 1918 г. рождается Коммунистическая партия Германии. Она становится важной политической силой, с которой в той или иной степени связано все последующее развитие страны.
В мировом коммунистическом движении нет отрядов, чей путь к идеалам коммунизма устлан розами. Борцы за новое общество встречают ожесточенное сопротивление реакции. Немецкая буржуазия в ее борьбе против революционного движения проявила себя крайне антигуманно и жестоко. Убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург, зверства капповцев - это лишь немногие примеры бесчеловечных методов контрреволюции, методов, доведенных немецкой реакцией до изуверской изощренности в годы фашизма. И, разумеется, первыми, на кого обрушивались волны террора и насилия, были немецкие коммунисты.
С первых дней существования и борьбы Компартии Германии М. Рейман в ее рядах. Он становится участником и свидетелем всех ее дел, вместе с партией переживает и успехи, и трудности. И какими бы мрачными ни были для немецких коммунистов времена, М. Рейман всегда являл собой пример мужества, самоотверженности, готовности бороться до конца. В 1920 г. он переселяется в Рурскую область - этот важнейший центр промышленного производства и классовой борьбы Германии. Здесь в городе Алене поступает работать на одну из шахт. Используя уже накопленный опыт борьбы, М. Рейман активно включается в партийную работу среди рурских горняков и металлистов.
По заданию руководства КПГ М. Рейман сосредоточивает свое основное внимание в это время на работе в профсоюзах. Рабочие охотно избирают М. Реймана на различные профсоюзные посты, ибо видят в нем последовательного и принципиального защитника их интересов. В 1932 г. товарища Реймана выдвигают на пост секретаря "Революционной профсоюзной оппозиции" Рурской области - боевой профсоюзной организации рабочего класса. К этому времени М. Реймана уже хорошо знают в Руре. Его самоотверженная работа приносит рабочему-коммунисту уважение и авторитет.
Начало 30-х годов в Германии принесло резкое обострение классовых битв. Монополистическая буржуазия, убедившись в неспособности осуществить свои империалистические цели вовне и решить задачу эффективного подавления нараставшего революционного движения внутри страны в условиях буржуазно-демократического режима, взяла курс на установление фашистской власти, т. е., по определепию Коминтерна, открыто террористической диктатуры наиболее реакционных, наиболее империалистических элементов финансового капитала. Немецкие коммунисты вели отчаянную, неравную борьбу с наступавшим фашизмом, опиравшимся на финансовую поддержку крупной буржуазии, на возможности буржуазного аппарата государственной власти. Им не удалось добиться единства действий рабочего класса из-за непоследовательной, соглашательской по отношению к классовому врагу политики лидеров немецкой социал-демократии. Как указывал Г. Димитров, "фашизм смог прийти к власти прежде всего потому, что рабочий класс вследствие политики классового сотрудничества с буржуазией, которую вели вожди социал-демократии, оказался расколотым, политически и организационно разоруженным перед лицом наступающей буржуазии. Коммунистические же партии были недостаточно сильны, чтобы помимо и против социал-демократии поднять массы и повести их на решительный бой против фашизма" *.
М. Рейман был в первых рядах тех, кто всего себя отдавал борьбе с надвигавшейся нацистской опасностью. Он в самой гуще рабочего класса, там, где борьба против фашистов принимала самые острые формы.
Придя к власти, фашисты обрушили на страну волну террора, которого еще не знала история. В первую очередь он был направлен против Коммунистической партии Германии. Коммунистов бросали в тюрьмы и лагеря смерти, подвергали пыткам, уничтожали морально и физически. Но они не сдавались, не прекращали антифашистской борьбы даже тогда, когда, казалось, для нее не было никаких возможностей. Вместе с товарищами по партии М. Рейман уходит в подполье, выполняет многие опасные поручения руководства партии в Рурской области, в Берлине, в других местах страны.
В 1938 г. гестапо напало на след М. Реймана и вскоре арестовало его. Потянулись страшные годы заточения. Вначале это была тюрьма в Дортмунде, затем печально знаменитый концлагерь Заксенхаузен. Здесь все было направлено на то, чтобы, подавив волю заключенного, выжав остатки его физических сил, обречь рано или поздно на смерть. Выжить в фашистском концлагере могли лишь те, кто находил путь к товарищам, кто сплачивался, организовывался и противопоставлял нацистским палачам коллективную волю борцов, их неистребимое стремление к жизни, действию, борьбе.
Немецкие коммунисты, антифашисты других стран стремились превратить концлагеря в арену организованной антифашистской борьбы. Их возможности были крайне ограниченны. Но уже то, что они сплачивались, создавали подпольные организации, налаживали систему товарищеской помощи, предопределяло их конечную победу - победу жизни над смертью, которую сеял фашизм. В Заксеахаузене образуется подпольный антифашистский комитет. М. Рейман становится одним из его самых активных членов. Комитет руководит разветвленной, хорошо законспирированной лагерной организацией, которую фашистам не удалось раскрыть.
В октябре 1944 г. по решению подпольного комитета Заксенхаузена М. Рейману устраивается перевод в другой концлагерь - Фалькензее. Здесь он возглавил антифашистскую организацию, которая начала готовиться к активным действиям. Получив сведения о подходе советских войск, антифашисты Фалькензее подняли восстание, разоружили охрану СС, а затем передали лагерь наступавшим частям Советской Армии. Через несколько дней М. Рейман был в освобожденном Берлине, где вместе с В. Пиком, В. Ульбрихтом и другими немецкими коммунистами активно включился в борьбу теперь уже за организацию и обновление жизни на немецкой земле, освобожденной от власти фашизма.
Вскоре руководство партии приняло решение о том, что М. Рейман должен вернуться в Рурскую область, где он жил и работал до захвата нацистами власти.
Воспоминания М. Реймана относятся, главным образом, к тому периоду, когда в освобожденной от фашизма Западной Германии решался вопрос: по какому пути пойдет в ней развитие - по пути создания новых демократических условий, как это предусматривалось Потсдамским соглашением, или по пути восстановления власти монополистического капитала, возрождения империалистических сил со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Западная Германия с первых же послевоенных дней становится ареной ожесточенных классовых сражений. Позиции монополистического капитала после разгрома фашизма оказались серьезно подорванными. Но ему на помощь поспешил монополистический капитал западных стран. Обладая всей полнотой власти в западных зонах оккупации, представители трех держав восстановили там позиции крупной буржуазии, а затем вместе с ней поставили страну на курс, который не отвечал интересам ее населения, делу ее демократизации. Западногерманские коммунисты, только что вышедшие из нацистских застенков, оказались в обстановке подъема новой волны антикоммунизма. Она порождалась общим курсом западных держав на развязывание "холодной войны" против Советского Союза, их стремлением вместе с западногерманской реакцией воспрепятствовать рождению новых демократических основ жизни, которые принимали все более определенные контуры в тогдашней советской оккупационной зоне.
М. Рейман хорошо показывает программные установки коммунистов того времени и их практические действия. А действовать было крайне трудно. Коммунистов подвергали репрессиям, преследованиям. Партии не давали помещений, лишали возможности пользоваться типографиями, отказывали в бумаге для печатания материалов, затрудняли получение транспортных средств. И все же, работая в крайне неблагоприятных условиях, КПГ сумела в первые послевоенные годы стать одной из ведущих политических партий Западной Германии. Даже такой антикоммунист, как К. Аденауэр, в своих мемуарах, написанных на склоне лет, был вынужден признать, что коммунисты в западных зонах оккупации начали действовать и раньше и активнее других партий. Влияние КПГ, особенно в промышленных областях с рабочим населением, значительно выросло. Несмотря на всяческие препятствия со стороны оккупационных властей, трудящиеся избирали коммунистов в местные органы управления.
Решающим фактором, оказавшим негативное воздействие на развитие рабочего движения и резко изменившим условия борьбы в Западной Германии, стало то обстоятельство, что рабочий класс оказался расколотым. Коммунисты сразу же по окончании войны взяли курс на единство действий с социал-демократами. Однако достигнуть этого удалось лишь в советской оккупационной зоне. Здесь в апреле 1946 г. была создана Социалистическая единая партия Германии, в которой на равноправной основе объединились коммунисты и социал-демократы.
Процесс объединения захватил и западные зоны оккупации. Повсеместно создавались единые комитеты. Коммунисты и социал-демократы действовали вместе в коммунальных органах власти, в некоторых земельных правительствах. Этот процесс был, однако, насильственно приостановлен западными оккупационными державами. К руководству социал-демократической партией был приведен Курт Шумахер, которому при прямой поддержке военных администраций удалось отколоть западногерманскую часть СДПГ от руководства партии в Берлине, а затем поставить ее на позиции антикоммунизма. Западногерманской буржуазии и правому руководству СДПГ при поддержке западных оккупационных держав удалось постепенно оттеснить коммунистов с важных позиций, заразить ядом антикоммунизма значительные слои населения, в том числе и рабочего класса. Это привело в конечном итоге к тому, что власть оказалась в руках реакционных кругов Западной Германии. Они взяли курс на создание сепаратного западногерманского государства, где господствующие позиции занял монополистический капитал, курс на последующую милитаризацию страны и выдвижение реваншистских требований в качестве основной политической доктрины. Буржуазные историки ФРГ и других западных стран написали не один том трудов о расколе Германии. Красной нитью в большинстве буржуазных исследований проходит мотив о том, что в расколе Германии повинны Советский Союз и Германская Демократическая Республика. Маке Рейман - очевидец и непосредственный участник политических событий того времени - шаг за шагом восстанавливает историческую правду, вскрывает, кому и зачем нужен был раскол Германии, с фактами и документами показывает борьбу Советского Союза, ГДР и западногерманских коммунистов за сохранение государственного единства страны. Раскол Германии оказался не только выгодным, но и необходимым как империалистическим кругам западных держав, так и западногерманскому монополистическому капиталу. Оп явился продуктом классовых интересов международного империализма и буржуазии Западной Германии. Она могла восстановить свои силы и вновь прийти к власти лишь на территории, которая была оккупирована армиями капиталистических государств Запада. И она сознательно пошла на создание сепаратного западногерманского государства.
Разумеется, западногерманская буржуазная пропаганда замалчивала эти главные мотивы. Она всячески поддерживала у широких масс населения иллюзию о том, что правящие круги Западной Германии якобы "борются за воссоединение". А на самом деле они делали все возможное, чтобы сначала создать Федеративную Республику Германии, затем включить ее в систему военно-политических союзов Запада и осуществить ремилитаризацию страны. Все это в конечном итоге привело к тому, что между двумя германскими государствами, образовавшимися на территории бывшей Германии, был вырыт непроходимый ров. В ФРГ власть оказалась в руках реакционных империалистических кругов, а в ГДР, родившейся в результате антифашистско-демократических преобразований в советской зоне оккупации, правящей силой стал рабочий класс в союзе с трудящимися крестьянами.
М. Рейман убедительно показывает, как прогрессивные силы Западной Германии, и прежде всего коммунисты, а также правительство и общественность ГДР долгие годы противостояли раскольническим попыткам реакционных кругов ФРГ и вели упорную борьбу за единую демократическую Германию. Западногерманские коммунисты сняли вопрос о воссоединении лишь тогда, когда реальностью стало существование двух германских государств с противоположными общественными системами, входящих в две различные военные организации, причем правящие круги одного из них, а именно ФРГ, открыто выдвинули реваншистские притязания на поглощение Германской Демократической Республики и ликвидацию ее социалистических завоеваний.
В 50-е годы главное место в деятельности Компартии Германии заняла борьба против возрождения милитаризма в ФРГ и развития реваншистских идей, которые активно выдвигались правыми силами, и прежде всего ХДС/ХСС, стоявшими у власти в Бонне. Коммунисты разъясняли трудовому населению, что создание сильного бундесвера (а он вскоре стал практически сильнейшей армией в Западной Европе) в сочетании с требованием боннских правящих кругов о пересмотре территориального положения в Европе, сложившегося после разгрома фашистской Германии, чревато огромной опасностью для дела мира и безопасности в Европе. КПГ развертывала широкие общественные акции против милитаризации. Члены партии были самыми активными участниками всех антимилитаристских движений.
В этой борьбе коммунисты стремились найти общий язык с социал-демократами. Руководители СДПГ отвергали любые предложения коммунистов о совместных действиях. Однако в низовых организациях картина была иной. Здесь коммунисты и социал-демократы шли в одних рядах. Они совместно участвовали в массовых антимилитаристских акциях, организовывали трудящихся на борьбу против ремилитаризации.
Антимилитаристское движение 50-х годов не смогло заставить правящие круги ФРГ отказаться от планов возрождения военной мощи. Однако оно существенным образом затормозило их осуществление. Это явилось серьезным успехом антимилитаристских сил, успехом коммунистов, которые были душой и наиболее активной силой движения против ремилитаризации страны.
Ожесточенные классовые схватки развернулись в ФРГ в связи с планами создания Европейского оборонительного сообщества. Силам мира удалось не допустить создания этого военного блока. Но вслед за этим были разработаны Парижские соглашения и планы включения ФРГ в НАТО.
КПГ в то время была единственной политической партией в ФРГ, которая последовательно и целеустремленно боролась против военных планов Бонна, раскрывала всю опасность вступления страны в военно-политические блоки западных держав. Но к голосу коммунистов тогда не прислушались. Лидеры социал-демократов и профсоюзов, выступавшие в общем против ремилитаризации, ограничивались расплывчатыми решениями и полумерами. Они не решились на открытый и прямой призыв к массам, к трудовым слоям населения. В результате прогрессивные силы ФРГ оказались недостаточно сплоченными, чтобы выиграть сражение, развернувшееся вокруг подписания Парижских соглашений. Они вступили в силу. ФРГ была включена в НАТО. Политика "с позиции силы" стала на длительный период государственной доктриной ФРГ, превратил ее в один из главных очагов напряженности в Европе.
Макс Рейман доводит свои воспоминания до момента запрета Коммунистической партии Германии в августе 1956 г. Он не оставляет сомнений в том, какими причинами руководствовалось правительство Аденауэра, организовавшее процесс против КПГ и добившееся того, что конституционный суд лишил коммунистов возможности действовать в качестве легальной политической партии, боннская реакция спешила разделаться с той силой, которая решительно выступала против ее милитаристских и реваншистских планов, требовала отказа от "политики силы", признания политических и территориальных реальностей в Европе, установления добрососедских отношений с Советским Союзом, ГДР и другими социалистическими странами. Ей неугодна была партия, которая требовала средства, выкачиваемые из кармана людей труда и ассигнуемые на военные расходы, обратить на нужды самих трудящихся, партия, которая последовательно выступала против монополистического капитала, отстаивала социально-экономические интересы и демократические права рабочего класса и всех трудовых слоев населения ФРГ.
После запрещения компартии буржуазная пропаганда объявила, что для коммунистов отныне и навсегда нет места в политической и общественной жизни Федеративной Республики Германии. Людям внушалось, что ФРГ превратилась в государство "всеобщего благоденствия" и "классового мира", что капиталисты и рабочие не классовые противники, а "социальные партнеры", имеющие одни и те же цели.
Жизнь быстро опровергла эти измышления. Классовая борьба в мире капитала не может прекратиться, какие бы декларации и теории ни придумывали апологеты буржуазии. Невозможным оказалось и прекратить деятельность коммунистов, даже поставив их вне закона.
Первые годы после запрета стали для Компартии Германии самыми тяжелыми за весь послевоенный период. Она потеряла возможность открыто вести разъяснительную работу среди рабочих в профсоюзах и других организациях трудящихся, разъяснять и пропагандировать свою политическую платформу, вести открытые публичные дискуссии с другими политическими партиями. Вся организационная работа партии должна была проводиться в условиях глубокой конспирации. Решения руководящих органов КПГ, партийные материалы лишь с огромным трудом могли доводиться до сведения низовых организаций и всех членов партии. Полиция установила слежку за активными коммунистами. Один за одним следовали аресты членов КПГ и процессы над ними по обвинению в антигосударственной деятельности. В этих условиях, как никогда, был нужен опыт М. Реймана, приобретенный в антифашистском подполье. Как и прежде, он неутомимо организует и направляет деятельность коммунистов, заражая их личным примером. Вокруг него в эти трудные дни сплотилось наиболее твердое ядро партии, которое ие могяи сломить ни аресты, ни иные преследования. Под руководством Центрального Комитета КПГ, возглавляемого М. Рейманом, постепенно была налажепа нелегальная пропагандистская сеть. Распространялись центральные органы печати "Фрайес фольк" и "Виссен унд тат". Выходили десятки местных газет на предприятиях и по месту жительства трудящихся. Регулярно вещала радиостанция коммунистов "Дойче фрайхайтсзендер 904". Партия откликалась на все актуальные события в стране и за ее пределами. Коммунисты, будучи и на нелегальном положении, были в самой гуще классовых схваток, борьбы рабочего класса ФРГ за свои экономические интересы и демократические права.
Западногерманские коммунисты с честью выдержали испытание этих трудных лет. Они не только выстояли, но и создали условия для нового подъема в работе партии. Большая заслуга в этом принадлежала руководству партии, Первому секретарю ЦК КПГ М. Рейману.
В 60-х годах в ФРГ цачала создаваться новая обстановка. Темпы экономического развития заметно замедлились. Появились признаки неустойчивости конъюнктуры, а затем и кризисные явления в экономике.
Это отражалось прежде всего на положении трудящихся. Монополистический капитал перекладывал тяжести кризиса на плечи трудящихся. Взвинчивались цены, увеличивались налоги, всяческими мерами поднималась интенсификация труда без эквивалентного роста заработной платы трудящихся.
Рабочий класс ответил на это усилением борьбы за свои интересы. Весной 1963 г. в Баден-Вюртемберге произошла массовая забастовка рабочих и служащих металлообрабатывающей промышленности. Эхо этой стачки прокатилось по всей стране. Массовое выступление трудящихся Баден-Вюртемберга окончательно развеяло миф о "классовом мире" в ФРГ, столь активно поддерживавшийся буржуазной пропагандой. Шприпгеров-ская "Ди вельт" писала в те дни: "Иллюзии разрушились, мираж рассеялся. А так прекрасно было думать, что для забастовок в нашем обществе нет больше места".
Новым было и то, что к середине 60-х годов полностью выявилась безнадежность аденауэровской внешней политики "с позиции силы", которая привела лишь к внешнеполитической изоляции ФРГ, к превращению ее в главный очаг напряженности в Европе.
Экономические трудности вместе с внешнеполитическими неудачами создали питательную среду для определенного брожения в политических и общественных кругах ФРГ. Усилилась борьба прогрессивных сил против доминировавшего до сих пор курса ХДС/ХСС. В конечном итоге это привело к отставке Аденауэра, затем его преемника Эрхарда и к образованию в конце 1966 г. правительства, в которое впервые в истории ФРГ вошли социал-демократы.
Изменение обстановки позволило коммунистам активизировать свою деятельность. Несмотря на нелегальное положение, они стали более энергично выступать в профсоюзах, молодежных, студенческих, женских и других общественных организациях, в различных просветительных и научных обществах, выпускать брошюры и публиковать статьи в прогрессивных изданиях.
Активно развернулась и борьба за легализацию деятельности коммунистов. В нее втягивались довольно широкие круги трудящихся и интеллигенции, осознавшие, что коммунисты борются за их интересы и что исключение компартии из общественной жизни лишь на руку реакции. В начале 1967 г. руководство КПГ образовало специйльную комиссию по вопросам легализации партии во главе с М. Рейманом. Комиссия направила письмо канцлеру Кизингеру с предложением вступить в контакты и обсудить проблему легализации. Письмо коммунистов, однако, осталось без ответа.
Следует подчеркнуть, что руководство КПГ и вся партия даже в самые суровые годы подполья твердо стояли на позициях марксизма-ленинизма, пролетарского интернационализма. КПГ не замкнулась в кругу узких повседневных проблем. Она принимала активное участие в мировом коммунистическом движении. Представители КПГ участвовали в международных Совещаниях коммунистических и рабочих партий 1957, 1960 и 1969 гг., в ряде региональных совещаний европейские компартий.
Тесные, братские отношения всегда связывали КПГ с КПСС. В мае 1967 г. в Москве состоялась встреча делегации КПГ, которую возглавлял М. Рейман, с делегацией КПСС, возглавлявшейся Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым. Встреча выявила полное единство взглядов обеих партий по всем вопросам.
Верность КПГ принципу пролетарского интернационализма со всей очевидностью проявилась во время выступления реакционных сил Чехословакии летом 1968 г. Партия полностью одобрила действия Советского Союза и других социалистических стран, направивших свои войска в Чехословакию на помощь трудящимся в их борьбе против контрреволюции. В заявлении ЦК КПГ по этому вопросу подчеркивалось, что "осуществление этих мер означает поражение империализма, укрепление социалистических и антиимпериалистических сил".
Умелое использование легальных возможностей принесло западногерманским коммунистам определенный успех. Однако сохранявшийся запрет КПГ по-прежнему крайне ограничивал возможности ее работы. Партия не могла, например, использовать такую важную арену борьбы, как парламентские, земельные и коммунальные выборы. Ограниченными оставались и ее возможности в профсоюзах, в общественных организациях. В условиях нелегальности нельзя было рассчитывать на завоевание широких позиций в массах, на значительное увеличение рядов членов партии.
В этих обстоятельствах коммунисты ФРГ пришли к выводу о необходимости образования новой легальной коммунистической партии, которая в своей деятельности пользовалась бы такими же правами, как и все другие политические партии в ФРГ. Коммунисты понимали, что и над новой партией будет висеть угроза запрета до тех пор, пока не отменен приговор конституционного суда от августа 1956 г. Вместе с тем они учитывали, что широкая поддержка общественности, общее полевение обстановки в ФРГ затруднят реакции применение крайних мер против коммунистов.
В сентябре 1968 г. образовался федеральный комитет по конституированию партии. В него вошли известные коммунисты. Комитет объявил, что вновь создаваемая партия будет стоять на позициях учения Маркса - Энгельса - Ленина, придерживаться принципа пролетарского интернационализма. Главным направлением ее деятельности будет борьба против наступления монополистического капитала на права и интересы рабочего класса и других трудовых слоев населения ФРГ. Вновь создаваемую партию было предложено назвать Германская коммунистическая партия (ГКП).
Будучи не в силах остановить назревший процесс легализации коммунистов, правые круги пытались оказать воздействие на ГКП в том плане, чтобы свернуть ее с пути научного социализма, дружбы с КПСС и другими братскими партиями. Эти попытки полностью провалились. Учредительный съезд ГКП в Эссене (апрель 1969 г.), а затем Дюссельдорфский съезд 1971 г. со всей ясностью показали, что ГКП - это марксистская партия рабочего класса, отвергающая любые идеологические и другие принципиальные уступки буржуазии и оппортунистическим силам.
Председателем Германской коммунистической партии на Эссенском съезде был избран Курт Бахман - закаленный антифашист, вступивший в компартию еще в 30-е годы. Его заместителем избрали Герберта Миса, начавшего свой путь коммуниста-борца в послевоенные годы (Г. Мис родился в 1929 г.). На Гамбургском съезде (1973 г.) Г. Мис был избран Председателем ГКП, а К. Бахман стал членом Президиума Правления партии. Герберт Мис имеет солидный опыт, приобретенный в борьбе в условиях легальности и в годы подполья. Он является другом КПСС и Советского Союза и постоянно подчеркивает, что только на пути дружбы с СССР, ГДР и другими социалистическими странами народ ФРГ обретет возможность развиваться в условиях мира и безопасности.
Достойное место в новых условиях нашел и заслуженный ветеран немецкого коммунистического движения Макс Рейман. Реакционная печать пыталась противопоставить его ГКП и тем самым исключить из борьбы коммунистов за права трудящихся. Но реакционеры просчитались. М. Рейман был и остается настоящим коммунистом-борцом.
В сентябре 1971 г. М. Рейман был принят в ряды ГКП одной из рурских первичных организаций. Обосновывая этот шаг, М. Рейман в интервью для печати сказал, что он с самого начала приветствовал образование Германской компартии в качестве борца за дело рабочего класса и всех трудящихся, действующего на основе марксистско-ленинского мировоззрения и принципа пролетарского интернационализма. На вопрос одного из корреспондентов относительно его функции Первого секретаря ЦК КПГ М. Рейман ответил: "Вступив в ГКП, я принадлежу только к одной партии - Германской коммунистической партии. Впредь я не буду осуществлять никаких функций вне рядов ГКП".
Дюссельдорфский съезд избрал Макса Реймана Почетным президентом Германской компартии. Через некоторое время товарища Реймана избрали также членом Президиума Правления партии.
Легальная деятельность западногерманских коммунистов сразу же после образования ГКП натолкнулась на активное противодействие правых сил. Со стороны ХДС/ХСС и других реакционных группировок начали раздаваться призывы к прямому запрещению ГКП. Однако общая политическая обстановка в ФРГ, настроения широких кругов общественности не позволяли реакции осуществить эти антикоммунистические планы. Тогда она решила прибегнуть к таким мерам, которые и без запрета ГКП позволили бы ограничить ее деятельность, распространение ее влияния в массах, приток в партию новых сил.
В конце января 1972 г. на совещании премьер-министров земель было принято решение, практически запрещающее принимать на службу в государственные и коммунальные учреждения, а также в систему образования лиц, принадлежащих к "организациям антиконституционной направленности". Это реакционное решение получило наименование "запрет на профессии". Практика показала, что главное острие "запрета на профессии" направлено против коммунистов. Именно членов ГКП со ссылкой на это решение увольняли из муниципальных служб, снимали с должностей университетских профессоров и учителей.
Решение премьер-министров развязало руки и предпринимателям. Они и прежде стремились под тем или иным предлогом избавиться от коммунистов, активно выступающих в производственных советах и профсоюзных организациях в защиту прав рабочих и служащих. Теперь же они стали увольнять неугодных им членов ГКП в значительно более широких масштабах.
Таким образом, создалось такое положение, когда формально никому в ФРГ не возбранялось вступать в Германскую коммунистическую партию, но вместе с тем каждый вступающий в нее должен был заранее считаться с тем, что он будет обладать значительно меньшими демократическими правами, чем член другой политической партии.
Одновременно не прекращались и попытки реакции лишить ГКП легальности. В апреле 1975 г. председатель фракции ХДС/ХСС в бундестаге К. Карстенс не только высказался за строгое соблюдение "запрета на профессии", но и прямо потребовал от правительства принять меры к запрещению Германской компартии.
Трудные условия борьбы западногерманских коммунистов усугубляются и антикоммунистической позицией социал-демократов. ГКП призывает социал-демократов к совместным действиям для защиты интересов трудящихся. Она считает, что идеологические разногласия не должны мешать рабочему классу едино и сплоченно выступать против наступления монополистического капитала.
Однако руководство СДПГ отвергает любое сотрудничество коммунистов и социал-демократов. В ноябре 1970 г. на заседании руководящих органов СДПГ было принято решение, запрещающее членам СДПГ участвовать в мероприятиях, организуемых ГКП, подписывать с коммунистами совместные воззвания, участвовать в совместных акциях. В разъяснениях, которые затем были даны низовым организациям, указывалось, что членов СДПГ, нарушивших этот запрет, следует исключать из партии.
Разумеется, правым лидерам социал-демократии не всегда удается проводить эти решения в жизнь. Логика классовой борьбы, ее объективные условия заставляют социал-демократов на предприятиях, в профсоюзах, в общественных организациях действовать вместе с коммунистами. Руководство многочисленной организации внутри СДПГ "молодых социалистов" добивается отмены этого антикоммунистического решения, выступает за конструктивный диалог с коммунистами. Но в целом наличие подобного решения, общие антикоммунистические позиции и соответствующая практика руководства СДПГ являются серьезным тормозом в развитии борьбы трудовых слоев населения ФРГ за свои социальные права и демократические интересы.
Коммунисты ФРГ долгие годы боролись за то, чтобы покончить с политикой "холодной войны". Их внешнеполитическая программа всегда была нацелена на нормализацию и установление добрососедских отношений между ФРГ и социалистическими странами. Они постоянно разъясняли трудящимся, что ФРГ в результате "политики силы" Аденауэра и его последователей превратилась в основной очаг напряженности в Европе, что национальным интересам страны отвечает не конфронтация с социалистическими странами, а политика мира и разрядки международной напряженности.
ГКП приветствовала подписание договора между СССР и ФРГ в августе 1970 г. Он базировался на признании сторонами тех политических и территориальных реальностей, которые возникли в Европе после второй мировой войны и в период послевоенного развития. Обе страны провозгласили в качестве основного принципа их отношений отказ от применения силы при решении спорных проблем, заявили о своем стремлении к поддержанию международного мира и достижению разрядки напряженности.
Договор между СССР и ФРГ имел принципиальное значение для процессов разрядки в Европе. Он сделал возможным заключение дальнейших соглашений в этом направлении: договора между ФРГ и Польшей (декабрь 1970 г.), четырехстороннего соглашения по Западному Берлину (сентябрь 1971 г.), Договора об основах отношений между ГДР и ФРГ (ноябрь 1972 г.), Договора о нормализации отношении между ЧССР и ФРГ (декабрь 1973 г.). Вскоре после этого была достигнута договоренность об установлении дипломатических отношений ФРГ с Венгрией и Болгарией. Все это создало в Европе систему договоров, которая явилась важным шагом вперед в деле укрепления мира и безопасности континента.
Реакционные круги ФРГ дали отчаянный бой политике разрядки во время ратификации договора между СССР и ФРГ. Они бросили все силы на то, чтобы не допустить одобрения договора бундестагом. Однако решительный отпор противникам Московского договора дал западногерманский рабочий класс. В стране развернулось массовое движение в пользу ратификации. В первых рядах борцов против сторонников "холодной войны" были западногерманские коммунисты.
Борьба трудящихся за ратификацию разворачивалась практически единым фронтом. Во многих городах были созданы инициативные группы, которые вели сбор подписей. Устраивались агитационные стенды, распространялись листовки и другие материалы, разъяснявшие значение договора и политики разрядки. В десятках городов по инициативе ГКП, профсоюзов, молодежных и других организаций состоялись многотысячные митинги и демонстрации. В этих мероприятиях активно участвовали и коммунисты, и социал-демократы, и беспартийные члены профсоюзов.
Важным событием в жизни страны стал визит в ФРГ в 1973 г. Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. В ходе визита он имел встречу с руководителями Германской компартии. Во встрече участвовал и М. Реймап. Тесная и сердечная беседа еще раз показала, что ГКП и КПСС стоят на одних позициях практически по всем вопросам, касающимся проблем международного коммунистического и рабочего движения, а также дальнейшего развития отношений между ФРГ и СССР.
Западногерманская общественность проявила огромный интерес к пребыванию Л. И. Брежнева в Бонне. Яркой демонстрацией этого стал массовый митинг в Бонне, организованный компартией совместно с рядом прогрессивных организаций. Митинг собрал около 50 тысяч участников. Он показал стремление трудящихся ФРГ к дружеским отношениям с Советским Союзом, к политике разрядки и мира.
Коммунисты ФРГ идут в ногу со временем. Они в самом центре борьбы сил мира и прогресса против сил реакции. И как всегда, вместе с партией - один из старейших немецких коммунистов товарищ Макс Рейман. Время, тяготы борьбы посеребрили его волосы, но не могли сломить мужество революционера. М. Рейман, верный друг Советского Союза, кавалер ордена Октябрьской Революции, по-прежнему вносит большой вклад в борьбу коммунистов ФРГ за интересы трудящихся, в укрепление и развитие братских отношений между ГКП и КПСС.
В. Д. Ежов
Крах и начало
1 Цит. по: Вальтер Ульбрихт. К истории новейшего времени. М., 1957, стр. 345 (прилож.). 2 Там же, стр. 345.
3 Vgl. "Bulletin des Presse- und Informationsamtes der Bundesregicrung", vom 13. 6. 1953.
4 "Переписка Председатели Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.", т. I. M., 1957, стр. 33. 5 Там же, стр. 34.
6 "Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны", т. III. M., 1947, стр. 339-340.
7 "Post Meridiem", New York, 5. 8. 1945.
8 "Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны", т. III, стр. 351.
9 Karl Jaspers. Antwort. Zut Kritik meiner Schrift "Wohin treibt die Bundesrepublik?". Munchen, 1967, S. 106.
10 George F. Kennan. Memoiren eines Diplomaten, Bd. 7. M?nchen, 1971, S. 209.
11 Цит. пo: "Landtag Nordrhein-Westfalen. Stenographischer Bericht ?ber die 2. Vollsitzung am 12./13. 11. 1946", S. 17.
12 "Post Meridiem", New York, vom 5. August 1945.
13 Цит. по: Ernst Deuerlein. Potsdam, 1945. Quellen zur Konferenz der "Grossen Drei". M?nchen, 1963, S. 131.
14 Цит. по: "Deutsche Volkszeitung", Dusseldorf, vom 21. 8. 1970.
15 "Turmw?chter der Demokratie. Ein Lebensbild von Kurt Schumacher, Bd, II. Berlin-Grunewald, 1953, S. 39.
16 Цит. по: "Deutsche Volkszeitung", D?sseldorf, vom 21. 8, 1970.
17 "Die westdeutschen Parteien 1945-1965". Berlin, 1966, S. 170.
18 Цит. по: "Weissbuch ?ber die amerikanische und britische Interventionspolitik in Deutschland". Berlin, 1951, S. 32.
19 "Dokumente der KPD 1945-1956", Berlin, 1965, S. 19 f.20 Ibid., S. 30 f. 21 Ibid., S. 31.
22 "Deutsche Volkszeitung", vom 29. 11. 1945 (место издания - Дортмунд; не идентична газете, издававшейся в Дюссельдорфе).
23 "Dokumente der KPD 1945-1958", S. 37. 24 Ibid., S. 55.25 Ibid., S. 52.
Антисоветский курс западных держав
1 Delbert Clark. Again the goose step. New York, 1949, p. 56.
2 Aus dem "Bericht des Sonderbotschafters Davies an Pr?si-dent Truman", sieh: Ernst Deuerlein. Op. cit., S. 126.
3 Winston S. Churchill. Dor Zweite Weltkrieg, Bd. III/2.Bern - M?nchen, 1953, S. 368.
4 "New York Herald Tribune", 5. 3. 1947.
5 George F. Kennan. Op. cit, Bd. I, C. 233. 6 Ibid., S. 368.
7 G. Alperovitz. Atomare Diplomatie - Hiroshima und Potsdam. Miinehen, 1956, S. 263, 145.
8 George F. Kennan. Op. cit., Bd. I, S. 140.
5 G. Alperovitz. Op. cit., S. 226. 10,11 Ibid., S, 209.
12 Цит. по: J. Peck. Zur Geschichte der Spaltung Deutschlands. Sonderhcft der Zeitschrift "Deutsche Aussenpolitik". Berlin, 1959, S. 33.
13 Prof. L. L. Matthias in: "Neuer Vorw?rts", vom 3. 12. 1954.
14 Цит. по: John Gimbel. Amerikanische Besatzungspolitik in Deutschland 1945-1949. Frankfurt am Main, 1971, S. 23.
15 Karl Jarres. Memorandum vom 12. Juli 1945 an das R. S. S., Duisburg, Z. Hd. Sgt Michell. (Одна из копий меморандума находится в собственности автора настоящей книги.)
16 Memorandum Reclibergs vom 16. Januar 1947; цит. по:Kai Moltke. Kr?mer des Krieges. Berlin, 1953, S. 339 f.
17 Memorandum Berckemeyers vom 8. September 1945; цит. по: Kai Moltke. Op. cit, S. 337 f.
18 Brief der Betriebsr?te der Schachtanlage "Minister Stein" in Dortmund an die Bezirksdelegiertenkonferenz der KPD in Hamm.
19 "Dokumente der KPD 1945-1956", S. 40. 20 Ibid., S. 49.21 Ibid., S. 33.
22 Erik Reger. Zwei Jahre nach Hitler. Hamburg und Stuttgart, 1947, S. 20 f.
23,24 Цит по. J Gimbel. Op. cit., S. 71. 25 Ibid., S. 92. 26 Ibid., S. 94. 27 Ibid., S. 96. 28 Ibid., S. 97 f. 29 Ibid., S. 98.
30 SPD-Unterbezirkskonferenz Regensburg, 1. M?rz 1946.
"Deutsche Volkszeitung", Berlin, vom 5. und 8. M?rz 1946.
31 "Manifest an das deutsche Volk". Цит. по: "Vereinigungsparteitag der SPD und KPD". Berlin, 1946, S. 198.
32 "Neue Zeitung", M?nchen, vom 26. 4. 1946.
33 Цит. по: "Beitr?ge zur Geschichte der deutschen Arbeiter-bewegung". Berlin, 1961, Sonderheft, S. 247.
34 J. Gimbel. Op. cit, S. 117.
35 "Dokumente der KPD 1945-1956", S. 92.
36 "Frankfurter Rundschau", vom 4. 2. 1947. 37 Ibid., vom 3. 4. 1947. 38 Ibid., vom 17. 5. 1947.
Работа коммунистов в бизональном Экономическом совете
1 "Dokumente der KPD 1945-1956". S. 123-124. 2,3Ibid., S. 122.
4 L. D. Clay. Entscheidung in Deutschland. Frankfurt am Main, 1950, S. 208.
5 Цит. по: Wilhelm Karl Gerst. Bundesrepublik Deutschland. Weg und Wirklichkeit Berlin, 1957, S. 45. 6 Ibid., S. 46 f. 7 Ibid., S. 47.
8 "New Jork Times", 16. 12. 1948.
9 Konrad Adenauer, Erinnerungen 1945-1953. Stuttgart, 1965.S. 107f
10 Цит. по: "Bankrott durch den Marschall-Plan", herausgegeben von der Wirtschaftspolitischen Abteilung beim Parteivorstand der KPD. Frankfurt am Main, 1948, S. 14.
11 Цит, по: "Die Gewerkschaftsbewegung in der britischen
Besatzungszone. Gesch?ftsbericht des Deutschen Gewerkschaftsbundes (britische Besatzungszone) 1947-1949". K?ln, o. J., S. 136 f.
12,13 Wahlaufruf der SPD vom 16. 7. 1949 (распространялось в лиде листовки).
14 "Die Wirtschafl", Nr. 14/1950.
15 "Protokoll des Ausserordentlichen Bundeskongresses des
DGB (Britische Zone), vom 8. 6. 1948 in Reklinghausen". K?ln, o. J., S. 31 f
16 Antrag der KPD-Fraktion im Wirtschaftsrat vom 19. 4. 1948.
17 Kurt Pritzkoleit. Gott erh?lt die M?chtlgen. D?sseldorf,1963, S. 160; см. также Gebhard/Kolloch. Zur Enstehungsgeschichte der separaten W?brungsreform in Westdeutschland. "Zeitschrift f?r Geschichtswissenschaft". Berlin, 1964, Heft 7, S. 1188.
vt?bwr
18 Hermann P?nder. Vom Preussen nach Europa. Stuttgart,
1968, S, 357 ff. 19 Ibid., S. 358. 20 Ibid., S. 559.
21 "Probleme der westdeutschen Wirtschaft". K?ln, 1949, S. 31.
22 Kurt Pritzkoleit. Die neuen Herrn. M?nchen. 1955, S. ll1f.
23 "Dokumente der KPD 1945-1956", S. 156. 24Ibid., S.157.
25 Ludwig Erhard in der 14. Vollversammlung des Wirtschaftsrates am 21. 4. 1948.
26 Все цифровые данные приводятся по: "Probleme der westdeutschen Wirtschaft", S. 43-45. 27 Ibid, S. 78. 28 Ibid., S.122.
29 Fritz Riscbe in der 20. Vollversammlung des Wirtschaftsrates am 17. 8. 1948.
30 Цит. по: "Dokumente der KPD 1945-1956", S. 115 f.
31 Цит. по: "Die westdeutsche Eisen- und Stahlindustrie". In "Berichte des Deutschen Wirtschaftsinstituts", Nr. 19/1951, S. 4.
32 G?nter Henle. Weggenossen des Jahrhunderts. Stuttgart, 1968. S. 145.
33 "Frankfurter Rundschau", vom 12./13. 5. 1956.
34 Rolf Lossow. Das grosse Racket, USA-Politik in Deutschland. Berlin, 1949, S. 156 f.
35 "Hamburger Preie Presse", vom 23. 2. 1951.
Парламентский совет
1 "Parlamentarischer Rat, Stenographischer Bericht", Sitzung vom 1. September 1948. Bonn, 1948/49, S. 4. 2 Ibid., S. 3.
3 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 41, стр. 39-41, 42.
4 "Parlamentarischer Rat. Stenographiscber Bericht", S. 5.
5 Sitzung vom 9. September 1939. Ibid., S. 51. 6 Ibid., S. 52.
7 "Antrag der Fraktion der KPD im Parlamentarischen Rat zu den Grundrechten und f?r eine dernokratische Verfassung". Цит. по: Max Reimann. Bonn - das deutsche Volk am Scheideweg. Frankfurt am Main, 1948. S. 43. 8 Ibid., S. 45. 9,I0 Ibid., S. 44 11-16 Ibid., S. 43. 17 Ibid., S. 45. 18 Ibid., S. 46.
19 "Parlamentarischer Rat, Stenographischer Bericht", Sitzung vom 6. Mai 1949, S. 180.
20 "Unser Kampf um die nationale Unabh?ngigkeit. Delegiertenkonferenz der KPD, Solingen 5./6. M?rz 1949", hrsg. vom Parteivorsland der KPD. Frankfurt am Main, S. 14. 21 Ibid., S. 17.
22 "Parlamontarischer Rat, Stenographischer Bericht", 10. Sitzung am 8. Mai 1948, S. 210 ff. и Ibid., S. 220.
24 Max Reimann. Aus Reden und Aufs?tzen 1946-1963. Berlin, 1963, S. 147.
25 "Parlamentarischer Rat, Stenographischer Bericht", S. 273.
Ремилитаризация Федеративной Республики Германии
1 Max Reimann, Aus Reden und Aufsatzen 1946-1963, S. 102.
2 Ibid., S. 99-108.
3 Karl Jaspers. Op. cit, S. 175.
4 "Die Lehren der Wahlen vom 14. August 1949. Resolution der Tagung des Parteivorstandes der KPD vom 14. bis 15. September 1949". Цит. по: "Hamburger Volkszoitung", vom 30. 9. 1949.
5 "Hamburger Volkszeitung", vom 30. 9, 1949.
6 John Foster Dalles. Krieg oder Frieden. Wien, 1950, S. 163.
7 Bertolt Brecht. Gesammelte Werke, Bd. VIII. Frankfurt am Main, S. 495 ff.
8 Gustav Heinemann. "Stimme des Gemeinde", vom 15.4. 1959. S. 158.
9 "New York Herald Tribune", 16. 3. 1949.
10-12 "Verhandlungen des Deutschen Bundestages, I. Wahlperiode, Stenographiscber Bericht". Bonn, Sitzung vom 22. September 1949"; vgl. W. K. Gerst. Bundesrepublik Deutschland unter Adenauer. Berlin, 1957, S. 27 f.
13 "Die Welt", Hamburg, vom 25. 5. 1950.
14 "4 Jahre Bundestag - Handbuch der Bundestagfraktion der KPD". Bonn, 1953, S. 106. l5 Ibid, S. 84. i6 Ibid, S. 87.
17,18 "Verhandlungen des Deutschen Bundestages. Stenographische Berichte". 1. Wahlperiode. Bonn. Sitzung vom 24/25. November 1949.
19 "4 Jahre Bundestag - Handbuch der Bundestagfraktion der KPD", S. 109.
20 "News Chronicle", 25. 1. 1952. Цит. ло: Ibid., S. 109.
21 Charles W. Thayer. Die unruhigen Deutschen. Bern - Stuttgart - Wien, 1958, S. 240 f.
22-23 "Frankfurter Rundschau", vom 19. 10. 1958.
24,25 Цит_ по: Norbert T?nnies. Der Weg zu den Waffen. Die Geschichte der deutschen Wiederbewaffnung. 1949-1957. K?ln, 1958, S. 73.
26"4 Jahre Bundestag - Handbuch der Bundestagfraktion der KPD", S. 113.
27 "Правда", 22. X. 1950.
28 Max Reimann. Rede auf dein Parteitag der KPD vom 3. bis 5. M?rz 1951: Die Aufgaben der KPD im Kampf um die Erhaltung des Friedens und um die Einheit eines demokratischen Dcutschlands. Rechenschaftsbericht des Parteivorstandes an den Parteitag der KPD, 1951, S. 11. 29 Ibid, S. 30 f. 30,31 Ibid., S. 63. 254
32 Vgl. "Dokumentation der Zeit". Berlin, Heft 17/1951, S. 707; "Archiv der Gegenwart", 1951, S. 2, 917 B.
33 Grundgesetz der Bundesrepublik Deutschland, Artikel 26.
34 "4 Jahre Bundestag - Handbuch der Bundestagfraktion der KPD", S. 18. 35 Ibid., S. 188.
36 Цят. по: "KPD-Prozess, Dokumentarwerk", Bd. I. Karlsruhe, 1956, S. 19.
37 Max Reimann. Aus Reden und Aufsatzen 1946-1963, S. 164 ff.
38 "Bank Deutscher L?nder. Monalsbericht", Mai 1954, S. 71.
39 Henry C. Wallich. Triebkrafte des deutschen Wiederaufstiegs. Frankfurt am Main, 1955, S. 96.
40 Konrad Adenauer, Op. cit, a. a. 0.
41 "Freies Volk", D?sseldorf, vom 27. 11. 1952.
42 Arnalf Baring. Aussenpolitik in Adenauers Kanzlerdemokratie. M?nchen, 1971, S. 207.
43 Noelle-Neumann. Jahrbuch der offentlichen Meinung 47-55. Allensbach.
44 "Aachener Nachcicbten, vom 22. 5. 1952.
45.46 "Verhandlunden des Deutschen Bundestages. Stenographische Berichte", 1. Wahlperiode, 241. Sitzung vom Dezember 1952. Rede M. Reimann.
47 Vgl. "Dokumente zur Deutschlandpolitik der Sovjetunion", S. 289 f.
48 См. "Dokumente der KPD 1945-1956", S. 305.
49 "Freies Volk", D?sseldorf, vom 8. 5. 1952.
50 "4 Jahre Bundestag - Handbuch der Bundestagfraktion der KPD", S. 71.
51 "Dokumente der KPD 1945-1956", S. 549.
52 "Verhandlungen des Deutschen Bundestages, Stenographische Berichte", 1. Wahlperiode, Bonn, 241. Sitzung vom 4. Dezember 1952.
53 "Stuttgarter Zeitung", vom 19. 10. 1950.
54,55 Arnulf Baring. Op. cit., S. 178; Vgl. auch: "Die Neue Zeit", M?nchen. vom 24. 1 1951.
56 Charles W. Thayer. Op. cit, S. 250. 57 Ibid, S. 252.
58-60 Arnulf Baring. Op. cit,, S. 238. 6l Ibid, S. 240.
62 "Sozialdemokratie und Wehrfrage". Berlin - Hannover, 1956, S. 167. 63 Ibid, S. 170. 64 Ibid, S. 172, 174. 6S,66 Ibid, S. 173. 67 Ibid., S. 174.
68 "Protokoll des Hamburger Parteitags der Kommunistischen Partei Deutschlands vom 28. bis 30. Dezember 1954". Hamburg, o. J, S. 55 ff. 69,70 Ibid., S. 231 f. 7i Ibid, S. 55 f. 72 Ibid., S. 57. 73 Ibid, S. 58 f. 74 Ibid, S. 279. 75 Ibid, S. 289.
76 Поскольку я не могу привести здесь все примеры нарушения прав КПГ, а также попрания даже буржуазных процессуальных норм и политических последствий этого, адресую читателя к литературе, выпущенной издательством "Марксистише блеттер", в частности к справочнику "KPD-Verbot, Ursachen und Folgen. 1956-1971". См. также: "Белая книга Коммунистической партии Германии о процессе против КПГ в федеральном конституционном суде в Карлсруэ". М, 1956.
СНОСКИ
* «Фюрер военного хозяйства» (der Wehrwirtschaftsfuhrer) почетное звание, присваивавшееся Гитлером за особые заслуги перед фашистским режимом владельцам и руко-
* Верховное главнокомандование вермахта (сокр. от das Oberkommando der Wehrmacht).
* 27 января 1932 г. Гитлер выступил перед промышленными и финансовыми магнатами с речью, в которой изложил план «искоренения марксизма» в Германии и развернул программу вооружения для агрессивной войны с целью установления мирового господства германского империализма.
* Штурмовые отряды (Sturmabteilungen) нацистской партии.
* «Красный план»— по аналогии с кодовыми наименованиями планов нападения гитлеровской Германии на различные страны.
** Имеется в виду принятая 3 февраля 1947 г. в г. Ален (Вестфалия) официальная программа ХДС. Она содержала включенные под давлением народных масс некоторые (носившие демагогический характер) демократические требования.
* «Ami, go home» (англ.) —«Американец, отправляйся домой!»
* Слова Томаса Манна.
* Статс-секретарь министерства иностранных дел, с именем которого связана обанкротившаяся «доктрина», запрещавшая ФРГ устанавливать дипломатические отношения с социа-
* Местечко под Бонном, где расположены посольство США и другие американские службы.
* Имеется в виду организованный реакционными кругами западных держав и западногерманского империализма провалившийся путч в ГДР.
* RIAS — сокращенное наименование радиостанции в американском секторе Западного Берлина (der Rundfunk im amerikanischen Sektor).
* Имеется в виду ГДР, как ее именовала тогда западногерманская реакционная пропаганда.
* Г. Димитров. Избранные произведения в 2-х томах, т. 1. София, 1967, стр. 614.
Объединительный (Учредительный) съезд СЕПГ 21 и 22 апреля 1946 г. в Берлине. Вильгельм Пик и Отто Гротеволь - председатели СЕПГ скрепляют рукопожатием решение двух рабочих партий об объединении
***
***
***
***
***
***
***
